На этот роман эскизно набросан план. Начало мне показалось многообещающим, и я решил опубликовать первую главу. В 2014-2015-х годах буду ТУПО отдыхать. Дальше будет видно.
...БЛИНННН! Отдыхал я не до 2015-го, а даже и в 2017 году отдыхал. Сейчас занят циклом "САССИ". Так что пока и непонятно - успею ли всё охватить... а люди интересуются. Чёрт, чёрт и чёрт: я всё-таки порядочный свин!
--------------
Роман в 2-х частях "Параллели". Часть 2. РАЗВЕДЧИКИ ПЕРУ.
Глава 1: Андахуайлас
Трасса: Лима – Орой – Уанкайо – Аякучо – Тарамба – Талавера – Андахуайлас – Абанкай – Куско. Начало неприятностей.
– Collons ! – ругнулся я, когда почувствовал негожее. Это каталонское слово я выучил самым первым, когда ещё, будучи дома, кавалерийским методом генерала Шкуро брал высоты испанского языка. Хотя это слишком велеречиво сказано. Я хотел выучить, извиняюсь за тонкости, только разговорный слоган – так оно для пользы дела, и будь оно неладно, будет вернее. Я не собирался разговаривать на испанском: для этого есть переводчики. На больший подвиг у меня не хватало ни времени, ни сил, ни усидчивости. Одно пустое мечтательное желание... чтобы когда-нибудь, где-нибудь, например, в Харатсе покрасоваться крутизной новой лингвы перед знакомыми девочками. Подружки, гарем и просто так. Перед Аней, Алинкой, Ксюхой, Верой, Дашей...
Дашу зря приплёл: у неё уже второй ребёнок... и вряд ли она приедет когда-нибудь в Центр, чтобы послушать за рюмочкой как раньше мои испанские бредни с ошибками в каждом слове и предложении. Фиг мне! И вам, девочки! Не дождётесь!
Во! Придумал лучше. Поскольку я в Южной Америке, то так:
– Виг Вам! Мне и вам.
***
Тварь действительно была не простой насекомой штучкой. Она цапнула меня вполне хитроумным и безопасным для неё способом. Если у неё есть хоть какой-нибудь ум, а не инстинкт – она видно думала, что я сплю и ни хрена, ни редьки не чувствую. А для меня укусичек этот, как оказалось после, был вовсе не понарошечным. Если бы я крепко, до невменяемости, спал до утра, как это обычно бывает, то дело, вероятно, могло кончиться гораздо хуже. Но я не спал, а дремал, ворочаясь и мучаясь от столь непривычного сервиса.
Про сервис отдельно. Это было в приличном по величине регионе Апуримак, провинция и городок Андахуайлас, неподалёку от фермы Тарамба (ни рыба, ни мясо: лошадки), близ местечка Тарамбуайя (одно название, а не деревня, тем более не ресторан). Под Тарамбуайей мы сделали вынужденный привал. Почему вынужденный – возможно расскажу позже, а сейчас я занят своей бедой.
Самого укуса я почти не почувствовал: это выглядело как щадяще слабенький, детский и тут же обезболивающий укол. Пригородная сибирская мошечка кусает сильнее.
Я механически смахнул причину: благо ноги мои старческие и худые торчали как шесты для чучел на уровне головы.
На всякий случай я включил фонарик – чтобы не будить коллег – полных и бесшабашных клоунов: кто ещё сюда поедет – в эту даль, причём на автобусе, при этом на раздолбанном, при этом по горам, притом не маленьким. Не приведи никому, господи, испытывать на себе такую дурь, близкую к массовому умопомешательству.
Я принялся исследовать место преступления, так подленько совершённого насекомым.
– Ерунда: ни намёка на опухоль или чего-нибудь вроде этого, – болталось в моём мозгу: я не хотел себе зла. – Точка от укуса едва видна.
И я самонадеянно вновь примял гамак, даже не помазав себя какой-нибудь послекомариной антинасекомой дрянью, собираясь довздремнуть. И, коли уж не выходит иного, вызывал умственные приятности.
– Сюда бы что-нибудь плотненького, а лучше молоденького, – выдумывал я, – например дамочку типа Урсулы, – её весь мир знает, и ей тут самое место. – До Колумбий-Бразилий разных и даже до Мексик рукой подать, поэтому именно этот яркий женский контингент чаще всего посещал мою развратную голову, управляемую головушкой другой, неразумной и масенькой, расположенной метром ниже ума.
– А ещё лучше саму Ремедиос Прекрасную. Покоротать вместе время, заодно проверить это дурацкое лежбище, подвешенное к столбам, что по ихнему есть лаз на небо и ложе потомков богов... Не шибко-то удобное ложе у богов... Тогда проверить на прочность оного...
При любовной раскачке. Вот это уже другое дело. Примитивное, однако, стоящее. Успокаивает нервы, уменьшает стресс. Сибиряки деревенские в любви, если и отстают от горячих индейцев-аборигенов, то от испанских колонизаторов вряд ли. Яйца у всех от безсексия болят одинаково.
Говорю не понаслышке, так как спрашивал у одного турка в Стамбуле, у одного чеха-шпиона в Люцерне, и у одного чернокожего официанта в Дельфте.
До подъёма оставалось ещё часа полтора. Я бодрствовал и периодически пощупывал место укуса.
Краткая история болезни такова:
Через две минуты вокруг центральной точки укуса слегка вздулся участок кожи.
Через десять участок приобрёл покраснение... фонарик следил зорко.
Через двадцать участочек расширился до плантации.
Через полчаса плантация стала охватом в Апуримак (я по-прежнему в теме).
То есть от щиколотки и почти до колена, образовав будто последыша от траханья икр с зимними гетрами через дырочку в резинке. При этом гетры на три размера меньше требований эргономики.
Ступню я смотреть не стал: и так понятно, что там то же самое.
Где я нажимал – образовывались впадины.
Жидкость под ней тут же перемещалась в сторону, увеличивая бугристость рядом.
Бугристость была зубчатой.
Этот эффект напомнил мне перебрасывание хребтов при резкой подвижке земной коры (я весьма начитан в этой области) и вспомнил мою мать-страдалицу, пачамаму – снова в теме – по которой я ходил благодаря ей.
Страдалицей она, как водится, – была за всё то хорошее, что было в её жизни. Плохого она не делала, будучи почти идеальной матерью.
В год своей кончины она мучилась водянкой и, сдвигая боль с одного места на другое... а ещё она колола себя иголкой, шлёпала и щипала... Мама, я сейчас плачу... ты, вправду, поступала точно так же, как я сейчас. Извини...
Будто яблоко от яблони... Простите, простите меня, мама, и родственники.
Я решил отомстить насекомому гнусу за его зло и, который уж раз за ночь, теперь уже возбуждённый предстоящим, поднял своё послушное тело с лежбища.
Пошарился. И без особого труда нашёл ползучую и кусачую тварь миллиметров шесть-семь в диаметре, доставившую мне неприятность.
