Давайте разберемся повесть

 

 
1970 год
 
Сиротливо повисли в ночи пустые качели. Время от времени налетает на них ветер и раскачивает… Туда-обратно… Скрипят плохо смазанные качели, останавливаются, замирают, снова скрипят. С каждым взмахом скрип качелей все усиливается, и кажется, будто жалобно скулит бездомный дворовый пес… Будто зовет он людей за темными чужими глазницами пятиэтажек…
 
В доме напротив почти одновременно зажигаются три окна.
Окно на третьем этаже…
В нем появляется заспанное лицо девочки лет девяти. Торчат не расплетенные на ночь косички. Она смотрит вниз, на раскачивающиеся качели. Долго смотрит. Ее тонкая рука с растопыренными пальцами прижимается ладонью к стеклу окна… Скрипят, раскачиваются качели на площадке, замирают… снова скрипят.
 
Окно на пятом этаже…
В нем появляется женщина лет сорока… Изможденное лицо… Темные волосы рассыпаны по плечам. Дрожащие руки прижались к стеклу окна. Она долго смотрит вниз на качели.
Пронзительно скрипят, раскачиваются качели на площадке, замирают, снова скрипят…
 
…Вздрагивают тонкие детские пальцы на стекле окна на третьем этаже дома. Испуганное лицо девочки в окне.
 
…Замерли, прижались к стеклу окна на пятом этаже женские руки. Изможденное лицо женщины в окне.
Застыли на мгновение качели на детской площадке, но лишь на мгновение. Налетел ветер и… скрип… еще жалобнее, еще пронзительнее.
 
Почти одновременно:
Вздрагивает девочка в окне на третьем этаже… Вскидывает худые руки, зажимает уши и исчезает в окне.
Вскидывает руки женщина с изможденным лицом, зажимает уши и исчезает в окне пятого этажа.
Темно и тихо. Спит пятиэтажка. Лишь одно окно не спит в этот час. 
 
Теплая, чистая комната. Шторы задернуты. Лампа у стола зажжена. Широкая кровать с ажурным металлическим плетением. Большой тяжелый комод с множеством выдвижных ящиков. Избыток безделушек на нем. Перед комодом стоит маленькая, сухонькая старушка. Голова у нее повязана цветастым ситцевым платком. Женщина смотрит своими не по возрасту живыми, лучистыми глазами, глазами-лучиками на висящую перед ней икону, опускает голову, осеняет себя мелким крестом.
– Помер, горемычный… Не успел пожить, как помер… свадьбу играли, а обернулось поминками…
Старушка замолкает. Опускает голову.
 
1980 год
 
Современные высотные дома. На одном из них рекламная надпись: «ДОМ МОДЫ».
Внизу, на входной двери, висит объявление:

«В демонстрационном зале Дома моды выставка-продажа современных моделей одежды». В здание то и дело входят представительницы прекрасного пола самого разного

возраста. В фойе перед гардеробом посетители сдают пальто, подходят к зеркалам. Чуть поодаль – вход в демонстрационный зал. Слева – касса, справа – столик

администратора. Здесь экстравагантно одетая молодая женщина отвечает на телефонные звонки. Мимо нее пробегает молоденькая работница Дома.

Тряхнув шевелюрой из бесчисленных мелких завитков черных волос, она сбегает по лестнице к гардеробу, разыскивая кого-то.

 Ее окликнули: 
– Джексон!
Она обернулась. У кассы, при входе в демонстрационный зал, стоит группа парней.

Крикнув на ходу одному из них: «Сережа, я все подготовила!» – Джексон подбегает к девушке, поджидавшей ее у входа.

– Извини, Надя, что заставила тебя ждать…
Надя вскинула на нее свои темные глаза-вишенки, улыбнулась. На вид ей было лет семнадцать.

Во всем ее облике было что-то такое, что немного смущало при первом с ней знакомстве. Наверное, странный блеск неподвижных, как бы застывших глаз.

К девушкам подходит Сергей. Бросались в глаза металлические пряжки, пуговицы, значки на черной кожаной куртке парня. На вид ему было лет двадцать пять.

Высокий, подтянутый, темные волосы небрежно собраны в хвост на затылке. Держался очень открыто, с какой-то мальчишеской неловкостью.

Он бесцеремонно рассматривал Надю.  – Что, нравится? – усмехнулась Джексон.
– Высший класс, – заметил Сергей Сергей.


– Я пригласила Надю на сегодняшний показ.
Джексон обнимает Надю за плечи, ведет в демонстрационный зал.

– Я подожду вас в кафе, – говорит им Сергей.
Элегантные работницы приветливо встречают посетителей, отрывают входные билеты,

провожают их в примерочные. Джексон в роли гида водит Надю от манекена к манекену. Справа и слева от них – образцы модной одежды. Темные глаза-вишенки разбегаются… 
 
Уютное кафе Дома моды со вкусом отделано под дерево. Разноцветные витражи на окнах и на дверях. В углу лампа под оранжевым абажуром рассеивает свет над

баром. Звучит приятная музыка. Молодой бармен ловко заваривает кофе по-восточному. Несколько посетителей, среди них Сергей, стоят у стойки.


Подходит Джексон. Бармен протягивает ей пирожные, кивает на Надю, сидящую за столиком.
– Где откопала?

– На телеграфе. Она помогла мне с телеграммой.
– Тебе крупно повезло.

– Не мне одной.
Джексон и Сергей подходят к Наде, расставляют на столике кофе, пирожные. Сергей садится напротив Нади:

– Ты красивая… Очень красивая… Какие-то дьявольские глаза, неземные… И откуда ты взялась такая… Марсианка…

К их столику подходят две молоденькие металлистки. Высокие, стройные, в ладно скроенных костюмах солдатского стиля с избытком металла в мыслимых и немыслимых

местах. Волосы у девушек были вздыблены, подобно металлическим прутьям. Сергей представляет их Наде:
– Белка… Стрелка.

– Сережка, угости нас всех! – Белка откровенно рассматривала Надю.
 
Комната звуковика Дома моды. Вся компания переместилась сюда. Стерео системы с многочисленными колонками усилителей. На стенах висят пестрые плакаты,

фотографии. В стене напротив – небольшое окошко в зал. В углу комнаты за столиком сидят Надя, Джексон, металлистки и двое ребят. Слушают музыку.

Один из них, здоровенный парень, что-то оживленно рассказывает Наде. Сергей резко выключает музыку.
– Отдохни, Малыш, расслабься.

Малыш – здоровенный парень – громко хохочет:
– Ты что, выступить перед нами решил? Все смотрят на Сергея.
 
– Надя, выходи за меня замуж! – неожиданно предлагает Сергей.
Повисает пауза.
– Ништя-а-к… – протянула Белка.

Сергей обводит всех веселым взглядом:
– Перекур пять минут! Прошу всех вернуться сюда! 

И вся компания шумно выходит за дверь. Сергей задерживается в дверях, поворачивается к ошалевшей Наде, говорит улыбаясь:

– Ответишь на мое предложение, когда все вернемся. Ну, смелее, Марсианка…
Оставшись одна, Надя рассматривает плакаты… Кинозвезды… Эстрадные звезды…

На некоторых плакатах размашистые автографы… Фотографии незнакомых ребят… Фотография Сергея… крупно. Она водит пальцем по его лицу… Глазам… Губам…

Откуда-то издалека слышен гул голосов. Голоса приближаются. Надя вздрагивает, смотрит на дверь… Быстро срывает со стены фотографию Сергея и прячет в сумку.

Голоса уже отчетливо слышны. Надя испуганно прижимается к стене, прикрывая следы преступления. Глаза-вишенки не моргая смотрят на дверь. Щелчок замка, и на

пороге появляется Сергей, а за ним все его доммодовцы. Он быстро подходит к Наде, притягивает ее к себе, целует. Она отвечает на его поцелуй.
– Ура! Едем в ресторан! – ликуют все.
 
1970 год
 
Яркий солнечный день. Медленно раскачивается на солнце улыбающееся лицо девочки с косичками. Глаза под светлой челкой полуприкрыты.

Торчащие по бокам косички то и дело взлетают вверх-вниз… В такт им взлетает на качелях девочка, приседает, снова взлетает… Все выше и выше над детской

площадкой… туда-обратно… А у подъезда пятиэтажки веселится, гуляет свадьба. Нарядные мужчины, женщины весело приплясывают под звуки аккордеона.

И кажется девочке на качелях, что пролетает она над всей этой разгулявшейся толпой… Девочка выпрямляется на летящих вверх качелях, откидывает голову,

замирает… В тот же миг чья-то тень накрывает сзади качели и резко останавливает их. В следующее мгновение кто-то сталкивает девочку в песок. Слышен смех.

Из песочницы, куда она попала, девочка смотрит вверх. Там, на качелях, уже раскачивался мальчик, ее ровесник – темноволосый, белолицый, с большими совиными

глазами в очках. Оттуда, сверху, он улыбался ей.
Девочка вскочила, побежала за качелями, пыталась поймать их на лету:

– Васька-а!!! Так нечестно! Останови, слышишь?
Девочка гналась за своим обидчиком, размахивала руками… Отчаявшись, она заплакала и побежала к дому.
 
«Горько!» – кричали рядом. Игравшего гармониста откуда-то сверху пыталась перекричать эстрадная певица. Раскрасневшиеся женщины дружно плясали на

асфальтовой дорожке возле подъезда.
Неожиданно из подъезда напротив выбегает женщина в домашнем халате, с бигуди на

голове. Раскрасневшаяся, взволнованная, она ведет за руку заплаканную девочку с косичками. Не замечая соседей, женщина внимательно разглядывает детскую

площадку. Заметив промелькнувшую там белую рубашку, она метнулась в сторону, схватила камень и швырнула его в белую рубашку.

– Негодный мальчишка! Ты за что избил мою дочь?!
Она бросается к мальчику.

– Не трогал я никого! – кричит мальчик.
Их мигом обступает толпа.

– Ты в какой школе учишься?!
Девочка с косичками бросается к матери:
– Мама! Да это не он!

– Так ты мне скажешь, как тебя зовут?
Женщина трясет мальчика. Она не слышит никого и ничего рядом.

– Не трогал я твою дочь, что ты ко мне пристала? – отбивался мальчик.
Высокий грузный мужчина с темным ежиком волос на голове энергично расталкивает людей.

– А ну-ка пропустите! Мальчишка! Ты чего хамишь?!
Полная мужская рука хватает мальчика за ухо.

– Как ты посмел взрослой женщине сказать «ты»? Она тебе в матери годится!
Ежик впивается своими мутными глазами в мальчика, крутит ему ухо.

– Ты что, в милицию захотел?
Весь пунцовый, скорчившись от боли, мальчик отчаянно отбивается.

– Вы же пьяный, дяденька! Оставьте меня! Вас… вас самого надо в милицию!
И тут же получает удар в нос. Кровь мгновенно заливает его белую рубашку.

Загудела, засвистела толпа:
– Пьяный, говоришь? А ты ему наливал?..

– Хулиганы кругом! Жизни никакой!..
– Милицию! Милицию позовите!

– Дяденьки! Оставьте его! Он не виноват! – кричала девочка с косичками и заплакала.

К девочке подходит старушка. Маленькая, сухонькая, в цветастом платке. Ее глазалучики печально смотрят на происходящее.

– Баба Настя, зачем они так? Ему же больно… Что им надо от него? – плакала девочка.

– Несчастные они, Надюша, сами не ведают, чего хотят, – грустно отвечала старушка.

– Надя! Надя! – звала женщина с бигуди на голове…
 
На городской улице мелькают лица прохожих, среди них – бледное лицо мальчика. Прохожие оборачиваются, смотрят ему вслед. Всклокоченные волосы, большие

испуганные глаза, распухший нос. Утирая на ходу рукавом белой рубашки кровь на лице, мальчик перебегает улицу и подходит к кирпичному двухэтажному дому.

На двери вывеска: «Пункт охраны общественного порядка». Мальчик быстро открывает дверь, замечает кого-то в глубине комнаты. Застывает на пороге.

 В светлых заплаканных глазах его появляется надежда. Дрожащим голосом он обращается в темноту комнаты: – Скажите, куда мне обратиться? Меня… меня побил

дяденька… Из комнаты слышен насмешливый мужской голос:
– Что же ты этого дяденьку сюда не привел?

– Я… Я его не знаю. Я там случайно пробегал… Я только двор знаю… – отвечал мальчик.
– Тогда приводи сюда родителей. С ними и разберемся.

– Я сам разберусь! – дрожащим голосом проговорил мальчик и убежал.
 
Поздний вечер. Из окон пятиэтажки слышна музыка.
В темноте двора видна одинокая, всеми покинутая мальчишеская фигура.

Он осматривается, замечает человека. Подбегает к нему. Прохожий рассеянно смотрит на мальчика.

– А-а… явился? Ну, ну… как, а? Здорово тебя Володька отбрил?
– А в каком он подъезде живет? – обрадовался мальчик.

– Кто?
– Этот… дядя Володя? Мне нужно его найти.

– Как… Найти…
– Разобраться с ним… Я ему должен все объяснить.

Прохожий присвистнул:
– Сам объяснишь?.. Ты чей будешь?

– Мне никто не нужен! Я сам разберусь! Покажите мне только, где он живет!
Прохожий кивает в сторону подъезда. Мальчик мгновенно исчезает.
 
