Состояние, в котором Роза находилась в первые дни после освобождения, легче всего понять из её письма к Фанне Ежирска:
„10.03.1916
Моя дорогая товарищ Ежирска!
К сожалению, только сегодня у меня дошли руки Вам написать, хотя потребность была уже давно. Вашего короткого посещения, которое Вы мне подарили в то воскресенье, мне конечно было не достаточно, мне бы хотелось с Вами спокойно обо всём поговорить, не смотря на часы. Трудно передать, как ужасно я себя чувствовала в первые дни моей «свободы» и как раз в тот момент, когда Вы у меня были. Мои нервы, которые я во время тюрьмы держала в кулаке, не выдержали первого натиска впечатлений и на меня напало такое похмелье, что мне каждое слово было трудно произнести, и я вообще плохо воспринимала окружающих. Постепенно нервы успокоились, зато мне теперь приходится бороться с другой напастью. Хотя я нахожусь под строгим врачебным контролем, но мне удаётся придерживаться только половине прописанного. Поэтому я представляю всё же такую мало радостную картину, что не хочется показываться друзьям на глаза. Но я надеюсь что на следующей неделе, если погода, которая сейчас на меня так ужасно действует, изменится, я окажусь в таком состоянии, что смогу попросить Вас меня посетить. С этой целью, будьте так любезны, мне позвонить, потому что сама я не знаю, когда Вас можно застать...»
Но, как следует из письма от 17.03., и через неделю встречу пришлось перенести. В конце марта или в апреле Роза всё ещё продолжает надеяться на встречу уже на неделе, потому что все выходные бывают заняты неотложным. Роза полностью поглащена партийной рутиной. .
«30.04.1016
Несравненная Клара!
Прости меня, что я так долго молчала. Каждый день мне хотелось тебе написать, но руки не доходили, потому что время утекает в никчёмных заседаниях, переговорах, согласованиях, которые высасывают все силы. Эти здешние берлинские заседания, которые проходят теперь почти каждую неделю по два — три раза, длятся до часу ночи, так что я прихожу домой в 2 часа и на следущий день чувствую себя четвертованной. Но, к сожалению, пока я в Берлине, я не могу избежать эти проклятые собрания, потому что иначе меня да и я сама упрекнут в нарушении обязанностей. При всём этом почти ничего путного из них не выходит, и я не придаю этой мышиной инстанционной войне никакого значения, и всё же не могу отойти в сторону и от них освободиться, потому что пролетариат мне этого не простит. Он этой инстанционной возьне придаёт слишком большое значение...
По этой причине я не смогла написать тебе для газеты статью, но для следущего номера можешь на меня рассчитывать, только дай сразу же мне тему!
От Кости я получила письмо, которое меня успокоило; чувствуется его большое самообладание и твёрдость. Я ожидаю от вас сообщения, когда он к вам приедет и надеюсь, что сразу же сама смогу к вам поехать...»
Только в июне и только на три дня Розе удалось вырваться к Кларе и повидаться с Костей.
12 июня Роза пишет своей подруге:
«Моя дорогая Кларочка!
Каждый день, с того момента, как от вас уехала, хотела тебе написать, но было не продохнуть. Сегодня это должно случиться. Прежде всего большое спасибо. Сначала спасибо за яички к Троице и твои пару строк. Три дня с тобой и Костей влили в меня бодрость и осчастливили. К сожалению, уже во Франкфурте меня поглатила чёртова кухня, так что домой я приехала полумёртвой, чтобы здесь всё то же продолжить...
Во Франкфурте я видела др. Леви, он был в жалком соcтоянии, но т.к. из армии его отчислили, надеется выкарабкаться. (До этого Роза в письме от 18.03. сообщала Кларе, что П. Леви, после того как на фронте рядом с ним разорвались две гранаты, пережил сильнейший нервный шок и из-за этого в тяжёлом состоянии долго лежал в лазарете.)
В июле Роза ещё успеет поздравить Клару с днём рождения, но уже 10.07. военным командованием будет помещена «для военной надёжности» в тюрьму. На свободу на этот раз она выйдет лишь 8 ноября 1918 года.