Репортаж о жизни и смерти
или С ПЯТОГО - НА ПЕРВЫЙ
Он умирал у меня на глазах. Я спустилась к нему на «первый» с моего «пятого» по его просьбе. К стыду своему, ничего не знала о его увольнении с нашего радио. У меня нет этого источника информации — уничтожила сразу после смерти мамы в 1999 году, поскольку абсолютно не приемлю постоянного журчания в мои уши потоков не контролируемых звуков. А у мамы оно (радио), как и у многих, никогда не выключалось. При моей ишемической болезни мозга такое бытие превращалось в пытку. Но маму я не посвящала в свои эмоции — ей хватало своих. После её ухода с радиоточкой рассталась с удовольствием.
Мы редко встречались с Володечкой во дворе. В бытность своего карьерного роста (при жизни его бабушки, папы и мамы) он, всегда аккуратно одетый и безукоризненно выбритый, постоянно пользовался такси. Естественно, ему было не до бесед. Мы ограничивались стандартным «здравствуйте» с его стороны, «здравствуй, Володечка» - с моей. Иногда (вероятно, в хорошем расположении духа) он утрированно выдыхал: «Какие люди! Здравствуйте.» Я обходилась заученной во взаимоотношениях с ним фразой. Полагаю, нам было обоим комфортно без более тесного взаимодействия.
Но — случилось. К сожалению, он переборол свою застенчивость слишком поздно. Возможно, обратись он раньше ко мне, что-то можно было изменить к лучшему. Но так ли это — Небесам виднее.
На похоронах его бабушки и отца (мама Володи скончалась скоропостижно, я не была свидетелем прощания с нею), которые он, внук и сын, организовал с размахом обеспеченного и щедрого человека, Володечка смотрелся достаточно сильным. Хотя я, наблюдавшая его детство и всю жизнь, должна была догадаться, как эти утраты подорвут его веру в себя. Он был отстранён от любых бытовых проблем своими старшими родственниками. Своя семейная ячейка не сложилась, а значит некому было его «нянчить» дальше, как это происходит с другими мужчинами. Это я сейчас философствую, а тогда...
Пока он не попросил зайти к нему в гости, я не могла представить себе той разрухи, которая царила в душе моего молодого соседа. Он был брошен всеми. Последний его день рождения мы сидели вдвоём. «Третьей» была бутылка водки какой-то марки, которую он предпочитал. Других «присутствующих лиц» заменяла наспех сколоченная закусь, поскольку я никогда не отличалась кулинарными способностями. Володечка, похоже, тоже. Он грустил, и это было видно. Приученный к вниманию сановных лиц, бывших свидетелями «славы», некогда сопутствующей ему, он искренне тосковал по тем временам. При мне с его личным возрастным достижением поздравил Володечку лишь Валерий Величко, чему он был бесконечно рад. А я мысленно была благодарна этому человеку, зажегшему, пусть ненадолго, огонь радости в глазах моего сотрапезника...
Но он угасал, терял не только уверенность в себе, но и силы. Грусть и растерянность стали основными наполнителями его взгляда. Всё было объяснимо. С «Олимпа» он, в силу каких-то причин (он не распространялся на эту тему, а я не настаивала — не люблю бередить чужие раны), был низвержен. Бабушка, мать и отец, опекавшие его «великолепие», отстранившие от бытовухи, защищавшие от миллионов телодвижений повседневного нашего существования, ушли в вечность (не в одночасье, но как-то жёстко «подряд»). И он остался по-настоящему один. Возможно, были люди, хорошо к нему относившиеся, но не на уровне друзей, которым бы были близки его ежедневные проблемы. Даже справку о своей зарплате на радио он не взял. Не знал, что это нужно для биржи, чтобы хоть на время защитить своё материальное благополучие.
На что жил? Не знаю. Что-то продавал. Я, редко покупающая что-то (кроме еды), и то приобрела у него графин и вазу, чего никогда не сделала бы при других обстоятельствах. Не было во мне и нет ненасытной любви к хрусталю и стёклышкам. Даже обычного интереса не просыпается.
