(Предыдущая:http://www.proza.ru/2014/09/01/481)
МОЯ РОДИНА – ЗАПОРОЖЬЕ.
…Я родилась в Юбилейный год Советской Власти. Десятилетие, насколько это было возможно, отмечала вся страна: трудились по этому случаю и композиторы, и поэты, и художники. Это всё шло в копилку воспитания молодёжи. А уже в 1929 – 1930 годах началось страшное – коллективизация, а с нею голод, репрессии, ссылки. Я еле научилась говорить, а выговаривала слово «раскулаченные» - «раскуркуленные» по-украински. А у меня получалось «воскукуленные». Мама закрывала мне рот: наказывала за разглашение «позора» кулаков. Мне было неполных три года, сестре – пять лет, брату – восемь-девять. Они понимали, что нельзя произносить это слово. Так взрослели дети!
Потом ссылка в Челябинск, побег оттуда в Донбасс и так «пошло-поехало».Пишу это к тому, что с 1927 года по сегодняшний день всё живу в памяти, как в многосерийном фильме.
А Солженицын говорил, что многого он не знает, многое ушло вместе с ушедшими в мир иной. Есть попытки у людей, у писателей осветить многие моменты той жизни, чтобы люди помнили, чтобы знали.
Я могу рассказать не только о моих родственниках, о близких людях, не только об эпохе, охваченной Солженицыным, но и о более поздней. Я же побывала в разных местах, встречалась со многими людьми, много знаю по рассказам, многое из общения с людьми как учитель.
Это «Былое и думы» старого человека, по которому «прошло колесо истории» в течение 84 лет. Конечно, я не гарантирую высокий стиль, художественность, не только потому, что это жанр писем, но чувствую, что моим фактам нужна обработка…
(Из письма от 15 апреля 2011 г.).
…Окончила сначала Тираспольское педучилище и учительский институт, потом Кишинёвский пединститут – это не ленинградское высшее учебное заведение… У меня, как писал А.Чехов, «в детстве не было детства» и если я чего-то добилась, то самоучкой, большим трудом. Могло быть хуже.
Будучи в Запорожье, я кое-что рассказала своим племянникам о нашем времени. Они не знают о жизни даже своих отцов, которые многое скрывали, боялись говорить...
(Из письма от 6 декабря 2007 г.).
(Получив от моего отца статью, с просьбой помочь разместить её в одной из Кишинёвских газет, под названием «Маршалы и генералы») …Была и у меня встреча с именитыми военачальниками.
Конец весны – лето 1944 года. Фронт на Днестре. Из прифронтовой территории эвакуируют местных жителей (1). Мы попали в село Ново-Катериновка, километров 20 – 25 от Тирасполя. Это уже Украина, хотя и Молдавская автономия была в составе Украины.
Рядом пустая немецкая колония Блюменталь. Немцы-колонисты ушли вместе с отступающей немецкой армией. Прекрасные пустующие дома и подвалы с пустыми бочками из-под вина. Пять эвакуированных семей (в том числе и мы) перебираются в Блюменталь.
Приходят тыловые части и в Блюментале размещается штаб армии. В «нашем» доме расположилась комендатура, а мы в летней кухне. Через два двора – Генерал амии. Там же в летней кухне и моя подружка.
Понятно: в штабе армии не должны жить посторонние. Когда я узнала, что мы должны вернуться в Катериновку, побежала к подружке. И буквально столкнулась с генералом. Он остановил меня, расспросил, кто я, где живу (мне было тогда 16 лет) и, узнав о моем «горе», вызвал адъютанта, рыжего, почти красного офицера (потом мы его называли просто – Шурка) и приказал ему отменить наше выселение. Помню его слова: «Мы же не немцы, пусть живут эти семьи».
С двух сторон Блюменталя были регулировщики, и всё движение шло в объезд. Нас знали и пропускали, когда мы шли на работу в колхоз или в кино в Катериновку, хотя и здесь были часто фильмы. Так мы жили до осени…
…Пошли слухи, что приезжают Жуков и Василевский. Комендатура переехала, нам без надобности приказали не расхаживать. Чувствовалась необычная обстановка во всём.
