В Израиль я приехал, как сейчас помню, давно. В России, еще помню, СССР был. А на второй день по приезду, движимый мощный патриотическим порывом, пришел в военкомат с требованием выдать мне автомат Узи и отправить меня на фронт. В военкомате на вполне сносном русском языке меня послали на ***, мотивируя это тем, что (недавно приехавших) в армию не берут, да и фронта нет вообще. И еще сказали, чтобы впредь без справки о состоянии здоровья от психиатра я вблизи от военных объектов не появлялся. А то от жары, да с непривычки, нередки случаи устойчивого слабоумия — казалось бы прежде вполне здравомыслящие люди в своих умственных построениях начинают безудержно хватать через край.
Жена моя, Нина, с тех пор ЦАХАЛ очень сильно зауважала. Особенно ей про справку от психиатра понравилось. Любила меня, наверное.
Прошло года два, про патриотический порыв я и думать забыл, как вдруг меня вызывают в военкомат. Прихожу. Заводят меня в какую-то левую комнату. Там еще на стене портрет президента Израиля висел. Причем, как сейчас помню, лицо израильского президента большего доверия не внушало. Впрочем, портрет, в плане пафоса, несет в себе качественное отличие как от скульптуры, так и от пасхальных яиц, матрешек, магнитов, тарелок, а также других декоративных поделок… А под портретом дядька сидел. Он мне и говорит: «Хочешь служить в подразделении…» и называют какое-то слово на иврите, которого я не знал.
— Хочу, говорю, как не хотеть. Я там служить мечтал, еще когда меня еще в пионеры в СССР принимали. Только этим с тех пор и жил, можно сказать.
Да, говорят, мы, конечно, твое личное дело внимательно изучили. И на то, как ты в первый день по возвращению на родину, приходил сюда и желание изъявил, внимание обратили. Но всю равно, вот тебе три дня, подумай все, взвесь. А потом и ответ дашь. Под что подписываешься, сам понимаешь. И учти — это сейчас ты отказаться можешь. А как учить начнем, там уж извини, назад дороги нет.
Прихожу домой, рассказываю супруге Нине. Та в слезы. Любила меня, наверное.
— Морда твоя жидовская, — говорит (супруга моя Нина, сама белоруска по национальности), — урод ты пархатый. И что же это ты меня с двумя детьми малолетними и ссудой за квартиру не выплаченной одну оставить хочешь? В тебе всегда была склонность к самопожертвованию ради неизвестной, но великой цели. Разве арабов всех перережешь, спортсмен ты полудурошный. Ведь на работу тебя хорошую взяли в психушку, ну и работал бы там спокойно. Неужели в буйном отделении тебе адреналина не хватает? Говорила же мне мама: «Не ходи замуж за еврея, ты же девка видная. Тебя же нормальные ребята замуж зовут». А я, дура: «Зато он не пьет, зато он не пьет…»
Но я ее уговорил все-таки. «Фраза "Я есмь Сущий" — это наиболее эмблематичная страница для понимания трансцендентного на Западе, — говорю, — Да и если меня убьют, то и ссуду на квартиру спишут, да еще и пенсию за меня хорошую положат. Да и дети мной гордиться будут».
Согласилась она со мной. Даже слезы высохли. «Убили, — говорит, — наградили посмертно, погребли, справили поминки, взгромоздили надгробие, назначили пенсию вдове... Дети растут, цветы цветут. Жизнь продолжается». Любила меня, наверное. Точно, любила. Колоть себя булавкой — неужто взаправду счастье такое было?
А через три дня в военкомате меня встретили как родного…
А через три дня в военкомате меня встретили как родного… И отправили перво-наперво призваться в Армию Обороны Израиля (так официально называются израильские вооруженные силы). Приезжаем на автобусе. Народу не меряно. Тут дело вот в чем. Тот, кто до приезда в Израиль служил в стране исхода — на срочную службу в Израиле не призывается. Но ставиться на учет и может быть призван на воинские сборы (на языке Библии «милуим»). Вот нас всех и привезли ставить на учет.
