Проектирование музыкального театра или Дома музыки, как уже между собой называли его горожане, было закончено. За архитекторами остались авторский надзор, отделка фасадов, выполнение интерьеров.
Дизайнерские задачи решали художники и скульпторы. Они сотрудничали в тесной связи с архитекторами, которые досконально знали и прекрасно представляли объем и конструкции здания. Антон, как автор проекта, конечно, заложил основы внутренней организации пространства, но без помощи настоящих профессионалов не обошлось. Близкие друзья, столичные дизайнеры, уже подготовили форэскизы.
Руководство института «Гражданпроект» приняло решение пышно отметить завершение основного этапа проектирования театра. И хотя на календаре было только 20 декабря, в актовом зале уже нарядили елку. Мероприятие развернулось в предвкушении Нового года, и оба события слились в длинную праздничную неделю.
Марша открыла массивную дверь и оказалась в просторном высоком вестибюле старинного здания, где располагался проектный институт. Замешкалась, засмотрелась. Она была здесь только один раз. Ее привозил водитель Семен Михалыч для встречи со сметчиками, которых не забирали в бригаду Антона, они оставались работать в этом корпусе. Туда-сюда сновали незнакомые люди, нарядные, в приподнятом настроении, с улыбками на лицах. Никто не обращал на нее внимания. И Марша немного растерялась. Нет, конечно, совсем не было проблемой спросить вахтера, куда ей идти, но она стояла и смотрела на бегущую мимо чужую жизнь отстраненно, как в театре.
– Марша, что задумалась? – Виталик подхватил ее под руку, – пошли, а то без нас начнут.
– Мне бы переодеться! Вернее, переобуться.
– Все устроим, мы же местные люди, со своими потайными дверцами.
Виталик открыл рабочий кабинет.
– Здесь сейчас никто не сидит, нас ждет комнатка. Вот, возьми ключ. Я разденусь у ПОСовцев, чтобы с тобой не завязываться. Да, актовый зал на третьем этаже по коридору налево и по лестнице вверх, не заблудишься.
Виталик немедленно удалился. Марша оглядела комнату. Рабочие места представляли собой сплошные ряды столов и кульманов. Каждый кульман был прикручен к задней стенке следующего за ним стола. Рабочее место состояло из кульмана, напротив стол, а посередине крутящийся стул. Марше показалось тесновато. Сейчас у них у каждого было два стола, расположенные буквой Г, и кульман. Человек мог писать, читать за столом, что-то мастерить, например, делать макет, работать с типовыми альбомами и тут же, развернувшись под девяносто градусов, чертить на кульмане, подглядывая вбок на эскиз или серию. Сейчас, когда сели за компьютеры, второй стол был удобен как опора под руку с мышкой, а на кульман можно было прикреплять эскизы.
Марша решила отгадать, где чье место. Она сразу поняла, что первым к двери устроился Виталик. На его столе, в коробке от конфет, кучкой были собраны нарезанные длинные полоски картона и макетный нож, лежал коврик для мыши и переплетенный самиздат по 3Ds MAX.
Рядом, через проход, был стол Майи Михайловны. Как всегда, идеальный порядок – баночки с карандашами, смешная детская точилка, чашка с котиком, «Иностранная литература» за 1991 год, №5. Марша раскрыла журнал на закладке, прочитала: «Сердцебиение», автор Кэндзи Маруяма. Она удивилась, что пропустила новинку, надо будет с хозяйкой договориться и почитать. Из картона был сделан карман для чистой писчей бумаги и прикреплен сбоку стола. Ниже столешницы на невысокой полке лежали листы ватмана.
Марша прошла дальше. Она узнала стол Саши, территория оборудована по такому же принципу, как теперь у нее. На столе лежала пачка рисунков Лейлы, видимо, она тут частенько появлялась. Марша повернулась к кульману слева, и сердце ее заколотилось. Антон, это его место. Значит, они с Сашей сидели рядом. Антон среди своих как простой проектировщик, а может, он еще не был руководителем? Марша пристроилась за его стол, над которым нависала наклонным крылом плоскость чужого кульмана. С обратной стороны доски было приколото несколько вырезок из журналов. Какие-то музыканты с гитарами. Марша присмотрелась, лица вроде знакомые, но гадать не стала. Немного в стороне наклеена фотография маленькой девочки, которая неуверенно стояла на ножках, боясь потерять равновесие. Казалось, она не держала, держалась за трехлистную веточку клевера. Лейла, замечательная, малюсенькая, годик или чуть больше ей. Фото не цветное. Марша смотрела на Лейлу и неожиданно для себя обратила внимание на то, что она похожа на Антона. На столе лежал листок писчей бумаги, на нем текст на английском языке, написанный от руки. Марша взяла, его, просмотрела, уловила смысл про взаимную вечную любовь. «Лав. Чугезер.