Мальчик стоит перед дверью квартиры. Звонит. Ждет ответа. Щелкает замок. Светлые глаза мальчика нетерпеливо смотрят на дверь. Он громко спрашивает:

– Здесь живет дядя Володя?
Хлопает дверь перед его окровавленным носом. Мальчик прильнул к двери… подслушивал.

– Нюр! Кто это был?
– Хулиганы!

Дрожащей рукой водит мальчик по темному дерматину двери… Срывается с места, поднимается этажом выше, останавливается перед дверью, прислушивается.

С улицы послышался пронзительный свист. Хлопнула внизу парадная дверь. Свист повторился. Потом все затихло. Мальчик нажал на кнопку звонка.

– Что нужно? – спросили за дверью.
– Здесь живет дядя Володя?

– Нету таких! Идите отсюда!
Еще один этаж… Еще одна дверь… Еще один вопрос… Еще одно «Нету таких! Идите отсюда!»

Полутемная лестничная площадка. Здесь, перед дверью в квартиру, стоит мальчик. По ту сторону двери – женщина с изможденным лицом. Она разглядывает мальчика,

его окровавленный нос, пятна крови на белой рубахе. Потом тревожно озирается, кажется, ищет кого-то на лестничной площадке:
– Ну, входи.
 
Она закрывает за мальчиком дверь.
…Дверь, обитая темным дерматином.
…Тишина на площадке перед дверью. …Пронзительный свист на улице… Раздается выстрел.
 
Легко взлетают качели… Туда-обратно…
Налетает ветер, раскачивает пустые качели, останавливает…

Раскачивает снова и снова. Неожиданно появляется тень. Она накрывает качели, останавливает… постепенно растворяется в воздухе…
 
1980 год
 
…Круглое, жирное, хохочущее лицо женщины. Она смеется, обнажив золотые коронки зубов.
– Держите меня!.. Караул… Чтобы Серега женился?.. Ой! Ночью разбудят,

сообщат – не поверю… Ой… Мама! Мамочки мои родненькие! Сергей женится!
Женщина сидит за накрытым столом в «Славянском базаре».

Веселится, гуляет в ресторане вся компания из Дома моды. Пьют за здоровье Нади и Сергея. Раскрасневшаяся, подвыпившая Джексон бросает злые взгляды на толстуху.

Но та не унимается: 
– Ты что же, милочка, молчишь всю дорогу? Не смотри на меня так…

Я не из пугливых… Можешь спросить у своего жениха… Мужа… Ха-ха… А вообще-то, Сережка, не в службу, а в дружбу скажу тебе…

Но она не договаривает, а противно визжит. Это Малыш ущипнул ее… – Помолчи… ты, Барменша!

– У твоей невесты, Сережка, глаза бешеные… 
Барменша хватает вилку, громко стучит ею по бутылке.

– Ну посмотрите, что скажете? Не права я, что ли?! Не глаза, а тормоза!
Ее голос тонет в общем хохоте. Сергей перегибается к ней через стол:

– Ты… Барменша, еще одно слово, и я вышвырну тебя отсюда! Ты меня знаешь.
Барменша хватает салфетку, вытирает потное лицо.
 
– Молчу, молчу. Ну что ты, ей-богу. И пошутить нельзя.
Она тянется за второй салфеткой, как вдруг Наде, сидевшей напротив, кажется, что

эта пухлая женская рука добирается до нее… Она невольно вздрагивает. Сергей ее успокоил:
– Не обращай внимания на эту сумасшедшую.

Голос Сергея доносится до Нади откуда-то издалека. Он сливается с гулом голосов. Надя смотрит на незнакомых ей людей. Гул голосов все ближе и ближе…

И пухлая рука… Вот-вот дотянется до нее.
Сергей обнимает Надю и выводит ее из-за стола:

– Друзья! Мы уходим! Гуляйте без нас!
Сергей и Надя выходят из ресторана.
 
– Расписываться поехали! – доносится им вслед хриплый голос Барменши и… общий хохот. 
 
Сергей и Надя подходят к зданию Дома моды со стороны служебного входа. Сторож, пожилой мужчина, встречает их с хитрой улыбкой:

– Ночная смена?
– Мы, Степан, всего на часок, – Сергей кладет перед ним две пачки

фирменных сигарет. – Будем готовиться к завтрашнему показу.
Сторож понимающе кивает ему: 

– Ты только смотри, со светом поаккуратнее. В прошлый раз рубильник забыли выключить.
 
Сергей забирает ключи, обнимает Надю и увлекает к лестнице.
– На этот раз, Степан, все будет в порядке!
 
Сергей и Надя поднимаются на второй этаж. Он отворяет одну из рабочих комнат Дома моды. Надя входит и останавливается перед зеркалом во всю стену.

На длинных узких столах разложены горы самых разных тканей. Повсюду торчат перья, перчатки, тесьма, бижутерия. Вдоль стены стоят манекены.

Над ними – большой экран монитора. Сергей включает его. Мелькают элегантные манекенщицы. Улыбаясь Наде, они лихо демонстрируют наряды. Надя смотрит,

затаив дыхание. Мгновение и… у Сергея в руке возникает бутылка шампанского и два бокала.
– За тебя, моя Марсианка. Тебе здесь нравится?
 
Глаза-вишенки не отрываясь смотрят на мониторы с манекенщицами.
– Очень. Какие они красивые…

– Ты – лучше! Сейчас будешь королевой бала. Не веришь? Смотри!
Сергей подводит ее к манекенам.

– Выбирай!!
Надя колеблется.
– Я разрешаю! Выбирай любое платье, шляпку, обувь.
 
Надя радостно целует его, хватает понравившийся ей манекен, кружит по комнате.
– Сережа! Вот это платье. И еще вот это и это!
 
– Примеряй! – он прижимает ее к себе, целует.
Надя замирает перед ним с платьем в руке. Сергей начинает раздевать ее, медленно, медленно. Потом так же медленно принимается одевать ее.

Переходят к шляпкам. Она примеряет одну шляпку за другой. Сергей прикалывает перо к ее шляпке, заглядывает в глаза:

– Все! Готово! Теперь не хватает музыки!
Включают музыку. Пьют еще по бокалу шампанского. Потом переходят к рулонам

тканей. Сергей разворачивает на полу рулон за рулоном.
– Ныряй сюда, моя Марсианка!

Он заворачивает ее в ткани. Катаются в рулонах… Целуются…
– Стоп! Вылезай! Мы забыли про спецэффекты! Забирай свои платья и шляпки! Выходим на помост!

Защелкали выключатели над длинным узким помостом. Демонстрационный зал освещается спецэффектами. Музыка заполняет пространство зала. Надя, бесконечно

счастливая, со светящимися глазами, демонстрирует Сергею платья и шляпки. В динамике звучит голос Сергея:

– Легче. Легче. Спинка прямая. Походка плавная. По прямой, по прямой линии, та-ак, правильно, теперь головка… Откинь голову. Грациозно, та-ак, пошла

плавно, красиво, руки свободные, чуть прижаты к бедрам, плечи, плечи расслаблены, совсем расслаблены, та-ак, хорошо, стоп! Готово! Сеанс окончен!

Иди ко мне.
Он смотрит на часы.
– Время вышло. Поехали ко мне? Надя ответила одними глазами.
 
Городская высотка. Раннее утро. Площадка с табличкой «5 этаж» на лестничной клетке. Медленно приоткрывается дверь одной из квартир, видны девичьи глаза-

вишенки. Едва появившись, они исчезают. Дверь открывается, и на площадку выходят Надя и Сергей. Он запирает дверь, обнимает Надю, ведет к лифту, нажимает на

кнопку вызова, ждет, зарывшись лицом в ее длинные волосы.

…Шахта лифта.
Лифт плавно опускает кабинку на первый этаж. В кабинке Надя и Сергей. Он протягивает руку, чтобы открыть дверцу лифта, оборачивается к Наде, застывает
 
под ее завораживающим взглядом. Сергей быстро проводит рукой по своему лицу, порывисто, одной рукой привлекает ее к себе… Долгий поцелуй…

Длинные тонкие пальцы Нади плавно опускаются на кнопки с цифрами: 5… 3… 1… На этажах, за сеткой шахты лифта, мелькают лица соседей, ожидающих лифт.
 
В новом жилом массиве города затесался аккуратный трехэтажный домик с табличкой на двери: «ЗАГС». К площадке перед дверью то и дело подъезжают нарядные

автомобили, убранные цветами, лентами, куклами. В двери ЗАГСа входят влюбленные пары, а выходят – супружеские. Молодые женихи с неестественно напряженными

лицами подходят к заветной двери, оборачиваются к своим нарядным невестам и, встретив их улыбки, застывают на доли секунды, прежде чем откроют заветную дверь…

Сюда приходят Надя и Сергей. Обняв ее за плечи, он подводит ее к ЗАГСу. Надя растерянно озирается по сторонам.
 
– Ну что ты, смелее, – обнимает ее Сергей.
Резкий скрежет автомобильных шин, громкий хохот, возгласы «Горько!» Надя

вздрагивает, оборачивается на шум. Подъезжают Джексон, Белка, Малыш… Чья-то рука машет им шапочкой-кубанкой. Это Барменша из машины. Вся доммодовская компания

выскакивает из машины, позвякивая металлической бижутерией и скандируя:
– Се-ре-жа! На-дя! Горь-ко!
В центре всей какофонии – Барменша.
 
Вмиг собирается толпа любопытных. Их окружают кольцом. Женихи, невесты…
Фотографы… щелкают фотоаппараты. Свист, улюлюканье, смех…
 
Темные глаза-вишенки Нади впились в толпу. В них были ужас и страх одновременно. И только сейчас она замечает подъехавшую черную «Волгу». Машина была, как и

положено, разукрашена лентами. На переднем бампере красовалась большая кукла. Надя отчетливо видела, что кукла была почему-то с разорванными руками и ногами…

 Из торса куклы торчали концы разорванной резинки… Гул голосов толпы… Торс куклы… Пухлая рука Барменши… Скрежет автомобильных шин… Это Надя чуть не угодила под колеса очередной «Волги».
 
Вмиг замолкает толпа.
Оставшись без невесты у дверей ЗАГСа, Сергей замечает, как на противоположной стороне улицы мелькнула и тут же исчезла убегавшая Надя. Все с любопытством

наблюдают разыгравшуюся на их глазах «семейную сцену» досемейной жизни.
Мгновенно оправившись от смущения, Сергей легко сбегает вниз по ступенькам и

подходит к поджидавшей его компании.
– Кончен бал, погасли свечи! – объявляет он сухо.

Заключив Сергея в свои объятия, Барменша очень ловко бросает его на заднее сиденье машины.

– Ништя-а-к… – аплодирует Белка.
Машина разворачивается и выезжает на шоссе, набирая скорость.
 
1970 год
 
В небольшой полупустой комнатке за длинным узким столом сидят двое: следователь – по одну сторону стола и допрашиваемый, грузный мужчина с темным ежиком волос, – по другую.

Черные беспокойные глаза его с надеждой смотрят на следователя.
– За что вы избили мальчика, Сашу Стахова? – задает вопрос следователь.

Секунду-другую Ежик колеблется с ответом. Потом нехотя отвечает:
– Он взрослой женщине сказал: «Ты».

– А следы крови на рубахе?
– Это не мои кулаки… Это он, наверное, кошку убил…

– Что же вы схватились за ружье? Мальчика испугались?
– Нет, я только попугать хотел. И потом нас с женой соседка Нюра

предупредила: «…Идет к вам с кодлой ребят»… Я за ружье и схватился… Думал, хулиганы за дверью притаились, а пацана того на разведку прислали… Я не хотел нажимать на курок… Так получилось… Само собой…
 
Мужчину на допросе сменяет женщина. Изможденное лицо, грустные темные глаза. Следователь задает ей вопрос:
– Свидетельница Сизова Наталья Ивановна. Знали вы, когда впускали в свой дом мальчика, Сашу Стахова, знали вы тогда, что ваш муж ждал его с охотничьим ружьем?

– Нет! Нет! Муж взял ружье, когда мальчик бросился к окну, к хулиганам… К дружкам своим… Муж мой хотел их припугнуть… Он не хотел убивать. Ружье выстрелило случайно.
 
Женщина нервно проводит рукой по лицу, продолжает:
– Это все свадьба виновата, Володька тогда выпил… Нет! Нет! Это все Нюрка виновата. Нюрка с первого этажа.  Плачет.
 
Несколько секунд следователь терпеливо ждет, пока женщина закончит плакать. Наконец она откидывает голову, смотрит перед собой, начинает вспоминать…

…В комнате на стене висит большая фотография. На ней – спокойное лицо мужчины с темным ежиком волос. Под фотографией в кресле сидит его жена Наташа.

Она взволнованно говорит по телефону. Темные глаза ее застыли на аппарате. В трубке слышен грубый женский голос.

Наталья рассказывает следователю о событиях той трагической ночи. Тогда соседка Нюра позвонила ей…

– Что тут непонятного! К вам поднимается! Слышь? Алло! Пацан, тот самый, ну которого Володька пришиб во дворе. А за ним, за пацаном этим, кодла его.

