Писать сказки - это искусство. Писать сказки о море так, чтобы не скатиться в жалкую пародию на Андерсена или Уайльда - искусство великое, требующее соответствующего таланта. У меня этого таланта нет, так что придется, как обычно, ограничиться скромным "сочинением на тему".
***
Я очень люблю портовые города, и последние два, в которых довелось побывать, произвели на меня глубокое впечатление. Если бы я только мог, я написал бы красивую сказку, нежную, как "Рыбак и его душа", но веселую, потому что время грусти закончилось. Только теперь я понимаю, что любовь, рождающая сказки - иного сорта, чем та, по указке которой пишут стихи и романы. Так в грязных портовых городах на бумаге волшебников расцветают чудесные подводные цветы, и резвятся русалки, и возвращаются из плаванья корабли, в трюмах которых никогда не бывает крыс и пьяных матросов. Если б я только мог, я бы написал для тебя сказку.
Она была бы о красном городе у моря, улицы которого раз в год наводняют торговцы со всего света. Они тащат на продажу как всякий хлам, так и предметы старины, обычно более ценные своей длинной памятью (эта чашка втрое старше меня - о чем и на каком языке говорили губы, к ней прикасавшиеся?), чем происхождением, и новомодные безделушки из бог пойми какого материала. В переулках не протолкнуться, весь город бурлит невнятной речью, смехом и торговыми операциями. Как и положено крупному порту.
Разноцветные стены домов - старые - новые - старые - не отличишь, элементы итальянской архитектуры, наложенные на солидную немецкую основу, выбоины от снарядов на стенах, идеально ровная коралловая штукатурка, спуски и подъемы узких улиц с крутыми виражами на поворатах - я слишком мало здесь пробыл, чтобы мои глаза и уши успели привыкнуть к такой пестроте. Чутье мое также оглохло в этом вихре - глядя на окна жилых домов, я не в состоянии предствить, о чем их обитатели говорят за завтраком и как встречают друг друга по вечерам, и потому красивые разноцветные дома для меня слепы, как декорации к представлению в кукольном театре. Да, пожалуй, кукольный - самое подходящее слово.
Однако, сила красного города вовсе не шуточна: она притаилась в тех же лавках торговцев, чуть ближе к каналу. То тут, то там на дне узких расселин самых старинных улиц вспыхивают оттенками желтого, красного, зеленого, куски настоящего и фальшивого янтаря, всех форм и размеров, на любой вкус: для дам, детей и господ. В одной из витрин выставлено чудо ремесленного мастерства - огромный янтарный ковчег, столь же дорогой, сколь и бесполезный. Кажется, такие вещи, непригодные в своем нелепом великолепии для примитивных вкусов нового мира, тихо ждут своего часа под слоями пыли и скучающих взглядов, замышляя побег или даже восстание. Восстание бесполезной красоты.
Если городу будет грозить опасность, янтарь расплавится. Золотыми потоками потечет он по венам улиц, вязкой солнечной кровью - через сердце кафедрального собора - прочь из города, на защиту от чудищ, морских или сухопутных, в невиданных звериных обличьях или с мерзкими душами за лицами людей. Он нахлынет на них густой раскаленной волной и свяжет - на века, как доисторических жучков, которые теперь хранятся в музеях. Часть янтаря ремесленники разобьют и унесут в свои мастерские, чтобы снова делать украшения и безделушки для дам и господ, а часть - с застывшими в них чудовищами - так и оставят лежать возле городских стен или плавать в море, чтобы любой, кто с недобрым намереньем подойдет к красному городу, видел, чем это для него обернется. Пока на прилавках и столах ювелиров сияет янтарь, жители красного города могут спать спокойно. А мы будем ждать следующей ярмарки, чтобы вернуться и, наконец, решиться на покупку той чашки, что втрое старше каждого из нас.