Чугезер форева». Сложила листок и украдкой спрятала к себе в сумочку.
Марша заторопилась, переобулась в туфли на шпильках, расчесала волосы. Она пришла в выходном бабушкином платье из китайского панбархата. Эта вещь обросла легендами и досталась ей от мамы, которая прислала его в бандероли, прямо к празднику. Бабушка и дедушка-летчик какое-то время жили в Харбине. Бывали на приемах в Генеральном консульстве СССР. Бабушка, имеющая врожденный вкус, заказывала шить наряды у известных китайских мастеров. Черное платье получилось шикарное.
Бабушка, красавица по природе, но не слишком приметная в повседневной жизни, в нем настолько преобразилась, что на важном торжестве по случаю какой-то знаменательной даты высшее начальство ее не опознало. От дедушки потребовали объяснений, подозревая в связи с иностранкой, сомневались, что это была законная супруга и мать его детей. Пришлось предъявлять платье и бабушку в нем в качестве вещественного доказательства. Кагебист потом все свел к шутке, хороший человек.
Платье оказалось Марше как раз впору, а фасон предполагал особенную торжественность случая. На спине таился глубокий расходящийся разрез, перехваченный сверху планкой. Сзади по центральному шву юбки вставлена оборка в форме веера, длиной чуть ниже остального платья. Спереди оно смотрелось строго и просто, без воротника и рукавов, точно облегая фигуру, а сзади заманчиво привлекало разрезом и сложной формой юбки. Материя мягкая, струящаяся, с внутренним блеском, выводила наряд на недосягаемый уровень.
- Вот она! Мама, Марша нашлась!
В комнату вбежала Лейла в белом кружевном платье и бросилась к Марше. За ней вошла Саша.
– Мы за тобой, испугались, вдруг ты потеряешь ориентацию в наших лабиринтах.
– Мама, посмотри, какая моя Марша красавица!
– Да, действительно, Марша, как тебе идет наряд, просто восхитительно смотришься!
Совершенно необычно! И очень неожиданно. Как ты такую фигуру маскируешь? Просто дива! Поторопимся? Скоро начнется праздник!
– Пошли. Лейла, что же такое на тебе надето? Чудо, как хорошо!
– Это бабушка Полина мне прислала платье из елецких кружев. А мама сшила такой чехол, чтобы ничего не просвечивалось, ни маечка, ни колготочки, вот я получилась снежинкой, нет, лучше я буду принцесса-снежинка. Мне кажется, что у снежинок платьица коротенькие, как сегодня у девочек, а у меня длинное, как у принцессы. Марша, а может я принцесса Зима? Или Зима уже взрослая дама? Посмотри, мне папа диадему подарил, только она падает, ты не знаешь, может, ее приклеить как-нибудь? Она прямо корона!
– Я тебе заколочки принесла подарить. Смотри, с камушками. Давай мы с мамой попробуем их приспособить.
Пока они колдовали над диадемой, прилаживая ее к волосам заколками, в комнату заглянул Антон.
– Вот вы где!
– Папочка, мы уже идем!
– Давайте, только вас и ожидаем.
В приоткрытую дверь протиснулся Бархин, он был в пальто и меховой шапке.
– Вот тут я и разденусь. Ноги сами привели. Помнят! Девчонки, что это за красота такая! Про Лейлу я знаю, матушка моя все спрашивает, подошло ли платье. Марша, шикарно смотришься, прямо девушка из модерна. Саша, что за наряд? Антон, как же так, расщедрился, наконец!
Довольный Антон стал рассказывать:
– Когда были в Москве, мой родственник попросил Сашу сопроводить его невесту в салон новобрачных. Саша выкроила немного времени и сходила с девушкой, той ничего не подошло по размеру, а Саша вот такие обновки купила, не пропадать же талону из ЗАГСа.
– Это что же, одеяние для новобрачной?
