На дефиле во время открытия Олимпийских игр в Сочи российская сборная вышла в костюмах, стилизованных под лагерные телогрейки. В связи с чем вспомнился мне Иосиф наш Виссарионович. В частности, история его драматической любви и, до сих пор по достоинству не оцененный, его вклад в вопросы российского нашего языкознания.
Но начну свое повествование я с громкого шпионского скандала. Как-то НКВД обратило внимание на девушку, перед которой мужчины были не способны устоять вообще. То есть совсем никто. Бросались на нее с рычанием все от мала до велика. Я чины имею ввиду.
Разведки всех стран во все времена пользовались и будут пользоваться природными дарованиями таких девушек. И правильно делают.
Рассматриваемую мной девушку звали Евгения Соломоновна Фейгенберг. Собственно, девушку эту в девичестве звали Суламифь Соломоновна или даже Суламифь Израилевна. Но девичество ее закончилось в столь юном возрасте, что и неважно это совсем.
Девушка эта, а ей тогда было 22 года, пройдя соответствующее обучение, была направлена по линии внешней разведки в, не в обиду будет сказано, туманный Альбион. По легенде супругой дипломата.
На ниве внешней разведки девушка эта достигла успехов выдающихся. Выдающихся настолько, что после ее разоблачения Англия вообще разорвала отношения с СССР. Выяснилось, что Евгения Соломоновна спала в Великобритании с кем не попадя, не гнушаясь при этом не только высшим командным составом флота ее Величества и даже членом (и в прямом, и в переносном смысле) королевской фамилии (не при королеве-матери будет сказано).
Тогдашний министр иностранных дел Соединенного Королевства сэр Джозеф Остин Чемберлен был настолько вне себя от поведения Евгении Соломоновны, что даже обратился в связи с этим с резкой нотой протеста к тогдашнему заместителю народного комиссара иностранных дел СССР M. M. Литвинову.
Но товарищ М. М. Литвинов эти гнусные инсинуации отверг. Причем с негодованием. Мол, нашел сэр Чемберлен на что жаловаться! Мужчина вообще о таких вещах рассказывать не должен. Тем более, компрометируя приличную девушку.
После высылки из Англии она продолжила выполнять свой разведческий долг в Германии, хотя ее походный супруг был отозван на Родину еще из Англии. Через год ее попросили и из Берлина. Сопроводив это громкими отставками в германском МИДе.
По приезде в Москву легенду советской внешней разведки Сталин захотел увидеть лично.
Перед ним стояла молодая женщина (ей было 24 года), с рыжими, неподвластными расческам волосами. Она была роста выше среднего, форм пышных, но в меру и глаза имела огромные, редкого зеленого цвета. И было ее облике что-то такое, из-за чего не один мужчина, то есть вообще никто…
И Отец Народов соблаговолил…
— Что ты хочешь? — спросил он ее, когда они уже спокойно лежали в постели.
— Я хочу стать журналисткой.
— Конэчно.
Наверное, Васильева в этой ситуации просила Сердюкова о чем-то совершенно другом. Но это были совсем другие люди, и жили они совершенно в другое время. Да и груз ответственности на их плечах лежал совершенно другой.
Из спальни Сталина она вышла главным редактором журнала «СССР на стройке». То был странный журнал. Он выходил на иностранных языках и предназначался на зарубежную аудиторию.
И их дальнейшее общение было более чем странным. Обычно поздно вечером к ней подходили суровые люди в штатском и говорили: «Пройдемте». После чего ее привозили к Сталину, обычно на Ближнюю дачу. Иногда это было с перерывами в несколько дней, иногда в несколько недель. Утром, вернее к полудню, ее увозили домой.
Она любила клубнику, поэтому такие визиты всегда сопровождались подарком в виде пакета с фруктами. Однажды поздней осенью она попала под дождь. Она была легко одета, да еще вся промокла. И к ней, как всегда без предупреждения, подъехала машина, и вышедшие оттуда суровые люди ей сказали «Пройдемте».
Утром предложили ей надеть шубу.
— Вы ошиблись, это не мое.
— Вам приказано одеть.
За ночь резко выпал снег и резко похолодало. Дул холодный пронизывающий ветер. Шуба была строго по ней и сделана из каких-то необыкновенных мехов. Второй такой шубы в Москве не было. Да и вообще не было нигде. Это был единственный дорогой подарок, который Сталин ей сделал за все десять лет их отношений.
Впрочем, нет. Однажды он приказал ей выйти замуж. Не за кого-то конкретно, а просто выйти замуж. Такой задачи родина перед ней никогда не ставила, но и ее она выполнила с честью и в кратчайшие сроки. Ее избранником стал мелкий партийный работник которого звали Коля.
Ее мужа Сталин назначил карающим мечом революции почти сразу после его вступления в барак с Евгенией Фейгенберг. Причем не формально.
