Памяти моего отца посвящаю.
- Настя, не препятствуй сыну. Пусть идёт ко мне в партизанский отряд. У нас хоть под каким-то присмотром будет. А то, неровен час, раз не попал по малолетству в действующую армию, может убежать на фронт, – говорил сестре Фёдор Николаевич – командир партизанского отряда, который только-только формировался.
Анастасия Николаевна, опершиссь спиной о стену, скрестивши руки на груди, молча слушала, вытирая краем фартука то и дело набегавшие слёзы.
Страшно было ей отпускать от себя своего Алёшеньку, которому недавно исполнилось семнадцать лет. Один, единственный, был он у неё, выстраданный и долгожданный. Не сразу Господь наградил их с Василием сыночком – пять долгих лет ждали… В июне сорок первого всех взрослых мужчин призвали в армию. Алёша пришёл на призывной пункт вместе с отцом, но его не взяли…
Анастасия тяжело вздохнула и, соглашаясь с братом, покивала головой.
- Так, может, Федя, и я пригожусь в твоём отряде?
- Нет, сестра, ты нужна будешь здесь, в Дрогобуже. И для тебя дело сыщется… Готовь к отправке сына: вечером зайду за ним.
Анастасия Николаевна, постояв немного в раздумье, подошла к старому сундуку, который получила от родителей в качестве приданого, достала оттуда белую, из тонкого льняного полотна сорочку, что любовно шила и вышивала своими руками втайне от сына. Её она хотела подарить Алёше на восемнадцатилетие.
Развернув рубашку на сундуке, аккуратно разгладила руками каждую складочку. Сняла с шеи медный крестик, завернула его в лоскуток, оставшийся от шитья, вложила в нагрудный карман, что слева, и плотно зашила. Рубашку сворачивала медленно, аккуратно, накладывала на нё свои ладони, будто старалась оставить в ней тепло своего сердца. Анастасия Николаевна зашла в спальню, где висела скрытая от посторонних глаз небольшая икона Божией матери. Перед ней она встала на колени, прижала к груди драгоценный свёрток и тихо зашептала молитву…
Невысокого роста, худощавый, но жилистый, ещё очень похожий на мальчишку, которому охота погонять по полю футбольный мяч, Алёша стоял напротив матери с широко раскрытыми серыми глазами и внимательно слушал её наставления.
- Сынок, война – это великое горе, которое несёт с собой страх, слёзы, смерть. Трусом не будь, за чужими спинами не отсиживайся, но и под пули без толку не лезь. – Мать посмотрела в глаза своего сыночка, будто глубоко окунула свой взор в его юную душу, помолчала. Наконец опять заговорила. – Знаю, ты комсомолец: крест на себя не наденешь. Но ради меня прошу тебя принять вот эту сорочку, в которую я вшила свой медный крестик. Эта сорочка – и есть твой оберег. При необходимости надевай её или носи всегда с собой…
Открылась входная дверь, на пороге появился Фёдор Николаевич. Присев на дорожку на самодельные табуреты, с невыразимой печалью молча посмотрели друг на друга…
- Пора, – тихо сказал Фёдор Николаевич.
Женщина долго провожала взглядом дорогих ей людей, крестила, прося силы небесные защитить их от беды и лиха. А вдали уже слышалась артиллерийская канонада наступающей вражьей силы.
В конце июля – начале августа тысяча девятьсот сорок первого года Смоленск был захвачен германскими войсками. В лесах Смоленщины формировались немногочисленные и пока разрозненные партизанские отряды. В один из таких отрядов и привёл Фёдор Николаевич своего племянника. Немцы ещё не подозревали, что партизаны уже присматривали за ними: где, как, что расположено.
Алёшу определили в разведгруппу, которой руководил бывший секретарь городского комитета комсомола Сергей. Несколько дней он теоретически прорабатывал с ребятами возможные ситуации в разведке. В начале августа Алексею и Андрею, который был на шесть лет старше, под видом беженцев, отставших от своего поезда, было поручено пробраться на Смоленскую железнодорожную станцию и пронаблюдать за прибывающими эшелонами и их охраной.
