***
Проснувшись, Кошечкин понял, что ночью видел Экватор.
Точнее, не просто видел: он побывал на настоящем Экваторе.
Примерно так он его себе и представлял с детства. Гигантский прямой рельс, уходящий в обе стороны куда-то за горизонт, ровно гудел от натуги. Рельс стерегли веселые бородатые мужики с вилами и ведрами в руках. Всякий раз, когда Кошечкин перелезал с одной стороны рельса на другую, те окатывали его водой и довольно гоготали.
В общем-то, было даже весело. Кошечкин охотно дурачился и, в итоге, промок от соленой воды до нитки. Зато нудные школьные учебники в очередной раз были посрамлены: Экватор оказался вовсе не воображаемой линией, а вполне реальным объектом, который можно и увидеть, и потрогать.
Обидно было только одно: он опять ничего не сможет доказать, и никто ему не поверит. До Экватора он побывал на Полюсе, где видел Земную Ось, но и там свидетелей почему-то не оказалось. Ось медленно шевелилась в гигантских подшипниках, но никто, кроме него, этого не видел. Не считая белых мишек и стаи пингвинов, которые каким-то странным образом встретились, перепутав Север и Юг.
Кошечкин тогда поймал себя на мысли, что понятия не имеет, какой же именно это был Полюс…
***
Утром он машинально запихнул мокрую насквозь соленую пижаму в стиральную машину и полез под душ… Итак, он совершил еще одно путешествие в Волшебную страну. Не имея никакого представления о том, как он это делает и куда его занесет в следующий раз.
С чего все началось, сказать было трудно. Возможно, с того случая в далеком детстве, когда Кошечкину было лет пять. Тогда его мама уехала в белую церковь. Так сказал папа.
Пятилетнему пацану c зареванной физиономией бесполезно объяснять, что Белая Церковь – это название городка, основанного тысячу лет назад каким-то мудрым русским князем… Маленький Кошечкин скучал без мамы, потому что без нее все было не так. И потому все чаще бегал на дорогу, где далеко-далеко, за лесом виднелась белая церковь. Конечно же, мама была именно там. И если проснуться пораньше, потихоньку одеться и побежать туда, то он увидит маму, и все сразу станет хорошо.
Однажды он так и сделал…
Когда часа через два его нашли, то он этому даже обрадовался. Потому что дорога вскоре свернула куда-то в сторону, церквушка скрылась за приблизившимся к нему вплотную лесом, а пробираться через незнакомую чащобу, не видя цели, было откровенно страшно. На его счастье кто-то из соседей утром заметил, в какую сторону он побежал.
Кошечкина везли домой и успокаивали. А он сопел носом – не столько от пережитого страха, сколько от осознания того, что струсил.
Ведь если бы он все же добежал, то обязательно увидел бы маму.
***
Долгожданная служебная командировка в Кейптаун повергла Кошечкина в уныние.
Разумеется, он изначально понимал, что поездка будет откровенно ненужной. Презентацию новых моторных масел можно было провести и в менее экзотическом месте, а репортаж все равно получится пустым и бестолковым. И все же он фактически напросился на этот 19-часовой перелет, потому, что робко надеялся увидеть наяву хотя бы намек на вход в Волшебную страну…
Но «Боинг» безразлично плыл над облаками, лишь изредка позволяя своим пассажирам смотреть на пересекаемый континент. Крокодиловая река Лимпопо, Айболит с Бармалеем, стаи голодных кондоров, мудрый лысый слон и далекое озеро Чад – все это было где-то не здесь. Он ошибся.
А когда из обычного аэропорта обычное такси привезло его в обычную, хотя и дорогую, прибрежную гостиницу, то рухнула и последняя надежда на чудо. Вместо хмурых бурунов Атлантики и величественной Столовой горы, охраняемой Пиком Дьявола и Головой Льва, он увидел залив, в котором толкались десятки невзрачных маломерных суденышек. Справа-слева теснились какие-то дома и домишки, за которыми прозаично торчали два подъемных крана. Во все стороны от гостиницы разбегались многочисленные ограды и ворота, а справа горизонт закрывала какая-то бесформенная серая скала без макушки. Сбоку к ней прилепился подъемник.
