Мы перешли Днепр — древний Борисфен греков. Когда-то Геродот писал о том, что это единственная река, да еще Нил, истоков которой он не может указать. Да и никто из древних, думается. Сегодня, много веков спустя, верховья Борисфена увидела целая армия. Исток Нила, неизвестен до сих пор, кстати говоря.
Ожидая переправы, наш полк расположился на краю небольшого леса. К востоку от нас гряда холмов становилась более пологой, напоминая пейзаж с картины. На следующей гряде зелень все еще не пожухла под палящим солнцем; третья гряда была скрыта за второй. Между ними нес свои воды Днепр. Здесь и там двигались фуры, то взбираясь на холм, то опять исчезая в ложбине; между деревьями поднимались дымки костров.
Два месяца назад мы вступали в пределы Российской империи, перейдя Неман. Теперь, миновав польские и литовские земли, мы вступали на исконно русские земли. Впереди был Смоленск. Наша армия, несмотря на убыль из-за маршей и сражений, по-прежнему была огромна, и вид ее, скопившейся у переправы, воскресили в моей памяти картины перехода через Неман. И, подумать только, снова разразилась гроза. Может, само небо давало так знак, предостережение от того, что мы собирались сделать? Теперь, по прошествии времени, можно сделать и такой вывод. А тогда мы об этом не думали.
Кристоф Кокар, 111-ый линейный полк
Налетели на русскую батарею. Синие мундиры польских улан в мгновение ока оказались на редуте. Рубят прислугу. Орудия захвачены. Спешно пытаемся их увезти. Русские лошади упрямятся, как ослы. Спешившись, тяну их под уздцы, другой улан колотит саблей плашмя. Не помогает.
– Казаки! - раздается вдруг предупреждающий крик.
Приближается около сотни этих бородатых скифов. Бросив захваченные пушки, вскакиваю опять в седло, едва не споткнувшись о труп зарубленного русского канонира. Еще двое валяются вдоль лафета, третий — поперек зарядного ящика. По крайней мере, какое-то время будет некому обслуживать эти орудия, раз уж нам не успеть ни увезти их, ни заклепать.
Казаки подскакивают, начинается взаимная рубка. Одного я застрелил из пистолета, хладнокровно подпустив поближе. На помощь к нам подоспел полк французских конных егерей. Казаки выбиты прочь и бегут вразнобой. Шесть пушек достались нам. Кажется, это первый трофей с начала кампании, и взял его наш полк! Все ликуют, крича и воздевая кверху сабли и пики. Наши трофеи впрягают в упряжки и гордо везут в тыл. Они будут представлены императору.
– Я ожидал захваченной в плен всей дивизии русских, а не шести пушек, - мрачно сказал вечером Наполеон.
Но это уже другая история.
Трубач 9-го польского уланского полка
Наше стояние в Орше в течение двух с лишним недель было счастливой передышкой. Армия была избавлена от изнуряющих маршей по жаре. Многие отставшие догнали свои части. Недостатка в провизии и фураже мы не испытывали — в городе, при наступлении, были захвачены большие запасы того и другого.
1-го августа мы покинули Оршу и направились на Смоленск. На следующий день наш корпус соединился с главной армии, что двигалась из Витебска. Была переправа через Днепр. Меня поразил вид огромной массы войск, сосредоточенных там. Стояла сильная жара, ветер крутил в воздухе столбы пыли, но от реки веяло прохладой. Саперы возводили наплавной мост для переправы на тот берег. Где-то здесь был и император со своей гвардией, но мы никак не могли его узреть.
Две дороги ведут к Смоленску с запада — северная и южная. Почти вся русская армия стояла на северной дороге. Эта тяжелая ошибка русского командования открывала императору прекрасную возможность поспеть к Смоленску ранее неприятеля, отрезать ему путь отхода, ударить в тыл и разгромить. Исполняя план императора, «Великая армия» начала наступление по южной дороге, где находился лишь небольшой заслон русских войск.
Кавалерия Мюрата, вместе с корпусом Нея, шла впереди. Неприятель, в количестве пехотной дивизии и полка драгун, находился в городке Красный. Маршал Ней, лично встав во главе 24-го легкого полка, ворвался в Красный, выбил оттуда русских и завладел всей их артиллерией. Неприятель стал отступать по дороге по направлению к Смоленску. Тогда в атаку бросилась наша многочисленная кавалерия. Полк русских драгун был немедленно рассеян. Оставалась лишь одна пехота.