Собираясь в дорогу, Алёша вынул из своей холщовой котомки сорочку, развернул её, залюбовался красотой вышитых узоров; представил, как бы он здорово выглядел на молодёжной вечеринке, и как завороженно на него глядела бы та, образ которой уже поселился в его юном сердце. Жалко было надевать такую красоту под латаную замызганную косоворотку, но он помнил наказ матери, посчитав, что нести рубашку в котомке тоже не безопасно.
Подходили к концу третьи сутки, что провели разведчики на станции. С ловкостью профессионального актёра при встрече с немецким патрулем Алёше несколько раз пришлось пускать слёзы, размазывая их по грязным щекам. Зато всё просмотрено, всё просчитано, всё зафиксировано в памяти. Собираясь покидать станцию, на одном из товарных вагонов, который стоял на запасном пути, он заметил листок с немецким текстом, отпечатанным на машинке. Алёша мгновенно его сорвал и спрятал за пазуху.
Возвращаться в партизанский отряд ребята решили более коротким путём: широким лугом, через который проходила укатанная транспортом дорога, мимо небольшого озера. А дальше болотце и …лес. Трава вдоль дороги высокая. Где пригнувшись, где ползком продвигались к озеру. Дело шло к вечеру. Устали, решили передохнуть.
Улёгшись навзничь, Алёша устремил свой взгляд в голубую бездну, по которой медленно плыли причудливой формы облака. Вспомнились дом, мать, отец, рыбалка всей семьёй в самом начале июня на этом самом озере… Над головой зажужжала пчела, влекомая терпким запахом лечебных трав. Вот зверобой – от девяноста девяти болезней. А вот – клевер луговой склонил свою красную головку, его настой бабушка пила от головной боли…
- Что за бумажку ты сорвал с вагона? – встрепенувшись, неожиданно спросил тихо Андрей.
Алёша сунул руку за пазуху. Он поднёс ближе к глазам влажный, пропитанный потом, измятый листок и, прилагая все свои познания в немецком языке (не зря учительница Эльза Карловна хвалила его), шёпотом, запинаясь, перевёл: «Немецкий солдат! Нам стыдно, всему миру стыдно, что умную немецкую нацию обманули, одурачили бандит Гитлер и его бандитская клика. Вас послали убивать чужих матерей и отцов, чужих сестёр и братьев, убивать чужих жён, чужих детей! Вас послали разрушать города, жечь деревни. И вы это делаете. Но ведь у вас тоже есть отцы, матери, есть сёстры, есть жёны и дети. Зачем вы пришли к нам? Что вы здесь забыли? Ведь за моря нашей крови придётся отвечать! Это голос разума! Задумайся, немецкий солдат!»
- Фёдор Николаевич три дня назад говорил, что нужно будет устанавливать связь с большевистским подпольем. Значит, оно уже действует, – едва слышно произнёс Андрей.
Неожиданно лёгкий ветерок донёс дым от костра и запах жареного мяса. Едва подняв голову над травой, начали всматриваться в сторону озера. Подползли поближе. Перед глазами открылась совсем мирная картина: между тремя кустарниками орешника тлел костёр, над которым на вертеле красовался недавно освежёванный, увязанный рулетом, молодой барашек без головы; два молодоых немецких паренька периодически поворачивали барашка, поливали его водой, время от времени подбрасывали под него угольки из второго, рядом тлеющего костерка.