А тяжёлая дрянь! Вовсе не по размеру тяжёлая, в пару серебряных копеек выпуска царевны Софьи Московского денежного двора. Я в детстве переболел болезнью нумизматики и кое-что в этой области мне знакомо.
Ленивица – вот же дранная сволочь, сучий железный микроб, Cimex lectularius – не пожаловала меня ни уважением, ни удостоила почёта упорядоченным бегством с поля боя. Она или он – кто его знает – даже не пряталась в складках тряпья, как делают домашние разновидности этого рода-урода жизни. Оно сидело сверху и чесало себя членистыми лапками. Так ловко, будто бы ласкало себя ручками. Оно явно поглядывало на меня и посмеивалось по-своему, по насекомьему.
Я сбросил его-её на пол, не удосужившись толком разглядеть и понять: недостойна того. Похожа... Да, несомненно: тварь похожа на нашего родного клопа, только редкого фиолетового цвета с отливом в проблесках будто красной меди. Цвет мне не понравился сильно, и я медленно – пусть помучается – и не без труда раздавил его или её, шевелящуюся, каблуком. Предварительно я подложил дощечку (хе! помост для казни!), бросив на неё существо.
Существо упало ножками кверху и скачками на спинке пыталось перевернуться. Безуспешно. Оно не успело, тупое создание. Зря трепыхалось.
Организованное человечество и в этот раз победило.
Надо сказать, что я лежал, не снимая для пущей безопасности красивых и новых моих, купленных на бегу в аэропорту Лимы рыжих, кожаных – говорили, что кожа от местных свиней – башмаков.
Башмаки – среднее между мягкими мокасинами и, простите за каламбур, – испанским сапогом на цокающем каблуке, со сдвигающейся шпорой, и с чисто инкскими будто золотыми застёжками.
Они сразу приглянулись мне.
Как только я зашёл в бутик, ботиночки эти – смесь эпох и цивилизаций – протянули невидимые свои ручонки: возьми нас, папочка, к себе! Мы будем тебе лучшими в мире подкидышами.
Без них я бы уже жить не мог. Они бы мне снились по ночам. Как же! Оставил таких прекрасных индейских близняшек в дешёвом бутике!
Гнусная тварь хрустнула, поделом ей. Даже скорее не хрустнула, а как бы «мини взорвалась» с неприятным, причём, не с обычным кератиновым треском, с каким, например, давят наших равнинных жуков, а с каким-то явным металлическим призвуком. Будто освободилась и бряцнула пружина в закрытом стальном корпусе.
Моя кошка, мой домашний ежесуточный кошмар, который остался на родине под присмотром... Пусть теперь сестре будет чуть-чуть худо, хотя она – кошатница, и ей это не в новинку... Словом, моя кошка вряд ли будет ей в напряг... Разве что напряг будет мне, когда моя кошка вдруг разродится благородным полубританским потомством, которое... и так далее. Ну, не могу я топить живых созданий...
К чему это я? …Словом, по весне мой кошмар издаёт смешанные человечье-кошачьи звуки, в которых порой угадываются не только недовольные интонации, что бывало чаще всего, а подобия злых выражений, или коротких междометий. Например: «чегор-р-р уж так ты р-р-р», или «брр, у-у-у, меррзко». Так и тут, при раздавлении насекомого, и ещё до щелчка мне почудилось нечто вроде тройного «у-у-ой».
Оно ещё и разговорчивое!
Спи вечным сном, неприбранная Насекомым Господом своим в цивильную могилку.
Я, морщась, вытер каблук о земляной пол. Стряхнул с дощечки. И носком ботинка невиданной красы присыпал тот металлолом, что от твари остался.
Я вышел на улицу. Вернее во двор странного нашего пристанища вроде бандитского хуторка на отшибе. Среди камней и минимума растительности расположено это злоимучее, темнее самой темени место.
Звёзды мерцают таинственно, не обещая ничего хорошего на фоне чистейшего неба. И окрашены едва розовыми полосками грани гребневидных верхушек.
Горы, кругом горы. Лысые и всякие. Пора проснуться на востоке Солнцу.
– Где восток? Вон там, где розовеет бедро лежащей на боку нимфы. Откуда ему ещё появляться? – глупо и торжественно соображал я, будто родился только что, со сразу прорезавшимися глазами, ещё необтёртый от утробного вещества, обмотанный пуповиной, но вышел из темноты с полным средним образованием, и, уже как художник разбирался в цветовых гаммах.
– Бывает раз в сто лет, что несколько сразу Солнц с человеческими лицами приходит с моря, – безбожно врал наш проводник ещё в Лиме, явно сознательно пугая и специально интригуя нас. Будто от этого зависел его заработок.
– Вот так тебе и Перу, – снова подумал я, глядя сквозь вход на скудность места. – Настоящая дыра цивилизации.
Я считал, что Перу будет сплошными райскими тропиками. А наша часть Перу, где мы заночевали, состояла из камней, из серого и красного какого-то песка, видимо с окислами железа (лучше б из золота: нам обещали «золотоносные приключения», где-то рядом расположено затопленное Эльдорадо).
Кусок пешеходной трассы – это дрянная подъездная дорога, скорее даже тропа, перекопанная копытцами парнокопытных животных.
По ней пришлось ползти почти полкилометра вверх...
Впрочем, и остальные дороги были чуть лучше.
Самое жилище долго выбирать не пришлось. Оно было на отшибе, словно воровское гнездо. Никаких опознавательных знаков. Да и какой вор будет именовать своё местонахождение?
В нём не было хозяина.
– Он на охоте, – так нам сказали. – Собирает листы кесотуилы.
– На охоте... собирательство?
– Извините, у нас это так называется.
– Что за дрянь эта, как вы сказали... кесото... что?
– Из них... из неё делают священный напиток... Применяемый на похоронах для...
– Для чего?
Там молчали.
Я понял: «Надо так. Церемония».
Фигня какая-то...
Словом, жильё состояло из трёх-четырёх-пяти страшных, удручающе одинаковых тощих вигвамов. Они не удостоили себя точным счётом. Стояли по кругу. В центре кострище. Вокруг кострища камни.
– Стулья для похоронной публики – решил я, – а на костре жгут покойников ритуальные убийцы.
Как же я был близок от правды!
В вигвамах миллион конструкционных дырок... И было одно главное так называемое «главное бунгало». То есть это было жилище хозяина этого странного, запущенного места. Безумный ваятель соорудил его из камней, глины и коротышей брёвен. Оно всего с двумя дырками: входное отверстие первого этажа, и оконце на втором. Но, зато с огромными дырками. И без всяких дверей и рам со стеклом: ни в «бунгало», ни в вигвамах. Естественно, что защёлки вешать не на что. Так называемая антимоскитная сетка и та в вековых прорехах. Защищает она только от летучих мышей и бродячих рыб, если таковые бывают, а тут бывает всё, а вовсе не от насекомого и прочего живого мира.
