Завтра уезжает Лилька. Надолго. На год, может. В далёкий другой город, ставший ей домом. Внучка-дочка-подруга. Больно как. И две недели счастья. И мира, где всё с полуслова-полувзгляда-полужеста. Где мы вместе. Невероятное близнецовое состояние душ. Господи, благодарю тебя( если ты есть) за то, что в моей жизни живёт чудо.
Осень. Как ни примеряй. Отцветают травы. Небо в ритме «через день» меняет погоду. И то. До сумеречных дней, ох, как близко, а солнышка насмотреться хочется. Такой в этом году странный сценарий. Лета ждали, ждали… Оно же заглянуло к нам в августе. Проверить, как мы тут, живы, что ли? Вздохнуло грустно… Осень…Безъягодная и безгрибная. Что попало.
И как-то не накопилось ни сил, ни радости. Старость, что ли, тихой сапой… Хотя, спина временами, подозрительно чешется. Значит есть там ещё что-то перистое. И даже растёт, может.
А мир прореживается, как грядка с морковкой. Реже гости, реже в гости, реже прогулки и вкусненькое. Реже смеёшься…а плачешь чаще. И всё это во все времена советуется принимать с благодарностью и тихой радостью. Тьфу ты. Сейчас, ага.
Вдруг открыла для себя Дину Рубину. А ведь современных авторов не жалую. Удивительно лёгкая. И прекрасная рассказчица. Путешественница. И я с ней «с боку припёку» «путешествую».
У одиночества…чёрт возьми…как у обрыва. Религия утверждает: каждому воздаётся по делам его. Похоже. Я непроходимая сволочь.
Творить невозможно когда есть время, когда надо, а хочется, когда хочется. Я же всё откладываю на зиму. А что в той зиме – мёд, что ли?
Видать, это такая инфекция: сначала сын Женька писал песни и музыку. Пел и играл, потом я, только вместо музыки – рисование. За мной Лилька, потом сестра Таня, потом дочь Даша. И что в генах не скажешь. Предыдущие поколения не в чём таком замечены не были. Значит микроб.
Намоклась и нагулялясь под дождём. Чтоб до следующего лета…И даже станцевала босой в большущей луже. И это такое ощущение праздника!
Как в свинарнике. Даже писать жутко. Мы (от)кормим восточных украинцев, чтобы их(за)( у) били западные. Фабрика смерти. Страшнее, чем Освенцим.