Мишка маленьким вихрем вылетел из-за угла, ворвался в толпу ребят, хлопнул Шурку по руке и выкрикнул:
- Санек! Тебя завуч зовет!
И помчался дальше, умудрившись поскользнуться в единственной не высохшей после дождя луже.
- За что?! – возмутился Шурка. – Блин! С утра с самого!
Он посмотрел на ребят – может, те знают, но преданная пятерка молча покачала головами.
- За крысу, наверное, которую мы в ведро уборщице подкинули, - предположил Вовка, бросая в сторону школы хитрый взгляд.
- Нет, - вздохнул Шурка. – За это уже ругали.
- За цветы на подоконниках, которые мы постригли!
- За костер в туалете!
- За струны, которые мы из пианино вытащили!
Ребята наперебой начали предлагать провинности, за которые Шурку опять могли вызвать к завучу.
Шурка покачал головой:
- Не, это уже было. А про струны они пока не знают…
Спрятав помятую сигаретку, с таким трудом добытую сегодня из отцовского кармана в рукав рубашки, Шурка недовольно пошагал в школу, пиная по дороге кочки истоптанными кроссовками.
Ребята, младше его на год и даже на два, поплелись следом. Сейчас Саньку опять достанется. И не потому, что самый старший, а потому что Санек – свой пацан и никого, никогда не сдает.
Старательно вспоминая, что он мог натворить за прошедшие два дня, Шурка добрался до кабинета завуча. Так ничего и не вспомнив, решительно перешагнул порог и торжественно произнес:
- Это не я!
Антонина Алексеевна, бессменный завуч единственной школы в селе вот уже двадцать лет, опустила глаза и прикусила губу, пряча улыбку. Вечно растрепанный, слегка помятый, но все же очаровательный Саша Волеев был постоянным гостем в ее кабинете. С того самого раза, когда первоклассник Волеев разбил окно в столовой, играя на перемене в футбол. Даже историю его взросления можно было проследить по визитам в ее кабинет, а точнее сказать, по «взрослеющему» взгляду мальчишки. С каждым новым учебным годом он постепенно менялся с испуганного на настырный, потом стал немного нахальным, потом перешел в разряд «мне все равно». И вот теперь, в самом конце учебного процесса, повзрослевший и возмужавший Саша обзавелся фирменным «это не я»!
- А стаканы в столовой кто разбил? – разглядывая Сашу поверх стареньких очков, серьезно спросила Антонина Алексеевна.
- Я не специально! – воскликнул Шурка и уставился на завуча так, словно она ругала его за чужую провинность. – Это Мишка меня толкнул, все видели! Он вечно бежит куда-то!
- Ладно! – примирительно произнесла Антонина Алексеевна. – Я не об этом хотела поговорить. Садись, Саша.
Шурка засунул руки поглубже в карман брюк, чтобы ненароком не выпала запрятанная в рукаве сигаретка и сел на стул, нахохлившись, словно воробей.
- Через два дня у вас последний звонок, - напомнила Антонина Алексеевна.
Шурка расслабился немного, смекнув, что ругать его пока не собираются.
- Знаю, - он даже выпрямился, слегка откинулся на спинку стула.
- Девочки организовали концерт. Придумали сценку и танец. Саша, все включились, кроме тебя!
- И чего?
Шурка недовольно дернул плечами и выпятил грудь, всем видом показывая, что ему все равно и делать он ничего не собирается.
- Ты должен выступить, - мягко сказала Антонина Алексеевна, прекрасно понимая, что излишняя настойчивость может отпугнуть настырного паренька. – Вот, – она протянула ему листок. – Это текст песни. Исполни, пожалуйста, его под гитару. Ты же отлично играешь и поешь! Людмила Ивановна наиграет тебе на пианино, а ты подберешь…
- Нет! – нервно воскликнул Шурка, дернувшись на стуле. – Не надо пианино, я выступать не буду!
Две струны из старого пианино, «бесхозно» стоявшего в школьном коридоре, они вчера сняли и уже приспособили как наконечники для самодельных дротиков. Струны были разрезаны на множество мелких частей, заточены с одной стороны и прочно прикреплены в середине четырех спичек, на концах которых были вставлены куриные перья. Дротики получились очень острыми и отлично вонзались в картонную цель, установленную на берегу речки под плакучей ивой. От посторонних глаз подальше. Попасться на таком, в преддверии выпускного, совсем не хотелось.
