Начало: "Слово двух свидетелей" http://www.proza.ru/2014/07/10/946
Предыдущая часть: "РАЗДЕЛ ХХХІ. Вино ярости божьей" http://www.proza.ru/2014/08/25/1621
Короткевич В.С. (26 ноября 1930 — 25 июля 1984)
РАЗДЕЛ ХХХІІ. Мясо по-татарски, или подставь другую щеку
(Евангелие от Иуды)
(перевод с белорусского языка)
У другі раз я хацеў падцерці зад кошкай, але яна
падрапала мне абодва паўшар'і.
Рабле
Курган был вытоптан столетиями до каменной твердости, заросший пушистой полынью, войлочным собачником, покрытый синими звездами цикория и весь заставлен чертополохом, который топорщил свои стальные копья и высоко возносил малиновые шапки.
Очень крутой, несмотря на возраст, он высоко-высоко возвышался над этим ровным, почти не запятнанным деревьями, большим опольем среди лесов. Куда ни взглянешь — равнина. Только очень далеко, на самом горизонте, дымно синели бесконечные леса.
— Якши, — сказал Марлора. — Простор. Коням есть где пастись, глазу есть куда смотреть. Мы подумаем. Может, мы в следующий раз придем и останемся тут. Тогда мы заставим вас вырубить леса, эту дрянь, где некуда смотреть, где легко прятаться трусам.
Две группы кольцом сидели на кургане. Пестрая, смуглая группа татар и строгая группа местных людей: шлемы в руках, белые одежды, тусклый блеск кольчуг. В центре, один против другого, сидели Марлора и Братчик.
Христос смотрел на грузного хана, на ястребиные его глаза и думал, что вот на этом кургане сидят обычно соколы, а сегодня, согнав их, устроился старый стервятник, волей судьбы нареченный именем Бога.
— Не говори, — ответил он. — Ну, а если мы не послушаемся? Если нам дорог этот лес?
— Кх! Мы говорим и говорим, но у нас, видимо, ничего не будет. Придется идти с кровью и пеплом. Видит аллах, я не хотел этого. И я не знаю одного: зачем ты кланялся мне землей.
— Я не кланялся. Я послал тебе горсть земли.
— Ну-у...
— В каждой вещи, созданной аллахом, есть несколько смыслов, — сказал Братчик.
— Какой смысл в этой горсти, неверный?
— Несколько... Возможно, это предложение удовлетвориться этой горстью и, пока не поздно, уйти...
— У меня четыре тьмы могучих людей. У тебя? Далеко из-за твоей спины пришел человек и сказал, что у тебя еле наберется одна тьма, без мечей, почти без кольчуг... Тут, в трех часах дороги, у меня три тьмы; тьма блуждает по вашим городам, и ведет ее сын мой. Даже если за тебя Бог или ты сам, если люди говорят правду, ваших семь тысяч... Ха!.. Каждый из них будет биться против пяти, а Бог за того, у кого сила... Ну, какие еще смыслы в этой горсти?
— Ты можешь съесть ее, когда будешь клясться, что никогда больше не придешь сюда. Можешь засыпать ей свои глаза, чтобы не видеть, как убегают твои четыре тьмы. Это будет. Ты сам знаешь.
Христу обязательно надо было разозлить Марлору. Безобразно, до животной ярости разозлить. И не против кого-нибудь, а против себя. Иначе пропала работа, иначе опять пожары и смерть. Надо было довести эту тушу до безумия и слепой ярости — тогда есть маленький шанс, что дело выгорит.
И ему начинало удаваться это. Бурая, изрубленная мечами, кожа на лице Марлоры начинала напоминать перезрелый померанец.
— Бесстыжая наглость — щит трусости, — сказал хан. — Я свет прошел, и не противились мне. А что можете сделать вы, люди пугливой веры, зайцы с нераздвоенными копытами? Спрятаться в лес? Поставить мою пятку, пятку силы, на шею своей покорности? Я у вас сорок городов сжег. Ясак брал. Рабов брал. И только один раз видел врага в лицо.
Юрась с внешним издевательским спокойствием сказал:
— Ты говорил: «Бог за того, у кого сила». Я — за них. Ты говоришь: «Только раз видел врага в лицо». А я его видел в спину. Твоих воинов. Ты говоришь: «Пятеро ваших против одного нашего». А я недавно разгромил у монастыря твой отряд... Так вот я встал против двух твоих сотен и погнал их, как крыс.
Марлора привстал:
— То это был ты? Это был ты, лживый иноземный Бог?
— Видишь, — сказал Юрась. — Вот уже второй раз ты видишь нас в лицо. Остерегайся третьего раза. Бога нельзя испытывать трижды.
— Гразыш. Чудо ждешь, здешний Мухаммед? Ны жди. Чудо берут в руки сильные мужчины. Они никогда не слезают с лошади, у них плоские зады.
— Удобно, когда пинка давать будем.