Николай Иванович Ежов в 1934—1935 гг. возглавил следствие по делу об убийстве Кирова и Кремлёвскому делу. Он же вел дела сподвижников Ленина: Троцкого, Каменева и Зиновьева. Ежову вообще подчинялись все органы государственной безопасности, как НКВД, так и милиция.
Но все это преамбула. А теперь само повествование.
Обычно отец народов от любовниц голову не терял. Но тут…
В свободное от ухаживаний продолжателя дела Ленина время Евгения Соломоновна содержала литературный салон. И ее любил Сталин.
Он вовсе не был малокультурным человеком, как о нем иногда пишут. Сталин был студентом духовной семинарии, а это по определению предполагает уровень культуры высокий. Но русский язык был ему неродным. Он его знал, но не до такой степени, чтобы мог оценить качество литературного текста. Примерно так, как я знаю иврит.
Но она периодически обращалась к нему с просьбами сугубо литературного свойства. И Сталин выполнял все ее литературные капризы. Мужчине выполнять капризы любимой женщины вообще очень приятно. Хотя. В целом их отношения были странными. Он не обращал никакого внимания на конгломерат ее романов, повестей, рассказов и литературных миниатюр с другими мужчинами.
Впрочем, бывали исключения и из этого правила. Как-то она стала встречаться со знаменитым летчиком по фамилии Чкалов. Своих отношений они не скрывали и часто бывали вместе в общественных местах. Через три недели после начала их романа Чкалов погиб при проведении испытательного полёта.
Кому только не посчастливилось провести с ней ночь. К примеру, длительные отношения у нее были с Шолоховым и Бабелем, причем одновременно. И параллельно официальным любовнику и мужу. Кровавому тирану и его прислужнику-главному палачу.
С Шолоховым однажды вечером они поднимались в номер гостиницы «Метрополь». Он нежно сжимал в своей крепкой руке ее маленькую ладошку. К ним подошли суровые люди и сказали: «Пройдемте». Суровых людей с их «Пройдете» Михаил Александрович принял на свой счет. Шел 1934 год. Он вовсе не был особенно впечатлительным человеком, но после этого случая у него развилась импотенция. Его лечили лучшие врачи, но безуспешно.
Но Евгения Соломоновна сумела его поставить на ноги проверенными народными средствами. Вообще, их отношения носили длительный характер. И именно она попросила Сталина назначить Михаила Шолохова автором «Тихого Дона».
Сам Шолохов за свою жизнь не написал не одной строчки литературного текста. Эта история широко известна. «Сталин принял решение о том, что автором «Тихого Дона» должен стать зачатый у станка молодой писатель, сын бедной крестьянки и двух сормовских рабочих», — известный анекдот тех времен.
Автором «Тихого Дона» был Фёдор Дмитриевич Крюков. Он учился с Петром Громославским (тестем М. А. Шолохова) в одной гимназии. Они даже дружили на почве интереса к литературе. В Первую мировую войну Крюков служил в санитарном отряде и написал ряд очерков из быта военного госпиталя и военных санитаров, которые в переработанном виде вошли в «Тихий Дон».
Он был один из создателей Партии народных социалистов. Статский советник. Депутат Первой государственной Думы. Заведующий отделом литературы и искусства журнала «Русское богатство» (редактор В. Г. Короленко). В гражданскую войну он стал один из идеологов Белого движения и был руководителем идеологической работы в армии Деникина.
После разгрома армии Деникина попал в плен и был расстрелян. Федор Крюков является прообразом Фёдора Ковынёва — одного из героев книги А. И. Солженицына «Красное колесо».
Петр Громославский, тесть Шолохова, вообще фигура примечательная. У Петра Громославского в руках оказался Глазуновский архив Федора Крюкова. Крюков понимал, что руководитель армии Деникина такого уровня как он не расстрелян быть не может. Поэтому он передал своему школьному другу свой литературный архив на хранение до лучших времен. Которые, как он считал, скоро наступят.
Петр Яковлевич Громославский в советское время стал редактором газеты. Редактор партийной газеты, а других тогда не было — это высокий государственный пост, который предполагал и большую ответственность, но и большое влияние. Просто редактор региональной газеты был важным госчиновником на региональном уровне.
Редакторам тогда было запрещено заниматься литературной деятельностью. А он был в душе литератор. И потому писал литературные тексты. Но под своими тестами он подписывал своего зятя, Михаила Шолохова. И, пользуясь своим влиянием, продвигал этих текстов публикацию. Так появился литературный поручик Киже — писатель Михаил Александрович Шолохов. Впрочем, определенный вклад в написание «Тихого Дона» Шолохов все-таки сделал.
