Кофейная шапка дышала, слегка пузырилась, а потом вдруг стремительно поплыла вверх, залив плиту. Горячев, задумавшись, не сразу сообразил, что случилось. Едкий запах горелого заставил его сдернуть джезву с огня. Он протер эмаль плиты, вымыл посудину, снова налил воды. После второй неудачной попытки пить кофе расхотелось. Поставив джезву в коричневых подтеках в мойку, Горячев достал из холодильника минеральную воду. Уже несколько лет он мог позволить себе пить только «перье», и никогда не забывал захватить несколько пузатых бутылочек для матери.
Надо вспомнить все до мельчайших подробностей.
В деревне он всегда просыпался поздно, часов в десять. Мать ходила на цыпочках, боясь потревожить его. В то утро, вернувшись из соседского дома, Горячев уснул моментально, но уже часов в восемь открыл глаза. Делая вид, что проснулся только по нужде, он глянул в окно, выходящее на соседский участок.
Милицейский старенький «газик», еще черная машина с буквами на дверце – ОВД. И еще две уже знакомые – «жигуль» и «Хонда». Значит, все в сборе. Быстро… Он снова лег, прислушиваясь. Матери не было видно. Прошло еще время, прежде чем затопали по крыльцу несколько пар ног. Горячев закрыл глаза – спит.
- Давайте сначала с вами поговорим, потом сына разбудите, - услышал он глуховатый голос. Мент. – Расскажите, где вы были и что делали, начиная с вечера, с девяти часов.
- Да как обычно… Вечерняя дойка – у меня корова есть, Зорька. Кур загнала. Потом мы с сыном поужинали.
- Пили?
Горячев представил гамму чувств, отразившихся на лице матери. Никто никогда не видел мать и сына Горячевых пьяными. К чему такой чудной вопрос? И не опасно ли говорить про то, что они по рюмочке выпили?
- Выпили, - с некоторым вызовом ответила мать. – За невесту сына, по рюмке водки. А что, нельзя?
- Ну почему … Особенно если такой повод. Ну а дальше?
- Часов в одиннадцать спать легли.
- А встали когда?
- Ох, товарищ капитан! Я, считай, почти и не спала.
- Это почему же? Бессонница, что ли?
- Да обычно я нормально сплю, не жалуюсь. За день по хозяйству набегаешься, в основном на свежем воздухе – вечером даже телевизор посмотреть сил, бывает, нету. А вчера меня сынок разбередил разговором-то. Ему давно жениться пора, и вот девушка, оказывается, есть. Ну, я и размечталась, разволновалась. А потом, чтоб отвлечься, взяла книгу, сын привез. Уже светать начало, когда в сон потянуло…
Горячев ушам своим не верил. Ведь она же спала, он проверял! А новый роман Реверте даже не открыла. Или притворялась, что спала? Зачем? Тогда, значит, она сознательно врет менту?
- Ваши окна куда выходят? Не на соседский участок? Может быть, что-нибудь слышали? Ночью-то в деревне тишина – уши глохнут…
- Если бы слышала! Может, и не случилось бы ничего! – мать всхлипнула за стенкой.
- А сына-то бессонница не мучила? Или он после рюмочки как сурок уснул?
- Вот именно, как сурок. Он обычно здесь отсыпается всласть, ведь устает очень на работе. У меня и соседи все знают, что если Тоша в гостях – до десяти утра искать меня потихоньку. Ну, если за молоком кто приходит или за яичками…
- Вы уж извините, но сейчас его разбудить придется.
- О чем речь, товарищ капитан!
У Горячева с капитаном разговор тоже получился недлинный. Что взять с человека, который спал беспробудно всю ночь и ничего не видел - не слышал?
Подавая сыну завтрак, мать горестно рассказывала, что произошло у соседей. Как Катя пришла будить Лизу, а та не дышит. То ли инфаркт, то ли злой человек постарался…
- Мать, ну какому злому человеку нужна старуха? У нее что, бриллианты в погребе или пачки денег за божницей?
- Да кто их знает, злых-то людей… И за копейку удавят, - мать терла фартуком чистый угол стола. Заплаканные глаза иногда взглядывали на сына, и тогда ему казался тугим высокий ворот футболки. О том, кто как провел ночь, никто из них не проронил ни слова.
