Воспоминания очевидца событий
В городе Большой Совок-на-Малой Буденовке объявили демократию. «Сброшено ярмо тоталитаризма, десятилетиями душившее свободу», – с пафосом высказался глава городской Администрации, бывший первый секретарь Горкома КПСС, на городском митинге по случаю великой победы.
Невидаль повергла население в приличный шок. Обыватели растерялись и не знали, как собраться – их этому никто не учил. Да и учителя, призванные разъяснять малолеткам все азбуки, теперь сами нуждались в чьих-то разъяснениях. Мелкое начальство с нетерпением ждало указаний высокого начальства, но наверху явно не торопились. Милиция была парализована и целыми днями ждала команды сверху, которая все не приходила.
Но некоторые тетки и бабки быстро нашли себя в новых реалиях, вывалили на улицу и торговали где попало и чем попало. Подростки ходили расхлябанной походкой и всюду плевали шелуху от семечек, да жевали где-то раздобытую иностранную жвачку – они теперь «свободные личности» и у каждого, между прочим, есть «собственное мнение», с которым необходимо считаться.
И только партийные боссы, вожаки комсомола, барыги, что и при Советах жили припеваючи, да местная братва, кто печенкой, кто селезенкой, кто еще каким-то местом почуяли, что пришел их час. Не дожидаясь чьих-то указок, они принялись перекраивать город по своим лекалам.
Однако высокое руководство все же напомнило о себе и, в полном соответствии с новыми правилами, объявило всеобщие выборы мэра города. Дома и улицы запестрели листовками с портретами кандидатов. Сначала их было с добрый десяток, но вскоре осталось лишь двое – профессор Кафедров, светило местной науки, видный общественник и орденоносец и некий гражданин Заглотов. Про второго широким массам было известно лишь то, что он, всего за полгода после объявления свободы предпринимательства, умудрился сколотить целое состояние: построил себе загородную виллу, каких здесь отродясь не видывали, а только в зарубежных фильмах с завистью лицезрели; первым в городе купил два 600-тых «Мерседеса», один белый, другой черный; отгрохал офис, да такой, что бывшие партийные боссы рыдали целую неделю; приобрел виллу на Кипре, виллу в Испании. А еще, говорят, – недвижимость во Франции сумел присвоить, на самом что ни на есть Лазурном берегу. Впрочем, для посвященных Заглотов был просто Пахан, а для кого-то – и вовсе Толян.
Инженер городского Вычислительного центра Книжкин, живший в старой пятиэьажке - хрущевке по улице Товарища Крупской, с интересом следил за новыми зигзагами истории и значительную часть своей скромной зарплаты, к неудовольствию супруги, тратил на покупку газет. Неудивительно, что он регулярно посещал выступления кандидатов в мэры и для стороннего человека приобрел достаточно ясные представления о них.
Выступление Заглотова перед избирателями прошло с грандиозным успехом.
– Голосуйте за меня! – твердо и увесисто, как кулаком в морду, выдал кандидат. – Я сделаю всех богатыми! Сам разбогател и вас обогащу! Нам Штаты скоро завидовать будут. Я парень конкретный, за свой базар отвечаю. Я вам не какой-то там профессор, член, да еще корреспондент!.. Ни тебе виллы, ни «Мерседеса», ни хрена! Ездит на каком-то допотопном «Москвиче». Вы так хотите жить?
На фоне Заглотова профессор просто провалился. Он долго и сложно говорил о каких-то высоких технологиях, инновациях в науку и технику, информационном обществе, макро- и микроэкономике. Народ зевал, зевал, да и принялся уходить по одному. Вскоре в зале остались лишь коллеги профессора, сотрудники его института, да инженер Книжкин.
Пацаны разрисовали развешанные по городу листовки профессора и написали на них: «Хрен тебе в задницу!»
Наконец, наступил день выборов. Народ воспринял его как внеочередной праздник и по этой причине не только вырядился во все самое лучшее, но и подготовил домашнее застолье с непременными пирогами и первачом, который именно к этой дате и созрел.