Должен заметить, русские — отчаянные вояки. Впервые с ними встретившись, я оценил всю их храбрость и решимость. Когда мы приблизились, мне показалось, что сейчас они сложат оружие. Шансов устоять против всей кавалерии Мюрата у них не было никаких. Но, представьте себе, русские стали сопротивляться! Отстреливаясь и не ломая строя, они медленно отходили на восток.
Первая атака, вторая, пятая, пятнадцатая... Сколько же можно?! Наши полки, бригады, дивизии меняются, по очереди нападая на вражеское каре, а оно все стоит! Несколько полков жалкой пехоты загораживают нам дорогу вперед, и мы ничего не можем с ними сделать! При атаках, края каре слегко расстраивались, отдельные солдаты отбивались от своих и были изрублены, но строй неприятеля быстро восстанавливался, и наши усилия были тщетны. Мы ли в этом виноваты? На мой взгляд, абсолютно точно, что вина за неудачу лежит на Неаполитанском короле. Зачем он бросал на сомкнутое каре врага легкую кавалерию? Гусары, уланы, конные егеря хороши в преследовании расстроенного, бегущего неприятеля. Но не для стычек лоб в лоб с ощетинившимся неприятельским строем. Где были латники-кирасиры, чье предназначение — как раз в сокрушительных атаках на массы пехоты? Почему так и не была введена в бой конная артиллерия? Она бы вмиг разметала вражеские каре, очистив нам дорогу. Ничего этого не было сделано. В бесплодных покушениях мы провели весь день до самого вечера. Русская дивизия устлала своими трупами всю дорогу от Красного к Смоленску, была уничтожена едва не на четыре пятых, но задержала нас на целый день. Грубые ошибки Неаполитанского короля и доблесть русских лишили нас великолепной возможности одержать решающую победу и повернуть кампанию в свою пользу.
На следующее утро, когда мы были уже вблизи Смоленска, полковник Валлэн, командир нашего полка, в сердцах сказал:
– Я отправляю свой багаж во Францию. Война проиграна!
Декруа
Смоленск! Первый город за пределами границ старой Польши. Мы возвратили все исконно-польские земли и внесли войну в коренную Россию. Это отмщение! За разделы, за вторжения и насилия. Всякий, кто помнит польское восстание, кто помнит Прагу, со мной согласится.
Сколько раз за последние века войско польское добывает себе славу под стенами Смоленска! Его брал еще Стефан Баторий. Будем же достойными наследниками славы наших предков!
Город окружен старыми стенами, возможно, еще времен Батория. Они стары, но высоки и крепки, одолеть их тяжело, а осадные орудия отстали где-то далеко. Наполеон вряд ли ожидал, что ему придется брать настоящую средневековую крепость.
Здесь нам, легкой кавалерии, делать нечего. В дело пойдет пехота. Но завтра. Вечер проводим на биваке в виду Смоленска. Костры москалей ярко светят впереди, близ стен города; крепостные бастионы и стены чернеют за ними, на фоне ночного августовского неба. Я в раздумьях. В какое замечательное время довелось жить! Полтора века назад «шведским Потопом» залило Польшу, страна подверглась страшному опустошению северными злодеями. С тех времен начались беды моего Отечества. После шведов Польшу грабили татары, русские, снова шведы, немцы, снова русские, снова немцы... Потом были три раздела, после которых страна наша перестала существовать, поделенная, как добыча между разбойниками. Затем, после беспросветного мрака, настали времена Костюшко, времена храбрых и самоотверженных людей, поставивших себе целью возрождение Родины. Было восстание, утопленное в крови москалями и немцами. Казалось, вновь Польша ввергнута во мрак. Надежда пришла вновь с приходом Бонапарте. Разбив наших врагов, он протянул Польше руку помощи, возродил из мертвых наше государство; мы бесконечно благодарны ему за это. Немцы и австрияки, заносчивые и дерзкие в успехах, но унылые и жалкие в поражениях, смиренно возвратили отнятые земли. Шведов, давних заклятых врагов, уже нет; давно закатилась их звезда, наказал бог Швецию. И вот, теперь мы бьем последних грабителей — москалей. Сбывается мечта о возрождении Отечества! И воплощаем ее мы! Я! Вот ради чего стоит жить!