Он угасал. И очень боялся смерти. По-детски не верил, что она рядом. Искал опоры. Хоть в чём-нибудь. Хоть в ком-нибудь.
- Елена Ивановна (так, по паспорту, он всегда звал меня), тут собака всё время воет. Это же плохо?
- Она не для нас воет, Володечка, - утешала я его, нисколько не успокаиваясь сама. Его пепельно-зелёность удручала несказанно.
Кстати, эта собака из соседнего подъезда воет до сих пор. Конечно, люди в нашем доме умирают. Уверена, страдающая от одиночества в отсутствии хозяев псина тут не при чём, но, представляю, какую тоску её вой наводит на окружающих. По сути, это постоянная психологическая травма. Но такие «мелочи» у нас не учитываются.
Даже людей «считают» вяло. «Пятая» (престижная) поликлиника игнорировала Володечку. А ведь он к ней привык за годы своего «правления». Как жестока действительность! Пришлось туда съездить. И некая, власть имущая женщина, что-то прочитав в моих глазах (а в них уже ничего доброго, к сожалению, по отношению к эскулапам не осталось), распорядилась, чтобы к нему и домой приехали, и в реанимацию к ним положили.
Кстати, зарисовки с натуры по поводу «скорой» ещё долго будоражили моё воображение после ухода Володечки из жизни. В первый раз это была шустрая-перешустрая (слишком энергичная для психически уравновешенного человека)дама. Не особо утруждая себя лицезрением собственно больного, она восхищалась тем, что вот у него «на одного двушка», а у неё что-то сгорело, у дочки она жить не может (я как-то сразу её дочь поняла). Короче, выходило, что вот ей-то его жильё и сгодилось бы. Вовочке она только буркнула - «пили ведь?» Меня так и подмывало съязвить: «Так ведь и вы закусывали». Её вид доказывал, что эта женщина не чуралась застолий. Я, конечно, сдержалась, а Володечка, как всегда, беспомощно взирал на всё это действо, не очень веря, что происходящее — реальность. Даже ничего не выписав ему «для отмазки», она удалилась, разочарованная, похоже только тем, что покидаемое жильё «зря простаивает».
Вторично по моему вызову пришли двое молодых людей. Похоже, практиканты. На мой вкус, я бы их сразу деквалифицировала. Это та самая, «новая поросль», лишённая всякого интереса к тем, кому они клялись «не навредить». На какую-то робкую попытку Володечки пошутить по поводу своего состояния, один из «врачей» (такие не достойны этого звания без кавычек) оборвал его так, как будто больной пытался разорвать на нём медицинский халат, прикрывающий его не медицинскую суть. Они тоже быстро уехали, не доставив своим посещением ничего, кроме осадка ненужности, который и так давно поселился в моём подопечном.
Третья «помощь» была уже вызвана по инициативе пятой поликлиники с целью увезти Володечку в стационар. Дяденька сурового возраста с равнодушием взирал, как пациент ползал по квартире, держась за стены. Никаких попыток поддержать его не было. Мне стало понятно, что до «скорой» парень не дойдёт, а мне его не довести. Благо, младший сын был дома. Пришёл. Вдвоём мы и увели потерявшего силы соседа к машине. Больше в свой дом Володя не вернулся. А меня всё равно занозят мысли: врач, которая осматривала пациента и вызывала «скорую», не сообщила, что он уже самостоятельно не передвигается? Думаю, сообщила. Так как же можно присылать на такие церемонии «наблюдателей»? Это же не ОБСЕ! Хотя дальше было ещё противнее. Некто в белом халате, вышедший из приёмного покоя «пятой» переплюнул нашего «наблюдателя», заявив ему - «Некуда!» Но «наш» в долгу не остался. Прямо при Володе, взиравшем на происходившее с каким-то ужасом из кресла на сквозняке, созданном распахнутой дверью, «медбрат» (или кто он там!) кричал негостеприимному коллеге:
- Что же я его так и буду возить, пока не помрёт?!