– Ну что, соседушка, за кого голосовать пойдешь? Поди за профессора, гы-гы-гы! – с ухмылкой поинтересовался у Книжкина сосед по лестничной площадке – нигде, давно и успешно не работающий господин Шкаликов. Его ирония была понятна – инженер слыл в доме «белой вороной».
– А Вы, конечно, за этого бандита? – ответил вопросом на вопрос Книжкин и захлопнул свою дверь.
– Козел ты, так тебя и твою мать! – выругался Шкаликов и пнул соседскую дверь.
В день выборов в квартире Шкаликовых царило праздничное оживление. Утром проснувшемуся мужу дорогая супруга преподнесла кружку с только что поспевшим первачом.
– Живем! – обрадовался глава семьи и, в предвкушении скорой богатой жизни, засобирался на избирательный участок.
А в квартире Книжкина праздником совсем не пахло. Жене инженера зачем-то вздумалось именно сегодня заявить, что она уйдет от «этого голодранца», если он не начнет зарабатывать, как все нормальные мужчины.
– Ты не мужик! – кричала супружница. – Мужики с восьмилетним образованием уже научились деньги зарабатывать, а этот… На кой черт надо было университет заканчивать, только и умеешь, что газеты читать!
Книжкин поскорей надел свой костюм, который носил, похоже, с молодых лет, и, даже не выпив чаю, побежал на выборы от греха подальше.
По окончании церемонии свободного волеизъявления запах первача распространился по всему дому по улице Товарища Крупской. Праздник! И какой праздник! Скоро все будут жить богаче американцев! Ну, как тут не выпить'. Захмелевшие свободные граждане свободной страны всю ночь пели песни, кричали «Ура!», а, проходя мимо квартиры Книжкина, пинали дверь ногой, а затем стали на нее мочиться, приговаривая: «это тебе от члена, а это от корреспондента!»
Впрочем, инженер ничего этого не слышал, был слишком увлечен. Ему вздумалось произвести некие математические расчеты по итогам голосования, хотя было очевидно, что Заглотов победит с явным преимуществом.
Работая агитатором, Книжкин хорошо узнал обстановку в своем доме. В нем восемьдесят квартир. В десяти из них живут собутыльники Шкаликова. Еще в двадцати квартирах обитают его кореша, пьют не каждый день и даже работают, но Шкаликова уважают как нормального мужика. В большинстве остальных квартир живут люди, которые здороваются со Шкаликовым, интересуются как дела, а к Книжкину относятся с плохо скрываемым пренебрежением.
Всем перечисленным по душе пришелся Заглотов и они отдали свои голоса ему. За профессора же, кроме Книжкина, проголосовала одна одинокая бабка. По слухам, бывшая блокадница из Питера (зачем сюда переехала – никто не знает). Она жила затворницей и лишь по вечерам, когда двор пустел, выгуливала собачку.
За профессора обязательно проголосовал бы и библиотекарь Горемыкин, да не дожил до этого благостного дня – повесился. А в его однокомнатную квартиру на первом этаже вселилось многочисленное семейство господ Кислушкиных, которые дружно проголосовали за Толяна-Пахана.
В этом доме осталось еще около десятка квартир, в которых жили пенсионеры. Эти общались с Книжкиным, но заявили, что ни в какую демократию не верят и на избирательный участок не пойдут.
Зная численность взрослого населения своего города и то, что предпочтения избирателей других домов и на других улицах примерно такие же или отличаются не намного, инженер получил картину фантастической победы Заглотова на выборах мэра.
Этой арифметики увлекшемуся Книжкину показалось мало и ему вздумалось продолжить подсчеты в масштабах страны. Что будет, если бы Пахан и профессор баллотировались на должность президента страны?
Он умножил добытую им пропорцию на число избирателей в городах и весях. Даже с учетом поправки на статистическую погрешность и того, что университетские и Академгородки проголосуют за профессора, победа Заглотова не вызывала сомнений. Вот такая арифметика демократии получилась!
Инженер вспомнил, что Ги де Мопассан называл демократию властью дураков, по причине того, что их больше, чем умных, а голоса тех и других уравнены. Вспомнил и свой случайный спор с каким-то высокопоставленным лицом на избирательном участке, убежденно заявившим: «Это у них, во Франции дураков больше, а у нас больше умных».