С утра мы, как зрители в театре, стали свидетелями великого зрелища битвы за Смоленск. На город с трех сторон пошли атакующие колонны. Меня сейчас не интересуют французы, они лишь помощники в нашем благородном деле. Все внимание — полякам. Наша пехота, еще не бывшая в деле, впервые вступает в сражение. Колонны под красными знаменами с Белым орлом накатывают на позиции москалей. Бой начался утром и продолжался до вечера. Дважды наши брали южное предместье Смоленска и дважды были отбиты неприятелем. С волнением наблюдали мы издали за всем этим, но помочь — не в наших силах. Конница в городском бою — ничто. Увы, нашим храбрым полкам так и не удалось закрепиться на отвоеванной территории. Москали свирепыми контратаками выбивали наших обратно. Много поляков оставило там свои жизни. Погиб бригадный генерал Грабовский, ранен генерал Зайончек, командир дивизии. Лить напрасно польскую кровь на алтарь несостоявшейся победы, в конце концов, надоело. Больших потерь стоил этот день и французам. К вечеру Наполеон удостоверился в том, что взять Смоленск штурмом нельзя, и тогда, по его приказу, открыла огонь артиллерия. Тысячи бомб и ядер полетели в это осиное гнездо и подожгли его. Очевидцы сравнивали горящий Смоленск с Везувием, с извержением вулкана, и у меня рождалось такое же сравнение. Город горел всю ночь. Рано утром, на рассвете, польские разведчики первыми проникли в него и обнаружили — Смоленск пуст. Ночью москали ушли, бросив оставшееся пепелище нам в добычу. Многочисленные трупы, обгоревшие до неузнаваемости, пепел, развалины встречали нас. Как бы то ни было, триумф! Бог наказывает Россию, подвергая ее тому же, чему сама она раньше подвергала Польшу.
Роман Крыховяк, унтер-офицер 8-го польского уланского полка
Пехота переправлялась через реку на лодках, в другом месте то же самое делали поляки Понятовского. Две французские роты были окружены на той стороне. Они штыками пробились к воде и вплавь присоединились к своему полку. Русские заняли колокольню церкви стрелками, которые приносили нам много вреда. Небольшая партия вольтижеров по закоулкам подобралась к колокольне, ворвалась в нее, сбила неприятельских стрелков и продержалась до прихода подкрепления.
Мы были зрителями во всем вышеописанном — итальянская армия в сражении за Смоленск находилась в резерве.
Фюже
Все время сражения за Смоленск полк «Жозеф-Наполеон» простоял в глубоком резерве, и я понял, что Буонапарте не слишком-то доверяет испанцам. Чует кошка, чье мясо съела. Какой верности можно ждать от обманом завербованных? Впрочем, так оно и лучше — пользующиеся его доверием французы и поляки, ломясь в ворота Смоленска, во множестве попадали прямиком к воротам апостола Петра.
Премерзкое местечко, надо сказать, этот город. Дымящиеся развалины, сажа, всюду трупы, кровь, тучи мух. Наверное, все, как в Сарагоссе, где проклятые лягушатники устроили такой же Содом. Наши белые мундиры вмиг стали грязно-серыми. Никаких припасов в Смоленске мы не обнаружили — не то потому что русские, как обычно, их заблаговременно вывезли, не то они были разграблены раньше нас там оказавшимися войсками. К счастью, остановиться здесь надолго не пришлось. Квартировать на пепелище корсиканец доверил своим избранным войскам, а полк «Жозеф-Наполеон» был отправлен на север от города.
В деревне, где был назначен конечный пункт для нашего батальона, нас ожидала не особо приятная встреча. Наша рота вступила туда первой и застала там отряд португальцев, занимавшихся мародерством. О, да! Любимое занятие наших милых западных соседей! Везде, где появляется португальское войско, всем остальным надо даже ложки и котелки держать на привязи — не то уведут. Эту истину давно усвоили все, с ними сталкивающиеся.
Группу отдыхающих товарищей в коричневых мундирах и характерных горбатых киверах мы заметили сразу на входе в деревню. Другие их сообщники занимались делом. Один, усатый, с выражением довольства на лице, тащил за шею двух гусей. Другой волок на веревке упирающуюся козу. На телеге, доверху нагруженной разным добром, восседал третий, не по-португальски светловолосый, без кивера, невооруженный, и размахивал рукой, что-то крича своим. Остальные кидали мешки с овсом в другую телегу. Да, они поспели вовремя; будет у них сегодня добыча. За всем этим наблюдал их унтер-офицер, верховой.
На наши требования убраться, португальцы изобразили полное непонимание речи - и испанской, и французской. Один из них приблизился ко мне и, конфиденциально дыша в лицо чесноком, стал что-то объяснять по-своему, сопровождая слова экспрессивными взмахами рук, мотанием головой. Я плохо понимаю португальскую речь. Хотя их язык и похож на наш, все портит дикий акцент. Эх, дать бы тебе сейчас от всей души в морду, дорогой житель живописных долин Эбро и Тежу, чтобы понимание слов вернулось к тебе, и наплевать, что вас тут больше, чем нас — ведь вы чертовски трусливы, и двух ваших я не дам за одного испанца. Словом, иди прочь.