Весь этот медицинский беспредел произошёл в секунды. Я, не ожидавшая этого, тоже ошпаренная услышанным, всё-таки произнесла такую прижившуюся, но мерзкую для меня фразу:
- У нас договорённость...
Думаю, на тот момент мой мозг удерживал имена и фамилии и кабинетной дамы, и терапевта, которые как-то «впихнули» моего соседа в эту «престижку», живущую по законам безжалостного отсечения всех «подскользнувшихся». Им на смену всегда найдутся «состоявшиеся» или «богатенькие». Пошло. Но — факт.И это-то вдвойне неприятно...
Он, водрузившись (и снова — лишь с моей помощью) на кровать в реанимации, облегчённо выдохнул:
- Ну, вот и всё...
Пророческие слова. Я поцеловала его. «Вы родственница?» - старалась зафиксировать что-то девочка в белом халате. «Соседка» - констатировала я в каком-то полубреду. Она удивилась и отложила ручку. На следующий день я не смогла прийти. А потом его не стало. На земле.
Кто я? «Отработанный материал» - капитан милиции в отставке. Характер, правда, остался. И, выревевшись, «пугала» своим отчаянием милейшую даму - директора школы-гимназии№3 Ирину Александровну: Если его и сейчас «бросят», я всех «переверну»!
Кого? Как? Не знаю. В определённые моменты как будто кто-то говорит за нас. Хорошо или плохо — не нам решать...
Похоронили его «по-человечески». Правда, в российском понимании, это всё больше синонимит понятию «богато». Но, думаю, Володечке понравилось бы. Туговая гора, церемония отпевания, могила рядом с родителями, похороненными им столь недавно; дорогостоящее поминальное застолье.
На нём-то присутствовали и дальние родственники, которых я не видела до этого, но Володя дорожил ими и неподдельно загрустил, когда они не смогли приехать к нему перед «скорой» («некогда» - как часто это мешает нам быть там, где очень ждут)...
Бог с ними. Бог и с Володечкой. Бог со всеми нами. Бог и со мной, не помнящей дату смерти мальчика-соседа, не слышавшей ни одного его репортажа или передачи по радио.
Володечка тоже познакомился с моими «виршами» за несколько месяцев до смерти...
- А Вы ведь хорошо пишете!
Это он о стихах. Прозу «постиг» раньше, когда был комсоргом школы№2.
Тогда я написала статью «Не давайте общего старта» о формализме в данном воспитательном учреждении. О том, что все новшества и «круглые столы» - для юных карьеристов. А «трудные» ребята продолжают жить вне этих радостей.
Вот и угодила сама тогда за очередной модный «круглый стол». «Руками» детей администрация пыталась заставить меня «отречься» от написанного. Не получилось. Не знаю, как повела бы я себя при перспективе быть сожженной заживо (думаю, «признала ошибки» бы...), но при том раскладе:
- Ребята, я никогда не пишу того, в чём не уверена. И писать опровержение своей правде, изложенной в статье, не буду. Но вы можете, если у вас хватит аргументов. С Володей мы живём в одном подъезде. Поднимись ко мне на «пятый». Чем смогу — помогу.
Не поднялся. Вероятно, аргументов не наскребли.
Почти через четверть века я сама спустилась на «первый». По его просьбе. И стала последним человеком из родных и знакомых, кого он видел, уходя туда. Целуя его на прощание, успела сказать: «Храни тебя, Господь, Володечка.» Про себя подумала - «Больше, уж точно, некому».
Теперь ежедневно молюсь об упокоении его такой сложной и такой простой души. Думаю, для Бога всё просто. Мы суетимся — усложняем.
Если бы не клочок газеты, который я когда-то вырезала, собираясь «по горячим следам» всё это написать, я бы окончательно забыла о мальчике-соседе, 40 лет жившем со мной в одном подъезде.
Если бы случайно не удалила сегодня прозу (другой тематики) для этого сайта, то не продолжила бы своих воспоминаний об ушедшем 1 декабря подопечном своём, с которым ближе меня познакомил лишь канун его земной жизни.
Если бы исключить все «если», совсем другая жизнь получилась бы у каждого....
11.45. 27.08.2014.