– Нет, там ведь и вечерние наряды продают.
Саша улыбнулась и, неожиданно для всех, покружилась вокруг оси. Платье до пола из тончайшего вязаного трикотажа светло-серого цвета развернулось дивными складками, оголив перламутровые туфли-лодочки. Сверху на плечи накинут шарф из оренбургского пуха с серебристой ниткой. Саша была вся такая новогодняя, светлая, нежная. К ней хотелось прикасаться, чтобы ощутить руками пушистую мягкость материи.
Бархин пробурчал, смотря на Маршу:
– Вот, человек в теплом пришел, а ты, подруга, тут у нас околеешь, окна старые, везде сквозняки.
– Да ничего, мне вроде не холодно, – Марша прикидывала, что Бархин еще не видел ее открытую спину.
Они поднялись на третий этаж. В коридоре был накрыт импровизированный длинный праздничный стол, собранный из нескольких конструкторских. Девушки раскладывали бумажные коробочки-подносы, на них бутерброды с сыром и яйцом, украшенные морковкой и зеленым луком. Столы поражали воображение разнообразием. Как пояснил Бархин, все приносят то, что могут, это обычно консервация, а основные блюда и выпечку поручают готовить особым признанным мастерам, за отгул, естественно. Салаты режут с утра. Спиртное закупают централизованно, но с учетом пожеланий. Вот и выходит пир горой.
Народ стал рассаживаться, предпочитая компании по интересам, а не по специальностям. Со стороны лестницы прошло руководство. Для них в торце был приготовлен отдельный стол, как у нас водится, и спиртное там дефицитное, и еда более изысканная. Директор института, главный инженер, главный архитектор, начальник технического отдела, главный бухгалтер, еще какая-то девица, как прокомментировал Бархин.
По порядку слова брали руководители: директор, главный инженер, потом пришла очередь главного архитектора, Бориса Борисовича Казаряна. Он встал, долго говорил о том, как впервые увидел Антона, как они нашли взаимопонимание, как работали вместе. Определенную роль отвел себе в этом проекте, но не слишком большую. Все по-честному. Выпили за Савицкого, несколько фраз было посвящено ему, человеку, который фактически сгорел на работе, «отдал профессиональный долг…».
Потом Казарян поблагодарил Антона за внесенный вклад в повышение статуса института. «Нас теперь и в столице почитают…», хитро улыбнулся и сообщил, что руководство тоже хочет сделать приятное Антону, предложить ему должность ГАПа.
При этих словах Бархин слишком громко хмыкнул. А шепотом сказал Марше:
– Для Антона теперича и должность директора не должность.
Затем выступали незнакомые Марше люди. Бархин коротко характеризовал их, по-доброму, с шуткой. Между выступлениями чокались, закусывали. Потом настала очередь сюрприза для Антона. Его готовили и ждали, в воздухе висело ощущение: что-то будет! Главный архитектор рассказал притчу о двух молодых влюбленных, подчеркнув, мол, есть тому свидетельство. Махнул рукой. Свет погас. Послышалось легкое стрекотание внезапно обнаруженного кинопроектора.
На экране замелькали желтые блики, появились силуэты людей, потом резкость слегка наладилась и камера успокоилась. Звука не было. И тут Марша увидела Антона, нет, она не узнала его, она его почувствовала. Он был еще более худой, чем сейчас, длинные темные волосы доходили почти до пояса. Видимо, шла репетиция номера. Антон что-то сыграл на гитаре, потом перегнулся пополам и захохотал. Из-за кулис выбежала Саша, тоже веселая, счастливая. Подскочил еще человек, не известный Марше. Они все втроем что-то обсуждали и смеялись, потом немного успокоились. Антон убрал волосы со лба длинным неторопливым жестом, взглянул в камеру и стал серьезным и собранным. Марша не знала, что именно они разыгрывали. Потом вышла Саша с нежнейшим развевающимся шарфом, отошла в другой конец сцены и запела. Какая она была юная, просто невероятно. Совсем девочка, кажется, что школьница. Фильм закончился также неожиданно, как и начался. За столами зааплодировали, закричали: «браво», послышались одобрительные возгласы, вопросы, почему нет звука, просьбы Антону как-то саккомпанировать, спеть, озвучить фильм.
