В мае 1988 года мы с женой устроились работать в институт «Энергосеть проект» в Отделение Дальних Передач, наш отдел проводил инженерно-геологические изыскания под высоковольтные линии. Проект Смоленская АЭС-Белорусская ПС, объединяющий всю западную энергосистему страны начали в марте 1986 года, но 26 апреля произошла Чернобыльская катастрофа, а еще через 2 месяца изыскания были прекращены, а возобновлены лишь в июне 1988 года.
В нашей Белоруской партии 1988 года работали: два геолога – я и моя жена Наталья, начальник Олег Номеров - мой добрый друг и верный товарищ, настоящий потомок графьев Нумеровых, супер буровик и сверхчеловек Саня Лазарев, водитель Николай Саныч – бог дорог и бездорожья, его жена Надежда- завхоз, повар, плановик, бухгалтер и вообще специалист на все руки. Народ в партии подобрался уникальный, веселый, душевный.
Всеми правдами и неправдами (разгар антиалкогольной компании) перед поездкой в радиоактивную зону, было добыто большое число спиртного, исключительно для дезактивации организма; организмь был глобально дезактивирован в первые же командировочные дни, из спиртного остались только 2 фунфырика Розовой воды, свято охраняемые Натальей.
За два года после аварии в Чернобыле специальными службами были проведено множество мероприятий, в том числе – обязательные отселения в зонах возможного техногенного риска. Работать мы начали на Смоленщине, в городе Десногорске. В радиусе 20 км от Смоленской АЭС образовалась зона отчуждения. От бывших деревень остались лишь поля зерновых культур, обрабатываемые вахтовым способом, отметки на картах и яблоневые сады. Лишь в одной деревне Раковка доживали свой век пять старушек, и однорукий дед Саня - пастух по совместительству. Жили старики коммуной одной дружной семьей, еду им привозили 2 раза в месяц с колхоза, к одной бабушке изредка на рыбалку приезжал сын Егор. Вот рядом с ними на берегу речушки Раковка мы и поставили свой лагерь.
Места там были уникальные: за два года на брошенной территории развелось масса живности, леса просто кишели тетеревами, глухарями, зайцами и утками, а уж свиней развелось просто тьма. И любили эти кабаны делать ямы с навозом, метров 5 на 5, там же лежали, ели, короче жили всей своей полной свинячей жизнью.
Рядом в Смоленске располагалось летное училище, вот как раз над этой зоной и проходили все тренировочные полеты. Чего только не выделывали курсанты, спускались так низко, что от грохота двигателей разрывало барабанные перепонки, порой даже махали нам руками, это было страшновато, но определенно захватывающе красиво.
Я хочу рассказать об одном маленьком эпизоде, запомнилось как – то.
На самом берегу речки необходимо было пробурить инженерную скважину, мы ходили по пойменному лугу и искали нормальный подъезд, лазейку для машины. Внезапно я ощутил на себе пристальный холодный взгляд. На уровне глаз, в десяти сантиметрах от лица, на кустике какого-то болотного растения, тугой пружиной свернулась маленькая, но такая мерзкая и страшная гадюка, стало трудно, почти невозможно дышать, я заорал, да так, что змейку просто сдуло (ненавижу гадов). Товарищи ринулись ко мне, но почти сразу тоже закричали, а потом еще и за матерились. «Неужели тут столько змей?», и я побежал к мужикам на выручку.
Помните свиньи, так вот оба корешка по горлышко, полулежа сидели в кабаньей яме, наполненной сами понимаете чем, а мне вдруг стало смешно (я думаю тут еще шок от змеи сказался). Ну представьте разлегся человек в навозной яме, пытается выбраться и пачкает щеки, уши, голову, делаясь все страшнее и одновременно смешней, я заржал, как ненормальный, сделал шаг и тоже провалился.
Картина Репина «Три богатыря в отхожей яме», немая сцена-приплыли.
Наглым образом заняв свинское джакузи, под соснами и голубым небом, точно клиенты дорогого СПА , мы лежали в зловонной яме и громко матерились, а над нами набирал бочку все тот же учебный МиГ. Как выбирались - это отдельный рассказ, скажу, что меня вместе с моими болотниками еще и засосало, потом пришлось нырять за сапогами.
