В детстве я очень любила все красивое. Правда понятие о красоте у меня было весьма своеобразно и не всегда совпадало с мнением взрослых.
С неприятием МОЕЙ красоты я столкнулась в первом классе.
Старательно выписывая целую строчку прописной буквы «в», я к каждой букве пририсовывала носик, глазик, а на хвостик-косичку бантик. Вместо однообразных букв получался ряд хорошеньких девочек с бантиками. Я любовалась. Было очень горько и обидно, что красоту не оценили и почему-то мне поставили двойку!
Следующий раз, примерно в том же возрасте, мое стремление к красоте было опять не понято.
Накануне восьмого марта я готовила маме подарок. Вырезала из бумаги кружевную салфетку, уложила ее в коробочку и насыпала горкой леденцы. Конфетки были какого-то неопределенного цвета, и общий вид подарка не впечатлял. Тогда я нарезала очень мелко цветную бумагу, облизала леденцы и обваляла их в яркой мешанине. О! Другое дело! Коробочка наполнилась драгоценностями.
Мама, конечно, обрадовалась, получив такой восхитительный подарок. Но, как же я была потрясена, когда на следующий день обнаружила мои красивые леденцы в мусорном ведре. Мама не оценила красоту!!!
В третьем классе появилась моя пагубная страсть красиво начинать новую тетрадь. Первая страница всегда была прекрасна: каллиграфический почерк, ни одной помарки. Загляденье! Уже на второй странице появлялась небрежность, каракули, безразличие. Это меня угнетало. Чувства эстета страдали. Так хотелось красиво начать новую тетрадь! Тетради были наперечет. И я нашла выход. Я снимала обвертку, переворачивала тетрадь и начинала новую первую страницу с конца тетради.
Вскоре мама обнаружила двуликость моих тетрадей. Помню как я лежала на кровати зареванная, лицом к стене, слушая мамины горькие упреки. Мне было стыдно за мою непозволительную хитрость, было жаль себя и маму. И в тайне души было обидно. Ведь я так старалась, чтоб в тетрадях было красиво.
Это было, кажется, так же накануне восьмого марта или маминого дня рождения. Мой с любовью приготовленный подарок был спрятан под тахту. Это была опять же коробочка с вырезанной салфеткой, в которой находился купленный на собранные деньги настоящий, как мне казалось, «дамский набор»: яркая копеечная помада, пудра и самый дешевый вонючий одеколон. Но главное - это были мои стихи. Мама хранила их до конца дней своих.
«Ах! Как тепло, как чудно мне! Но что же это?
Наверное, то солнца луч пал в сердце мне.
Нет! То не луч, то взгляд очей моих любимых!
Красивых, добрых и родных!
То мамина улыбка дорогая,
Которая прекрасней всех иных!»
Вокруг текста были нарисованы виньетки и цветочки.
Ругая меня, мама с ожесточением подметала. Вдруг на середину комнаты вылетел мой подарок. Прочитав стихи и догадавшись, как самоотверженно, отказывая себе в завтраках, я собирала всю эту красоту, мама расплакалась и бросилась меня целовать. Тетради были забыты. Но было немного досадно, что преждевременное обнаружение подарка исключало эффект торжественного вручения.
Ну и, конечно, у меня были рисованные куклы. Это была моя страсть. Прекрасные дамы в роскошных туалетах, с волосами до пола, с ресницами на пол-лица. У них были загадочные романтические имена: Пирамидонна, Валериана, Туляремия. В них влюблялись принцы, и я взахлеб импровизировала вслух их захватывающие куртуазные диалоги. Я рисовала самозабвенно, каждый раз создавая себя - мечту в обликах этих красавиц.
А лет с тринадцати я стала сооружать невероятные туалеты из старых тряпок и занавесок, удивляя взрослых и вызывая зависть у подружек.
Я расписывала бумажные абажуры, пропитывая их воском для прозрачности, увлеклась батиком. Но тогда уже я взяла на вооружение лозунг древнегреческих архитекторов: «польза, прочность, красота». Правда, красота все же была у меня всегда на первом месте.
А потом был художественный институт и применение моего пристрастия уже в профессии.
28 08 14