 Любера они, слышь? Вон, Колька мой подсказывает… Лю-бе-ра. У них знаешь, как поставлено? Мальца такого вот вперед пускают, чтоб все было… Ну, сама понимаешь…

 Наивного такого… А потом свистнут – орава налетает… И глазом не моргнете, все разнесут! Чем? Чем-чем, чем говоришь, Коль? А! Во! Я и говорю ей…

Разнесут все к той самой матери… Металлическими прутами. Ты Володьку своего упреди… Алло! Слышь? Наташ!

Наталья бросает телефонную трубку, кидается в коридор… Потом на кухню… выглядывает в окно… возвращается в комнату.

– Володька! Володька!
Она бросается в спальню, быстро открывает дверь на балкон. Возвращается оттуда с охотничьим ружьем в руке.
 
Муж сидит на кровати. Заспанный, недовольный… Протирает глаза, смотрит на жену.
Пустая бутылка рядом с кроватью…

– Опять нажрался? Мало ему на свадьбе… Он еще сюда притащил!
Мутными глазами смотрит он на жену. Неожиданно вздрагивает от резкого звонка

 в дверь. Наталья наклоняется к нему, как бы боясь, что их услышат:
– Там малец, которого ты избил во дворе… Нюрка звонила, она видела…

 Он с кодлой своей пришел… Отомстить хотят… На, припугни, чтоб не лезли… Загонишь в ванну, пока я милицию вызову!

Наталья сует ему в руки охотничье ружье. Муж растерянно рассматривает ружье…
 
…Проходя через прихожую, мальчик не чувствовал, как ноги его касались пола, он вообще ничего не чувствовал, он делал все механически… Вот он останавливается

в дверях, смотрит на блестящий паркет комнаты, на свои грязные туфли… Наклоняется, начинает расшнуровывать их… разуваться… потом выпрямляется, смотрит по сторонам.
 
Наталья устремляется к мужу. Мальчик идет за ней, останавливается. За окном раздается пронзительный свист. Казалось, свистели с разных концов улицы.

В комнату из спальни вышел всклокоченный хозяин дома с ружьем в руке. Мальчик обращается к нему с надеждой в голосе:

– Дядя Володя, давайте разберемся. 
– Нам нечего разбираться! Мотай отсюда, пока цел!

Ежик вскинул ружье, прицелился в темноту окна. Мальчик замер – он только что заметил ружье в руках хозяина дома. Свист за окном повторился.
 
– Сигнал подают, – зло прошипела Наталья.
Мальчик бросился к окну:
 
– Это не…
В то же мгновение раздался выстрел. – Володька!!! Ирод! Что ты наделал!
 
Наталья забилась в истерике. И вдруг…
Сразу же все затихло. Жуткая тишина воцарилась в квартире.

Перед дверью в комнату – пара грязных мальчишеских ботинок. Дрожащие женские руки пытаются натянуть ботинки поочередно… То на правую, то на левую ногу

мальчика. Тщетно… Бессильно опустились женские руки, застыли на грязных ботинках мальчика…
 
Перед следователем сидит девочка Надя. Она нервно поправляет торчащие косички. В голове у девочки отчетливо слышны два женских голоса. Голоса эти перекрывают друг друга.

– Надюша, родненькая… Не перепутай ничего… Этот мальчик Саша согнал тебя тогда с качелей… Его, Сашу, за это и избили… Это тот самый мальчик, с которым все это случилось…

– Надя, Наденька… Ты понимаешь, как это важно… важно для дяди Володи… ты же его знаешь… Хорошо его помнишь… Наденька, он сейчас мучается в тюрьме…

за колючей проволокой… От тебя очень много зависит… не забудь. Дядя Володя не обижал Сашу… во всем был виноват сам Саша…

– Доченька, про меня ничего не перепутай… все как мы с тобой договорились и повторяли…

Надя останавливается, смотрит на следователя. Лицо у Нади тонкое, бледное, не подетски суровое. Темные глаза-вишенки застыли.

– Расскажи нам, Надя, все, что ты видела во дворе в тот самый день, когда была свадьба, – задает вопрос следователь.

Надя отвечала четко, без запинки:
– Мама меня защищала. Я тогда плакала. Прибежала к ней со двора, и мама прямо в халате побежала на качели.

– Надя, расскажи нам все с самого начала.
Надя кивнула, четко отвечала:
 
– Во дворе свадьба была, и все слышали, как тот мальчик кричал моей маме: «Что ты ко мне пристала?!» А дяде Володе он кричал: «Вы же пьяный, вас самого

 надо в милицию!» – Надя, а что было в самом начале? До всего того, что ты рассказала сейчас?

Надя вскинула испуганные глаза, начала неуверенно говорить:
– Меня тогда согнал с качелей Вася… Вот. Ой! – оглядывается. – Нет, нет, не Вася…

Меня согнал с качелей Саша… Да! Саша… – Так Вася или Саша?
– Мама меня тогда защищала. Она… Она швырнула камень…
 
В кого швырнула камень твоя мама? – Ну, в того самого мальчика…
 
Капельки пота появились на бледном лице Нади.

– Какого «того самого»? – уточняет следователь. – Ну, с которым все это случилось… Повисла пауза.

– Попробуем помочь тебе вспомнить. Значит, Надя, получается, что мама и дядя Володя наказали в тот день твоего обидчика, мальчика, который согнал тебя с качелей?

Надя отвернулась. Молчала. Она вконец запуталась.
– Подумай спокойно, Надя. Просто назови нам имя твоего обидчика.

– Саша… – неуверенно проговорила Надя.
– Значит, получается, что тебя согнал с качелей Саша?

Девочка долго не отвечала. Ответила, так и не взглянув на судью.
– Да, это был Саша, – и облегченно вздохнула.
 
Городское кладбище. Утро.
 
Свежевырытая могила засыпана цветами. В изголовье – крест с надписью: «Сашенька Стахов». И две цифры: 1960–1970.
Молодая женщина в черном лежит на свежей земле… Обнимает руками могилку.
 
1980 год
 
Освещенная светом юпитеров сцена Дома моды Зайцева.
На всю середину зрительного зала тянется длинный помост. Зрительный зал заполнен

 зрителями. На сцене – Ведущий Модельер Дома моды, в белом парадном костюме с черной бабочкой на шее. Модно подстриженный, улыбающийся, он обращается к

зрителям. Не парадно-торжественно, а доверительно, приветливо:
– Представьте себе теплый летний вечер. Вы вышли на прогулку, и вдруг…

Вам навстречу идут молодые люди в непривычных повседневных костюмах. Не в надоевших джинсах с наклейками западного образца. Не в майках с яркими

заокеанскими аппликациями. Не в бесформенных спортивных костюмах со вздутыми на коленях трикотажными брюками.

А в таких вот костюмах…
Модельер смотрит в глубину зала, в окошечко, проделанное в стене.

– Сережа, пожалуйста, дайте нам музыку!
В то же мгновение зал заполняет приятная музыка.

На освещенный помост выходят мужчины-манекены. На них – свободного покроя русские косоворотки, расшитые узорами. Такие же брюки.
 
– А сейчас представьте себе, как к ним подходят такие же современные их подруги.
На помост выходят ультрамодные манекенщицы. – И тогда на вашей улице бесконечно светлый день!
 
В комнатке звуковика Дома моды, в углу, на небольшом столике, разложены кассеты, которые Джексон тут же сортирует по полочкам. Время от времени она поглядывает

на Сергея. Тот сидит перед окошечком в стене, следя за показом. Джексон подлетает к аппаратам, нажимает на нужную кнопку.

– Сколько там у него еще текста? – спрашивает Сергей, не отрывая взгляд от окошка.
– Минут на пять, – отвечает Джексон.

– Что-то наш Зайцев разговорился на все пятнадцать.
Джексон внимательно слушает динамики:

– Эти простые… недорогие костюмы вы можете приобрести… – Недорогие… недорогие… – хихикает Джексон.

– Даром поют только птички. Не нравятся цены, беги в ГУМ, ЦУМ, «Детский мир»… – бросает ей Сергей. – Ха-ха!

Сергей щелкает пальцами. Джексон нажимает на кнопку.
Меняется запись. Звучит орган.

Сергей отходит от окна. Джексон занимает его место.
В зале на помосте манекенщицы… Ярко накрашенные, в больших, кокетливо надетых на

голову беретах, подходят они к манекенам… Походкой особенной, медленной, чуть утрированной… И кажется, будто двигаются они на киноэкране с замедленной

скоростью… Зрители восторженно аплодируют. 
Джексон выключает музыку, перематывает пленку.

Сергей просматривает записи в журнале.
Дверь в звукоцех с шумом распахивается. Влетает Белка. Взъерошенная больше

обычного, глаза расширены, волосы вздыблены, говорит задыхаясь:
– Джексон! Держись за стул! Сейчас такое услышишь!

Она подходит к Сергею… близко, смотрит на него влюбленно-восторженно… шепчет на ухо:

– Твоя прелестная подружка… Марсианка, в день своего бракосочетания, оказывается, сбежала из… – через паузу – из психушки!

Сергей резко отстраняет ее.
– Что ты несешь? С цепи сорвалась?

– Это не я с цепи сорвалась, Сереженька, это она сорвалась… Ее обыскались… Ко мне приходили. А сейчас ее снова посадили… на цепь.

– Кто приходил? – хрипло спросил Сергей.
–       Какая-то старуха… Маразматичка…

– В ситцевом платке? – спросила Джексон.
– Да… Откуда ты ее знаешь? Ты с ней знакома?

– Я ее на телеграфе… Мне Надя тогда помогла. Я мигом! – растерянно проговорила Джексон и выбежала вон.

Белка подходит к Сергею, обнимает его.
– Она ей помогла… А я тебе… помогу. Сережка… Неужели ты променяешь меня на эту… На эту психопатку?

Невидящими глазами смотрит Сергей на крутящуюся вхолостую магнитофонную ленту…
– Еще бы немного, и я… и я бы покончила с собой после того ресторана… – шептала Белка.

Ярко накрашенные губы Белки все ближе и ближе… Сергей неистово целовал ее.
 
Поздний вечер. В комнате Сергея невообразимый беспорядок. На стенах – фотографии, плакаты, самодельные стеллажи, заставленные кассетами. Магнитофон с

колонкой усилителей. В центре всей этой домашней стерео системы сидит Сергей. На голове наушники. Он слушает записи… Делает пометки в блокноте… Разматывает

пленку. Туда-обратно. Клеит узкую ленту, но пальцы не слушаются, дрожат. Он никак не может склеить оборванные концы ленты. Нервно срывает наушники.

Подходит к телефону. Звонит.
– Алло, Малыш?.. Да, да… это я.

На том конце провода слышен громовой голос Малыша:
– Серега! Приезжай! Тут девочки – высший класс!

– Малыш, дело есть… Ты меня слышишь?
– Отлично слышу.

– Ты мог бы поговорить с Джексон? Тут такое дело… Трубка взрывается громовым гоготом Малыша:

– Я? С Джексон? Вы что, только через динамики общаетесь?
– Кончай, дело серьезное. Мне нужно кое-что выяснить… о Наде.

Сможешь завести с Джексон безобидный разговор?
-       О какой Наде?
– Ну, помнишь? Мы ходили в «Славянский базар».

– А! Вспомнил! Это та самая… Подвинутая?
Сергей бросает трубку. Телефон зазвонил тут же.

– Послушай, Сережа! Ну что ты, как барышня Достоевского, обижаешься? Шуток, что ли, не понимаешь? Ты мне только объясни. Почему бы тебе самому… Ах,

да, дошло… Держишь начальственную дистанцию. Ладно, я подбегу завтра в Моду. При тебе заведу с ней разговор, а ты записывай наш разговор на пленку.

 – (Смеется.) – Послушай, теперь на полном серьезе. Серега, на кой она тебе… эта Надя? Побыла птаха в клетке – выпусти, впусти следующую. Так на кой она тебе?

– Как на кой? А если бы она в брачную ночь звезданула меня утюгом?!
– Ну не звезданула же! Хотя… Хотя могла и звездануть! Твоим же металлом!

 Ты металл свой, надеюсь, под койкой спрятал?
– Какого черта из таких заведений…

– Выпускают на волю? Серега, расслабься! Я тебя понял! Будь другом, отпусти! Тут такие ножки… ништяк…
 
В комнате звуковика Моды был конец рабочего дня. Джексон запирает шкафчик с кассетами, накрывает магнитофон кожаным чехлом, откладывает записи на столе,

 вопросительно смотрит на Сергея:
– Я пойду?
– Подожди секунду, я сейчас…

Сергей выходит в коридор, осматривается. На лестнице пусто. В дверь выглядывает негритянская шевелюра Джексон.

– Тебя к телефону.
Сергей бросается к телефону.

– Да ладно, Малыш, не обиделся… Ну, я же сказал тебе, не обижаюсь. Не сможешь – и не надо. Все! – Сергей бросает трубку, идет к окну.

Джексон снимает с вешалки плащ, берет сумочку, шарф, оборачивается, смотрит на Сергея. Он стоял у окна, спиной к ней. Повисла неловкая пауза.
 
– Кстати, ты выяснила, кто приходил в Моду… в тот день?.. Ну, я о твоей Наде говорю, – осторожно спросил Сергей.