– Заходите, зверушки-змеюшки, и будьте как дома. Эй, инкская культура, чего так вот ты опустилась, треклятая, наивная женщина? Пожалей своих детей.
А чего? Всё и так понятно: сволочные испанцы растащили древнюю инкскую культуру по кускам (Ха, опять этот Куско, сколько тут синонимов! Рай для юмориста, а не страна!), и попортили мозги людям. Христос будто был рядом, повелел понастроить церковных домов, но сам будто и не желал ночевать в этом забытым Богом-отцом, далеко не кабинетном месте. Миссионеры – батюшки, расположенные далеко от начальства, редкие инспекции, то, сё, выдумывали себе манеру поведения сами; причём кто во что горазд.
Местные аборигены – континентальные и береговые – давным-давно до прихода колонизаторов, в глухой то бишь древности сами понапридумывали Богов, разбавив их детишками – священными камнями Ики. Тутошних Богов и камней Ики – их миллионы: по два на каждого аборигена. Лица их (богов) похлеще самых страшных азиатских.
Сила государств зиждилась явно не на любви друг к другу, а на предсказывающих судьбу камнях и боязни смерти.
Вот же Ъ! Индейский Спас на крови!
***
Нас раскидали кого куда. Мне не повезло и я ночевал в компании четверых взрослых идиотов и одной хитрой разведёнки, явно не претендующей на лидерство, разве что втихаря. Но взамен – болтливей некуда. Звать её Зоей Аркадьевной. Она русская англичанка. В какой последовательности – пока не знаю, но, как-нибудь, при случае, обязательно спрошу.
Я, опоздав на все предварительные встречи, до конца ещё не разобрался в половой и прочей субординации. Соответственно, ни с кем не вожу серьёзной дружбы. И по праву отщепенца попал в самый угрёбищный шалаш из всех возможных вариантов.
Четыре кола посередине.
Я по раскладу судьбы (угадал орла на монете) болтаюсь между них в «царственном» – так мне сказали, – месте, растянутом верёвками, и будто бы являющимися женскими руками наложниц.
Какие же тут живут выдумщики!
Антимоскитный дымок, разожжённый по приказу Аркадьевны её приближёнными – пока ещё не рабами, но уже близко, идёт от каменной кучки к венцу шалаша.
– Не помру, – подумал я, раскурив трубчонку.
– Эй, может на улице будешь курить! – тут же прикрикнул кто-то мужским голосом, но отчего-то из Зойкиного угла. – Курит какую-то дрянь.
– Пусть курит, тебе жалко, что ли, – была ответная реплика, тут же залепленная смачным поцелуем или хлюпаньем чего-то. – Ой, не так шибко.
– Где вы тут улицу видели? – буркнул я, хотя давно уже был на улице.
Отошёл подальше от входа и от некурящих, трахающихся сволочей внутри.
Тишина, затихли цикадки, ойкнул кто-то по-птичьи в долине. Явно из тех, кто предваряет людское пробуждение. Бывший горным, а теперь домашний петушок. Или наоборот: «петушок, бежавший от человеческого насилия на девственное лоно природы».
Деревня вон за той рощей, на повороте долины. А здесь неухоженная полянка. Это и есть улица.
Улица с крышей – это уже дом. Или бунгало, слитое с природой. Или шалаш – естественное дитя леса.
Каменный и лесной, буреломный какой-то век!
Что-то среднее между пещерной и земляной жизнью, когда только что научились строить: выкапывали жилую яму и накрывали её (как медведи берлогу, ха-ха-ха) вырванными с корнями деревьями.
Есть ли тут южно-американские медведи, ау?
Курение хорошего и, главное, вовремя крепкого, табачка утешало меня всегда.
– Тут рано или поздно станет весело, – утешал я себя. – Радостнее, чем об этом думалось в дороге. Да чтоб вас всех тоже покусало, да только чтоб крепче меня!
Я, чувствую, был в группе самым вкусным. За что такая радость? За лишнюю мою любознательность и торопкость что ли?
***
Я был загодя обколот на родине со всех сторон и от всех теоретически возможных в этой стране неприятностей.
Была даже прививка от холеры; а от недостатка ума прививок нету.
…И тут же: а всё-таки, может быть, зря я не поставил местную прививку.
От чего прививка – я тогда не знал: прививка, да и всё тут.
Не решился ещё оттого, что она не внушала мне доверия.
И при том была не обязательной, по крайней мере так нам сказали, а рассчитанной на сознательность туриста.
А дальше вся ответственность будто бы ложилась на нас.
Хороший способ уйти от страховой помощи.
Но, нас не обмануть.
– У нас есть бумажки, – говорили мы.
– В Перу это не работает, – сказали нам в ответ. – Бумажки ваши хороши для Америки. А тут вам не Америка, а Перу.
– Да что же это за особенная такая Перу, – посмеивались наши беззаботные авантю-туристы, и я в том числе.
Прививки делали в аэропорту прибытия. Как говорится, не отходя от кассы.
Аэропорт с жулькин хвостик.
Джуля, ау, неплохо я тебя снова уделал? Образ Джули у меня в мозгу прижился, похоже, на весь остаток живота свово... Такая уж Жуля оказалась яркая.
Прививку делал индеец со странным изображением, больше всего похожим на шестипалый белый крест (что за красочка? что за крестик?), вытатуированный прямо на лбу.
Я удивился: неплохой прикол. Весёлые тут живут люди.
Этот смешной человек поехал с нами. Он был проводником в нашей самой дальней точке пребывания.
И звали его... щас, щас...
Ей богу, не помню. Вертится на языке...
Назовём его в таком случае Гарсилосом .
Силос и Гаврила. Как он похож на своё новое имя! Скажите мне спасибо.
А Гарсилос благодаря мне именно с таким именем да пребудет теперь в читательских веках.
Его конец – погибель, его бог – чрево, слава его в сраме, он мыслит о земном и грязном.
Нас интересовал... Вернее так: нас приспособили осмотреть по максимуму небольшой и малоизвестный инкский комплекс, практически не посещаемый туристами: туда тяжело добираться, осликов мало.
У них слабые, прелестненькие, добренькие, ласковенькие ламочки вместо угрюмых вьючных животных; груз они носят с улыбкой на мордочках.
Они ещё сторонятся на узкой тропинке: проходите, люди дорогие, а мы уж как-нибудь... то, сё, ага, и слонов тут вообще не знают и знать не... да ладно.
Комплекс не так далёк от известных построек на Мачу Пикчу – горе, обглоданной уже и уфотанной насквозь.
Бим сильно обиделся, когда я сказал ему, что на днях вылетаю туда, о чём мы мечтали вместе.
Я стал предателем в его глазах.
– Я тебя навещу, – сказал он, зловеще прощаясь.
– И заберу, – подмигивая.
– Только сообщи заранее, в каком ты будешь морге ждать.