- Саша, ты единственный мальчик в классе, будь мужчиной! – постаралась воззвать к совести хулигана Антонина Алексеевна. – Возьми текст, выучи и спой нам на празднике!
- Не буду я! – упрямо отнекивался Шурка.
-Ладно, можешь не учить. Можешь по листочку петь! – чуть повысила голос Антонина Алексеевна, настойчиво протягивая Шурке текст. – Бери, сказала!
- Блин! Вот, блин! – посокрушался Шурка, но листок взял. – Только это, на пианино играть не надо, я сам…
- Вот с этого и надо было начинать! – улыбнулась Антонина Алексеевна. – Все, иди! Дома чтобы готовился!
Шурка резво вскочил и поспешил скрыться, небрежно скомкав вверенный ему листок.
- Выпускной через два дня! – напомнила вслед Антонина Алексеевна и устало облокотившись о стол, сказала тихо: - Быстрее уже, что ли!
Выскочив на улицу, Шурка тут же достал из рукава сигаретку. Но попытка курения на сегодня откладывалась. Трофей сломался в нескольких местах и махорка высыпалась.
- Блин, вот, блин! – рассердился Шурка, выбросил оставшийся мусор из рукава и поспешил в школу. Прозвенел звонок на урок.
История никогда не была для Шурки любимым предметом. То ли дело физкультура! Но сегодня первым уроком была именно история, где Шурке приходилось много слушать, а потом учить то, чего он так и не услышал. С трудом справляясь с зевотой, Шурка достал из кармана скомканный листок с песней и от нечего делать, принялся изучать текст.
- Чего придумали! – возмущенно прошептал он наконец. – Не буду петь эту бредятину!
Погода выдалась на редкость теплой и солнечной. Из школьного двора с самого утра доносилась веселая музыка, зазывая всех односельчан на весеннее торжество. Последний звонок был для села важным, знаменательным событием, куда мог прийти любой желающий.
В этом году в выпускном классе было всего пять человек, но народу собралось много – не так уж и часто в селе случаются торжественные мероприятия.
Шурка помогал обустраивать спортивный зал, таскал стулья, убирал с другими ребятами маты и старался спрятаться от завуча, наивно полагая, что та не вспомнит о своей просьбе. Петь Шурка не собирался! Одно дело на лавочке, в темноте, перед своими друзьями петь блатные песни и совсем другое, школьную ерунду перед всем селом!
Но Антонина Алексеевна Шурку отыскала, напомнила. И даже гитару показала – мол, если дома свою забыл, тут найдется.
Ага, как же!
В зал вошли его одноклассницы - выпускницы. Девочки были одеты в купленные по случаю школьные формы и белые фартуки. Головы украшали огромные банты, а довершали образ кружевные гольфы и туфельки на невысоком каблуке.
Смотрелись девочки очень мило и трогательно. Они что-то обсуждали с учителями, шептались между собой, а Шурка никак не мог оторвать взгляд от Насти Кудриной. Почему-то именно сегодня, несмотря на смешные бантики и гольфы, девочка выглядела такой привлекательной, такой загадочной, что Шурка подобрался, заправился и вернул на воротник запрятанную в кармане брюк «бабочку».
- Сашка, какой ты красивый! – заметила Настя, подлетела, поправила ему воротник и упорхнула по своим делам.
- Ты тоже, - прошептал растерянный от собственных чувств Шурка. – Красивая…
-Саша, пой! – услышал он настойчивое, над ухом.
Уже?
Время пролетело, как в тумане. Так быстро и незаметно, но с невероятным трепетом в груди и сладким замиранием сердца.
Саша взял в руки гитару, Антонина Алексеевна предусмотрительно подсунула ему текст песни.
В одно мгновение зал затих. В этой обволакивающей, легкой тишине раздались мелодичные звуки гитарных струн. И молодой, сильный голос красиво и уверенно запел:
Звенит последний звонок
Он так внезапно позвал,
Прошло всего девять лет,
С тех пор, как школьником стал.
С тех пор, как шел в первый класс,
И как встречали меня
С улыбкой в добрых глазах,
Родные учителя…
Он так и не узнал мелодии песни, руки сами взяли нужный мотив, и гитара пела, и пел Саша. Для нее, для девочки с большими бантами…