Кошечкин не хотел думать о том, что это и есть Столовая гора. Та самая, за которой кончается Африка. Где-то здесь заправлялась углем яхта «Дункан» благородного лорда, добровольно отправившегося за свои деньги в опаснейший вояж на поиски какого-то капитана. А чуть южнее, всего в 4500 км отсюда – конец света: Антарктида… Говорят, что случаются мгновения, когда ее отсюда видно…
Но один только подъемник для скучающих туристов уже превращал все это в пародию на Диснейленд. Нет здесь никаких дьяволов: садись на подъемник и поднимайся, куда хочешь. Не было и сказки. И вообще ничего не было. Такой Кейптаун ничем по сути не отличался от подмосковного Серпухова.
Аэробус привычно протиснулся сквозь облака и лег на обратный курс в Европу.
Но…
***
Но тут салон «Боинга» пронзил шквалистый ветер. От неожиданности Кошечкин зажмурился. На мгновение ему показалось, что он видит огромную гору с плоской, будто отрезанной вершиной, но гора тут же унеслась куда-то вниз, а очередной порыв леденящего ветра едва не сбил его с ног.
Два гиганта – Атлантический и Индийский Океаны – сцепились у подножья горы в жестокой схватке за власть. Граница синих и зеленых вод яростно гудела, не желая уступать никому. Холод отчаянно набрасывался на тепло, порождая мощные энергетические вихри.
Кошечкин с трудом выпрямился. Там, в самом центре шторма, маленькая паровая яхта отчаянно сражалась с волнами – порождениями озлобленных великанов. Кошечкин внутренне сжался, ожидая сокрушительного броска кораблика на безразличные ко всему скалистые уступы, как вдруг что-то изменилось.
Грохот беснующихся волн куда-то исчез. Океан как будто разогнулся в бесконечную плоскость. И там, в пугающей воображение дали, Кошечкин неожиданно увидел что-то белое и холодное – ему даже показалось, что оттуда запахло льдом.
С чудовищного расстояния в 4500 км на него дохнула холодом далекая Антарктида.
Ветер стих. Продрогший до костей Кошечкин опять сидел в теплом салоне безразличного ко всему «Боинга». Его футболка была насквозь мокрой, а браслет часов покрылся инеем…
***
Противный сосед сбоку – Кошечкин сразу же окрестил его про себя Свином – даже не заметил его отсутствия. Да и отсутствовал ли он на самом деле? Впрочем, это было неважно: Свин отвернулся в другую сторону и ожесточенно спорил о чем-то с девицей, сидевшей слева от него. Кошечкин невольно прислушался.
Соседка Свина – очкастая мымра возле прохода – что-то тихо возражала, но тот завелся капитально.
– Голод или страх! – бушевал он. – Только голод или страх могли заставить первобытного человека, рискуя жизнью, карабкаться на неприступную вершину или, скажем, прыгать в водопад! А сегодня люди делают это от скуки. Или ради денег! Альпинисты, скалолазы всякие…
– А зачем Человек во все времена рвался летать? – кипятилась мымра. – С колокольни зачем прыгали? Им никто за это не платил! А на полюс зачем стремились?