Джексон присела на стул, начала вспоминать:
– Это бабка приходила… Она Надю разыскивала… Я ведь с ней и с Надей на
 телеграфе познакомилась, помнишь, я тебе говорила… Забавная такая бабка… в

ситцевом платке… Настоящий божий одуванчик. Представляешь, бабка в Моде на Белку напала. Так Белка вытрясла из нее адрес телеграфа… Помчалась на Большую Полянку,

 наводила справки о Наде… Соперница, как-никак.
Сергей заходил по комнате:
– Я эту историю давно выкинул. И тебе советую.

Снова повисла пауза.
– Я тебе больше не нужна? Тогда я пойду?
Сергей смотрит в окно, одновременно кивая ей.
 
1970 год
 
Городской двор пятиэтажки. Беседка… стол доминошников… узорная решетка детского сада… гаражи, вплотную прилегающие к пятиэтажкам… асфальтовая дорожка у дома…

подъезды… окна… Окно на третьем этаже…
Детская комната в современной квартире наполнена светом и тишиной. У окна – письменный стол. Над столом висят книжные полки. Среди книг сидит кукла, широко

расставленными неживыми глазами смотрит она на спящую на кровати девочку. В комнату заглядывает мать Нади, Вера Васильевна.
 
– Вставай, дочка, в школу опоздаешь. И мне на работу пора.
Надя поворачивает к ней заспанное лицо. Нехотя встает. Идет в ванную комнату.

Мать и дочь собираются на работу и в школу. 
По широкой городской улице спешат на работу прохожие. Они заполняют утренние улицы, автобусы, вестибюли метро. Среди них – Вера Васильевна. Она подходила к зданию телеграфа.
 
Комната телеграфа отгорожена от посетителей высокой стойкой-барьером. На окнах и на полу кадки с цветами. Ситцевые занавески прикрывают широкое, во всю стену,

окно на улицу. Вдоль стены – телеграфные аппараты, столик диспетчера, касса, сейф. Одна за другой входят на телеграф молодые телеграфистки.

Их встречает Вера Васильевна. Войдя в бытовку, они выходят переодетые и расходятся по своим рабочим местам. Вера Васильевна переводит цифры на ручном

штемпеле. Она крутит диск, останавливая его на цифрах месяца и дня. Потом аккуратно макает штемпель в чернила. Легко и быстро постукивает штемпелем по листу бумаги.

Застучал аппарат на соседнем столике. Вера Васильевна читает ленту. Хлопает входная дверь. Входит баба Настя в ситцевом платке. Она здоровается со всеми.

 Вера Васильевна поворачивается к ней:
– Баба Настя! Кликни Наташу из бытовки, ее центральная вызывает.
 
Баба Настя проходит в бытовку. Оттуда она выходит уже переодетая и садится за диспетчерский столик, где регистрирует телеграммы.

– Сколько их за ночь-то прибыло…
Вера Васильевна смотрит на груду ленты возле аппарата.

– Ты сначала банковские регистрируй. Девчата! За работу! Сегодня будет тяжелая смена!
Вера Васильевна садится за кассу возле сейфа.

Полдень. Вера Васильевна сидит на кассе, подсчитывает деньги. В углу за диспетчерским столиком баба Настя делает записи в гроссбухе.

 Телеграфистки сосредоточенно работают за стрекочущими аппаратами. Возле барьерной стойки несколько посетителей терпеливо ждут, пока Вера Васильевна

примет у них телеграммы. Хлопает входная дверь. На телеграф входит Надя с портфелем в руке.

– Проходи в бытовку, я скоро освобожусь. Что-то ты рано сегодня, – не отрываясь от работы, говорит ей мать.
Поздоровавшись со всеми, Надя подходит к барьеру. Привычным движением руки откидывает щеколду, проходит к телеграфисткам. Баба Настя улыбается девочке,

 придвигает к ней стул. Надя ставит на пол портфель, садится за диспетчерский столик.

– Тут с банковскими расправлюсь, а ты сортируй… Ты что такая невеселая?
– Небось, пару схватила, – крикнул кто-то сквозь стрекот телеграфных аппаратов.

Вера Васильевна откладывает гроссбух и начинает принимать телеграммы. Посетители облегченно вздыхают.

Надя помогает бабе Насте сортировать телеграммы. Дверь с шумом открывается. На телеграф влетает мужчина, говорит волнуясь:

– Девушка, милая, ошибка! Я тут срочную подавал! Вы, наверное, помните! Я номер дома перепутал!

Мужчина умоляюще смотрит на Веру Васильевну.
– Что раскричался? Они же на связи.

Вера Васильевна встает из-за стола, открывает сейф и, не обращая внимания на просителя, начинает копаться в сейфе, посетители по ту сторону барьера тоскливо

следят за всеми ее движениями. Легли на барьер бланки их телеграмм.
Баба Настя подходит к сидевшей рядом молоденькой телеграфистке:

– Ты успела передать его телеграмму?
– Буду я с ним разбираться, жди-ка! И без его телеграммы зашиваемся.

А тебе, баба Настя, больше всех надо? – телеграфистка недовольно передернула плечами.

– Девочки, миленькие, ведь такое дело… Похоронная… – взмолился мужчина.
– Ваших похоронных тут пруд пруди!

Телеграфистка кивнула на бабу Настю:
Вон кого просите! Она вас точно пожалеет!

Поднялся шум. Начальница подняла голову:
– Девочки! Девочки! Не отвлекайтесь!

И снова дружный стрекот аппаратов.
Баба Настя передала Наде чистый бланк телеграммы.

– Отдай ему, пусть пишет новую телеграмму.
Надя подает посетителю чистый бланк:
– Пишите новую телеграмму.

Мужчина поблагодарил Надю.
Вера Васильевна снова подняла голову:
– Вот так и балуем их!

Надя одобрительно смотрит на бабу Настю.
Конец рабочего дня. Надя и баба Настя возвращаются домой. Неожиданно начался

дождь. Мелькают под дождем мокрые плащи, зонты, лица прохожих. Надя поправляет капюшон куртки, забирает у бабы Насти тяжелую сумку.

– Полезай под зонт, Надюша, промокла, небось.
Они заворачивают во двор.

– Может, ты ко мне зайдешь? Мама из правления не скоро вернется. Чаю попьем.
– А пироги будут?
– Ну а как же без пирогов…

Они проходят мимо пустой детской площадки. Косые струи дождя хлестали пустые детские качели. В луже возле асфальтовой дорожки лежала большая кукла…

Без головы и рук. Из пластмассового торса ее торчали концы разорванной резинки…
Надя замечает куклу, подходит поближе, останавливается.
 Баба Настя тихо вздыхает:
– Наказали бедняжку… Это не твоя кукла?
– Я свою куклу так не наказываю.

Надя перекладывает сумку из одной руки в другую. Они стоят под проливным дождем возле куклы и не могут отойти.

– Знаешь, Надюша, кого я вспомнила? Мальчонку того несчастного… Говорят, мать его на могилку сына все ходит… лежит на земле, могилку руками обнимает.

Она поворачивается к Наде:
– Ой, Надюша, да ты промокла совсем, пойдем, поспешим.

Налетают ветер и дождь, раскачивают пустые качели. Резко скрипят качели, останавливаются. Надя вздрагивает, оборачивается…

Баба Настя поспешно входит в свой подъезд, подходит к входной двери, возится с замком, не замечая исчезнувшей Нади.

– Никак не привыкну я к этому новому замку… Ты поставь сумку на пол, тяжелая она…

Справившись с замком, баба Настя поворачивается к Наде, но девочки и след простыл. Лишь сумка у двери, оставленная Надей. Хлопает подъездная дверь внизу.

Тишина. Слышно, как барабанит дождь по стеклу окна лестничной клетки.
…Из подъезда пятиэтажки выбегает Надя, оглядывается в дождливой темноте.

Натягивает на голову капюшон, бежит к своему подъезду. По дороге, передумав, останавливается, подбегает к качелям… нагибается. Поднимает лежащую в луже
куклу, спешит к своему подъезду.

Налетел ветер. Качели в очередной раз скрипнули. Надя испуганно оборачивается на скрип, потом толкает подъездную дверь.

…Через узкое стекло в двери видно бледное лицо Нади. Капли дождя на нем… и кажется девочке…

…Мимо пустой детской площадки под косыми струями дождя пробежал мальчик в белой рубашке…
 
– Кто-то наказал бедняжку… Говорят, мать мальчонки того горюет очень… На могилке сына лежит… Обнимает ее… – слышен голос бабы Насти.

…Надя тряхнула головой – видение исчезло. Она отходит от окна, растворяясь в темноте…
 
Ночью. Комната Нади. Капли дождя размеренно барабанят по оконному стеклу. Надя, в ночной сорочке, стоит у окна, не шелохнувшись. Смотрит вниз, во двор.

 С подоконника стекает дождевая вода.
Щелкает выключатель. Комната наполняется светом. Входит Вера Васильевна.

Она подходит к окну, прикрывает форточку.
– Ты почему не спишь?

– Мама, я думаю… меня тогда толкнул и бросил с качелей Вася… Вася-очкарик… Ну, помнишь, которого к нам из четвертого «Б» перевели…

 Вера Васильевна удивленно смотрит на Надю.
– Тебе сон какой приснился?

Надя молчит… продолжает стоять у окна.
– А ну-ка марш в кровать! – командует мать. – Час ночи, а она о каком-то Васе вспоминает, да еще из четвертого «Б».

Надя не шелохнулась, лишь обернулась к матери.
– Ма… А что бы было, если бы я тогда на суде сказала о Васе?

– Надежда! Ты слышала, что я тебе сказала? Поздно уже. Мне утром на работу.
Отойди-ка от окна.

Она ведет Надю к кровати, укладывает спать, выключает свет и выходит за дверь.
Вера Васильевна в длинной ночной сорочке идет

по темному коридору, останавливается, прислушивается. Долго стоит так. Потом возвращается к Наде. Осторожно приоткрывает ее дверь.

В узком дверном проеме видит Надю, прижимающую к груди мокрую, оборванную куклу. Она шепчет своей кукле:

– Настенька… я не знала, что его убьют… Честное слово, не знала… Не плачь, солнышко… Что же нам с тобой делать, если наша мама все тогда перепутала… что противный Вася согнал меня с качелей…
 
Щелкает выключатель. Входит Вера Васильевна. Надя испуганно смотрит на мать. 
– Что с тобой, дочка? – удивляется мать.

Надя нервно дергает концы резинки, торчащие из торса куклы. Вдруг она выпрямляется, прислушивается к шуму дождя за окном, бросается в кровать и плачет навзрыд.

Мать смотрит на вздрагивающие худые плечи дочери, на куклу… Встает, подходит к окну, смотрит вниз. За окном время от времени слышится скрип качелей.

Вера Васильевна отходит от окна.
– Чушь какая-то.

Заметив куклу на краю кровати, она хватает ее за торчащую резинку и выходит из комнаты.
 
1980 год
 
В уютном кафе Моды несколько посетителей сидят за столиками. Среди них – Белка.
Входит Сергей, подходит к бару. Лицо у него усталое.
 
– Как обычно? – спрашивает Бармен.
Сергей кивает ему. Бармен заваривает кофе. К Сергею подлетает Белка.

– Сережка… Расстроен чем-то? От шефа влетело?
Сергей пьет кофе, молчит.

– Поехали вечером в Сокольники! Там, говорят, с телевидения будут. Журналисты, репортеры с камерами… – улыбалась Белка.

– Не поеду. Очередная клюква.
– Я свои новые стихи буду читать… Нашу новую программу.

– Ты будь поосторожнее, как бы тебя после этих стихов в психушку не забрали, – смеется Бармен.

– Ты о чем? – рассердился Сергей.
– Все о том же… Все о той же Марсианке… – хихикнула Белка.

Сколько можно жевать одну и ту же жвачку?! Это же была обычная игра! Без документов! Кто бы принял у нас заявления в ЗАГСе? – распалялся Сергей.
 – Ну, скажи, кто!
 
– Да ты что, шуток не понимаешь? Успокойся. Лучше давай поедем вечером в Парк. Я зайду за тобой в шесть часов.

Белка обнимает Сергея, целует в губы. Он отвечает на ее поцелуй.
 
Освещенный юпитерами городской парк «Сокольники». Вечер.
 
Мелькают металлисты, металлистки… Объективы теле- и фотокамер снимают ребят. Женщина-интервьюер с микрофоном в руке записывает интервью. Она подходит к Сергею.
Он отвечает на ее вопросы:
– Что вы цените у людей старше вас возрастом?..
– Честность.
– Кого вы больше любите: отца или мать? Кто вам ближе?
– Никто.
– Кто сильнее, мужчина или женщина?
– Женщина.
– Всегда ли вы говорите правду?
– Всегда.
– Стыдно ли вам за что-то в жизни?
– Нет. – Не кажется ли вам, что ваши проблемы с родителями повторятся с вами?
– Никогда.
– Что такое совесть? Поступались вы своей совестью?
– Не знаю… Пока не знаю…
Поднялся шум. Послышалось сразу несколько ответов:
– Совесть – это второе «Я»! Кто не поступался ею, не может ответить… Совесть… Это любовь! Совесть – судья!
 
1970 год
 
Надя сидит перед большим зеркалом в своей комнате. На столе разложены раскрытые коробки с красками. Она внимательно рассматривает себя в зеркале… медленно водит

 кистью по лицу… Раскрашивает глаза, щеки, губы… Откладывает кисть, размазывает пальцами краску.