– А тебе какой лучше гроб: свинцовый и герметичный, или железный с позолотой и на защёлках?
– Тебя кремировать, или в земельку покласть по русскому обычаю?
Я в ответ глупо смеялся и рассуждал: где же в Сибири ближайший крематорий, или, может быть, сжечь в Америке, а домой пусть везут щепотку праха, какой вариант дешевле?
Биму годятся оба варианта: он, мол, с шапчонкой по кругу походит, и, то, что нужно, соберёт.
Пусть, мол, я не беспокоюсь насчёт этого совсем простецкого дерьма.
Проводник и он же медбрат бесплатных прививок «от государства и туристического холдинга» сразу предупредил, что в этой грёбаной стране живут не вполне обычные кусающиеся твари. А есть похожие, но только гораздо мощнее.
Я слышал о них мельком.
Но это в Наске.
Наска ближе к морю, а мы рванули по верхам.
Наска в полтыщи километров отсюда.
Мне было плевать: я русский, я путешественник не только по городам, я бывал и не в таких запущенных местах.
Цивилизованные дороги, тропики и разные запущенные джунгли мне знакомы тоже.
Я зашёл в своё жилище, которое, повторяю, в нашем хлёстком на язычок народце запросто прозвалось бы шалашом Ильича, и упал в гамак.
В нём куча полезного тряпья.
Оно закрывает бреши сетки и смягчает крутизну каралек моего тела.
Мне удалось в нём только полежать, а выспаться – достаточно условно.
А тут ещё эти мерзкие твари...
***
Вторая тварь гораздо мельче первой ужалила в правую часть лба, где черепная выпуклость переходит в височное углубление.
Это случилось под самое утро, когда наши гиды уже вошкались со шмотками и принимали утрешние бодрящие напитки с выжимкой то ли из маиса, то ли из поганок, поглядывая на время и на спящих.
Солнце било нас сбоку и нещадно.
Всем плевать.
Ну и горазды дрыхнуть эти русские!
Под пронзительный то ли звук, то ли крик отчаяния с улицы «Профессоры (мать вашу), подъём!» я раздавил этого очередного незваного пришельца природы.
Приоткрыв один глаз, – налетели сволочи, не взирая на денатураты и дым, сладкий я что ли? – я на ощупь почувствовал какое насекомое крошечное, и не совсем мягкое, и не совсем твёрдое.
Давимое мною, оно напоминало ускользающий из под пальца ртутный шарик.
В детстве я ставил с ртутью опыты.
Я глянул на него мельком, сгребя щепоткой.
Блестит как ртуть.
Для него я великан.
И чего вот карабкается на Голгофу!
– Молодая тварь, неискушённая. Хочет крови попить, вот и лезет по зову голодных предков. Не успела даже толком хлебнуть... кровушки моей...
От такой последствий вообще не будет.
Наша группа позавтракала, чем Ъох дал.
– Кусали ли кого-нибудь ещё ползучие твари? – спрашивал я торжественно, моя руки в ручье, чувствуя себя героем и страдальцем, зарабатывая личной ерундой бонусы перед публикой.
– Нет! И отвали со своими пустячками, ведёшь себя как девочка, – отвечали мне попутчики: они мне не друзья.
Русские и не друзья? В наше-то мирное время, когда кончился разврат социализма, когда только любить, любить и честно зарабатывать?
Ну, сволочи, сволочи! Я в уме пожелал им отведать такого же жучка и его укуса.
Подъехало наше поставленное как положено – с головы на ноги авто...
Об этом позже. Это дело уже прошедшее и свершившееся абгемахт, поэтому подождёт.
***
Я взял с собой в очередной этап дороги недоеденную и высохшую маисовую лепёшку: мало ли что.
Хотя «холодильное» отделение автобуса было впрок и всяко битком набито провиантом. В том числе и вкусным не по походному.
Температура в холодильнике плюс пять днём, что в прожжённых солнцем низинах считается почти-что Антарктидой, а высоко в горах – батареей.
Минус в таком будто защищённом пенопластом и будто герметичном холодильнике ручной работы довольно быстро превращается в плюс.
Так что общественная алкогольная и прочая провизия, которой природа её полагает нахождение в морозилке, плавала, кувыркалась и плескалась в этом псевдо-льду наподобие шмоток с потонувшего в океане корабля.
Тела специалистов (два археолога, архитектор древностей, биолог, ботаник, журналист научного сборника типа «Хочу всё знать, причём желательно задарма», переводчик с испанского нумер два, зачем вот он? Говорит, что журналист)... и прочие дебилы – совсем лишние лица полного андеграунда – забили автобус.
Не забудем посчитать шофёра и его дочечьку Эсмеральду что ли... типа Бирюсинской..., однако местной... словом она якобы сменщица, но за рулём я её ни разу не видел. И знает ли она, что такое руль вообще?
Я не верил никому, считая всех кроме себя уродами, бандитами, сопляками и соплячками, наездниками, приживальщицами, сосками, фальшивыми профессорами кислых хохляндских щей...
Ладно, приплюсую к нормальным людям Фабину сеструху.
Она француженка по месту проживания.
Корни русские.
То есть частично она женщина наша. Звать её Люси.
Она, в общем-то, на вид вполне нормальна.
И по скромности поведения тянет на полную четвёрку: то есть не ноет, переносит тягости как и полагается в «Последнем герое», а также как опытной туристке с крепким сколиозом.
В салоне было ровно столько народу, на сколько хватало мест: не больше и не меньше.
Удачная случайность. На точный подбор не тянет.
То есть двадцать пять человек наших и четыре сопровождающих. Из них только десять из перечисленных лиц – по-настоящему и по среднефальшивому специалисты.
Десятый – вовсе не настоящий, а это я, просто сильно интересующийся и без всяких научных погон.
И попал в поездку как всегда самым последним. Поскольку сомневающимся во всём, я уже сказал, кроме, разумеется, бешеного желания поездки.
Прочие – вообще пристебаи: бухгалтера, жёны, любовницы, студент Дима Два – Быстроногий Олень – вроде бы тоже архитектор, или дизайнер, или обычный родительский отпрыск, не учащий в учебном заведении ничего, кроме названий пивных этикеток.
Короче, я его тоже условно отнёс к специалистам, но к начинающим.
Он под присмотром шефа Коленьки.
Он его приёмный отец.
А Зинка любит Диму Два, и, кажется, не по нарошечному.
Я подглядел один их далеко не родительский поцелуй.
Ждите взрыва! Дима-Олень любит таскать с собой ножи. В Лиме купил сразу два ножика. И тут же принялся точить.
Один нож величиной и формой был ближе к тесаку. Ну, сволочь же!
Ещё один Димон. Номер 1. Он под номером «один», потому, что понравился мне больше Димы-Оленя, который номер два.
Этот парень совершенно самостоятелен.
Тоже любитель ножей и, как сам сознался, глядя на Диму Два, ставя того на место.
Он обожает творить взрывы.