Горячеву хотелось немедленно уехать в город, но он обещал матери побыть здесь несколько дней. Едва сдерживаясь, чтоб не смыться из деревни, он искал себе дела. Починил, не торопясь, заднее крылечко. Повозился с машиной. Видел из сада рыжего старшего лейтенанта, который в одиночестве что-то продолжал выискивать-выспрашивать, слышал, как к матери приходили за творогом и курами соседи - Лизина родственница и высокий патлатый парень - кем он там ей приходится, Горячев, конечно, не знал, а у матери спрашивать не стал.
Как ни старался занять время, день тянулся медленно.
Горячев решил посмотреть лодку – месяц назад он привел ее в порядок.
Это была старая деревянная моторка, которую он приобрел вместе с домом. У всех в деревне давно были дюралевые. Горячевская посудина за зиму безобразно рассыхалась, но он упрямо конопатил ее, латал и красил. Пустить на растопку почему-то никак не решался.
- Мам, где-то была белая краска, не помнишь?
- В гараже стоит, сынок. А ты что хотел сделать?
- Сделаю – покажу, - буркнул он.
На берегу было безлюдно. С десяток разнообразных лодчонок болталось на мелководье.
Он нашел свою – она еще поблескивала недавно крашенными синими боками. То сидя на корточках, то стоя на коленях, Горячев старательно вырисовывал новое имя старой лодки. Пока возил кистью, забыл обо всем. Солнцем прогретый деревянный борт, мелкий песок под ногами, даже запах краски – все почему-то напоминало детство, отца. Хотя никогда в жизни у него не было такого: чтоб на лодке, с отцом… Может, на озерном берегу живут чужие воспоминания и неведомым образом, с неведомой целью проникают в сознание других людей?
Горячев встал с гудящих колен – писал он неторопливо, долго, даже ноги заболели – и оглядел свое творение. «Мария» - сияло белое имя на синем боку старой лодчонки.
Он долго сидел возле «Марии», выкурил весь запас сигарет «на всякий случай», и чувствовал, как горячий душный воздух все туже и туже скручивается обручем вокруг головы.
Подвернув до колен брючины, Горячев пошел по песчаному дну подальше от берега, чтоб вымыть руки, лицо, намочить волосы. Вода была прозрачной, и бесстрашные мальки шныряли совсем близко.
Горячев загляделся в воду. На мгновение закружилась голова, и захотелось опуститься на блестящую прохладную поверхность озера – лицом вверх, и лежать так до бесконечности, чтоб видно было только небо, и чтоб все мысли, все воспоминания исчезли, как от движения руки исчезают опасливые рыбки…
Может быть, он на секунду потерял сознание, потому что лица уже коснулась притягивающая гладь озера. И в тот же момент чья-то ладонь – так ему померещилось - появилась между водой и горячим горячевским лбом и легко оттолкнула его от воды. Он резко выпрямился, пытаясь устоять на ногах, чтоб не плюхнуться на мелководье. Ноздри жадно втягивали слабо и странно пахнущий воздух – то ли маслом каким, то ли смолой…
«Перегрелся»,- неуверенно объяснил себе случившееся Горячев. Еще раз взглянул на лодку, где почти подсохла белая краска: «Мария». И отчетливо вспомнил, как совсем недавно произнес в телефонную трубку с дурацким смешком: «Ваши пальцы пахнут ладаном…»
На самом деле Мариины ладошки пахли теплом и ванилью…
Длинноволосый парень, Дима, из его школы. Так неудачно сложилась для Горячева ситуация, что этот же Дима оказался то ли родственником, то ли знакомым двух соседских старух.
Ну и что? Каким образом это должно настораживать его, Горячева? Или наоборот: каким образом это может насторожить его, Диму? Ведь если бы старуха хоть одной душе успела сболтнуть про встречу на лестнице – его давно бы взяли. Во всяком случае, допросили бы с пристрастием…
Все правильно. Просто он перестраховывается.
И все-таки – чем черт не шутит – надо как-то последить за парнем. Может быть, очень кстати в Димкиной семье появилась девчонка из провинции, Варвара?