– Чтобы войти в историю! – парировал Свин. – Откроет ваш Человек энциклопедию, а там его фамилия: мол, залез туда-то первым! Вот и все. То же самое и с космосом – кому сейчас туда охота? Это когда Гагарин полетел, все размечтались, но романтика улетучилась… И что осталось? Что там делать? В тесной консервной банке! Романтика ушла, осталась унылая проза. А быть первым уже не получится: опоздали. Когда янки поперлись на Луну, так ведь тоже прежде перелаялись, кто, мол, первым-то выйдет на поверхность? Эдвин Олдрин мечтал быть первым, но ему приказали: «Ша – первым будет Армстронг!» А в итоге и саму лунную программу прикрыли. Потому что Номер Один уже был, а десятым быть неинтересно. Вот если на Марс соберутся, то поначалу опять куча желающих будет…
– Ну как же вы не понимаете! – поморщилась мымра. – Человек всегда стремился туда, куда нельзя попасть! Тяга к новому, жажда знаний…
– Ага! – обрадовался Свин! – На высокой скале, конечно, самое подходящее место для получения знаний! Тогда уж лучше на шпиль МГУ карабкаться: там знаний побольше, надо полагать… Это же модно сейчас… Как их там называют – руферы, что ли. «Руф», по-английски – крыша, вот и шастают по крышам. А самые отмороженные еще и на шпили залезают, да на фигуры всякие… Они там что – знаний набираются? Это у них кайф такой.
– Ну почему обязательно кайф? – раздраженно возразила мымра. – Возможно, у людей что-то генетически сидит в мозгах, и оно гонит куда-то вверх… Когда-то человек вынужден был жить с приключениями, а сегодня пришли сытость и успокоенность. И пришли, видимо, раньше времени: это человеку оказалось не под силу. Вот он и начал беситься. Как дикий зверь в городской квартире – что-то в нем вдруг просыпается, и он начинает сходить с ума. Помните домашнего льва, который вдруг хозяев загрыз?
Свин тут же заявил, что того льва пристрелили, и что, будь его воля, он бы пристрелил еще кое-кого. Но Кошечкин отвернулся к иллюминатору, стараясь больше ничего не слушать и не слышать. Спор случайных соседей пробудил в нем собственные мысли, давно витающие где-то рядом, но от этого не становившиеся ясными.
Что там сказал Свин про страх? Что только это чувство, наравне с голодом, могло заставить дикаря куда-то залезать, прыгать, карабкаться и так далее. Действительно, ну зачем питекантропу или неандертальцу покорять какой-нибудь Эверест, если для этого нет жизненно необходимого повода? А таких поводов два – либо хочешь жрать сам, либо кто-то намеревается сожрать тебя…
В следующую секунду он резко сорвался с места и бросился бежать…
***
Рычание и топот огромных лап полностью парализовали его мысли. Он несся, не разбирая дороги, и с ужасом понимал, что Ночной Зверь мчится куда быстрее. Еще один прыжок – и тот собьет его с ног, а затем начнет спокойно раздирать на части…
Страх достиг безумной, неведомой ему ранее силы. Он отчаянно заорал и, что было силы, прыгнул вперед, понимая, что сейчас страшные челюсти наконец-то отхватят первый кусок добычи. Но неожиданно он сорвался куда-то вниз и, спустя несколько мгновений, с головой погрузился в ледяную воду.
Мощный поток со всей дури бил его о бесчисленные камни, не давая опомниться. А он только крутился, отталкивался, орал… Но при этом был все еще жив. А когда ночь ушла, он, сумев зацепиться за нависающую сверху ветку, выполз на незнакомый прежде берег.
Сегодня он опять уцелел. И, возможно, протянет до следующей тьмы. Если, конечно, сможет до этого хоть что-то съесть. Все равно что.
Или кого.
***
Из аэробуса Кошечкин выходил последним. Мымра и Свин, по всей видимости, доругивались уже где-то в очереди на паспортный контроль. А его разбудила стюардесса.
Сегодня что-то случилось. До сих пор он всегда оставался Кошечкиным – и на Экваторе, и на Столовой горе, и, конечно же, в детстве, когда не смог отыскать белую церковь. Но последние несколько часов он был не очкастым интеллигентиком, а сутулым коренастым неандертальцем. Или рамапитеком – какая разница… В его убогих мозгах напрочь отсутствовали какие-либо признаки цивилизации, а единственной мыслью, стучавшей где-то в висках, была: «Спастись!»