Он – презумпционер виновности.
Номер 1 и номер 2 ненавидят друг друга лютым внутренним способом, они с удовольствием прибили бы друг друга, но в открытую на ножах не сражаются.
Все в одной лодке и еды навалом.
И делить вроде бы нечего. Разве что баб.
Были ещё дети (вот зачем за границу, тем более в такую, как эта, брать с собой детей?) и ближайшие родственнички олигархов.
Да, вот! Важно это или нет, не знаю, но для протокола скажу: пара известных олигархов и один губернатор финансировали нашу поездку.
Отсюда и набор попутчиков.
Ни один олигарх не разбавил вживую нашу компанию. Хотя один... этот Толстый... он ещё и Миша... он ещё и добрый... потому как с баблом... он с натягом походил на такого.
Нет, не так: только при очень большом натяге... Толстыми настоящие олигархи не бывают: они стараются следить за своим здоровьем.
Я ехал как всегда на свои кровные и последние: не вышел ни по возрасту, ни по близости к олигархам. И в уме считал остатки бабла. Прилюдно как-то нехорошо: примут за нищего.
И мы помчали, если так можно выразиться, в автобусе с комфортом, слушая забавную болтовню гида об империи инков, об их богах и вождях, о самокровопийстве, и о псевдоласковости конкистодоров...
Богатая тут история, ничего не скажешь против... Капаккуна инков состоит из тринадцати важных кренделей.
Ах, да! Тут стоп, насчёт комфорта! Какой уж там особый комфорт: в салоне двигался туда-сюда трансформатор в качестве пригруза. Килограмм на триста.
С пригрузом я шучу. Его перевозили просто с оказией в деревню Лиманамбу, что между Абанкаем и Куско, то бишь на родину нашего шофёра.
По дороге наш шофёр останавливался по международным правилам. То есть: девочкам налево, мальчикам направо.
И все бежали по правилам. Кто под кактус, кто за него, кто просто перекуривал, разминая ходулины: в автобусе якобы курить нельзя... а сам водитель наяривал как паровоз... какое-то говно... он ведь в автобусе генерал...
Какое! Он – бог.
И не как бог, а как добрый миссионер, сбагривал местным и напрочь стеснительным жителям, будто нищим съестные упаковки и одежонку, и будто бы задарма.
А на самом деле, я это заметил, не совсем на халяву, а в обмен на какие-то коробчонки с неизвестным никому кроме них содержимым.
Коробчонки шоферюга тут же сдавал доче, а доча прятала их в свой походный саквояжик и тут же запирала на ключ.
Принцесса, блЪ! Принцесса с горшка, а вовсе не на горошине. А уже, блЪ, плюшница!
И вот ещё, если уж настала пора знакомиться: звать шофёра как будто Иванушкой Интернейшнлом. Так и будем к нему обращаться.
Народ наш хохотал, когда я, шутя, окрестил его так.
Ему всё это пофигу: он нас знать не знает, и знать не хочет: бабло давайте, аванс вперёд, и этого ему достаточно.
Извиняюсь за этот надсменский тон, но, видит их и наш бог, на слух, по крайней мере, имя его звучит очень близко к по-правдашнему. Остальное умолчим.
И второй равный по удобствам фактор: в салоне были окошечки самолётного вида – я думаю, для экономии стекла, а вовсе не для защиты от солнца – по три малюсеньких таких дырочки с каждой стороны.
Я так думаю, что скорее для вентиляции, нежели для наблюдения за красотами кучерявых Анд.
Анды это общее, как бы совокупное название целой гряды гор.
Настоящие и крутые западные и центральные Кордильеры – запчасти Анд – мы уже пересекли, а до следующих Восточных, что уже соприкасаются с низменными пампами Амазонки, ещё было далёковастенько. По их, конечно, меркам далеко. А по нашему, дак тьфу.
Ни один горно-приокеанский перуанец из низшего сословия, думаю, не бывал на пампах Амазонки. Что уж говорить о них на наших сибирских просторах. Что им там делать.
А мы в их страну ездим.
Следовательно, уважаем их, их страну и их бешеную историю.
А они нас нет.
И наших кровавых историй не слыхивали.
Ибо с ответными визитами не ездят ни в коем разе!
Ну да ладно. Любая страна может поспорить за право называться истинными любителями лить чужую кровь.
Тараканы мы, твари, хуже зверей мы, а не разумное человечество!
Я пуще, чем за другими наблюдал за двумя красотками – подружками в салоне.
Их – других женщин – полно, хоть я их и не считал.
Даже, пожалуй, побольше, чем требуется по тематике научного путешествия.
Передвижный пордель.
Женский пол, каким бы угрёбищным он ни был, притягивает мой нос и заводит похотливые глазки. Умеренно, конечно, похотливые.
Чтобы залезть на бабу, мне её нужно хоть чуть-чуть полюбить... глазами, и совсем маленько растревожить и познать их ум.
Иначе я не согласен.
Ибо я был совершенно свободен и не был повязан любовными обязательствами даже на родине.
У меня в котировке только настоящая любовь, и никакой обычной случайной порки.
Одна сладкая и крепкая парочка, думаю, что из N-ского кабаре, где исторически сложилось так, что верхний и нижний топлес являли собой фишку концертов. Остальное сознательно умалчиваю.
Тут есть читатели дети? Нет? Ну и слава богу. Буду изъясняться простонародно.
Звать этих двух девок Звездана и Ария, или Арианна, если по вежливому.
Явно, что артистические имена, а в паспорт к ним я не заглядывал.
Лесбиянки – они, ко всему прочему. Видно невооружённым взглядом.
Они одинаковы ростиком и крепко сложены. Болтают и болтают. Треплются и треплются без остановки. Часто шёпотком.
Торчат их ушки вполне сексуально.
Обсудили, думаю, всех, кто хоть как-то на что-то гож.
Я явно не в их вкусе и не в возрасте. И не претендую.
Физкультурницы на шестах.
Они явно, ну явно из именно того кабаре, где полно шестов – перед каждым диваном – и явно любимого олигархами.
Да, блин, точно! Они среднедорогие проститутки заезженного племени. Предпочитающими жеребцов с кубиками, с крепкими пеньками и кудрявыми комлями.
Ум их интересует только лишь с точки зрения ловкости зарабатывания бабла.
Точно. Я вижу таких девушек с хищными, жёлтыми тигриными глазами насквозь за пять метров.
Они будто едят мужчин целиком, не жуя.
Чтобы это понять, не надо в кабаре ходить.
Представляю, как они устроены: лоньки у них с выкованными из железной руды раздвигалками. Так сожмут, что...
Прикидываются дамочками.
Ублажили кой кого, вот и поехали... приключений искать.
Халява! А что б и не согласиться при таком раскладе карт!
Вы бы сами, имея классные сиськи, разве не поехали бы на такую сверхоплачиваемую халяву?