Щелкает замок в прихожей.
В комнату заглядывает Вера Васильевна. Раскрасневшаяся с мороза, в шубе и в меховой шапке.

– Надя? Ты не в школе?
Надя поворачивает к матери раскрашенное лицо Арлекина. Вера Васильевна подходит к ней.
 
– Что ты делаешь?
Надя, улыбаясь, продолжает размазывать румяна… смотрится в зеркало. Сзади отражается взволнованное лицо матери.

– Мама! Не носи ты эту шляпу, ты в ней похожа на Деда Мороза!
 -      Сейчас же умойся! Ты почему не на занятиях?

Надя, улыбаясь, накладывает белила на глаза…
– Знаешь, мама, я подошла к школе и подумала: вот встречу женщину в платье

 в горошек – пойду в школу, а если не встречу – не пойду. Я не встретила ее и не пошла на занятия. Вот.

– Но на улице мороз, Надя. Какое платье… Да еще в горошек…
– Мама! Сколько раз тебе говорить! Не носи эту шапку! Сейчас же сними ее с головы!

Вера Васильевна побледнела, послушно сняла с головы шапку, повернулась, вышла за дверь.

В маленькой прихожей она прислонилась к стене. Долго стояла так. В одной руке она держала меховую шапку, другой – расстегивала свою шубу…

Потом начала машинально застегивать ее. Невидящими глазами смотрела на дверь.
 
Раннее утро. По улице идет Надя с портфелем в руке. Она подходит к школе. Чуть поодаль, спрятавшись за деревом, следит за ней Вера Васильевна.

Вот дочка подошла к школе, остановилась… повернулась, спряталась за большими металлическими воротами. Вера Васильевна идет за ней. Надя озирается по

сторонам… убедившись, что никто ее не видит, она ловко вываливает содержимое портфеля в кусты: книги, тетради, карандаши, ручки… запирает пустой портфель,

забирает его и выходит через сквер на улицу. Вера Васильевна идет за ней.
 
На телеграфе конец рабочего дня. Телеграфистки облегченно выключают свои аппараты. Вера Васильевна досчитывает кассу, запирает сейф. Баба Настя закрывает

свой гроссбух. Телеграфистки одна за другой проходят в бытовку. Вера Васильевна подходит к диспетчерскому столику.
 
– А эту телеграмму?
Она берет оставшийся на столе бланк телеграммы.

Баба Настя откладывает телеграмму, говорит спокойно:
– Эту отнесем завтра, с утра.
 
– Завтра? Почему?
Она быстро пробегает глазами телеграмму: «УМЕРЛА МАМА ПРИЕЗЖАЙ», вопросительно смотрит на бабу Настю.

– Ночь впереди, пусть поспит адресат, ее ведь такое горе ждет, – поясняет диспетчер.
Телеграфистки дружно смеются.

– Ерунда какая-то. Как раз надо отнести! И потом, если завтра с утра нагрянет комиссия? Кому в правлении отвечать? С меня же голову снимут! И ты это знаешь лучше меня.

– Не выспится она… Эта Тимащук, – возражает баба Настя.
– А тебе-то что? Ну, не выспится… Ну и что?

Повисает пауза. Вера Васильевна нервно меряет шагами комнату телеграфа.
– И какая ты у нас жалостная, баба Настя! И всех она пожалеет! И до всех
ей есть дело! И по головке погладит каждого! Главное, в церковь не забудет зайти в воскресенье!

Она подходит к барьерной стойке и неожиданно затихает. Выходит с телеграфа последняя телеграфистка. Начальница и диспетчер остаются одни. Тишину время от

 времени нарушает стук аппарата. На пол ложилась телеграфная лента с ночными телеграммами.

Баба Настя подходит к Вере Васильевне, дотрагивается рукой до ее плеча. Молча ждет, пока та не заговорит.

– Надя моя… Не в себе… Завтра в больницу буду укладывать.
– Господи! Спаси и сохрани нашу девочку.
 
Раннее утро в больничной палате. Спят на своих койках девочки. Среди них – Надя.
Медленно, нарастая, откуда-то издалека проникает в палату размеренный скрип

 качелей… Усиливаясь, звук этот заполняет всю комнату… Вот он надвигается на спящую Надю, обволакивает ее, все жалобнее… пронзительнее… становится

невыносимым… Надя вздрагивает, просыпается, вскакивает вся в холодном поту. Зажав уши ладонями, она ходит по палате между спящими девочками… туда-обратно…

В полдень приходит Вера Васильевна. Взволнованная, растрепанная, в белом халате. Она склоняется над лежащей на кровати Надей. Лицо у девочки осунувшееся,

бледное, веки полуприкрыты. Она наблюдает за матерью. 
– Надя, дочка… поедем домой?
 
– Не хочу! Не поеду!
– Поедем домой, доченька, всего на два выходных дня.
 
– Нет, не хочу туда. Я здесь останусь.
– В понедельник будешь здесь.

Надя зажимает ладонями уши, кричит:
Ненавижу! Комнату свою ненавижу! И письменный стол свой ненавижу! И куклу! И качели! Противные качели!

Вера Васильевна растерянно смотрит на девочек, соседок по палате. Несколько пар любопытных девичьих глаз следят за ними.

– При чем тут качели?
– Они меня пилят! Как пила!

– Мы их смажем, Надюша. Вот увидишь, они больше не будут скрипеть.
– Они все равно будут пилить меня! Всегда! Всю жизнь. Мамочка, не забирай меня домой! Прошу тебя!

Входит сестра со шприцем в руке…

Ночь. Тусклый свет лампы под белым абажуром едва освещает спящих больных. Не спит лишь Надя. Лежа на спине, смотрит она на белую люстру над головой. Долго

смотрит… Не выдерживает, закрывает отяжелевшие веки. На бледном лице ее играют едва заметные тени… неожиданно издалека слышится Наде легкий гул. Нарастая, он

 проникает в нее, окутывает ее так, что Надя вмиг ощущает необычную легкость и… странным образом оказывается вне своего тела… Уже в следующее мгновение она

 летит вверх, под потолок. Легкая, невесомая, как пушинка… Вот она возле люстры… Может рассмотреть ее в деталях. Отсюда, сверху, отчетливо видно, как ворочались

 во сне девочки на койках. До сих пор Надя видела их сбоку, а тут она увидала их с расстояния нескольких метров…

Надя летает по палате легко и быстро… Легкие толчки в воздухе руками и ногами… Перед Надей больничный коридор. Она летит над спящей в кресле перед столиком

медсестрой… над шкафчиками с медикаментами… Вот входная дверь… больничный двор… городская улица. Надя пролетает по ночному городу над крышами домов, над

автомобильными парками с застывшими в ожидании рассвета автобусами, троллейбусами, трамваями… Вот уже знакомая ей улица… школа… дом.

Пустая детская площадка с качелями. Надя подлетает к своему окну на третьем этаже дома, протягивает руку… Где-то рядом скрип качелей. Надя оборачивается,

подлетает к площадке. В утреннем тумане она отчетливо видит на качелях мальчика в белой рубашке… Того самого… Сашу… Он медленно взлетает на качелях вверх и так

же медленно опускается вниз. Надя подлетает к нему, хочет окликнуть, но собственный голос не подчиняется ей. Невидимая, она летит за Сашей. Пролетая в

очередной раз над детской площадкой, Надя слышит нарастающий гул голосов, смотрит вниз, замирает. Там, на площадке, появились люди, среди них Вера

Васильевна, Вася-очкарик, Ежик, его жена Наталья. Все они, как стая волков, плотным кольцом окружили качели. Они пытаются схватить Сашу, сбросить его с

качелей. Надя замечает светящиеся злые глаза Ежика… его пухлую руку. Еще немного, и рука эта схватит Сашу… И схватила, скинула с качелей! Надя сделала

 попытку спуститься на землю… Она напряглась, взмахнула руками, ногами… Отчаянно завертелась волчком, закружилась над толпой внизу.

«Надя! – услышала она голос бабы Насти. Но не просто услышала… Голос женщины звучал где-то в глубине, внутри головы девочки… – Скажи им всем, что Саша не

виноват!» И – о чудо! Голос помог Наде. Она полетела вниз, на землю.
– Оставьте его, он не виноват! – кричала она, радостно ощущая прорвавшийся наконец голос.

Вмиг стая застыла. Все посмотрели на Надю… Испугавшись, она сорвалась с места, побежала с площадки. Гул голосов все ближе и ближе. Несколько рук потянулись за

 бегуньей. Надя мчалась, едва касаясь ногами земли. Казалось, что земля, по которой она бежала, внезапно исчезала за ней… Надя оглянулась: все та же длинная

 рука Ежика вот-вот ухватит ее. И еще она заметила… Там, вдали, глаза мальчика в белой рубашке… Надя собрала последние силы, оттолкнулась от земли… Раз, другой,

третий… На какую-то долю секунды ей показалось, что она не сможет взлететь… Похолодела от этой мысли… Оттолкнулась сильнее и… полетела! Рука преследователя

застыла в воздухе, так и не дотронувшись до нее.

– Надя!!! Куда ты?! Вернись! – несся ей вслед голос Саши. Но Надя не откликнулась.

Снова невидимая, она летела по длинному узкому тоннелю, едва освещенному справа и слева. По обе стороны тоннеля возникали и исчезали человеческие фигуры.

– Надя! – звала ее мать. – Прошу тебя, дочка, не говори никому… не проговорись, слышишь?

Надя попыталась остановиться, но пролетела мимо, едва коснувшись ее протянутых рук…

– Надя! – звал ее с другой стороны тоннеля одноклассник Вася. – Куда ты? Остановись!

Надя пролетела мимо него.
Cлева появилась большая кукла… Справа – та же кукла, но уже с разорванными руками и ногами.

Из глубины тоннеля донесся до Нади голос Саши:
– Надя! Они убьют меня! – и тут же возникло лицо мальчика. Надя подлетела

к нему, протянула руку, чтобы дотронуться, но мальчик исчез, а Надя наткнулась на высокую дверь, обитую темным дерматином, она толкнула эту дверь и…

провалилась вниз, в пропасть.
– Помогите! Остановите! Саша-а! Помоги! – кричала Надя, падая в темноту ночи.

Толчок – и… она просыпается в своей больничной кровати. Вся в холодном поту, испуганная, мокрая. Она быстро садится на кровати, оглядывается по сторонам,

не сразу понимает, где она.
Надя выскальзывает из своей постели, оглядывается в палате. Все спят. Тихо.

 Она быстро вынимает из-под подушки небольшой сверток. Прижимая сверток к груди, она подходит к двери, вынимает из кармана маленькую зубную щетку, просовывает ее

 в дверную щель. Надя проходит мимо пустого кресла медсестры, мимо шкафчиков с медикаментами, мимо кабинета врача. Прошмыгнув в туалет, она разворачивает

сверток, начинает одеваться. Потом вынимает из кармана куртки алюминиевую ложку… Рассматривает ее, спрятав под курткой на груди, осторожно выходит в коридор.
 
В приемном покое ни души. Озираясь по сторонам, осторожно ступая, Надя подкрадывается к выходной двери, наклоняется, рассматривает замок, вставляет в

него конец алюминиевой ложки…

Надя спешит по безлюдной ночной улице. Неожиданно перед ней вырастает мужчина. Моргая мутными глазами, он рассматривает девочку.

– Ты откуда взялась такая?
– Мне нужно узнать… Где здесь кладбище… – Ах, кладбище!

Он подходит к Наде, наклоняется к ней. Надя срывается с места, убегает прочь.
– Постой! Куда ты?! Я знаю, где кладбище!
– Я сама! Сама найду!!!
 
Раннее утро в детской больнице. По длинным светлым девичьим волосам, прокладывая аккуратные борозды, ползет ручная машинка… Глаза-вишенки грустно смотрят на подруг.

Девочки в больничных халатах окружили Надю. Она сидит на высоком табурете.
Воспитательница, молодая женщина с птичьим лицом, заканчивает стрижку.

– Так будет с каждой из вас, кто попытается убежать и шастать по городу по ночам.
 
1980 год
 
За окнами телеграфа – сказочно-ажурная снежная завеса. Снег красивыми хлопьями ложится на ветки деревьев, на крыши домов. Телеграфистки напряженно работают за

своими аппаратами. Диспетчер баба Настя регистрирует телеграммы. Рядом с ней на пол ложится узкая телеграфная лента. Вера Васильевна сидит за кассой. Лицо

осунувшееся, постаревшее. В волосах пробивается седина. Она принимает телеграммы. За окнами телеграфа появляется Сергей. Молодые телеграфистки, не

отрывая рук от клавиш, шепчутся друг с другом.
– Этот не к тебе? Полчаса, как за окнами ошивается.
– Какой кадр! Конец света…
 
На телеграф входит Сергей. Он подходит к барьеру, смотрит на телеграфисток. Одна из них мгновенно выключает свой аппарат, идет к Сергею. Радостно улыбается ему,
 как старому знакомому.
– Тебя как зовут?
-        Наташа.

– Поможешь мне, Наташа? Тут у вас девочка иногда появляется, такая… ну, слегка не в себе. Понимаешь?

– А-а… Надя! – разочарованно протянула Наташа.
– Наталья! За работу! – командует Вера Васильевна.

Наташа кивает в ее сторону:
– Это ее дочка. Но к ней лучше не подходи, все равно ничего не выудишь. Подойди к диспетчеру. Она тебе поможет. Баба Настя такая же подвинутая, как твоя Надя.
 