Лишь своевременное прибытие офицера из штаба дивизии, объяснившегося с португальским капитаном, избавило нас от общества коричневомундирников. Правда, свою добычу они увезли с собой, и мы, признаться, смотрели на них, удаляющихся прочь, с завистью.
В этой деревне наш батальон провел несколько дней, подаривших нам отдых после недели изнурительных маршей. Здесь же, с письмом, доставленным одному из офицеров, мы узнали о событиях в Америках. Каракас, столица мятежников, был внезапно разрушен сильным землетрясением. Воистину, кара господня им. Это было в апреле. Войска маршала Морильо наступали на город и, должно быть, вскоре после того заняли его. Интересно, повесили ли Боливара или расстреляли? Или он смог сбежать? Узнаем как-нибудь. Кажется, в Америках дела идут к успешному концу, чего не скажешь о нас. Вот вчера опять трое солдат ушли и не вернулись. Попали в плен или сами ушли к русским, которые агитируют испанцев переходить на их сторону?
Простояв на месте несколько дней, мы двинулись вновь. Теперь, как говорили, Буонапарте взял курс на Москву, дабы там заключить мир с русскими, предварительно хорошенько их побив. Ну-ну, черт ему в помощь...
Сержант Куэрта
Вечерело. Был отдан приказ преследовать отступающих от Валутиной русских. Мы устремились вперед, и лошади переступали через трупы врагов и через тела наших товарищей. Некоторые были еще живы. Лошадь Жано, моего товарища, едва не споткнулась о лежащего русского солдата, который истошно орал, оставшись без обеих ног.
— Ему никто не поможет, он будет только мучиться, — сказал мне Жано, будто оправдывая задуманное, и, не слезая с коня, направил на русского свой карабин.
После нескольких секунд колебаний, он выстрелил. Меня чуть не затошнило. Но в той ситуации поступок Жано был действительно проявлением милосердия. Посмотрев на товарища, я увидел, что он весь трясется.
Мы пустились дальше, и следы ужасающей схватки то и дело попадались нам на пути. Корпус Нея здесь сильно потерпел урон. Я видел место, где, судя по всему, в атакующем французском каре взорвалась граната. В двоих убитых невозможно было узнать людей. Совсем недавно, еще сегодня, они были такими же, как и мы сами; теперь они превратились в фарш.
Когда, наконец, битва и преследование закончились, мы расседлали коней и получили возможность отдохнуть. Меня не назначили в караул ночью, но я думал, что все равно не смогу заснуть. Мне казалось, что у меня перед глазами без конца будут крутиться убитые, а также вражеский солдат, оставшийся без ног, которого застрелил Жано. И действительно, я некоторое время думал обо всем этом. Но вскоре усталость взяла свое, и я уснул без снов.
лейтенант Сен-Фремон
Сражение у Валутиной горы было последним актом смоленской драмы. Русские ушли по направлении к Москве. Разбить их не удалось, а значит, план императора потерпел неудачу. Роковой стала ошибка генерала Жюно, чей корпус не смог вовремя поспеть, чтобы перерезать путь отступления русской армии. Корпус Жюно, самый слабый в нашей армии, состоял из вестфальцев, подданных короля Жерома. Мы еще удивляемся, что иностранные дивизии плохо воюют! Только и слышишь вокруг: «эти дерьмовые солдаты», «колбасные душонки», «немчура», «трусливый сброд»! Но только очень немногие задумываются над тем, что они, эти солдаты, вообще не знают, за что воюют, а это лишает их боевого духа и наступательного порыва, рождает в них безразличие. Наверное, достаточно дать этим народам цель, и они станут драться как львы. Но разве мы дали им такую цель?
Наша дивизия проявила себя отлично, сыграв главную роль в сражении. Именно мы были на острие атаки, штыковым ударом опрокинули русский центр, взяли в плен одного из неприятельских генералов. 127-ой полк, недавно набранный из ганзейских немцев, заслужил в этом бою орла, которого получил из рук самого императора. Платой за все эти успехи стала смерть дивизионного генерала Гюдена, убитого ядром.
На дороге за Валутиной я стал свидетелем одной низкой сцены. Вестфальский полк остановился на привал на обочине, и поблизости от них находился раненый русский солдат. Он знаками стал просить германцев дать ему пить, но они ответили на это бранью, а затем, отойдя на несколько шагов, выстрелили в него из ружей и убили. Как знать, возможно ожесточение этих немцев в какой-то мере было вызвано ролью козлов отпущения, возложенную на них за неудачу.
Шателан