Сверху в потолке автобуса лючок размером с туловище безбедренной... нет, безбегбедерной дамы... с Амстердама... Бельведерского. Тьфу его.
Ветерком пробежался по салону сам молодой когда-то Бегбедер, любимчик проституток и ниспровергатель мировой рекламы, которую после него мы теперь кушаем сознательно...
Слышь, Жуля, снова тут говорят о тебе! И снова о твоём литературном боге Бегбедере.
Дверь в автобусе всего одна. Если не считать той щёлочки, которая рядом с шофёром.
Дамского размера лючок в крыше приоткрыт.
Так что ветерок, и то, и сё, и третье, и двойное дно... Но об этом позже...
И как я пролез первым в этот лючок, а Толстый... которому и в обычную дверь не просто...
Ладно, обо всём этом позже.
***
Нет, не смогу сдержаться без четвёртой тайны, просто горю, открываю сразу: со мной инкогнито ехала старшая Фабина сестричка (вы про первую знаете, если меня читали раньше, а про сестру Люси только заикнулся). Она клюнула, потому что она – историк, правда всего лишь училка, а не крутая; пишет что-то типа диссертации на свободную тему в области зоологии и ещё о роли зверей в развитом человеческом обществе.
В общем, детали и назначения её диссертации я не понял. Обычный, заумный, бесполезный практически голландо-франко-немецкий выкрутас.
При том – я уже говорил – у неё русские корн
Фаби я, разумеется, звал первой из всех.
Но у неё нет денег, а я сам едва собрал необходимую сумму.
А у сестрички Люси денюжки были, тем более она историк, и тут же согласилась.
Подобрали мы её прямо в деголлевском аэропорту, то есть в Париже.
И часть наших мужчин теперь лопается от зависти: какой-то старикашка да с такой-то девахой!
Девахе Люси, правда, за тридцать пять, но смотрится она весьма неплохо, догоняя эстетикой лица и тела саму красотку Фаби.
Фаби, Фаби! Ты же не против, если я приударю за твоей сестричкой? Нет? А ты покамест поухаживай за племянницей. И не ревнуй понапрасну. И не скучай. Ты же любишь детишек. Ну и отличненько. И мне не будет так скучно. Спасибо тебе, Фаб
Тебе же оставили денег на развлечения?
***
Как рассказать обо всех? Думаю, с одного раза не получится. Да и надо ли? Не художественный фильм. И не роман. А отчёт. Буду объяснять про наш автобусный люд по мере попадания их в исторический кадр.
А пока продолжу перечислять только ярких (свиду) личностей.
Сидит мужик с чёрными волосами до плеч. То ли индеец, то ли цыган, то ли индиец. Этого не поймёшь. Средний локон – до пояса – завит, увенчан бантиком. Бант – чёрный, с намёком на бандитский героизм, или на погребальную должность. Тут всё будто не просто так. Этот шишкан... шишкантишко – точно местный разведчик, ха-ха-ха: шпион за туристами. Или за туристками. Щёголь низшей расы. Пидор с извращениями. Хоть и с рюкзаком. Шарит под знатока. Изъясняется куртуазно по испански и по-английски. Я в этих языках не смыслю. Поэтому ловлю слова переводчицы и гидши Санты Нено де ла Лима. Встроился он в нашу группу уже в аэропорту Лимы, тотчас по нашему прибытию. Шептался с гидшей. Санта говорит, что ему надо срочно в Куско. Мог бы и на самолёте, раз уж так важно и сяк рассрочилось. Отходил в сторонку, шептался с кем-то из местных, ему передали свёрток.
Свёрток за пазухой!
Дима Один – а он сидит за мной с Веркой, а я с Люськой – шепнул мне: мол, револьвер там – слепой догадается...
И я поверил. Диме верить можно: у него глаз намётан.
Собственно, и мы могли на самолёте, но только на следующий день.
И мы совместно решили, что ждать не будем. Всего-то до Куско шестьсот-семьсот вёрст если по прямой.
Так что, если сразу тронуться и двигаться шустро, то уже к вечеру мы могли бы быть на месте. Но на лимузине.
А тут – словно в сказке – и наш любезный Иванушка Интернейшнл подвернулся. У него далеко не лимузин, хоть и вместителен.
Автобусишек у него свой, и тарантасоват на вид.
Облезлая краска. Облучок. Дверца закрывается на верёвочку.
Но: колоссальный опыт поездок!
Что тут скажешь против!
Ездит с шестнадцати, наследный автобус от деда и отца. Дед умер своей смертью, отца грохнули в какое-то провинциальное волнение. Излишне здорово построил баррикаду, снеся несколько электрических столбов. А это зря: можно было положить рельс, и навалить пару тележек камней.
У Иванушки езда по кручам – это регулярное дело, как у наших дальнобойщиков: ему раз плюнуть – пересечь горы.
Ему всё напрочь знакомо.
Он может ехать с закрытыми глазами.
– Эй, эй, так нельзя!
А если подумать, то нам-то что по большому счёту. Если может, то езжай. Только быстро. Это нам наруку.
А раз до сих пор ещё живой, значит и на самом деле – ас.
А мы хотели поскорей и больше узнать о стране, и о горах, и о долинах, и о природе. Так что особых возражений против Иванушки с его автобусом ни у кого не было. И сэкономили средства. Последнее мне особенно наруку.
Чья-то мысль именно о такой поездке была выручительной и, следовательно, здравой... Только кто её придумал первым? А я и не помню. Уж не наши ли конченые красотки? Или наша гидша расстаралась? Может, у неё с Иванушкой сговор?
Кроче говоря, все наши русичи были только рады проехаться живьём по стране. И пощупать максимум того, что возможно. У нас запланирована была и Титикака. Знаете что это? Озеро, правильно. Вот и молодцы, что знаете...
Там нас должны ждать весёлые с ненавязчивым приключения, радушные люди, ангелочки перуанские: прыг-прыг с ними, их напитки... и крепкие, разумеется среди них.
Но это запланировано было на середину путешествия и достаточно обзорно. Так уж тут принято: мимо Титикаки не проезжать.
Но она пока в стороне.
***
Полных трезвенников, поди, и не бывает. По крайней мере, как только наши трезвенники и трезвенницы попадают за границу, то всё разом забывается.
И вот они уже, наши трезвые дамы: дай попробовать, дай. Я чуть-чуть, мол.
А после чуть-чутя: дай ещё, почему так мало наливаешь?! Они что, не люди! И так далее.
А потом под кустами блюют, а с утра прихорашиваются и разглаживают мешки под глазами: да чтобы ещё хоть каплю...
А там, гладишь, разговеют и опять: Коля, ну Коленька. Ну, опохмелиться-то хоть дай. Солнце-то, Коленька, жарит не жалея!
Зина, у нас же детки: как ты можешь при них!
Хрена! Последи, Коля, за ними сам. Подмени меня. Сколько мне можно воспитывать детей: они и так всегда на мне.
(Думаю, что дети родились не по любви, а по залёту).