Хан уже почти трясся. И вдруг увидел спокойный, проницательный взгляд Христа. Тот словно изучал надоедливое, но интересное животное. И хан сдержал себя:
— Тебе ждать ли чудо, острозадый? Боги ваши заплыли золотом, как бараны жиром. Ты — Бог?
— Вроде того. Временно.
— Интересно мне будет посмотреть, какая у Бога кровь.
Христос достал нож и резанул им себя по руке. На запястье.
— Вот, — спокойно сказал он.
— Тц-тц-тц, — сказал хан. — Как у всех.
— Как у всех. И хорошая, и злая, когда обидят. Потому бери ты свои сорок тысяч гробниц для падали да и беги. Потому что я свою кровь могу показать, но не тебе проливать ее.
Марлора воздел глаза. Он гневался больше и больше.
— Вы — трусы, вы — людишки. Мы гнали вас. Не поможет тебе твое чудо, гнойный червяк, сын собаки. Скоро ты будешь вопить на колу, как уже раз вопил в Иерусалиме, и ни люди, ни Бог твой за тебя не заступятся! Увидишь ты еще позор и пепел земли своей. — В глотке хана клекотало, мутной пленкой застились глаза. — Вы не умеете защищаться. Ханы и мулы ваши — трясутся, как медузы.
— Зато люд твердый, как земля вот тут, — и Христос постучал пяткой по заскорузлой курганной земле.
— Люди... Люди ваш тянут каждый в свою сторону. Нет и не будет у вас такого, как у нас. — Он привстал на колени и водил мутными глазами вокруг. — Вот смотри! — И он хлопнул в ладони. — Джанибек.
Сильный, не старый еще джура (1) сделал шаг вперед. Не склонился, не кувыркнулся в ноги, словно понимал, что его ждет, и знал, что перед этим все равны и даже он, джура, идущий на это, становится рядом с ханом.
— Да, наимудрейший, — спокойно, словно в иной мир, смотрели ласточкины крылья глаз.
— Покажи свою преданность ханству и мне.
— Да, лицом подобный луне.
Против воли холодея, стояли на склоне воины Христа и он сам. Джанибек спокойно отдал соседу тул, щит, раскрутил аркан и сбросил кушак, стянул кольчугу. После косолапо пошел с кургана. Марлора смотрел на него с гордостью, и ветер шевелил вуаль вокруг его мисюрки.
Джура сошел в полной тишине. Снял кривую саблю — ялмань, воткнул ее концом в землю. Сильно воткнул. И потом — никто и слова сказать не успел — бросился на нее животом, надавил, с силой проехал от расширения на конце лезвия чуть ли не до самого эфеса.
Лезвие все глубже входило в тело, и он опускался. Христос стоял белый, как бумага.
— Видишь ты, желтоухий?! — триумфовал хан.
Джанибек вдруг закричал, грызя землю:
— Не позабудь меня в раю Аллаха, всеслышащий! Не обдели меня, когда приведешь туда избранный твой народ!
Глаза у хана сияли. Он подождал еще немного и сказал соседу Джанибека:
— Достаточно. Он уже найдет открытыми ворота эдема. Опусти ради друга саблю милости.
Тот медленно пошел по склону. Потом снизу долетел хлёсткий удар.
— Ну, — обычным голосом сказал хан.
Христос уже справился.
— Что ж, одним врагом меньше.
— Вот чем мы побеждаем, — ощерился хан. — Есть такое в вас? Может быть?
— Упаси Бог нас даже от побед, когда они стоят на таком. Когда у нас будут такие победы — это конец. Они у нас будут другие или никакие... А за это твой стан я сделаю владением ежиков и болот.
Спокойный гнев кипел в его глазах. Глазки Марлоры улыбались, лицо словно замаслилось.
— Тц-тц-тц. Нехорошо говоришь. А как же «врагов любить»? А закон твой что говорит? — Хан оборотился одной щекою: — Кто ударит тебя в правую щеку твою... — и Марлора, якобы получив один удар, повернул голову.
— Подставь ему и вторую, — спокойно сказал Христос.
И вдруг — никто не успел заметить — он нанес хану сокрушающий удар в зубы. Лязгнули челюсти. Марлора покатился с кургана.
Крымчаки схватились за сабли. Но вокруг Юрася уже трепетали, наложенные на натянутые оленьи жилы, перистые стрелы.
— Так-то ты и будешь лежать, кверху воронкой, — сказал Христос.
Хан поднялся. Лицо его был в земле, и нельзя было не ужаснуться, глядя в его глаза. Джуры повесили головы, знали, что это, возможно, последний их день, ведь свидетели позора не должны пережить позор.
— Эй, хан! — сказал Христос. — Ты помни, нельзя играть с мягкой рысьей лапой. Не пугайся. Не тронем. Бери орду. Иди просто на север. Я тебя жду. Я немного и один буду. Успеешь шкуру спустить — твое счастье.
Люди начали спускаться с кургана к лошадям. Пятились.
(1) Стражник, воин для поручений.
Продолжение "РАЗДЕЛ ХХХІІІ. Меч и жало" http://www.proza.ru/2014/08/27/983