Со мной в школе учился парень, больше всего на свете любивший драться. Я имею в виду не драку в подворотне, а всякие восточные штучки, типа карате-марате и прочих винчунов. Когда мы были молоды (в начале и середине восьмидесятых), единоборства находились не то чтобы под запретом, но под некоторым спудом. Поэтому обучались им почти подпольно. Андрюша тоже ходил в подобную полуразрешенную (или полузапрещенную?) секцию и, бывало, делился со мной информацией. Книжками на английском языке, переснятыми на фотопленку, машинописными учебниками и рукописными (буквально) трактатами. А более Андрюшу ничего в жизни не интересовало. Только: как бить, куда, и с какой силой. Он и анатомию знал лучше всех в классе, именно с этой целью – как можно грамотнее искалечить или убить человека. Тогда, тридцать лет назад, это вызывало восхищение у нас, его ровесников.
Андрюша с утра бегал вокруг микрорайона, подтягивался на турнике, на переменах набивал кулаки об стены, а вечером летел в свой подвальный зал. Дома у него в комнате вместо снятой люстры висел боксерский мешок, а на полу лежали: эспандеры, гантели, гири, самодельная макивара (кусок доски с прибитым банным ковриком) и резиновые бинты. Если я к нему заходил, то заставал занимающимся, дверь он открывал потный, горячий и в самопальном кимоно. Говорить мог тоже только об этом. Всякие уширо и маваши-гери не сходили с языка. Настолько, что даже я, не так часто с ним общавшийся, начал прорубать в этом деле. В общем, это было уже не увлечение, а настоящий образ жизни.
Потом мы окончили школу и нас (поступивших в институты без военной кафедры) стали забирать в армию. Я попал в стройбат, а Андрюша в воздушно-десантные войска, чуть ли не в Афганистан. По крайней мере, так говорили у нас в микрорайоне. Он был у меня на проводах, а я у него, по понятной причине, нет. Значит, отправились мы служить – отдавать (возвращать?) долг родине. С тех пор я видел его три раза. Два – (чисто) конкретно, один – под сомнением.
Первый раз по возвращении со службы. Встретил в хлебном магазине. Узнал с некоторым трудом – передо мной, через два человека, в очереди в кассу стоял парень, поразивший меня своей мощью. С любого расстояния в его фигуре читалась матерая сила и такая же агрессия. Стриженая под машинку башка, плечищи, кулаки как кувалдометры. Даже запах от него шел какой-то волчий, страшный. Если раньше он удивлял юношеской спортивной ладностью, гибкостью и каратеисткой эластичностью, то сейчас – пугал взведенным курком механизма для подавления. Поздоровались, перекинулись парой слов и разошлись. Андрюша, судя по всему, к общению со мной (со всеми?) был не расположен, а я слегка обиделся.
Следующая встреча произошла года через три. По дошедшим до меня слухам, он к тому времени вовсю принимал участие в, так называемых, боях без правил, которые тогда, среди понимающих, именовались просто – «спорт». Ездил то ли в Прибалтику, то ли куда-то в Подмосковье и дрался за деньги. И, вроде бы, очень успешно (болтали, купил машину). Увиделись мы у общих знакомых на двойном юбилее (день рождения жены и пять лет свадьбы – совпало). Причем, если я отбывал гостевую приятную повинность полностью, то Андрюша заскочил на минутку с цветами и подарком. Но я успел (в числе многих) с ним поздороваться – обменяться рукопожатием.
Так вот, тот Андрюша, что встретился мне в хлебном магазине, против этого был как цыганский ребенок против фашиста. Этот Андрюша меня даже не пугал, он просто был с другой планеты – модернизированная молибдено-иридивая, с вкраплениями платины (зажившие пласты шрамов) модель бойца-убийцы. То есть мы обменялись рукопожатием, и все стало понятно. Я предложил покурить (старая шутка, Андрюша не курил никогда), он улыбнулся и отбыл куда-то на Марс или дно океана, хер знает, где живут пришельцы. А мы остались.
Третий, последний раз, как я уже писал выше, вызывает сомнение. Дело было так. Я относительно недавно, если так можно сказать, в новейшие времена, смотрел телевизор, – передачу посвященную Шаолиню. На канале Дискавери, что ли. И увидел Андрюшу. Среди не то послушников-ушуистов, не то наставников среднего и высшего звена (смотрел вполглаза). Сначала, как полагается, не поверил собственным глазам, затем пригляделся внимательнее – ну точно, он. Только какой-то маленький, как бы усохший до размеров монастырского стандарта. В белых бумазейных одеяниях, с бритым черепом, седой бородкой, бесконечным простором внутрь во взоре, закамуфлированном пленкой понимания. А главное с не очень-то китайской рожей. В общем, это был – Андрюша.
Хотя Санек Григорьев рассказывал Бибику, что его, Андрюшу, убили в девяностые. А Бибик передавал мне.
Но тогда про всех так говорили.
В смысле, что убили в девяностые.
Даже про меня.