– Наталья!
Сергей подходит к столу, берет чистый бланк телеграммы, садится на стул,

начинает писать, изображая посетителя и время от времени поглядывая на Веру Васильевну. Она едва успевает принять одну телеграмму, как на стол ложится

следующая, Вера Васильевна автоматически подсчитывала слова, не вникая в смысл написанного.
– Укажите обратный адрес.
 
Она возвращает бланк телеграммы клиенту. Это мужчина-кавказец.
– Я еще нигде не живу, – говорит он.
 
Отрешенный взгляд Веры Васильевны направлен мимо посетителя.
– Тогда пишите «Москва, проездом» и свою фамилию.
 
Вера Васильевна берет бланк у следующего клиента.
Плохо владея русским языком, мужчина не понимает происходящего:

– Что писать?
Очередь за барьером зашевелилась:
– Понаехали тут в столицу, жизни никакой!
 
– Очищают магазины, как саранча поле…
Мужчина вспыхнул, обернулся к Вере Васильевне, взмолился.

– Возьми телеграмму. Мне еще в гостиницу надо. Туда-сюда.
– В таком виде не приму.

– Мне еще командировку оформить.
Вера Васильевна откладывает ручку, вскидывает на него рассерженные глаза:
– А это уже ваши трудности.

Секунду-другую посетитель нервно теребит в руках бланк телеграммы.
–Ты и с мужем… и с детьми… так разговариваешь?

Затихла очередь. Выключили свои аппараты телеграфистки.
Мужчина разорвал свой бланк телеграммы и вышел с телеграфа.
 
Узкая, тесная бытовка телеграфа. Тусклый свет лампочки освещает шкафчики для одежды, осколок зеркала, прислоненный к стене, длинный стол, стулья.

Баба Настя и Сергей сидят друг против друга.
– Как вы меня узнали? – спросил он.

– Я видела, Сережа, твою фотографию у Надюши.
– Мою фотографию?

Баба Настя выжидающе смотрит на Сергея.
Он заметно нервничает, говорит медленно:
– Так получилось. Понимаете, я сначала не знал, что она… Но потом, когда узнал…

– Когда узнал, испугался? Сергей, она к вам очень хорошо относится. Фотографию вашу хранит под подушкой. Она показывала мне ее. Вы не тревожьтесь, она никому не сделает зла.

– А что с ней?
Глаза-лучики погрустнели. В бытовку заглянула телеграфистка Наташа.

 Они помолчали. Сергею показалось, что прошла вечность… Наконец, Наташа вышла из бытовки.
 
Неожиданно баба Настя спросила:
– Сережа, вы играли в детстве в прятки?

Он удивленно кивнул ей.
– И, наверное, теряли друг друга? Да? То одного потеряешь, то другого…

 Но каждый раз находили друг друга. В жизни иногда бывает так, что потеряешь

себя и так и не найдешь… и никто тебя уже не найдет, как бы ни искали… – Разве такое бывает?
– Бывает. И с Надюшей с нашей такое случилось… Больше ничего не могу тебе сказать… 
 
1970 год
 
Вдоль стены школьной раздевалки выстроились узкие платяные шкафчики. У распахнутых дверей мелькают возбужденные девичьи лица, руки… школьные платья…

громко переговариваясь друг с другом, девочки переодеваются. Среди них Надя. Она расправляет свой фартук, шепчет соседке, девочке с большими круглыми, как у совы, глазами.
 
– Она все равно заметит.
Девочка округлила и без того круглые глаза:

– Тупая ты, что ли? Сколько раз тебе объяснять? Вон, Мурашиху ни разу не накалывали. Можешь у нее спросить. Ты, главное, не забудь: в самом начале чуть-чуть отстаешь от колонны, и все! Готово!
 
– А с портфелем что делать? – спрашивает Надя, запирая свой шкафчик.
– Портфель оставишь у двери.

Девочка испытующе смотрит на Надю, потом серьезно спрашивает:
– Снова к покойничкам попилишь?

Надя пробует улыбнуться, не получается.
– Девочки!!! Всем через пять минут на выход! – командует воспитательница.
Все хором, дружно: – А в туалете очередь!
 
По городской улице вдоль длинного забора шествует колонна школьниц. Их сопровождают две воспитательницы. Одна во главе колонны, вторая, с птичьим

лицом, – в конце. Надя и ее подружка замыкают колонну.
Подружка переглядывается с Надей, резко оборачивается к воспитательнице,

одновременно припадая на одну ногу.
– Ой! Ой! Нелли Феликсовна!

Надя незаметно замедляет шаг, отстает от колонны, отрывается, бежит, натыкаясь на прохожих, к огромной букве «М», которая виднеется в конце улицы.

 Воспитательница замечает бегунью, мчится вслед.
– Сорокина! Надя! Сорокина! Стой! Что же ты со мной делаешь? Бесстыжая-а!!!

– Нелли Феликсовна-а! Все равно не догоните-ее!!! – кричит ей вдогонку подружка Нади.
К ней подскакивает вторая воспитательница.

– И не стыдно вам! Деспоты! Ей же влетит за это, а вы радуетесь! А ну-ка марш на место!
 
Поздно вечером в комнате бабы Насти шторы на окнах задернуты. Свет от лампы освещает кресло, в котором сидит баба Настя. Пальцы ее проворно перебирают

спицами пряжу. Звонок в дверь. На пороге стоит Вера Васильевна, в домашнем платье, взволнованная.
– Верочка Васильевна, голубушка, случилось что? Проходи, проходи.
 
…Чистая аккуратная кухня.
Баба Настя разливает чай, поглядывая на гостью. Она ставит перед ней чашку с

 чаем. Вера Васильевна сидит, уронив голову на руки. Обе молчат. Слышно тиканье часов на стене.

– Ты, баба Настя, знаешь, как мне далась Надя, ты все видела. И как он ушел от нас… подумать только, сколько всего было… За что мне наказание такое?

 Тогда с мужем… Сейчас с дочкой…
– Что с ней?
– Сбежала она снова. Мне из милиции звонили. Не хочет она домой, не хочет

в свою комнату. И свой письменный стол ненавидит, и качели на дворе пилят… Куклу свою драную на улице подобрала. Новую куклу надо покупать, все дома переделывать

 и квартиру менять… Врач советует… Погибает дочка, а я ничего не могу сделать.
Вера Васильевна смотрит на бабу Настю грустными, затравленными глазами. Говорит, осторожно подбирая слова:
 
– Я… я вот что пришла к тебе… Надя совсем ко мне не хочет приходить. И вообще… я для нее… ну, в общем, баба Настя, навестишь ее когда, скажи ей об этом. Ну, ты умеешь… она тебя любит, а меня… меня избегает.

– Да, конечно поговорю.
– Как ты думаешь? Может, Надину комнату переделать, переклеить обои, мебель новую поставить?
 
– Комната тут ни при чем, и переезжать вам не надо. От себя все одно не убежишь. И переедете на новое место, легче не станет. (После паузы.)

– Я тебе, Верочка Васильевна, вот что скажу. Твоей Надюше душу надо лечить. Очистить ее надо, понимаешь?

– Ничего не понимаю.
– Иначе ты ее потеряешь…
Вера Васильевна отодвигает чашку на столе, быстро встает.
 
– Я к тебе за советом пришла, а ты мне о душе какой-то там толкуешь. Сколько лет на свете живешь, а ничего так и не поняла! (Идет к двери.) Не надо было к тебе приходить!
 
Хлопает входная дверь.
После ее ухода расстроенная баба Настя стоит перед большим комодом, смотрит на висящую на стене икону, крестится.

– Прошу тебя, помоги девочке душу заново обрести, чтоб не мучалась она так из-за вины своей… Вразуми Веру, чтобы поняла она, что не успокоится ее Надюша,

 пока душу свою не очистит от вины своей… От скверны… А скверну эту и мать, и дочь спрятали…
Глубоко спрятали… По неразумению своему… Прошу тебя, вразуми их… 
 
Утро. В комнате Нади на полу разложены длинными лентами обои. Рядом стоят ведра, таз, банки. Молодые телеграфистки помогают своей начальнице переклеивать обои.

 Вера Васильевна в рабочем комбинезоне стоит на высокой стремянке. Отсюда она зорко следит за работой подчиненных.

– Сложи-ка еще раз… Смелее. Легче будет подносить!
Телеграфистка ловко водит кистью по узкой бумажной полосе. Откладывает кисть

 в ведерко с клеем. Ухватывает края бумаги с двух концов, складывает полосу сначала вдвое, потом вчетверо, подносит к стене.

В приоткрытую дверь квартиры робко заглядывает баба Настя. Постояв немного у двери, она уходит. Никто ее не замечает.
 
Полдень. В магазине детской игрушки толпятся перед прилавком покупатели. На самой верхней полке расставлены куклы. Широко распахнутыми глазами смотрят они

на толпящихся у прилавка покупателей. Среди них Вера Васильевна. Светлые глаза ее перебегают с одной куклы на другую… Она покупает приглянувшуюся ей куклу.
 
Вера Васильевна и мальчик лет двенадцати стоят у пустых детских качелей. Они переговариваются. Потом мальчик подносит к качелям стремянку и

поднимается на нее. Вера Васильевна протягивает ему небольшую резиновую грушу. Мальчик заливает отверстия в металлической конструкции качелей.

 Вера Васильевна время от времени прислушивается к скрипу качелей. Кивает мальчику: работа окончена.
 
Вечер. В комнате Нади свет от абажура настольной лампы освещает новые цветастые обои на стене. Рядом с кроватью девочки, на журнальном столике, сидит новая

кукла. Вера Васильевна протягивает Наде лекарство, поправляет одеяло. Надя послушно глотает пилюлю. – Спи, дочка. Завтра у нас с тобой еще целый выходной.

– Мама, а где Настя?
Вера Васильевна вопросительно смотрит на нее.

– Моя кукла… Настя.
– Где-то валяется. Я же тебе новую купила.
 
Надя отворачивается к стене. Мать выключает свет и выходит из комнаты.
 
…Ночью.
Надя ворочается в постели… Встает… Подходит к окну. Смотрит в темноту ночи. Отходит от окна, зажигает свет в комнате. Прислушивается. Тихо. Она быстро

открывает платяной шкаф, начинает одеваться, время от времени поглядывая на дверь. Замечает новую куклу. Забирает ее. Гасит свет. Бесшумно выходит в

коридор. С куклой в руке крадется по темному коридору, ловко поворачивает ключ в замке, выходит наружу.
 
Мимо пустой детской площадки спешит Надя. Одной рукой она прижимает к себе куклу. Быстро подходит к мусорному ящику, оглядывается по сторонам, выбрасывает

 куклу в мусорный бак. Поеживаясь от холода, Надя быстро удаляется. Сиротливо торчат из мусорного бака стройные ножки куклы.
 
Утро. Вера Васильевна в домашнем халате бесшумно проходит по коридору мимо детской, плотнее прижимает дверь, идет на кухню, начинает стряпать.

На лестничной площадке перед квартирой бабы Насти, свернувшись в клубочек, спит Надя. Щелкает замок в двери. На площадку выходит баба Настя. Она несет в руке

ведро с мусором, спускается с лестницы к мусоропроводу. Управившись с мусором, баба Настя с пустым ведром в руке поднимается на свою площадку, неожиданно замечает Надю.

– Батюшки! Надя?!
Пустое ведро выпадает из ее рук. Девочка вздрагивает, просыпается, смотрит на бабу Настю.

– Надюша, почему ты здесь?
Баба Настя подходит к Наде, поднимает, прижимает ее к себе.

– Я… я искала… – плачет девочка.
– Успокойся, родная ты моя. Ты, наверное, Надюша, свою пропавшую куклу

 искала… Надя вскинула на нее глаза, успокоилась.
– Ну, ту самую, что лежала под дождем?
Надя кивает ей.
 
– Баба Настя, а мы поедем к нему… Туда… К Саше?
Глаза-лучики внимательно смотрят на девочку.
– Ты хочешь, чтобы я отвезла тебя туда?
– Да…
 
На городском кладбище в этот утренний час ни души. Мелькают могильные кресты… металлические ограды… На одной из могил молодая женщина в черном бережно

пересаживает рассаду из деревянного ящика в землю, старается не повредить корни растений… Берет лопату, разравнивает землю… Откладывает лопату, поднимает с земли лейку, поливает рассаду…

Женщина выпрямляется, смотрит на посаженные ростки. Долго смотрит, потом забирает пустой ящик, лопату, лейку и идет по узкой асфальтовой дорожке мимо

 могильных крестов. Чуть поодаль за ней наблюдают баба Настя и Надя. Женщина в черном не замечает их, проходит мимо.

Медленно идет к могиле Надя. Обходит ограду. Читает надпись, смотрит на фотографию мальчика. Широко раскрытые глаза ее встречаются с светлыми глазами Саши… 

Неожиданно Надя срывается с места, бежит к бабе Насте, прижимается к ней, горько плачет:
– Нет! Не хочу! Пойдем отсюда…

– Не плачь, солнышко, успокойся, не хочешь, пойдем.
Она обнимает Надю за плечи, ведет к выходу.
– Раз не хочешь, не приходи сюда. Пойдем, поспешим к маме.
 
Городской двор. Пятиэтажки. Утро.
 