Метрах в тридцати на берегу озера в нательных рубашках сидели два немца, по-видимому, начальника; чуть поодаль расположилась охрана из пяти человек. Нашим разведчикам проползти бы незамеченными мимо, но оторвать глаз от барашка было выше их сил: под ложечкой сосало, припасённый ломоть хлеба был съеден ещё вчера вечером. Дерзкая мысль мгновенно пришла в голову обоим. Они притаились и стали выжидать, наслаждаясь будоражащим аппетит запахом…
Минут через пятнадцать закончилась вода. Оба немца взяли котелки и пошли к озеру. Немного повременив, Алёша с Андреем быстро по-пластунски подползли к костру. Стараясь не вставать, перекатились на спину и, подняв руки, сняли барашка с двух врытых в землю кольев, ползком потащили добычу. Едва скрылись за ближайший куст, вернулся молодой немец, почему-то один. Заметив пропажу, растерялся, направился к кустам. Алёша высунул из-под ветки голову, тихо, но строго по-немецки произнёс:
- Штейн! Штиль!
Взгляды молодых людей, почти детей, русского и немца, встретились. Недоумение во взоре немецкого паренька сменилось страхом, затем ужасом. Не в силах произнести ни звука он быстро побежал назад к озеру. За это время Андрей успел освободить тушку барашка от металлического шампура, чтобы, распластав добычу, удобнее её было вскинуть на спину.
Раздались немецкие крики, автоматная очередь. Барашек на Алёшиной спине не казался тяжёлым. Андрей бежал следом, всячески пытаясь отвлечь немцев. Через болото проскочили по кочкам знакомым только им. Стрельба немецких автоматов стихла. У края леса разведчиков поджидал партизанский патруль. Тяжело раненного Андрея понесли на руках. Алёша был в таком оцепенении, что сразу не могли освободить его руки от шпагата, которым были перевязаны ноги барашка…
Разделывая трофейную тушку, извлекли из её позвоночника шесть пуль.
- В рубашке ты родился, – говорили Алёше утром, – спас тебя барашек.
Алёша подошёл к ручью, разделся, намочил свою сорочку и приложил к спине, где от шеи и до пояса алела и саднила полоса в размере вчерашнего барашка.
Через всю войну пронёс Алёша подаренный матерью оберег. Костлявая смерть ходила за ним по пятам, но не осмеливалась схватить парня.
Летом сорок второго, когда отряд был уже в составе партизанского соединения «Дедушка», партизаны вели жестокие кровопролитные бои, отражая попытки врага ликвидировать их базу; много партизан полегло тогда, а Алёша был всего лишь легко ранен.
Немногим позже регулярные части были пополнены за счёт партизан, среди которых был и Алексей. Попав в полковую разведку, он не раз определял точную огневую позицию для дивизионной артиллерии. Однажды командир полка приказал Алексею прибыть для получения награды, да не вручили разведчику его орден: шальной вражеский снаряд угодил прямо в штаб дивизии, находился от него Алексей всего лишь в пятидесяти метрах.
На волоске от смерти был он и в Болгарии, где в составе разведгруппы оказался в тылу у врага. Глубокий вечер. Преследует немецкий патруль. Деваться некуда. «Или пан, или пропал», - подумал тогда Алексей и постучался в дверь жилого дома.
- Кто? – спросил молодой женский голос.
- Спаси, пани, – прошептал Алексей в замочную скважину.
Запор щёлкнул, – дверь приоткрылась. Взгляд глаза в глаза, и Алексей перешагнул через порог, дверь мгновенно была снова заперта. Девушка молча провела случайного гостя в спальню. Послышался стук в дверь. Откинув лёгкую перину на постели, кивком приказала Алексею лечь.
Стук в дверь повторился более настойчиво. Хозяйка быстро уложила перину на своё место, сняла покрывало, взбила подушку, вынула из головы шпильку, распустив по плечам русые волосы, сбросила с себя халат и, оказавшись в ночной сорочке, побежала открывать дверь…
Алексей часто вспоминал тот глубокий взор матери и прижатый к её груди свёрток, что вручила, отправляя его в партизанский отряд.
Когда закончилась война, Алексею было всего лишь двадцать два года. Ему предстояло прожить ещё тридцать пять лет трудной, но мирной жизни.