Опохмеляются пивком, водочкой, текилкой. И опять кустики, ширинки, трусики.
Детки дрыхнут без задних ног. Им плевать на нерадивых родителей. Им подавай ярких букашечек, ой, цветочки сфоткать, и подайте им милых крокодильчиков с попугайчиками.
Наши бабы – это чудо натурализма. Купаются голыми, несмотря на общественный автобус, полный любопытных глаз. Им плевать: они за границей, и за всё заплочено!
Да что с них взять вообще – с баб наших! Так всегда. Можно пари держать, что трахаются каждый бождень, про ночь уж молчу.
Их, видите ли, новая обстановка возбуждает.
Так ходите дома в кабаки, клубы, кина и театры! Чё такие дуры! Зачем ехать за тридевять земель? Чтобы потрахаться с чужими? Членов мало видели? Езжайте в Африку, там в племенах есть члены до колена. Мужикам же вашим некогда, мужики ваши деньги куют для вас же, курицы вы бестолковые! Клятые изменщицы, извращенки фуевы, одним словом.
Детей, вот, зачем с собой брать: могли бы бабушке оставить.
Это так думаю я, а у семейки этой, видно, расклад как-то хитрее.
Так что предстоящая поездка многим из нас представлялась маленьким половым раем на чудесненьких колёсиках, нафаршированных ****ством.
Кто его знал, что так...
Не везёт пока только мне. Да ладно. Проехали. Читали мы таких Жюль Вернов, Драйзеров и Дефов, и про Бони с Клайдом тоже знали.
В Перу нет таких как Бони с Клайдом. Страна будто бы полнейшей безопасности.
И революции там редки.
И пролетариат их будто с тупыми русскими мордами времён царизма.
Да и денег у нас не столько, чтобы о нас можно было озаботиться с этой любопытной стороны.
Кто его знал, что у девочек...
Фиг с ними, с девочками, Они не бриллианты везли, а... пустые коробки: упаковочки такие специальные для бриллиантов.
Ну вы понимаете: которые глотают, и ещё другое с ними делают...
***
Итак, что-то и немало скрашивало наше... а, главное, моё личное путешествие.
Мы то болтали что попало: ни слова о главной цели. И пели русские песни, которые в этих импозантных красотах совсем не к месту.
Пели те, кто эти песни знал.
А это большинство. В знании русских песен мы одинаковы.
Шпион, естественно, помалкивал. Гидша подпевала: развитая тётенька Санта! Буду её Санькой звать.
Проводник №2 (натурально Котище с усами) набрал в рот воды и сидел, покачиваясь, с закрытыми глазами: в автобусе ему, видите ли, не интересно. Он эту дорогу знает наизусть.
Встревал и даже попадал в мелодию Иванушка Интернейшнл.
Гляди на дорогу, Ваня! Боливар твой драндулетный, скрипучий, мать твою, не выдержит очередного падения! Слева и справа не простые обочины, а обрывы и пропасти!
Бац! Упал! Но, всего лишь, набок. Молодец, что не в пропасть. И выдержал автобус! Но: проехали тот момент. Никто даже не покарябался; и снова речь не об этом...
***
Вы знаете, о чём всегда завывают русские, особенно – если про царские времена – бредя с сенокосца, и качаясь всем гуртом в кузове, катясь со всеми чертями с общественной картошки, если про времена построения развитого социализма. Развитый социализм в сельском хозяйстве без интеллигенции с лопатами, как известно, не построить. Хотя теперь это редкость. Социализм с картошкой и интеллигенцией с вилами приказал долго жить. Хотя в этом есть какой-то особый общественный кайф: земля-то твоя, – говорили нам вожди, – и картошка рано или поздно – через магазины и общественные столовые – попадёт тебе в рот, причём за три копейки, потому, что ты уже отметился в процессе создания картошки согласно сельскохозяйственной доктрине.
Моя фляжка с текилой из Лимы и стаканчики с водкой от олигархов бродили по рукам. Одна бутылка с портретом Гитлера. Купили только по этой причине. А что, нормальная водка. Только не понятно: причём тут Гитлер. Оно что, местный герой? Или герой Лимы? Или революционный писатель?
Трещали о своём и повизгивали на крутых поворотах русые детки малые. Их, правда, совсем немного: двое, девочка и мальчик. Симметричные близнецы. Правша и левша. Спят пока вместе и обнимаются во сне, будто каждый из них любимая кукла: Петрушка – брат Иванушкин да сестрёнка Петрушкина, звать Алёнушкой.
Наша гидша... извините, просто гид, ну, которая Санта-Санька, – слегка прихрамывающая дама смешанной европейской наружности, пожалуй что помесь славянки с нордом (там одни сволочи, смелые их парни с мышцами знают десять анекдотов с матом, достаточных для охмурения одной тёлки), и которая достаточно долго прожила сначала в Перу, потом в Бразилии и Боливии, потом опять в Перу. Цель: чтобы уничтожить прыщи молодости и загореть навсегда, чтобы прибрести гладкость кожи и обрасти местными одёжными и речевыми аксессуарами. Присутствовал приличный испанский акцент. Дама, зная несколько курьёзных языков, запросто общалась с местным народонаселением. Русский в общем знает неплохо, но не до литературного шика. И смеётся русским шуточкам: мол, не знала, что русские такие открытые, душевные, нежадные, смешливые и совершенно, причём все и даже дети, остроумные донельзя. Ещё и нудистки!
– Приезжайте к нам в Сибирь, – добивался я Санькиного расположения.
А Люська-то ревнует!
Пусть да будет так. А пока быть бы живыми.
Экскурсия по горам была так себе. Ничего нового мы почти не увидели. С другой стороны приятно было прокатиться по серпантинам и посмотреть открывающиеся виды. Это совсем не то, что предлагал любимый когда-то, но надоевший мне в усмерть ГУГЛ.
Всё, что можно было извлечь из ГУГЛа, я уже извлёк: пару новых мест падений крупных метеоритов, древний, заснувший в неподвижности вулканический разлом: в том месте, где подобная деятельность и не предполагалась даже (равнинная часть Западной Сибири). Открыто мною местечко на скалах с новыми, неоткрытыми на то время наскальными рисунками (это на границе Перу и Боливии) и так кое-что ещё по мелочам. В научную печать я не попал, а в интернете меня натурально обсмеяли: нашёлся, мол, специалист из домоседов. Это ещё одна из причин, почему я так расстарался с поездкой. Спасибо, герр министр и олигарх.
У меня когда-то уже мелькала мысль – прокатиться на велосипеде по Америкам: от Аляски до Патагонии. С Анной, например.
Анна была оставлена мне на сохранение с условием её развлечения... Я согласился, не долго думая. И не прогадал. Прокатиться не для научных целей, а так, для куража и очередной отметки в биографии – эта мысль была неплоха. И, чтобы не было скучно, предполагалось с собой взять, кроме компаньонов, конечно же, весёленькую и симпотную девочку, спортсменку, красавицу... повариху. Для этой цели весьма годилась Анна. Анна бы и не стала возражать. Я спрашивал намёком. И протеже бы её согласился.