Антон не соглашался, смеялся, отнекивался, говорил, что нетрезв, не репетировал и вообще, не надо входить в одну реку дважды. Саша поддерживала его. Тут на выручку пришел Виталик, сказал, что у него есть запись «битловского» варианта этой песни, можно поставить, будет как фон. И сразу же несколько человек вспомнили, что была оригинальная магнитофонная запись с того памятного концерта на кассету. Кассетник и запись находились у фотографа в его «темной» комнате. Пока энтузиасты побежали на вахту за ключами, потом за магнитофоном, взрослые стали теребить Лейлу.
– Ну как, видела маму и папу?
Лейла сидела с приподнятыми плечиками и удивлением на лице. Потом сказала:
– А я где была?
– Ну девчонка, ну голова! Все сопоставила! А ты родителей узнала?
Лейла опять пожала плечами, потом добавила:
– Узнала мамочку.
– А папочку узнала, папочку с гитарой узнала?
– Узнала…
Сослуживцы, кольцом окружившие девочку, наперебой говорили ей, объясняли, какой это концерт и что мама и папа не женаты, а Лейлы совсем еще не было.
Марша думала про Антона. Все внутри собралось в комок из тоски, безнадежности и жалости, что они тут жили без нее. На экране сейчас показали начало их отношений, сколько счастья в глазах Саши, какие они оба нереально красивые.
Бархин стоял у окна, курил, пепел сбрасывал в баночку из-под растворимого кофе.
Марша подошла к нему, увидела, что он разволнован. Ей было его жалко, захотелось обнять по-матерински, поворошить волосы. Хороший человек, наверное, несчастлив.
Бархин будто прочитал ее мысли:
– Что значит моя жизнь? Я вроде не живу. Столько трудов стоило распределиться вместе, думал, все-таки расположу ее к себе. Но наш Антоша тоже оказался тут. И она смогла его завоевать. Она! Королева! Я видел, что она хочет быть с ним, я не мог этому мешать и не мог не быть рядом, не мог жить без ее света. Со страхом думаю, а если бы я сейчас работал в Рыбинске, как сложилась бы моя судьба? Нет, нет… Самое противное, что я Антона люблю, как брата, у меня такого друга другого нет. Знаете вы, девчонки, толк в парнях!
Марша не поняла, имел ли он ее в виду. Молчала. Что тут скажешь!
Снова погасили свет, включили проектор, со второй попытки удалось синхронизировать изображение на кинопленке и магнитофонную запись. Зазвучала песня "Girl", которую Марша слышала сотни раз в записи Битлз, нет, конечно, это было другое исполнение, другой аккомпанемент. Только гитара. Немного скупо, но в сочетании с голосом Антона дало потрясающий эффект! Марша сидела вся в мурашках, это что-то невероятное, особенно, когда тоненькая юная Саша присоединилась к нему в припеве. Было понятно сразу: это его девушка и песня для нее. Марша не могла до конца осознать всю массу охвативших ее эмоций. Она не понимала, что хотела, чего ждала. Пленку ставили еще два раза. Между просмотрами были тосты, хвалебные речи в адрес Антона. К нему тянулись с рюмками и бокалами. Марша видела, что он счастлив. Счастлив не от обещаний и посулов руководства, а от отношения к нему равных по положению коллег, друзей, соратников. И еще от того, что все закончилось. Закончился сложнейший этап многомесячной работы, закончился вот таким триумфом.
Антон вдруг согласился сыграть. Но не пошел в зал на сцену, взял электрогитару, сел на край тумбы, на которой располагались колонки, прямо в коридоре, среди празднично украшенных столов. Играл с закрытыми глазами. Композиция была Марше не знакома, но слушалась легко. Музыка звучала не быстрая, но какая-то жизнеутверждающая, бодрая, мажорная. Антон внезапно открыл глаза и нашел Маршу. Вспышкой молнии соединились трассирующие нити их взглядов. Марше показалось, что он играет для нее. Или, может, ей очень этого хотелось. Антон больше не опускал глаза. Он был серьезен, даже слишком серьезен.
Антон перестал играть, когда в поле зрения попали Саша и Лейла. Они махали ему.
– Извини, Антоша, дочке спать пора.
– Все, уходим, да?
– Я с Лейлой пойду, а ты обязательно останься, это твой праздник. Веселись. Да и Марша заскучает без компании.
С этими словами Саша окинула Маршу взглядом, сняла свой палантин и сказала:
– Думаю, он не испортит твой наряд.