На паспортном контроле в Шереметьево Кошечкина неожиданно «завернули» – впервые в жизни. Вместо «зеленого коридора» его препроводили в какую-то безликую комнатенку. Вскоре в нее ввалились Таможенник, Священник и Ученый. Во всяком случае, Кошечкин мысленно обозначил их для себя именно так. Все трое вежливо поздоровались, после чего Таможенник молча отдал Кошечкину его паспорт. Некоторое время все молчали. Первым заговорил Таможенник.
– Вы пересекали границы, – заметил он. – Много раз. Согласитесь, что с формальной точки зрения эти действия можно назвать нелегальными. Однако же все присутствующие понимают, что это происходило помимо вашей воли. Сегодня вы сделали это как минимум два раза – по крайней мере, у нас именно такие сведения. Это и натолкнуло на мысль больше не тянуть резину и поговорить.
– А… а как вы это увидели? – выдавил из себя Кошечкин.
– Примерно так же, как вы увидели Антарктиду! – хмыкнул Ученый. – Вообще: что такое: видеть? Что сообщает мозгу глаз, когда замечает, к примеру, красную розу? И почему какой-нибудь художник обязательно нарисует ту же самую розу синей? Или, скажем, квадратной? Какая эта роза на самом деле? Может быть, она действительно синяя и квадратная?
– Но ведь большинство видит ее именно красной! – возразил Кошечкин.
– Нет ничего отвратительнее большинства!– поморщился Ученый. – Это Гёте, между прочим, сказал. Какое вам дело до большинства, если Вы один видите то, что закрыто для других?
– Я все равно не понял, – уперся Кошечкин. – Вы, говорите, что для кого-то роза синяя. Вы что – тоже видите ее синей? Как вы узнали… ну, про то, что со мной происходит?
– Вас видели на Экваторе, – усмехнулся Таможенник. – Банально, не правда ли? Видите ли, над этим, скажем так, мероприятием работают очень серьезные силы. Но ваше появление просто перечеркнуло все, что было наработано за десяток лет. Человек теоретически не мог там появиться, и вдруг – на тебе…
– А вы-то как там появились? – не понял Кошечкин. – Ну, не вы сами, а те, кто меня увидел?
– Да никто из нас там не появлялся! – вдруг взорвался Ученый. – Теоретически невозможно! Вернее, все считали, что невозможно… Это же столетия считалось бреднями, чепухой, лженаукой! Да еще киношники стали фильмы дурацкие снимать – ну, про виртуальность или как ее… Совсем всё опошлили.
Кошечкин молчал, поскольку совершенно ничего не понимал.
– Разрешите, я попробую изложить суть иначе, – вмешался молчавший до сих пор Священник. – Фантасты и другие писатели то и дело пытались и пытаются описывать всякие перемещения в различные воображаемые миры. Планеты, звезды, прошлое, будущее – кому что ближе… У них все просто. Одни придумывают, к примеру, некую щель в пространстве: шагнул туда и попал в другое время. Другие вешают на запястье героя волшебный браслет: подвинул нужную пластинку, превратился в черта и делай, что хочешь. Третьи выдумывают приборы для перевода реальной действительности в сказочную.
Кошечкин вспомнил известную сказку Стругацких и радостно заулыбался.
– Все верно – речь о диване-трансляторе! – кивнул Священник. – Конечно, это фантастика, но, согласно Достоевскому, именно фантастическое и составляет сущность действительности! С некоторых пор ряд научных и иных организаций стал уделять этому гораздо более серьезное внимание, чем раньше. Так вот, мы пришли к выводу, что мысленные образы вовсе не материализуются, как предсказывали многие фантасты и философы. Дело серьезнее: они существуют независимо от нас. И все без исключения писатели, композиторы, художники и скульпторы – все они имеют возможность заглядывать в тот мир. Как правило, они это не осознают, но это так. Порой именно так на свет появляются полотна с синими розами и квадратными лицами… Некоторые объявляют гениальными, а за другие сажают в дурдом. Хотя разницы между ними нет и быть не может – что увидел, то и нарисовал.
– Любой врач назовет все это болезнью! – уверенно возразил Кошечкин.