Где-то под вечер я вышла на кухню…, вдруг подъезжают машины, останавливаются. Из легковой вышли два офицера, по всему видно, что именитые. Я бегом в кухню, машу маме рукой, чтобы молчала. Она в это время готовила ужин. И вдруг слышу: «А кто это здесь прячется?». На пороге стоит один из приезжих и говорит: «А как вкусно пахнет!». На тарелке дымился молодой картофель с укропом, а рядом были малосольные огурчики. «А можно попробовать?», и протянул руку к картошке. Съел две картофелины и огурчик, а два огурчика взял с собой.
Видели мы в окошко, как утром они уезжали. Один из них (тот, что угощался) ниже, тучнее; когда садился, то сидение прогнулось.
Даром нас пугали. Они наше присутствие приняли как само собой разумеющееся явление во время войны. Шурка, летая по делам на самолёте «кукурузнике», махал мне рукой. Предлагал от подружки проводить меня домой, но не тут-то было – «рыжий»! А парень, видно, умный, образованный, много знал и нам советовал учиться. Хороший совет! Осенью победный удар на Днестре, война пошла вперёд, а я пошла в седьмой класс…
(Из письма от 18 ноября 2007 г.).
...Штаб Армии выехал, когда начал созревать виноград. Потом прошло ещё две… недели. И вдруг заезжают две подводы с солдатами. Пожилыми, загорелыми, в обмотках и поношенном обмундировании… Говорят: «У нас есть мука, испеките нам хлеб». Дело было к вечеру. Думаю, что они ещё где-то обращались с такой просьбой, но их направили к нам. Маму даже с каким-то упрёком соседи называли: «Ты добра маты». До утра хлеб нужно испечь!
Пошли солдаты доставать дрова, стали помогать маме и месить тесто, и топить печь. А поужинать попросили у нас, сказали, что отдадут мукой. У нас почти не было хлеба, но были сухари. Ужин был из картофельного супа с сухарями и молоком.
Эти люди, можно сказать, предопределили мою судьбу. Это был конец сентября. Они стали спрашивать, где я учусь, сколько классов закончила. Почему не учусь? В Катериновке седьмого класса не было, и я решила пойти на следующий год. Они сказали, что я неправильно поступаю, не надо терять времени, и так я три года пропустила, что надо идти туда, где есть седьмой класс, в другое село.
Стали рассказывать, у кого из них сын или дочь учатся в институтах и так далее. Довели меня до слёз, сказав, чтобы я утром шла в село Большое Плоское и поступала в школу, что не уедут, пока я не приду с результатами. У меня не было никакого документа, сколько классов я закончила. Уже месяц школа работает. Они посоветовали, как мне поступить. И я утром отправилась в Большое Плоское. Мама в то время при их помощи в натопленную печь сажала хлебы.
В школе я сказала, что нет документов, что прошу принять меня с испытательным сроком. Так они мне посоветовали. И первые же контрольные я выполнила на «пять». Вокруг меня стало много желающих сесть поближе. Это русское село, русская школа, а я шесть классов на украинском языке обучалась. Я даже не призналась, что училась в украинской школе. Некоторые термины приходилось додумывать, а формулы и правила переводить.
Но я училась в Донбассе, где хорошо было поставлено обучение вообще, а русский язык был почти что главным. Я и там училась хорошо. В первом классе к Новому году получила в качестве премии санки. А потом Похвальные грамоты, как правило.
Когда вернулась домой, то, как говорится, их и след простыл. Уехали, но я их помню всю жизнь, особенно то, как они относились к учению, к образованию, как по-отечески, даже со строгостью, отчитывали меня, что я хожу в колхоз на работу и не собираюсь в школу…
…Я ходила в школу в седьмой класс в село Большое Плоское, а… там жила у абсолютно чужой женщины, бесплатно, помогая ей по дому. Домой, в Блюменталь, приходила в субботу, а в воскресенье, с тремя хлебами, десятком яиц и пол-литровой баночкой виноградного повидла (без сахара), возвращалась в Большое Плоское. Хозяйка тоже очень нуждалась и помогала мне только кипятком. Вот так я и закончила на «отлично» седьмой класс.