Светило солнышко, рядом текла речка, мы нашли место для буровой. Решили отмыться от грязи и продолжить бурение, с кем не бывает – это жизнь. Саня просто попросил, что бы слово засранец в ближайшее время никто не произносил.
Как только отмыли и выжали геологическое обмундирование, и пробурили первой метр, на небе показались тучи, а между туч выделывал просто нереальные кульбиты молодой летун, он точно видел наш позор.
Слегка похолодало, мы прошли второй метр. На третьем начался дождь, такой мелкий моросящий и крайне противный. Летчик над нами завершал очередной пирует, у меня внутри родились дрожалки, дождь усилился.
Самолет не улетал, по-моему, он решил просто разбомбить нашу вышку. На четвертом метре пришла беда, под землей образовался активный плывун под давлением, его то мы и пробурили. Над вышкой зафонтанировала жидкая, вонючая масса из воды, песка, торфа и навоза; теперь мы были не простые засранцы, мы стали полные говнюки. Самолет сделал свечку и мертвую петлю, а мне уже просто не хотелось жить, и нигде и никогда не слышать слово геолог.
Вот тут-то Олежка и сказал фразу которую я запомнил на всю жизнь. Хриплым, еле слышным голосом, прокашлявшись и прочихавшись Номеров произнес – «Вот люди на самолетах летают, а мы всю жизнь в дерьме ковыряемся», и тишина… С Сашкиного уса стекла подозрительная капля, он произнес – «Значит такая судьба, а зато…». Мы задумались про зато, но ничего не сказали, потому что сказать было нечего.
Бурить дальше было не надо, внизу торф, значит, опоры в этом месте не будет. Полил проливной дождь с сильным, ледяным ветром, с неба посыпался крупный град, мы стояли, смотрели на небо и очищались под природным душем.
Наконец гроза ушла, стало теплее, и тут вдруг сквозь облака показался наш самолет, и что вы думаете, от него отделилась сигнальная ракета, машина застыла в воздухе и помахала нам крыльями.
Через час на базе мы стояли перед палатками, а вокруг бегали наши тетки и громко причитали, а дядя Коля, тот просто не выдержал и убежал в лес за грибами, в лесу еще долго раздавался громкий смех. Надежда как-то незаметно исчезла.
Пришлось опять лезть в ледяную воду и отмываться шампунем, одежку бросили в речку отмачиваться, рыба внизу по течению начала прыгать на траву, на берег полезли раки. Наконец пытки закончились. Санек залез в гамак Газ 66, закутался в верблюжий спальник и отрубился, а мы с Олегом не могли от холода сказать даже слово мама.
И тут моя жена сделала героический поступок, который я помню до сих пор, она отдала нам пузырек Туалетной Розовой Воды, нарезала бутербродов с колбасой, деревенскими яйцами и огурцами, а затем отвернулась. Олег пытался произнести речь о вреде одеколона, о дружбе и свиньях, но потом махнул рукой, разлил пойло по рюмкам, мы выпили-потеплело. Розовая вода это разбавленный до 40 градусов этиловый спирт, настоянный на лепестках роз - это я так для отмазки. Мы употребили напиток и выпросили еще один последний фунфырек, не сразу, но Наташка согласилась.
А еще минут через 20, все вместе пошли собирать на речку раков, было весело, хмельно и счастливо, над нами на синем безоблачном небе снова светило Солнце, вокруг стояли сосны, жужжжали шмели, пели птички, а еще выше делал очередную мертвую петлю учебный самолет.
Молодость - самое лучшее время, любое испытание, как увлекательное приключение, впереди только длинная счастливая жизнь.
Шёл 1988 год, кто бы знал, что вскоре начнется; одеколон, свиньи, и змеи - это еще цветочки.
P.S.Когда мы вернулись с рыбалки, на базе нас встретили тетя Надя, пастух Саня, и пять веселых старушек. А еще куча всяких деревенских деликатесов и пять литров чистейшего самогона (для здоровья и сугрева души и тела). Ох и пели мы всю ночь, кабаны точно разбежались аж до самого Смоленска.
Во время описываемых событий никто не пострадал, даже рыбки…