Во дворе пятиэтажек перед одним из подъездов собрались жильцы дома. Среди них – мужчина в форме блюстителя порядка. Вера Васильевна, в домашнем халате,

 взволнованно объясняется с ним. Вдруг она замечает идущих к подъезду Надю и бабу Настю. Она бросается к Наде.

– Дочка! Доченька!
Зашумели соседи.
– Расходитесь! Здесь ничего интересного! Живее!
 
Взволнованная Вера Васильевна подходит к бабе Насте, кричит, бьется в истерике:
– Кто тебе позволил, скажи на милость, распоряжаться моей Надей?! Кто дал тебе право! Я тут с ума схожу, а она, видите ли, вытаскивает мою дочку по ночам из дома!

Мигом собралась толпа.
Баба Настя не отвечает ей. Надя подбегает к ним. – Ма… Это не она… Она не виновата. Это я… Но мать никого и ничего не слышит. Она кричит:

– Куда ты водила Надю?! На воскресную службу? Да? Сейчас сообщу куда следует, тогда узнаешь, как тут чужими детьми распоряжаться, старая дура!

– Мама! Не надо сообщать! Мама! Не надо! – сорвалась на крик Надя.
Баба Настя молча отходит в сторону и идет к своему подъезду.
Надя смотрит ей вслед… Смотрит на рассерженную мать, потом на удаляющуюся бабу Настю… И вдруг!

– Не смей! Не смей так называть ее, слышишь?! 
Баба Настя оборачивается на крик, останавливается у своего подъезда. Надя бросается к ней, обнимает ее своими тоненькими руками, как бы защищая от толпы…
 
1980 год
 
В тот вечер Сергей налаживал у себя дома новую стереосистему для воскресного показа в Моде. Справа и слева от него работали динамики. Он разговаривал по

телефону с Малышом, одновременно свободной рукой регулируя звук.
– Нет, нет, Малыш, я же тебе сказал, забудь о моей просьбе. Да, да, я

передумал. Эта девочка – уже пройденный этап.
– Ох, не верю я тебе, сержант, чует мое сердце… Звонят в дверь.
 
– Извини, звонят в дверь, подожди у телефона!
– Серега! Это она звонит, слышишь? Спрячь весь наличный металл!
 
– Дурак! – он бросает трубку и идет открывать дверь.
В дверях стояла Надя. Запыхавшаяся, с застывшими глазами, она прижимала к груди большую холщовую сумку.
– Сережа…

Сергей порывисто проводит рукой по своему лицу, как бы отгоняя пристальный взгляд ее застывших глаз. Но уже в следующее мгновение он срывает ее с порога, кружит по комнате.

«Здравствуй», – шепчут они друг другу.
– Сережа, я хочу послушать музыку. Я слышу ее там, в глубине головы, далеко-далеко…

Он бросается к магнитофону. Начинает перебирать кассеты. Руки не слушаются его. Он никак не может найти нужную кассету. Отчаявшись, он возвращается к ней, обнимает.

Целует ее волосы, глаза, руки.
– Музыку, – просит она…

Сергей мечется от кассет к Наде и обратно. А Надя смеется каким-то непостижимым, грудным смехом. Потом она бесшумно подкрадывается к нему сзади,

когда он в очередной раз тщетно перебирает кассеты, нежно целует его в затылок. С кассетой в руке Сергей застывает на месте, шепчет:

– Неужели это когда-нибудь исчезнет?..
Надя поворачивается к нему, обнимает его. – Я хочу много музыки, всю ночь…
 
Ночью.
Сергей просыпается, шарит рукой по постели, зажигает торшер, тревожно осматривается в комнате, замечает, что Нади нет рядом.
 
Перегнувшись через постель, почему-то заглядывает под кровать…
Быстро встает, спешит в коридор. Там он замечает свет в кухне. Заходит на кухню,

 замирает на месте. Надя стояла на кухонном столе, спиной к нему. Она развешивала на окнах занавески – ситцевые, в мелкую клеточку, с воланами по

краям. Секунду-другую любуется своей работой, откинув назад голову. Приложив недошитый волан к занавеске и решив что-то про себя, она спрыгивает вниз

по-кошачьи ловко, бесшумно и тут же замечает Сергея.
– Сережа? – она неловко комкает в руке волан. – Он… Он оказался лишним… Я…

Я не рассчитала… Думала, у тебя потолок такой же, как у нас… А волан, оказалось, лишний… – Какой волан… Какой потолок… В три часа ночи… – стонал Сергей.
 
Надя растерялась, но лишь на какую-то долю секунды.
– Вот… Вот, посмотри, – показывает картинку в журнале. – Смотри, какая

кухня веселая… С такими же точно занавесками… И у тебя будет так же!
Сергей смеется. Долго не может остановить нервный смех. Садится за кухонный

стол, обхватив голову руками. Надя подсаживается к нему, молча наблюдает за ним.
– Что у тебя с головой? Они тебе, наверное, электрошок сделали?

– Какой электрошок?
– Ты не знаешь, как это делают? Очень просто! Подключают к голове ток.

Потом… Потом судороги… Когда моей подруге сделали, она все забывать стала… хорошо, что они расписку дали…

– Какую расписку?
– Ну, если тебе не помогает электрошок, расписка, что персонал не отвечает.

Сергей берет ее руки в свои, прижимает их ладонями к своему лицу, внимательно смотрит в ее широко распахнутые темные глаза-вишенки. В глазах Сергея тревожный, немой вопрос…
 
Наутро. Он и она стоят в тесной прихожей.
– Сережа, поедем побыстрее, пока нас не поймали. Я покажу тебе его… Ты увидишь его…

Сергей целует ее глаза, волосы…
– Только вот цветы мы забыли… – шепчет она ему. – Туда нужно с цветами… Что же делать? Цветы…
 
А в это время с противоположной стороны двери стоит Белка. Она смотрит на дверь, обитую темным дерматином. Она поднимает руку к звонку, но не нажимает.

Прислушиваясь к голосам за дверью, замирает.
Щелчок, и дверь приоткрывается. В тот же миг рука девушки нажимает на звонок – резко, пронзительно… В узком дверном проеме появилось и тут же исчезло

лицо Сергея. Хлопнула дверь перед лицом Белки. Она отпрянула от двери, взволнованно заходила по лестничной площадке.
 
Сергей обнимает Надю за плечи, поспешно ведет в комнату.
– Кто это? Это за мной пришли?

– Нет-нет… Ты подожди меня, это недолго. Ко мне тут из Моды приехали, срочное дело.
Он целует ее в голову, в самую макушку, как ребенка, бежит к выходу, бросая на ходу:
– Я мигом!
 
Сергей и Белка объяснялись возле мусоропровода. 
– Я не могу тебя принять, – говорил он.

– Ха, а я и не сомневалась! – отвечала она – Не устраивай сцен. Я тебе потом все объясню.
– Нет, сейчас объясни! Пойдем.
 
Она хотела потащить его вверх по лестнице, как увидела Надю в дверях квартиры Сергея. Белка вспыхнула, быстро потащила Сергея этажом ниже. – Чего ты испугалась?

– Это ты испугался. Не бойся, не съем я твою психопатку!
– Не называй ее так.

– Да над тобой вся Мода смеется!
– Я не обязан ни перед кем отчитываться! – разозлился он.
 
– Ах, вон оно что? Тогда салют!
Белка бежит по лестнице вниз, истеря на ходу:

– Но ты пожалеешь! Я уже не говорю о том, что тебе некому будет передачи носить в больницу. А ты уже кандидат в психопаты! Хлопает парадная дверь.
 
Сергей и Надя спешат по городской улице. Заворачивают к большим кладбищенским воротам. Он обнимает ее за плечи, время от времени поглядывая на ее возбужденное лицо.

– Вот, вот, это здесь, сейчас увидишь.
Они идут по кладбищу, мелькают могилы с живыми цветами. Надя подходит к одной из

них. Сергей замечает небольшой могильный камень, фотографию мальчика на нем, читает надпись внизу.

Надя подходит к фотографии, протягивает руку, хочет прикоснуться к ней, но передумывает, оборачивается, испуганно смотрит на Сергея.
 
– Пойдем отсюда, пока они не пришли сюда.
– Кто они, Надя? Кого ты боишься?

– Скорей, скорее, я слышу их там, далеко-далеко… Они скоро придут.
Надя бросается по узкой тропинке прочь. Сергей бежит за ней. Петляя, тропинка

терялась в густом лесу за кладбищем. Надя неслась так стремительно, что казалось, будто тропинка под ее ногами мгновенно исчезала. Надя бежит все

быстрее и быстрее, обрывая на ходу платье, царапая лицо и руки о сучья деревьев. Падает на влажную землю и замирает.

Сергей поднимает ее с земли, поворачивает к себе ее заплаканное лицо, нежно целует... - Моя Марсианка...

 
Он и она идут по городской улице в неопределенном направлении. Он одной рукой крепко прижимает ее к себе, другой водит по ее длинным волосам. Она берет его

 руку, прижимает к своим губам, целует, говорит быстро:
– Ты прости меня, Сережа… прошу тебя… Я так люблю тебя, я всю жизнь буду любить только тебя.

– Сейчас мы поедем в клинику, ты покажешь, как ехать, ладно? 
Он увлекает ее на проезжую часть улицы.

– Они меня не отпустят больше, Сережа… – умоляет она его.
– Такси! Такси! – (прижимая к себе Надю.) – Не волнуйся, я поговорю с твоим врачом, и тебя отпустят.
 
Передав Надю на попечение медперсонала, Сергей приходит к врачу. Это молодой мужчина с тонким лицом и со спокойными глазами, которые внимательно изучают

 Сергея. Они сидят в аккуратном белом кабинете за письменным столом.
– Сильные стрессовые ситуации, молодой человек, иногда приносят

удивительные результаты. Первое чувство, половая близость, наконец, могут сотворить чудо…
– Все это… Уже…

– Вы хотите сказать «было»? Знаете, лет десять назад в одной из клиник Украины был зарегистрирован уникальный случай исцеления сразу нескольких

больных. Огромный сель в результате наводнения двинулся на город, затопляя все на своем пути. Больные спасались от наводнения, а фактически наводнение спасло их от недуга.

– Сильный стресс как избавление?
– Да, как ни парадоксально, тем более что у вашей больной нет никаких физиологических отклонений.

И врач произносит несколько непонятных Сергею латинских слов.
– Но для этого, прежде всего, нужно четко представить себе во всех подробностях ту самую историю, которая вызвала в свое время стресс.

 Чтобы не ошибиться, кажется, у Нади был такой стресс в детстве, хотя мамаша ее усиленно скрывает всю предысторию. Во время наших с ней встреч она рассказывала

мне обо всем, но о самом главном умалчивала.
– Но если вы догадались, почему не допросили ее до конца?

– Молодой человек, я не судья, я всего лишь врач, если родные и близкие не заинтересованы и не хотят помочь собственному ребенку, что же нам, врачам,

 остается? Остается лечить всеми посильными мерами.
– Могу я попросить вас об одолжении?.. Я хотел бы помочь ей, я хотел бы

провести с ней несколько дней… Не разлучаясь…
– Своими «посильными мерами» хотите подлечить? – он берет со стола ручку,

 чистый бланк, начинает оформлять пропуск. – Ну что ж, попробуйте, попробуйте. В чем медицина бессильна, любовь всесильна.

Врач протягивает Сергею разрешение.
– Вот вам разрешение, молодой человек, увозите ее.
 
Надя и Сергей стоят, прижавшись друг к другу, в будке телефона-автомата. Сергей говорит по телефону. Одновременно свободной рукой он водит по ее крупным сережкам на ушах.

– Алло, Джексон?
– Наконец-то! Сережка! Ты куда подевался?! Я тут зашиваюсь без тебя. Где ролик для завтрашнего показа презентации?
 
– На верхней полке в шкафу. Джексон, будь другом, выручи, прикрой меня на завтрашнем показе.

– Ты куда собрался?
– Уезжаю на дачу к старикам. Пришла телеграмма срочная, понимаешь?

– Конечно, понимаю, – хихикнув, – если телеграмма, да еще срочная! Вообще я тебе скажу, Серега: все, что касается срочных телеграмм, я понимаю мгновенно.
 
– Джексон! Я серьезно!
– Я тоже серьезно. Так и быть, прикрою.
 
– Ты у меня самая гениальная из всех помощниц. Спасибо. Вернусь через неделю.
Салют.

Сергей вешает трубку. Целует Надю.
– К каким старикам мы едем? – удивляется Надя.
– Мы едем на дачу к друзьям!
 
Он радостно щелкнул пальцами по ее круглым сережкам.
– К друзьям? – испугалась Надя. – К друзьям, но без друзей. Мы будем совсем одни на их даче, моя Марсианка!
 
Они едут на дачу, зажатые со всех сторон пассажирами в пригородной электричке. За окнами мелькает загородный пейзаж.

На даче было, как в сказке. Падает мягкий пушистый снег. Надя с Сергеем мчатся на санках с высокой горы. Санки набирают скорость. На поворотах особенно

страшно, аж дух захватывает. Надя вцепилась руками в Сергея. Она испуганно смотрит по сторонам, пролетая по пустой трассе вниз, а там, внизу, пугающая

неизвестность. Снег залепил ей глаза, дыхание остановилось. Еще немного, и она выскочит из саней. Надя цепляется мокрыми руками за Сергея, закрывает глаза.