Крюков свой роман писал, естественно, в старой орфографии. Шолохов переписал его в орфографии новой, достаточно аккуратно, но кое-где следы старой орфографии остались. В частности, были случаи ошибочного прочтения слов, записанных по старой орфографии. К примеру, слово «серая» («серая», 2-я буква — «ять»), Шолохов воспроизвел как в «сырая» (перепутал «ять» с «ы»).
Так Михаил Шолохов попал в литературную тусовку того времени. А почти сразу стал любовником Евгении Фейгенберг. И показал ей текст «Тихого Дона».
«Тихий Дон» по своим литературным характеристикам был последним великим романом русской литературы 19 века. Он был проникнут антисоветским пафосом, а потому опубликованным в СССР, конечно же, быть не мог.
Но Евгения Соломоновна попросила Сталина опубликовать роман. Назначив в качестве автора своего любовника Шолохова. Один из белогвардейских главарей в те годы опубликован быть не мог. Поэтому, в случае публикации, все равно пришлось бы искать автора рабочее-крестьянского происхождения. Тем более что и автор «Тихого Дона», и Шолохов были донскими казаками.
Теперь другой литературный анекдот о другом многолетнем любовнике Евгении Фейгенберг.
Буденного спрашивают:
— Вам нравится Бабель?
— Так то смотря — какая бабель, — отвечает легендарный командарм, хИтро усмехаясь в усы.
Если «Тихим Доном» Крюкова закончилась русская литература 19 века, с «Конармии» Исаака Бабель началась русская литература века 20-го.
Во время гражданской войны существовала легендарная 1-ая конная Армия. Ее командовал не менее легендарный человек — Семен Михайлович Буденный. А в качестве младшего офицера в этом воинском соединении, сформированном из людей и животных, служил Исаак Бабель. Окопную правду об этой службе, которую он описал в виде рассказов, в дальнейшем стали называть общим названием «Конармия».
Но дело не в том, что он описал. Дело в том, как он описал. В его тексте каждая фраза сама по себе являлась литературным произведением. Так появилась русская литература 20 века, лаконичная, точная, выразительная. А описательный роман, как форма, отошел на второй план.
Буденному анекдот о нем и Бабеле пересказали, и он очень обиделся. В связи с этим он даже написал статью в журнале «Октябрь» (№3 за 1924 г.). Название заметки было явно навеяно этим анекдотом. Художественное полотно Буденного, которым Семен Михайлович приобщился к искусству и литературе, называлось «Бабизм Бабеля из «Красной нови» («Красная новь» — это журнал, в котором была опубликована бабелевская «Конармия»).
Буденный был возмущен тем, что «художественно-публицистический журнал, с ответственным редактором-коммунистом во главе» разрешил «дегенерату от литературы» Бабелю «оплевывать слюной классовой ненависти» 1-ю Конную Красную Армию, являющуюся «величайшим орудием классовой борьбы». Не берусь комментировать «дегенерату» и «оплевывать слюной», но, все равно, это было круто.
По команде Евгении Соломоновны от неминуемого расстрела ее любовника тогда спас А. М. Горький. «Товарищ Буденный любит извне украшать не только своих бойцов, но и лошадей. Бабель же украсил бойцов его изнутри и, на мой взгляд, лучше, правдивее, чем Гоголь запорожцев» — писал Горький в газете «Правда». То, что Гоголь запорожцев именно украсил — утверждение спорное. Но к Горькому опубликованному в «Правде» не прислушаться было нельзя. В той же статье в «Правде» Алексей Максимович так же рекомендовал начинающему литератору Семену Буденному «Не судить о литературе с высоты своего коня».
Поэтому Бабеля тогда не расстреляли. А расстреляли гораздо позже. И он успел написать «Одесские рассказы».
А Буденный, будучи старым солдатом, может быть и не знал слов любви. Но написанное в газете «Правда» он понял. Потому что тогда эта газета была органом. И не просто органом, а органом партии. И несогласие с этим органом неизбежно порождало контакт и с другими органами того же механизма. Контакт, которого прославленный маршал, по всей видимости, старался избежать. Поэтому вопрос был закрыт.
Говорят, ей было свойственно легкомыслие, а её любимым танцем был фокстрот. Но, без Суламифь Соломоновны Фейгенберг, женщины безнравственной, да будет ей земля пухом, не было бы Олеши, Катаева, Ильфа, Петрова, Шолохова, Булгакова, Кольцова… Впрочем, как и Сергея Эйзенштейна или Леонида Утесова. Даже исследователя Арктики О. Ю. Шмидта, и того бы не было.
Она прожила короткую жизнь, всего 34 года. Потом Сталин ее убил. Не совладал со своим инстинктом убийцы-маньяка, я думаю. Приводятся и какие-то разумные причины этого убийства, но какие тут могут разумные причины?
PS. После ее смерти ее литературное окружение было достаточно быстро уничтожено. Все почти. Но ведь они были! Их рукописи не сгорели!