Плосковцы – староверы-русаки. Их украинцы считали вредными, но это не совсем так. Они иногда угощали меня виноградным мустом (слегка забродившим соком) и замороженным виноградом.
Там мы школьным строем в День Победы пошли в клуб (бывшая церковь) на митинг. После митинга так ликовали и танцевали, что теряли каблуки от «парадных» туфель. И не жалели, продолжали танцевать без обуви. День был солнечный, казалось, что и природа ликовала…
…Потом много людей, хороших людей было на моём пути, особенно в те трудные годы. Было так, что просто не в чем было выйти из дому, не было обуви. Директор педучилища, увидев меня в размокших тапочках в ноябре, посоветовал принести извещение о гибели брата и выдал мне ордер в Военторг на ботинки. В этих ботинках я и закончила училище…
(Из письма от 28 мая 2008 г.).
…Интересна… статья Юрия Прохоровича в журнале…, объясняющая произошедшее не предчувствием, а знанием, предвидением (2).Расскажу случаи со мной.
Это было в первый мой приезд в Англию. На третий день, муж сестры Владислав (по национальности поляк) предложил показать городок. У них нет сёл в нашем понимании. Ухоженные дворы с живой изгородью, нет многоэтажных зданий, а в два этажа почти обязательно. Сестра плохо чувствовала себя и осталась дома…
Владек предложил зайти на кладбище, где похоронен первый муж… Маши, но с условием, что я ей об этом не расскажу. Он ревновал её и к мёртвому. У могилы… я многое вспомнила, поплакала.
И, вот, что случилось, когда пришли домой. Ещё в прихожей услышали, что сестра спускается из спальни торопливо и с болью говорит; «Почему ты плакала?». Мы удивились, так как я уже давно пришла в себя, а сестра, не видя меня, задаёт такие вопросы и очень взволнована.
Оказывается, ей очень явственно послышалось, что я плачу (по видимому, во сне), просто слышала мой плач. Вот так на расстоянии передаётся горе. О посещении кладбища я потом, позднее, перед отъездом рассказала сестре.
Во второй мой приезд друг семьи, эмигрант Александр предложил поехать на международную выставку… Сестра не хотела, говоря, что в Лондоне Саша знает все закоулки и ездит осторожно, а в других местах позволяет вольности. Владек уговорил её, сказав по-польски: «Саша – добрый коривнык», то есть водитель. Но у нас была авария.
Возвращались мы поздно, дорога была пустынна, но Саша не заметил указатель на объезд, а там был ремонт дороги… И грузовичок наш налетел на огромную кучу щебёнки и опрокинулся… И тут же появились и полиция, и дорожники, и «Скорая». Нас усадили в «Скорую», дали по таблетке. Саша велел мне молчать, чтобы избежать сенсации… Мы поехали… к ближайшему пункту дорожной службы…, всё расспросили, напоили горячим шоколадом, велели отдохнуть…
Мы решили дома ничего не рассказывать… и тут Владек стал отчитывать Машу, что она весь день бегала к воротам, что всё время твердила, что что-то случилось. Сели ужинать. Владек налили по рюмочке… Саша поднял рюмочку и сказал: «За победу». А Владек переиначил по-польски: «За ту бЕду (с ударением на первом слоге)». Но только мы знали о беде!
…И опять Владек удивлялся предчувствию Маши. Это у неё не предчувствие, а предвидение...
(Из письма от 20 марта 2008 г.).
…Будучи в Запорожье, я племянникам рассказала о своей жизни и о жизни их родителей, уже ушедших в мир иной, но не рассказавших им то, что я поведала. Они были поражены и многое записали, говорили, что такой материал хорош для Солженицына…
(Из письма от 16 августа 2008 г.).
… «Бесы сегодняшние» пляшут на Украине… И без боли в сердце нельзя видеть и слышать, что там творят. Даже в Запорожье, среди своих родственников я наблюдала колебание «маятника» в другую сторону. Почти все наполовину русские, с русскими фамилиями (Мамонтовы, Мериновы, Пономарёвы и т.д.) уже склонны считать бандеровцев борцами за Украину. Это те, кто не испытал ни давления, ни гонения при Советской власти, а я думаю, «лёгкие деньги» приводят к таким мыслям, хотя все – люди образованные. Но кто-то имеет уже свой приличный магазин в самом центре, кто-то удачно сумел применить свой научный потенциал в военном деле и т.п. Богатеют материально – беднеют духовно…
(Из письма от 15 декабря 2008 г.).