Она не помнила, сколько прошло времени, как вдруг ей стало тепло и хорошо в объятиях Сергея. Она с трудом разлепляет веки, смотрит в его светлые влюбленные

глаза. Она что-то ему говорит, но он не слышит ее, лишь при каждом слове он целует ее мокрые ресницы, волосы, губы.
 
Через неделю они вернулись в город. Еще одна ночь, и Сергей должен был отвезти Надю в клинику. Сергей очень нервничал. Накануне отъезда в клинику, ночью, он никак не мог уснуть.

Сергей закрывает глаза. В голове звучит голос врача: «…Сильные стрессовые ситуации, молодой человек, иногда приносят удивительные результаты…

Сильный стресс как избавление… Но нужно четко представить себе ту самую историю, которая вызвала стресс…»
 
Сергей откидывает одеяло, встает. Подходит к окну, вспоминает…
…Здание ЗАГСа… Сергей и Надя подходят к дверям…

К ним подъезжает шумная компания из Моды… Испуганные глаза Нади… На противоположной стороне улицы мелькнула убегавшая Надя…

…По узкой асфальтовой дорожке мимо могил идут Сергей и Надя. Могила мальчика…
«Здесь?» – спрашивает Сергей… Испуганная Надя…
 
Сергей отходит от окна, подходит к дивану. Он смотрит на спящую Надю… Стараясь не разбудить ее, проскальзывает в постель. Прикрыв глаза, он еще раз прокручивает картинки из прошлого…

…Вот Надя чуть не угодила под колеса черной «Волги»… Нет, нет… не то! …Вот она испуганно смотрит на руку Барменши… Нет, не то! …Глаза Нади встречаются с глазами мальчика на фотографии… Мальчик! Кто он?!

Сергей ворочается, никак не может уснуть. Смотрит на спящую Надю. Встает. Поспешно одевается. Выходит за дверь.
 
Сергей поспешно идет по безлюдной ночной улице. Он быстро подходит к телефону-автомату.
– Алло, Джексон! Извини, разбудил!
– Ничего, ничего.

– Джексон! Мне срочно нужен адрес Нади. Ну, той самой, помнишь? С телеграфа!

– Сережа! Я не знаю. А вообще-то… знаю… в доме, где кинотеатр, на Большой Полянке.
– Спасибо, извини.
 
Сергей приезжает к дому Нади. Входит в подъезд. Звонит в первую попавшуюся квартиру. Долго не открывают.

– Кто? – спрашивают за дверью. – Здесь живет Вера Васильевна?
За дверью молчат. Сергей звонит в квартиру рядом. Никто не отзывается.

Еще одна квартира… еще одно молчание…
Наконец попадает в квартиру Веры Васильевны.

– Кто?!
– Откройте!
– Ишь чего захотел. А знаешь, который час?
– Откройте! Мне ваша соседка нужна!
– Ну так идите к соседке!
 
Из соседних квартир поочередно выглядывали и тут же исчезали встревоженные лица соседей. Слышны голоса:
– Хулиганы! 
– Черт-те что творится!
– Милицию надо вызвать!
– Откройте! Мне не вы нужны! Скажите только, в какой квартире живет старушка… она с вами работает на телеграфе… Вы меня слышите?!

– Четвертый подъезд, квартира сто двадцать два!
Сергей побежал вниз. Вслед неслось:
– Убирайтесь немедленно! Вы нарушаете наш покой!
– Дубьё!
Хлопает парадная дверь.
 
Сергей звонит в квартиру бабы Насти. Звонок в дверь. Баба Настя зажигает свет, накидывает на себя халат, идет к двери.
 
В дверях стоял Сергей.
– Вы извините, что в такой час…
– Проходи, Сережа… Раз пришел, значит, надо. Что встревожен так?

Баба Настя приглашает его в комнату. Они садятся за стол.
– Расскажите, прошу вас… расскажите все про Надю. Я с врачом встречался. Ее можно спасти. Я хочу ей помочь, понимаете?!

– Как же не понять, Сереженька? Этого нельзя не понять. 
Она кладет свою руку на его вздрагивающие на столе пальцы, смотрит на него и тут же, безо всяких вступлений, начинает свой рассказ…
 
Детская площадка во дворе пятиэтажки. Сиротливо повисли в ночи пустые качели. Лишь время от времени налетает на них ветер и раскачивает… Туда-обратно.

 Скрипят качели, останавливаются, замирают, снова скрипят. С каждым взмахом скрип этот все усиливается, и кажется, будто жалобно скулит бездомный дворовый пес, будто зовет он людей за темными чужими глазницами пятиэтажек.
 
Баба Настя заканчивает свой рассказ.
– А на суде? Что сказала на суде Надя? – голос Сергея дрожал.

– На суде? А что на суде. Как пошло и поехало… Одна неправда потянула за собой целую цепочку неправд… Надюшу тогда научили, что говорить.

Как научили, так и сказала. Ведь не то страшно, что Володьку посадили. Его бы и без этой неправды посадили. Ведь он человека жизни лишил. А то страшно,

что в неопытную душу девочки неправду засадили. И вот отомстила неправда эта. Через Надюшу нашу отомстила.
 
– Я помогу ей! – выдохнул Сергей.
– Не все так просто, как кажется. Ты вот у врача, говоришь, был.

Все у них есть – и лекарства разные, уколы спасительные, а вот проводов, которые бы к душе подвели, чтобы душа эта не погибла, не высохла, у них нет. Нет таких проводов.
 
– Я все равно попробую! – пообещал Сергей. 
Он встает. Мгновение спустя встает баба Настя. Они прощаются.
 
– Знаешь, Сережа, вокруг нас очень много людей, которые даже пробовать не хотят. Удачи тебе.
 
По городской улице мчится автомобиль. В салоне машины на заднем сиденье Надя и Сергей. Она положила голову ему на плечо, прикрыла веки, улыбалась.

Сергей направлял таксиста. Подъехали. Надя встрепенулась, посмотрела в окошко. У больших кладбищенских ворог стояла одинокая старушка с букетом цветов.

Надя прижалась к Сергею, задрожала.
– Сережа, я не пойду туда. Не хочу.

– Так надо, слышишь? – он целует ее. – Поверь мне, Надя.
– Расплачиваться будем? – резко бросает шофер пассажирам.

Сергей поспешно расплачивается, открывает дверцу машины. Надя ни за что не хочет выходить. Сергей долго ее уговаривает.

– Нашли место для развлечений, – хмыкнул шофер. – Среди покойничков…
Из окна машины шофер наблюдает, как парень тащит девушку на кладбище. И старичок-сторож тоже заметил эту странную пару из окна своей сторожки.
 
– Я не пойду туда! – сопротивлялась Надя.
Надя метнулась в сторону от центральной дороги, запутывая Сергея среди

однообразных могильных решеток. Но ему удалось поймать ее за руку, когда она случайно зацепилась за сук. Прижав ее крепко к себе, Сергей беспокойно озирался

по сторонам – никак не мог сориентироваться в незнакомом месте. Надя отчаянно отбивалась:
– Ты – предатель.

Сергей потащил ее снова на центральную аллею. Ноги у него подкашивались… Он с трудом дотащил ее до могилы Саши, прислонил к металлической ограде.

– Сейчас они придут сюда, увидят нас. Они! Я им всем тогда говорила: «Это не он!» – но они не услышали меня…

– А на суде?! Ты же врала на суде! Ты всех обманула! – сорвался он на крик.

– Нет, нет, я там запутала… Перепутала все…

– Врешь! И мне врешь! И себе! И ему! Лжешь! – кивает на фотографию Саши. – Он тоже тебе не верит! Посмотри!
 
Надя вздрогнула, обернулась к фотографии.
В тот же миг Сергей выпускает ее из объятий, и она идет к могильному камню…

Проводит дрожащей рукой по волосам мальчика, по его лицу… по светлым, прозрачным глазам…

Сергей отходит от нее, обойдя ограду, прислоняется к ней спиной, медленно сползая на землю. Казалось, прошла целая вечность.
 
Неожиданно перед Сергеем появляется кладбищенский сторож. Он подмигивает ему, кивком головы подзывает к себе. Сергей медленно поднимается, подходит к старику, одновременно продолжая наблюдать за Надей.

– Ты, парень… я тут видел вас. Сначала я подумал… ну, как обычно… ваш брат балуется здесь иногда… но потом все понял, – (кивая на Надю). – Не в себе она…

страдает, видать, очень. Ты вот что, парень, придете домой, уложи ее спать, накрой одеялом, тоненьким таким, с головы до ног. Ну, как покойничков накрывают

 простыней… Да-да… Не смотри на меня так… Я не шучу… Нешуточное это дело – дух покойничка выгонять из живой души… Так вот, накроешь одеялом, а поверх него

бороздочку из ваты сделай… Прямо по одеялу… С головы до пят. Потом спалишь эту борозду, и дух покойника выйдет из нее, а с ним все страхи из нее выйдут, и страдать перестанет.

Сергей замечает, как Надя медленно выходит из-за отрады. Он бросается к ней. Старичок смотрит на них. На губах его блуждает странная улыбка. Казалось, он улыбался самому себе…

Они приезжают домой. На диване, постеленном на ночь, сидит Надя. Безмолвно, словно окаменев, смотрит она в одну точку. Сергей раздевает ее, бережно, как

ребенка, укладывает в постель, укрывает одеялом. Потом зажигает торшер над кроватью, гасит общий свет. Он садится на диван, наклоняется, целует ее… 
– Спи.
– Ты подарил мне сказку? Я… Я буду в ней жить… да? – Да… да… спи.
 
…Ночью.
Сергей нервно ходит по комнате. Туда-обратно. Смотрит на спящую Надю. Подходит к ней, осторожно стягивает с нее одеяло. Она не просыпается. Он долго стоит над

ней, о чем-то думает… Решившись, он быстро подходит к платяному шкафу, долго роется в нем… Дальше события разыгрывались как по нотам, Вот он вынимает из

шкафа тонкое одеяло, накрывает им Надю… С головы до пят. Она слегка пошевелилась. Уже в следующее мгновение он прокладывает по одеялу узкую борозду

 из ваты. Вынимает из кармана зажигалку и, не раздумывая, поджигает вату.
Тоненькой змейкой взвилось пламя над спящей Надей и… вдруг перекинулось на

 торшер… занавеси… стерео систему.
– Помогите! – со страшным криком вскакивает Надя, держа в руке горящее
 одеяло. Обжигаясь, но не выпуская его из рук.

Сергей хватает коврик, пытаясь погасить пламя, он бросается к Наде. Яркие языки пламени высвечивали испуганные, безумные глаза Нади… – Помогите!!!
 
Две большие пожарные машины перекрыли подходы во двор. Длинные шланги перекинуты от машины к одному из домов. Взволнованные, наспех одетые жильцы дома обсуждают

 случившееся, смотрят на пожарников, которые заканчивают работы.
– Квартира-то какая? 
– Пятый этаж… пятьдесят шестая… – А сами-то пострадали? Где они?
– Вон, в подъезде прячутся, боятся выйти…
 
Почерневшие от дыма, дрожащие от страха и холода, Сергей и Надя стоят в подъезде. Он снял с себя обугленный пиджак, укрыл им Надю… тревожно вглядывался в нее…  – Надя!

Она водит рукой по его почерневшему лицу. Он прижимает ее к себе, лихорадочно ищет в ее глазах ответ на свой немой вопрос.
 
Мимо них проходят возмущенные соседи. Слышны голоса:
– Бесстыжие! Хоть бы людей постеснялись… Устроили пожар, а сами целуются здесь!
– Совести никакой!
– Поймал бы – руки-ноги переломал! Ведь что, стервецы, делают!
– Да что там руки-ноги ломать… Мало… Убивать их нужно! Убивать!
 
Надя поворачивает голову, не выпуская из объятий Сергея, говорит им спокойным голосом:
– А кто убивать будет? Вы?
Она смотрит на Сергея глазами-вишенками, полными слез. Это были не прежние застывшие, стеклянные глаза его Марсианки.

Теперь на Сергея смотрели глаза, полные жизни и любви… Сергей радостно прижимает к себе Надю, кричит во весь голос:
– Моя Марсианка-а-а!!!
И неожиданно пускается в пляс.
Замерла массовка во дворе. Соседи с сочувствием наблюдали за хозяином сгоревшей квартиры.
– Видать, разума лишился, несчастный.
 
В просторной комнате городской пятиэтажки, в ту памятную для всех обитателей дома ночь, не могла уснуть немолодая женщина – женщина с изможденным лицом.

 Заплаканная, в ночной сорочке, она стояла под фотографией мужа на стене и, в который уже раз, рассказывала ему о своих бедах:

– Володька, если б ты знал, как мне плохо… Совсем как тогда… Как я не могла тому пацану туфли на ноги натянуть… Володька. Знаю… Знаю… Ты не хотел… Просто так получилось… Я бы так не мучилась, но что делать? Помоги… Не могу уснуть…

Женщина раскачивалась из стороны в сторону, зажимала руками уши, чтобы не слышать скрипа качелей во дворе…

– Это все Нюрка! Нюрка виновата!!!

Женщина замолкает, опускается на пол, затихает.

За окном жалобно скрипят качели…
 

 



                КОНЕЦ.