Уж не знаю, люблю ли я поезда или нет. Раньше любил. Бывало, заберёшься на верхнюю полку, подоткнёшь подушку под голову и глядишь, как в окне мелькают кусты и придорожные столбы, редкие безлюдные полустанки и бесконечные поля-перелески. Ближе к вечеру, когда глаза устают и за окном в густеющем сумраке всё сливается в серую колышущуюся пелену, расцвеченную дальними неясными огоньками, переворачиваешься на спину и под мерное покачивание мутного вагонного плафона незаметно засыпаешь неглубоким тревожным сном. Кажется, что тебя уносит в какой-то иной мир, странный и ожидаемый. Но он не враждебен тебе и даже то и дело дарит крохотные открытия и радости. А просыпаешься уже под утро, когда в окне нескучно и светло, проносятся те же полустанки и леса, но всё равно в них уже что-то новое и незнакомое. Что-то изменилось вокруг тебя, и сладкое ожидание неизвестного, которое загадал, отправляясь в путь, нарастает и нарастает…
Сегодня я живу в другом мире. Другие цели, другие расстояния. Да и на поездах почти не езжу, ведь гораздо удобнее на автомобиле. Нет в Израиле таких бездонно-одиноких ночей и манящих неизвестностью далей, глухих полустанков и сладкой крупки ожидания, всю дорогу перекатывающейся по позвоночнику…
Об этом я лениво размышлял, сидя в ночном поезде по пути из столицы к себе домой. Прихваченную в дорогу книжку читать не хотелось, да и в сон меня клонило всё больше и больше. Жаркий день, беготня по делам и хлопоты, которые не увенчались успехом, измотали меня как следует. А тут прохладное дыхание кондиционера, усыпляющий полумрак и покачивание вагона. Да и попутчиков почти нет.
Наверное, дремать всё-таки не стоит, решил я, а то проеду свою остановку. Лучше глядеть в окно на береговую полосу, вдоль которой ползёт поезд, но и там в этот час мало интересного. Море чёрной и почти неразличимой громадой растянулось до горизонта, а всё, что хоть как-то освещено, теснится на узкой ленте береговой полоски, бегущей вслед за поездом. Даже луна, рябая и скучная, ни в чём не отражается, лишь изредка ныряет в набегающие редкие и почти невидимые облака над морем…
Странное состояние, когда ничего не ожидаешь и твёрдо помнишь, что через час поезд придёт на твою станцию, поездка закончится, а всё равно в душе теплится крохотная искра надежды на что-то неясное и доброе, что обязательно случится по дороге. Какая-то детская наивная надежда, в которой и самому себе не всегда признаешься…
Вероятно, я всё-таки задремал. Хотя, скорее всего, это было какое-то полубодрствование-полузабытьё, когда какая-то часть твоего сознания уже выключилась, а ты всё ещё реагируешь на происходящее вокруг.
Неожиданно поезд замедлил движение и остановился. Насколько я помнил, остановок до самой моей станции быть уже не должно. Я потёр глаза, глянул в окно и вдруг обомлел. На толстом стекле причудливыми узорами расцвела… снежная изморозь. И это в нашу израильскую тёплую ночь, когда температура ниже двадцати пяти градусов не опускается!
Нет, решил я, это, наверное, мне приснилось. Или… нет? Я прислушался к звукам, которыми всегда наполнен поезд, но было необычайно тихо. И в вагоне никого, кроме меня. Белёсые плафоны, тянущиеся из конца в конец, уже притушены, как это бывает, когда поезд приходит на конечную станцию, и все пассажиры вышли.
Я прильнул к окну и выглянул наружу. Поезд стоял на каком-то глухом полустанке с узким перроном, полузанесённым снегом. И это был даже не снег, а какие-то крупные наваленные снежинки, словно ещё час назад их не было, а потом на теплую землю они выпали и ещё не успели слежаться в снежные кучи.
Я снова потёр глаза, прогоняя наваждение, но ни изморозь на стекле, ни запорошенный перрон не исчезли. Это было странно и непонятно. Где я нахожусь, как сюда попал?
И вдруг в самом конце перрона в неясном свете фонаря я различил на скамейке скрюченную фигурку девушки. Но не это поразило меня в поздний час на безлюдном полустанке. Что-то неуловимо знакомое было в этой девчушке, словно я когда-то уже её видел, но это было так давно, что почти выветрилось из памяти и от этого неожиданного воспоминания даже перехватило дыхание.
Молча и не сводя с неё взгляда, я встал и пошёл к выходу. В тамбуре в лицо мне дохнул свежий морозный ветер, о котором я уже почти забыл в жарком Израиле. Выйдя на перрон, я осмотрелся по сторонам и неуверенно направился к девушке.
А она тоже заметила меня и стала молча следить за мной. Странное состояние было у меня сейчас: эту девушку я определённо знал когда-то раньше, и в этом я был уверен. Но это было так давно, что ни имени её, ни места, где мы встречались, в памяти уже не осталось… Хотя я, конечно, лукавил самому себе – не так уж много у меня было этих мест, да и ловеласом я не был. Просто сейчас копаться в прошлом было не время.
- Привет, - сказал я, - как ты здесь оказалась?
- А разве ты меня не звал?
Её слова меня удивили, и я только помотал головой:
- Как я тебя мог позвать?
Девушка не ответила, лишь опустила лицо в ладони и вздохнула.