– Болезнь – это любое отклонение от нормы, которую признает большинство, – спокойно заметил Священник. – А это большинство сегодня само сходит с ума от тоски и обыденности. Наши сотрудники в аэробусе не случайно устроили при вас свой спор насчет дикарей и скалолазания. Правда, мы никак не ожидали, что ваша реакция будет настолько бурной. Но самое ужасное, что вы чуть не погибли… Как раз поэтому мы и решили сразу же встретиться с вами, чтобы попытаться обезопасить ваше следующее проникновение.
Кошечкин напрягся.
– Я… я мог погибнуть? – пробормотал он.
– Это была довольно большая киска! – заметил Ученый. – Очень большая и, судя по всему, очень голодная. И мы не знаем, чем бы все закончилось, если бы вы не прыгнули с десятиметровой высоты вниз… Статистики возвращений у нас пока что нет, поскольку вы – первый! Более того – единственный…
Таможенник наполнил чем-то стакан и молча подвинул его Кошечкину, которого била заметная дрожь. Тот машинально проглотил содержимое, отдающее валерьянкой.
– Мы полагали, что переходы в те пространства требуют попадания в резонанс с какими-либо сильными ощущениями, – промолвил Ученый. – Например, страх – дикий, животный страх. Однако в вашем последнем случае вы спокойно сидели возле иллюминатора и ничего не боялись. Зато дикарь, в которого вы временно превратились, действительно был смертельно напуган, и даже сиганул в воду, чего до этого никогда не делал! Похоже, что вы сначала вообразили себя испуганным питекантропом, а уже потом, став им, действительно перепугались. Прямо по Станиславскому!
– Я был на Экваторе и на Полюсе, – напомнил Кошечкин. – И никто меня перед этим ничем не пугал. Просто я часто об этом думал и однажды ночью действительно оказался там…
–А что, если в вашем случае речь идет совсем о другом страхе? – неожиданно спросил Священник. – Назовем это страхом интеллигента быть похожим на других. Иными словами, опасение быть безликим, обыкновенным, заурядным. Для большинства это естественное состояние, но для личности – ад. И такая личность всеми силами рвется из этого ада наружу. Ведь недаром говорят, что сто человек вместе – это всего лишь одна сотая человека!
– Я действительно с детства был каким-то дикарем среди остальных, – смущенно заметил Кошечкин. – Не умел играть в коллективные игры, избегал всяческих сборищ, старался не ходить на дни рождения… Я не знаю, почему так получалось. Просто мне всегда там было плохо, и я радовался, когда удавалось удрать…
– И занимали себя иными способами, – кивнул Ученый. – Мальчик-Знайка в очках и с книгой – да? Читали, решали, считали, думали… Что ж, очень может быть…
– А все-таки, – поинтересовался Кошечкин, – как вы меня засекли? Я так и не понял.
– Извините, но это государственная тайна! – строго отчеканил Таможенник. – Мы и так рассказали слишком много. Некоторая аппаратура позволяет… э-э-э… отслеживать подобного рода переходы, и при определенном стечении обстоятельств…
Таможенник сбился и замолчал, давая понять, что умеет хранить важные тайны. Некоторое время все молчали.
– А вы всегда попадали туда, о чем перед этим думали? – спросил, наконец, Ученый.
Кошечкин нехотя рассказал про белую церковь. Опять стало тихо.
– Ну, возможно, это никак и не было связано с вашими будущими способностями, – заметил, наконец, Таможенник. – Хотя, если вектор задан расплывчато, то…
– То получится, как в навигаторе, которому задали улицу, но не указали город! – тут же вставил Ученый. – Он в этом случае выдает на экран сотню вариантов, но на конкретику неспособен.
– Простите за любопытство, – вмешался Священник, – но не было ли у вас чувства страха или паники, когда вы вдруг оказывались там, что, казалось бы, существует только на книжных страницах?