…Наш завуч Исаак Самойлович был восхищён, когда я, наряду с переводом, Т.Г.Шевченко читала на украинском языке. Он – одесский еврей, человек образованный, любил украинский язык, Украину и после выхода на пенсию уехал в Одессу и там закончил свой земной путь. Это был настоящий завуч, наставник, советчик…
Он обратил моё внимание на описание И.Буниным Малороссии и украинцев. И… я это почувствовала, посетив родное Запорожье, из которого мы, т.е. наша семья в своё время были вывезены в Челябинск, откуда убежали в Донбасс, где прошло моё детство. После санатория в Сергеевке я поехала в Одессу, а оттуда в Запорожье, где ещё остались уже немногочисленные родственники: старшее поколение и даже моё уже на четырех или пяти кладбищах. Уже здесь, в Одессе, сначала на вокзале, а потом в поезде почувствовала, почему так восхищался И.Бунин, а с ним и Исаак Самойлович. Не говорю о Н.В.Гоголе. И обликом, и разговором (хотя почти все говорят по-русски), поступками очень отличаются от молдаван…
(Из письма от 16 июля 2009 г.).
…Дело в том, что шесть братьев – «Бересток», а трое писались – «Берестовенко», скрывая своё «кулацкое» происхождение (3). Если есть кто-то, то в Киеве или Ташкенте, по линии дяди Ивана. От первой жены – в Средней Азии, а от второй – в Киеве. Киевская ветвь – три сына, все военные. Один из них – лётчик, ещё где-то в 60-е годы погиб в катастрофе где-то на Дальнем Востоке. Двое других – офицеры, жили в Киеве. Отец мой и его (другой) брат Володя – на подлинной фамилии. Володя 1922 года рождения, погиб на фронте, в Великую Отечественную войну. Дядя Ваня до войны в Моспино был директором шахты, а после войны 10 лет отбывал в Гулаге за то, что при отступлении наших войск не взорвал шахту… А сыновья (трое) учились, росли без отца и стали защитниками Родины. Не так уж плохо поступала Советская власть, не преследовав сыновей…
(Из письма от 21 ноября 2009 г.).
...Я писала, что хуторянка. Самая настоящая! Из Столыпинского хутора. Деревня была владением немца Бекара, потом была помещица Варвара. И деревню называли и Бекарёвка, и Варваровка. Когда начались хутора-отруба, то отрубили кусок от Варваровки и стали эти несколько домов - хутор, называть Косый (Косой), так как отрубили наискось. Это мой родной Косый. А всё вместе сейчас называется Варваровка, что и пишется в моём паспорте.
Первоначально это были богатые, то есть зажиточные дворы, пока не раскулачили почти всех хуторян, «раскуркулили». Особенно в годы НЭПа разбогатели. У моего деда был трактор. Вот и «затракали» деда с бабкой и внуками, от самого старшего, Макара, в Челябинск, так как Макар, так называемый «лишенец», убежал в Донбасс. Остальные пять сыновей и три дочери разбежались кто куда, некоторые поменяли фамилию. Почти все пошли на учёбу и занимали хорошее положение: завшахтой, главный бухгалтер «Запорожстали», инженер, заведующий электростанцией в Красноуфимске. Макар в шахте – навалоотбойщик. Была такая специальность, самая тяжёлая, то есть отбил кайлом уголь – тут же его и навали в вагонетку.
Потом появились машины, он прошёл курсы мастеров соцтруда и стал врубмашинистом, только машиной рубил уголь. Только один, Алексей, сидел десять лет за то, что перед выборами в Верховный Совет, когда делали кабинки. Неудачно пошутил, что может сойти и за уборную (нужник). Донесли, сдали и три мальчика его пошли – кто куда.