Антон с Маршей проводили Сашу и Лейлу до самого выхода. При этом Лейла торопливо пыталась сообщить им все свои новости. Приехало такси, на улице начиналась небольшая метель. Из открытой двери ворвался холодный воздух, и Марша накинула тончайший оренбургский шарф.
Народ продолжал веселиться.
– Больше выпивать не буду ни с кем. А то уже отстраненно все начинаю воспринимать. Кажется, к примеру, что я не с тобой, а это сон утрешний, нереальный. Но сейчас мы пойдем, будем танцевать, слышишь, музыка уже в зале грохочет. Эх, где наш друг Бархин с его подборками медленных композиций!
В тускло освещенном актовом зале кресла были раздвинуты по периметру помещения, а вокруг елки плавно перемещались импровизированные дуэты. Антон потянул Маршу за руку. Снял с ее плеч шарф.
– Пошли!
И она пошла. Танцевать они умели. И оба сразу это почувствовали. Музыка была неспешная, какая-то сонная, они вращались медленно, слегка смещаясь со своего места, двигаясь по более широкой спирали. Антон взял Маршу за руку и придерживал за спину, так получилась, и Марша была в стопроцентной уверенности, что рука Антона случайно попала в глубокий вырез платья. Она разволновалась, рука прямо жгла ей спину. Антон сегодня был центром внимания, все любят его жену Сашу, а тут какая-то новенькая. «Карма бабушкиного платья!».
Антон во время танца молчал, они изредка встречались взглядами. Наконец музыка закончилась. Марша почти бегом вернулась за шарфом и под предлогом сквозняков накинула его на оголенную спину. Они исполнили еще три танца. Музыка была все время медленная. Несколько пар тихо кружилось по залу. Вокруг, на отодвинутых креслах, сидели подвыпившие зеваки. Марша понимала, такого больше может никогда не повториться, чтобы Антон вот так просто держал ее за руку, слегка прижимал к себе, смотрел на нее в упор. Она так волновалась из-за присутствия окружающих, что осознать и до конца прочувствовать этот момент не могла.
Изрядно намучившись от сложившейся ситуации, Марша сказала:
– Наверное, пора домой? Поздно.
– Я провожу, рассказывай, куда пойдем.
Марша, уже откровенно боясь свидетелей, предложила взять такси.
– Давайте, Антон Григорьевич, сейчас с вахты вызовем машину по телефону. Меня забросите и на ней же домой.
Антон не стал возражать. Такси приехало не быстро. Ожидая, они стояли в вестибюле, делились впечатлениями о вечере. Сетовали, что потеряли Бархина, Юстаса и Ларису.
– Куда-то, наверное, втроем забурились.
В такси Антон сел спереди. Марша сзади. Из-за ремонтных работ подъехать близко к дому не удалось. Антон вышел проводить Маршу, но она успокоила его, мол, дойдет одна. В окнах свет, значит, гости уже пришли. Да и вообще здесь тихое место, она не боится. Антон силился рассмотреть дом, но было совсем темно. Соседи спали. Уличный фонарь не горел.
– Так, завтра на работу не приходишь. И вообще все эти дни до Нового года отсыпайся и занимайся с дизайнерами, чтобы их командировка прошла как можно более продуктивно. Если дома развернуться с эскизами не получится, приходите к нам, потеснимся, разместимся. Несколько комнат смежников скоро освободятся. Так что прощаюсь, может, даже до 31 декабря. Вот приедем к тебе праздновать Новый год, хорошенько все исследую, при дневном свете. Ага?
Антон неожиданно заключил Маршу в шуточные объятия и поцеловал в шапочку.
– Вот такая ты, девушка-праздник! Спасибо тебе за все!
Марша не ожидала подобного завершения вечера и вдруг поняла, что эти его слова затмили все другое, что сегодня произошло. Она направилась к дому медленно, задумчиво. Ей хотелось повернуться. И около калитки она повернулась. Антон стоял возле машины. Марша помахала ему и побежала по занесенной и едва обозначенной следами Ларисы с Юстасом тропинке к дому. Ей хотелось побыть одной, но, открыв дверь, почувствовав запах кофе, улыбающиеся лица друзей, она тут же перестала об этом сожалеть.
Продолжение (глава 25):http://www.proza.ru/2014/08/27/462