– Нет! – пожал плечами Кошечкин. – Это, скорее, восторг, игра, приключение. Последний случай, естественно, не в счет – со мной такое впервые…
– А Вы не задумывались над тем, что Библия – тоже книга? – поинтересовался Священник. – Что, если следующее путешествие забросит вас в Гефсиманский сад или на Голгофу? Чем это станет для вас – очередной голливудской сказкой или полной переоценкой ценностей? А мифология? Не страшно будет оказаться на берегу Стикса?
Кошечкин внутренне сжался. До сих пор ни одна его извилина не допускала даже мысли о реальности каких-либо библейских сказаний. Греческие мифы тоже были для него сказками, поэтому увидеть воочию Харона, который действительно машет веслом и за монетку возит кого-то в царство мертвых… нет, это невозможно…
– Я так и думал, – вздохнул Священник. – Поэтому будет лучше, если морально вы подготовитесь к подобной встрече – мало ли, что может случиться… Библия, как и любое другое произведение, не могла появиться на пустом месте. Во всяком случае, для меня это очевидно.
– Что вы от меня хотите? – тихо спросил Кошечкин.
– Сотрудничества, естественно! – изобразил дружескую улыбку Таможенник. – Вы, кажется, переживали от того, что ваши чудесные странствия неведомы другим – теперь же мы поможем вам. Согласитесь, что такие способности просто необходимо использовать в научных целях. Надеюсь, вы не скажете, что это, мол, неинтересно?
– Вы обвешаете меня камерами и микрофонами? – поинтересовался Кошечкин.
– И не только, – усмехнулся Ученый. – Датчиков у нас очень много… А разве вам неинтересно было бы в спокойной обстановке посмотреть на ту киску, которая хотела вами перекусить? Да ни один ученый в мире и мечтать не мог о видеосъемке в эпоху какого-нибудь миоцена или плиоцена!
– Но я не путешествую во времени, – запротестовал Кошечкин. – Это иллюзии, ассоциации, фантазии – ну, я не знаю…
– Да нет же! – прервал его Таможенник. – Повторяю: те миры реальны! Мы убеждены, что они – не плод чьей-то больной фантазии. Кстати, очень может быть, что и путешествия во времени – это просто поездки в один из ваших миров. В конце концов, и прошлое, и будущее существуют только в нашей фантазии или в памяти. И если вы, к примеру, вспомните про эту самую белую церковь из вашего детства, то…
Испуганный крик Ученого Кошечкин не услышал.
***
Он бежал по незнакомому лесу. Ему было очень страшно, и поэтому он старался бежать еще быстрее, чтобы не думать о том, что сейчас его кто-то догонит и напугает еще сильнее. Лес никак не кончался, и он, вытирая на ходы слезы, начал испуганно звать маму…
Вдали блеснул лучик солнца. Он выбежал из леса и, в изнеможении, остановился. Перед ним расстилалось засеянное чем-то поле, откуда-то слева доносился шум проходящего поезда, а справа, сверкая куполом, стояла маленькая белая церковь. Она была почти рядом…
Он бежал, падал, вставал и вновь бежал, не чувствуя боли. Ноги давно стали ватными, глаза застилала пелена, во рту пересохло. Он опять позвал маму, и вдруг увидел ее. Она спешила к нему, протягивала руки и звала так, как умела делать только она одна.
Еще через мгновение мама прижала его к себе...
***
– Он здесь! – донеслось до него.
Кошечкин понял, что опять сидит в той же комнатке. Голос принадлежал Таможеннику.
– Я сдуру упомянул белую церковь, и он тут же исчез, – качал тот головой. – С возвращением! Вас не было больше часа!
– Я нашел маму! – просто сказал Кошечкин. – Я ее видел…
– Ну и слава Богу, – произнес Священник. – Очень рад за вас. Кстати, наша догадка, похоже, верна. Страх или голод – вот что заставляет человека совершать что-то через «не могу». В вашем случае это было проявление сильного духовного голода, разве не так? Вы не только проникли в иной мир – вы при этом опять превратились в того, кого хотели. На этот раз – в маленького мальчика, который ищет маму. Могу только позавидовать.
– Как вы думаете, – поинтересовался Кошечкин, – моя болезнь или как это назвать – она не заразная?