Самый младший, Владимир, ровесник моего брата, был в коннице и погиб в ВОВ. Иван, завшахтой, после войны получил десять лет за то, что при отступлении не взорвал шахту, пожалел, а, значит, работал на оккупантов. Тоже три сына сами воспитывались. Один стал полярным лётчиком и погиб где-то на Дальнем Востоке. Двое других, младшие сыновья Ивана, тоже военные, но я их никогда не видела, так как они гораздо моложе меня и не общались, возможно, потому, что клеймо отца уже было и не хотели второго клейма. Знаю, что оба они в Киеве.
Макар – в Америке, двоюродная сестра – в Англии. Запутанная история?
По материнской линии проще. Там было пять сестёр и четыре брата. Один из них, старший, был офицером царской армии, то есть белый офицер. А отсюда интересные истории его детей, офицерских детей, преследуемых на каждом шагу. Но мать их вышла замуж за комиссара (увела из семьи), комиссар усыновил троих детей, и дорога им была открыта: Саша выучился на инженера, Люба и Нина – на врачей.
В 1937 году комиссара репрессировали, но на детях это не отразилось. А вот об Александре властям было известно, но он был офицером в Великую Отечественную. В звании майора уволился и был главным технологом в «Запорожстали», а потом секретарём партийной организации. Скончался за рабочим столом и был похоронен с большими почестями.
Отчим, комиссар, благополучно отработал на лесоповале, вернулся после войны в Запорожье при деньгах, выстроил дом для Любы.
Я не сказала, что родители мамы тоже были раскулачены, хотя и были не такими зажиточными. Они жили в большой деревне, считались почти городскими, интеллигентными и очень уважаемыми в деревне, хорошо вели хозяйство, использовали наёмный труд, за что и поплатились. Но их не сослали, так как вся деревня протестовала. Петренко – звучало гордо, считалась хорошей породой. Наёмные работники шли к ним с большим удовольствием, так как их очень хорошо кормили, хорошо платили. И всё же раскулачивание они не вынесли, в течение одного месяца их не стало. Как тогда говорили: у бабушки - «кровоизлияние в голову», а у дедушки – «разрыв сердца». Вот так было!..
(Из письма от 19 декабря 2010 г.).
…Недавно слышала по радио, что написана книга о Несторе Махно, из серии «Жизнь замечательных людей». Это же ужас! Автор говорит, что советская литература и кино неправильно изображали этого «истинного патриота» и «борца за свободу». Уж я-то прекрасно осведомлена о Н.Махно. Ведь он мой земляк. Бандитом и никак по-другому не называет народ Махно. Махновцы – это ужас для людей. Мама показывала вещи (своё довольно богатое приданое), которые погнили, так как их закапывали в ямы. Даже в подвалах махновцы находили. Были случаи, когда махновцы, зная, что хозяин зажиточный, но найти не могут ничего, пытали и не просто, а кусками срезали кожу с людей. Автор книги говорит, что махновцы не грабили, а грабили красноармейцы и белые.
Какая чушь! Люди радовались, когда приходили красные. У них была очень строгая дисциплина, красноармейцы не смели даже попросить что-либо. Мама со слезами рассказывала, как молодой красноармеец, будучи очень голодным (только вошли в село) зашёл под навес, где лежали ещё не очищенные початки кукурузы, взял, оглядываясь, и жадно ел. Кочаны были достаточно свежие и ещё нестарые. Конечно, тут же хозяева стали варить и кормить солдат. Уж чем-чем, а украинским борщом солдат накормят…
(Из письма от 30 января 2011 г.).
___________________________________________________
(1) – предстояла Ясско-Кишинёвская операция.
(2) - Поражает удивительная ассоциативность мышления Евгении Макаровны – возникающая связь между ощущениями, восприятиями, воспоминаниями… Так, прочитав статью моего отца, размещенную в журнале «Чудеса и приключения», касающуюся вопросов образования цунами, входивших в сферу его профессиональной деятельности, она находит удивительные психологические связи со своими жизненными примерами.
(3) - По поводу выбранных мной из Интернета, с сайта «Одноклассники», людей с фамилией «Бересток» и присланных для ознакомления Евгении Макаровне.
Продолжение:http://www.proza.ru/2014/09/02/389