Случись это, считалось бы тогда, что мы осилили треть земного шара, только не повдоль, как в другой, детской ещё мечте, а поперёк.
Потом вдруг вполне реально всплыла Фаби со своими аккуратными сисечками... Тоже неплохо.
Но мысль о велосипедах и покорении Америки растворилась в будничных заботах: надо мной висел важный проект мировой значимости: отель в виде грибницы.
Как же можно было поменять проект на бессмысленное – если по большому счёту – путешествие.
Тем не менее, когда мне пришло двойное сообщение от Центра повышения квалификации и Лондонского Союза NNN съездить на архитектурно-историческую практику и соответствующую, как всегда фальшивую, сертификацию в Центральную и Южную Америки, я, не раздумывая, согласился. Это, конечно, не Америка повдоль, но всё-таки прекрасный арбуз в задницу моим малочисленным недругам и куче завистников, и немалый.
Теперь пожинаю вкус этой славной ягодки.
***
Боль в ноге усиливалась. Из ноющей она превратилась в конкретную. Я приподнял брючину и, о ужас, нога стала синеть. Санта, Гарсилос и второй индеец, переводчик №2 (его мы сокращённо звали Кото или Котом, на самом деле он Коткочкуакль, и говорит, что прямой потомок какого-то важного кренделя) подскочили ко мне.
– Остановитесь-ка, – попросили Иванушку.
Иванушка съехал на обочину и заглушил мотор.
– Нехорошо, – сказал Кото, оглядев мою ногу. – Плохо дело. Зря Вы отказались от укола. Это ОНИ. Сюда уже, сволочи, добрались.
– Кто они? – спросил я.
В ответ молчание. Сморщились все трое, будто разом прикушен язык – один на троих.
– Вы можете что-нибудь предпринять? – взмолился я. – Введите мне антидот. У вас есть антидот? Лекарство какое-нибудь дайте. Вы же врач, Кото. Что у вас в аптечке для данного случая?
Кото переглянулся с Гарсилосом.
Гарсилос молча кивнул головой (типа: да, да, пора, случай тот самый и приспичил). Я секу ситуацию и продолжаю наблюдать: что мне ещё остаётся – в Россию звонить по ноль девять?
Кото снял с плеча сумку и залез в неё. Достал металлическую коробку. Будто от бразильского горного чая с жареными москитами и горными жуками, типа термитников, но дырявищими не только гидроцемент в блоках Нью-Орлеанских плотин, но даже гранит. В жестянке пробиты махонькие дырочки толщиной с булавку.
– Повернитесь-ка ко мне правым боком.
Я послушался.
– Обнажите висок.
– Зачем?
– Не спрашивайте, – сказал он. – И не вертитесь ужом. Мне нужен правый висок.
– Почему именно правый?
– Так ближе к правому полушарию.
Я удивлён и несколько напуган: «Это не больно? Вы, надеюсь, не будете мне прокалывать череп до мозга?» – а сам сдвигаю седую прядь в сторону: сопротивляться сейчас бесполезно: я будто уже в кресле стоматолога и прикован наручниками.
– Как сказать, – уклонялся Кото от прямого ответа. – Зажмурьтесь и не подсматривайте. И вы тоже не глядите, – обратился он к ближайшим любопытным, высунувшимся в проход, и вперившихся в меня так любовно, и с такой страстью, будто в важного покойника, дышащего на ладан и уже пообещавшего всем наследство.
– Хорошо.
Лёгкий укол.
– Можете смотреть, а боль Ваша скоро пройдёт. Сумасшедшим вы точно не будете, а небольшая опухоль на некоторое время останется. Не бойтесь и не сомневайтесь. Лечение надёжное. Сегодня ночью вы будете видеть прекрасные фантастические сны.
– Я и так почти всегда вижу сны, – сказал я заученным тоном. И добавил: «Кроме этой прошедшей ночи, блин, конечно».
– Это необычные сны, – отвечал Кото, кряхтя и старательно упаковывая маленькую миниатюрненькую коробочку (какие бывают для хранения медалей) в коробку большую из-под чайного набора.
***
И тут из корбочки, до конца ещё не закрытой, вместо шприца, или, на худой мой конец, китайской иголки – по крайней мере мне именно такой ненавязчивой показалась в реалии процедура лечения, выползло мелкое блестящее существо с крохотным носиком как у комара, но на манер колибри. Носик живо повертелся и тут же свернулся в спираль.
– Чёрт, – воскликнул я. – Этой что ли тварью вы меня кололи?
Между прочим, это существо было почти точной копией того последнего насекомого, похожего ощупью на ртутный шарик, которого я раздавил под утро. Только значительно крупнее; и будто бы что-то вроде хитиновых крылышек есть. У моего маленького существа крыльев не было. – То был будто его ребёночек.
– Вы что, такое или близкое по образу уже видели? – спросил меня Кото.
– Разумеется, я похожего гада раздавил сегодня утром. Когда этот клоп меня куснул.
– Какие глупые люди, – прошипел Кото. – Какое у вас было право убивать это великолепное живое существо?
– Я не убивал, я придавил. Это естественная реакция защиты.
– При такой естественной реакции вы могли погибнуть. Этот так называемый Вами «вредный клоп», можно сказать, дал вам отсрочку от смерти. Спрашивать надо.
Я был ошеломлён, ошарашен, убит на месте. Спрашивать надо! Вот так так! А если бы была змея – тоже спрашивать? Сколько же тут ещё невежества и дурацких тайн!
И я засомневался в исцеляющей якобы действенности его процедуры:
– Сколько мне ещё осталось жить?
Молчание в ответ. Пожалуй, в Священной Долине мне в качестве подарка отхватят ногу. Если не хуже.
– Переведите Ваньке, пусть едет побыстрее! – попросил я. – Мне надо сохранить хотя бы ляжку. – А в Куско есть нормальные больнички?
Автобус смеётся. Вот дурачьё! А мне больно. Едем. Прислушиваюсь к боли.
– В Абанкае есть госпиталь Святой Терезы...
Или Марии. Я уже забыл.
– О-о! Мне только бабы ещё не хватало для личного счастья, – шучу я через силу.
Индейцы переглянулись. Такие шутки им не понятны. Они уважают и Терез, и Марий.
***
У поворота на Абанкай почувствовал: кажется боль стихает.
На подъезде к Абанкаю задрал штанину: вау! Опухоль совсем почти спала. Порозовела кожа. Вот так клопики-колибрики!
Пошутил: – Дайте-ка мне мухоморного чаю!
И, что вы думаете? Дали!!! Остановились у какого-то сарая, на нём надпись «ресторан», и налили.
И мне стало совсем зашибись. В автобус меня ввели под руки. И я заснул.
***