– Талантом, к сожалению, заразить нельзя, – пробурчал Ученый, раскрывая какой-то чемоданчик. – Как и умом – это было бы слишком хорошо. А здоровье, между прочим – это антракт между болезнями. Так вот, пока вы здоровый, разрешите все-таки снабдить вас кое-какими приборчиками… Иначе мы далеко не продвинемся.
– А знаете, куда я давно мечтаю попасть? – неожиданно спросил Кошечкин.
Никто не ответил. Только Ученый мгновенно подцепил к нагрудному карману рубашки Кошечкина видеорегистратор, а на запястье защелкнул какой-то браслет.
– Вы, – обратился Кошечкин к Священнику, – что-то говорили про реку Стикс. А мне всегда казалось, что в русских сказках она описана как речка Смородина. Это та, где бой на Калиновом мосту был! Через этот мост на Русь во все времена лезла всякая нечисть. Да и сейчас, думаю, лезет… Так вот, если меня действительно занесет туда, то вместо всех ваших игрушек мне бы меч-кладенец, только посовременнее… Судя по сказкам, там водятся двенадцатиглавые птеродактили…
Ученый и Священник переглянулись.
– Как вы узнали? – взорвался Таможенник. – Кто вам сказал?
Кошечкин непонимающим взглядом обвел всех троих.
– Вам туда нельзя! – умоляюще произнес Ученый. – Не знаю, каким чудом вы угадали главную цель, намеченную нами, но в одиночку там делать нечего! Мы же потому и бросили все силы на эту задачу, что она напрямую связана с обороноспособностью страны! Калинов Мост – это реально существующая граница Добра и Зла, как бы напыщенно это ни звучало. И сегодня эта граница, похоже, опять никем не охраняется. Мы с огромным трудом нащупали мысленную тропинку к этому мосту, мы даже вычислили вас. Но если вы окажетесь там без должного оснащения, то, боюсь, это плохо кончится.
– Но вы же сами предположили, что творческая личность постоянно должна преодолевать трудности! – улыбнулся Кошечкин. – Стало быть, это судьба: от меня уже ничего и не зависит. Да и от вас тоже. Что такое должное оснащение – танк, что ли? Если повезет – притащу вам видеосюжет: бой с чудом-юдом… Можно будет повесить в Интернете.
– Дурацкая шутка! – резко сказал Ученый. – Это вам не водой на экваторе плескаться!
– Так Иван-крестьянский сын тоже один на один бился, пока остальные умники дрыхли! – ехидно заметил Кошечкин. – Хотя и ждал помощи, как я сейчас жду ее от вас!
Тройка угрюмо молчала.
– И кстати, насчет плескания в воде, – добавил Кошечкин. – Может быть меня, как сытого и довольного ихтиозавра, эволюция зачем-то тащит из океана на сушу? Чтобы потом, через тысячелетия, всем мудрецам вдруг стало ясно, насколько это было необходимо?
Священник неожиданно поднял руку и молча перекрестил Кошечкина.
За мгновение до того, как тот опять исчез.
***
Несмотря на тьму, указатель «р. Смородина» Кошечкин увидел почти сразу. Бревенчатый мост плавной дугой вздымался над свинцовыми водами, теряясь где-то во мраке ночи. Рядом стояла избушка на курьих ножках.
– А когда же полночь-то? – пробормотал Кошечкин. – Как они время-то определяли?
Как бы в насмешку, где-то пропиликал сигнал точного времени. Спохватившись, Кошечкин бросился в избушку и едва не споткнулся о железную дубинку, лежавшую на ступеньках. Тут же земля затряслась, и невидимая сторона моста озарилась пламенем. Бревна загудели, мост затрясся. Темный многоголовый силуэт, заслоняющий собой звезды, на глазах увеличивался в размерах.
– Куда прешь, нечисть? – заорал Кошечкин. – Проваливай с Руси, а не то головы поотшибаю и в Кунсткамеру сдам!
Сжав в руке дубинку, он смело бросился туда, где бушевало пламя…