- Как ты сюда попала? – не успокаивался я. – И вообще, где мы? Что это за полустанок?
Девушка подняла голову и посмотрела на поезд, который по-прежнему стоял, и окна вагонов были слабо освещены.
- Ты не опоздаешь? Твой поезд вот-вот тронется, и ты отстанешь…
- Ничего страшного, будет следующий, - махнул я рукой, - а как ты здесь оказалась одна? Откуда снег, и почему ты так легко одета?
- Ты же меня позвал, - повторила девушка. – А это место… это твой полустанок, на котором сбываются желания.
- Ну, прямо-таки в рождественскую сказку попал! – усмехнулся я, но слова её меня насторожили. – Знаешь что, давай-ка собирайся и поехали со мной. Тебе тут оставаться незачем!
- Куда я с тобой поеду? Ты уверен, что я тебе нужна сегодня?
- Но ты же здесь одна пропадёшь!
- Раньше надо было об этом думать. Когда ты уехал без меня. А сегодня уже ничего не изменишь…
Мы замолчали, и я подумал, что разговор наш и в самом деле затягивается, а поезд может уйти без меня. Но как её уговорить поехать со мной? Не знаю, зачем мне сегодня была нужна это девчонка, да и куда мне её везти, но оставлять её одной на этом глухом снежном полустанке нельзя.
- Знаешь что, - сказал я и решительно уселся на скамейку рядом с ней, - если так, то я тогда тоже никуда поеду. Посижу с тобой. Дождусь следующего поезда!
- Следующего поезда не будет.
- Как не будет? – удивился я. – Здесь каждый час поезда проходят. А днём и того чаще.
- Как хочешь, - сказала девушка и отвернулась, - только тебе лучше уехать. Нельзя оставаться в прошлом.
- Но ты же сама сказала, что на этом полустанке сбываются желания, - усмехнулся я, - вот я и загадал побыть здесь с тобой. Это моё желание.
Она снова помолчала и тихо спросила:
- Тебе и в самом деле хочется вернуться в прошлое и побыть со мной?
- Ну, как тебе сказать, - замялся я, - побывать в прошлом – да, иногда хочется… Впрочем, о чём мы с тобой говорим? Какое прошлое?! Давай сейчас сядем в поезд и уедем, а там видно будет…
- Нет, - твёрдо сказала девушка и вдруг спросила: - А какое у тебя самое заветное желание? Самое-самое?
Эх, если бы я и сам знал, чего больше всего хочу в этой жизни! Всё у меня вроде бы сегодня есть – и семья, и дом, и достаток, и друзья… Ну, если уж не совсем друзья, то, по крайней мере, люди с которыми приятно общаться и на которых могу положиться в трудную минуту. А что ещё нужно человеку? Вернуться в прошлое – в те времена, когда ты был молод, горяч и искренне радовался каждому прожитому дню, на что сегодня уже не способен? Вряд ли. Каждая пора жизни дарит свои радости, и глупо оглядываться назад, сетовать на ошибки, которые совершил когда-то, и надеяться, что это поможет твоему сегодняшнему состоянию.
- Да, - вздохнул я, - наверное, мне и в самом деле пора ехать. Но… как ты ту одна?
- За меня не беспокойся. – Девушка зябко поёжилась и посмотрела на меня в упор. – Ты так и не ответил, какое у тебя самое заветное желание?
- Наверное, написать такую книжку, чтобы люди нё читали и после того, как меня не станет. Читали – и радовались. Читали – и вспоминали её автора добрым словом. Банально звучит, но это как-то так…
- Если очень этого захочешь, то сбудется. – Девушка помолчала и протянула мне небольшой свёрток. – На, возьми. И поторопись, а то не успеешь на поезд…
Лишь в вагоне я почувствовал, как замёрз. Внутри было всё по-прежнему: слабый свет плафонов, тихое мышиное шуршание воздуха из кондиционеров под потолком, изморозь на стёклах… Я даже не почувствовал, как поезд тронулся, и в окне снова побежали фонари и чёрные кусты с километровыми столбами. А потом изморозь пропала, и внутрь, словно просачиваясь сквозь стекло, повалила тёмная клубящаяся темнота тёплой израильской ночи. Единственное, что ярко светилось, это табло с бегущей строкой, на которой дата «31 декабря» вдруг сменилось на «1 января». Я, оказывается, в своей беготне и суете даже не заметил, что сегодня новогодняя ночь. Просто не принято в Израиле отмечать этот праздник…
А ещё спустя некоторое время меня кто-то осторожно похлопал по плечу. Оказывается, я задремал, и меня разбудил на конечной станции охранник, проверявший вагоны.
- Просыпайся, приятель! – он усмехнулся и прибавил по-русски. – С Новым годом!
Я вышел из поезда и поглядел вверх. Ещё тёмное утреннее небо уже посветлело с краю, на горизонте вставало солнце, и день, как всегда, обещал быть тёплым и солнечным. Кроме меня, на перроне никого в эту рань ещё не было.
Я полез в карман за сигаретами, и вдруг моя рука наткнулась на свёрток. Разорвав бумагу, я с удивлением обнаружил, что это была книга с моей фамилией на обложке. Её подарила мне девушка на полустанке. Название книги разобрать я не сумел, потому что буквы стали расплываться от слезинок, которые помимо желания навернулись на мои глаза. Сколько я их ни тёр, но прочесть так и не смог…