Постановка на учет в израильской армии, естественно, начинается с рентгена челюстей. Дело в том, что челюсти и привольно растущие из них зубы в совокупности своей индивидуальны для каждого человека. А потому, если я паду в бою за родину и в ходе падения буду обезображен до неузнаваемости, похоронная команда бережно извлечет из-под обломков остатки моей челюсти, сравнит их с хранящимся в центральном армейском архиве рентгеновским снимком и, таким образом, узнает, как меня зовут. Потому как для израильской военщины понятия «неизвестный солдат» не существует.
Сидим, ждем у дверей рентген-кабинета. Человек 100, а может и больше. Перед рентген-кабинетом стоит три корыта. В двух из них лежат всякого рода сухой поек, в одном кока-кола и прочее газированное пойло. От нечего делать едим и пьем. Когда корыта становятся полупустыми, сухой паек и газводу подносят служащие при рентген-кабинете солдатки. Потом приходит их сисястая начальница. Эдакая «бюст с выражением неуступчивого благородства на челе». И заявляет, что скоро нам принесут корзину фиников. Если будем вести себя пристойно. Но, если кто-то из нас еще раз ущипнет солдатку за задницу — тот пойдет под суд военного трибунала.
Простодушный демос начал роптать. Сисястой офицерше мы интеллигентно отвечаем, что многие девушки в этом возрасте еще инстинктивно побаиваются демократии и дефлорации, это понятно. Но, тем не менее, трибунал мы видали на хую, на иврите "зайн" (просто солдатское пиршество языка какое-то), так как присяги еще не принимали. Тем более что толстого аргентинца куда-то уводит военная полиция. Вначале он бросил сисястой офицерше в лицо: «Женщина, которая не увлекается аэробикой — шлюха. Женщину должна украшать прыгучесть, умение гарцевать, галопировать, брать препятствия, делать шпагат». А уж после этих слов безжалостно ущипнул сисястую офицершу за задницу.
Полицейский сказал, что «жанр поэтического пустяка привлекал его с малолетства, но, тем не менее, скажу сразу, чтобы устранить всякие домыслы и инсинуации.
Дисциплинарного наказания толстому аргентинцу не избежать». Корзину фиников действительно принесли. Но настроение уже было испорчено безнадежно, а потому я сказал полицейскому: «Отдать на растерзание живую и трепетную душу толстого аргентинца!? Но ведь и Пушкин вбежал в поэзию на тонких эротических ножках». В ответ полицейский вдруг начал принимать красивые позы. Возможно, раньше он занимался балетом. После чего поинтересовался, не хочу ли я присоединиться к толстому аргентинцу и разделить его участь в местах лишения свободы? Я гордо промолчал и мы с полицейским расстались без любви.
Рентгеновским снимком нижней челюсти мой первый день воинской службы не ограничился. Жизнь опять оказалась переполненной сюрпризами. Далее нас провели в какую-то коридорного типа комнату, где в два ряда сидели солдатки с одноразовыми шприцами. Нам предложили раздеться до пояса и пройти между рядами сидящих военнослужащих. Иду. Солдатка справа втыкает мне в правое плечо иголку от шприца, выдавливает содержимое шприца мне в плечо, говорит мне «вперед» и использованный шприц выбрасывает. Подхожу к следующей солдатке — все-то же самое, только солдатка сидит слева, а потому в плечо мне колет левое.
— И что же ты нам колешь? — спрашиваю, — Внучка ты убийц в белых халатах.
— Прививки от болезней.
— А от каких? — не унимаюсь я.
— Столбняк, сибирская язва, еще что там, что в качестве биологического оружия используется. Мы это учили, но я уже забыла, какие точно, — отвечает пятая солдатка.
Так за уколами и день прошел. Когда на улицу вышел, сквозь волнистые туманы уж продиралася луна.
PS. На снимке я с М-16 пришел на побывку из сектора Газа. Дико вращаю глазами пугая мать моих детей Нину. После моих дурачеств она, кажется, за меня волноваться меньше стала.