ЦЫГАНОЧКА Николай ЕРЁМИН
Рассказ
Моя мама была самой красивой женщиной Абаканска.
И самой капризной.
И долгое время говорила моему папе, что нужно сначала пожить для себя, а потом уже – для других.
И папа с ней соглашался.
Но когда им стало известно, что у них будет ребёнок, то есть, я, и мама заявила, что не будет рожать, папа произнёс только одно слово в ответ:
- Зарэжу!
И я появился на свет.
Папа и мама очень любили друг друга. Они много работали, и у них всегда было много денег. И папа спокойно мог в уме делить и умножать любые многозначные цифры.
Однажды он нанял ей на шесть месяцев заезжего француза, и мама обучилась искусству парикмахера. И стала самым лучшим парикмахером Абаканска.
Поэтому богатые высокопоставленные дамы и их господа-товарищи желали стричься-бриться, делать маникюр и педикюр только у неё.
А папа мой был самым лучшим шофёром в городе.
Когда на сорокаградусном морозе у всех заклинивали моторы, только у него мотор работал, как надо.
От мамы в наследство мне досталось красивое лицо, а от папы – сильное тело.
Поэтому я записался в кружок Греко-римской борьбы, которым руководил известный в Абаканске борец Александр Захарченко. А потом записался в спортивную школу, которой руководил знаменитый тренер Дмитрий Миндиашвили. И стал сначала чемпионом Абаканска, потом Сибири и Дальнего востока, потом Европы, потом всего Мира, а потом – трижды – Олимпийским чемпионом.
В нашем доме всегда собирались знаменитости – артисты, певцы, музыканты и высокие начальники.
Притягивала всех неповторимая мамина цыганская красота.
И, конечно же, папино хлебосольство и щедрость.
На столе в эти дни обязательно было хорошее вино, бутерброды с красной и с чёрной икрой. А вдогонку – настоящие сибирские пельмени, которые мы лепили втроём, своими руками.
Когда вино было выпито, бутерброды съедены, а пельмени всячески расхвалены, наступал торжественный момент.
Выходила мама, одетая в самое лучшее своё цыганское платье из модного тогда крепдешина.
Монисто – на запястьях, в ушах – кольцами - золотые серёжки, а на голове – кокошник, украшенный блёстками из разноцветного чехословацкого стекла…
А на ногах – лакированные туфли-лодочки, ни у кого в Абаканске таких нет!
Менялась скатерть.
И мама, подхваченная под руки гостями, вскакивала на праздничный стол, становилась в классическую танцевальную позу – ноги полусогнуты, руки вскинуты над головой, между пальцами – кастаньеты, на губах – лукавая улыбка…
И одаривала всех по очереди огненным взглядом….
Папа включал старинный граммофон, выкрикивал: – Цыганочка! - и мама начинала танец…
До сих пор, только закрою глаза, могу представить каждое её волшебное движение,
наяву, как во сне…
Гости вскакивали со стульев и, стоя вокруг, начинали хлопать в ладоши и выкрикивать:
- Ой, на-на, ромалэ! Ой, на-на…
А потом, подражая маме, пускались в пляс вокруг стола, подпрыгивая и приседая…
Папа в такие вечера был особенно счастлив.
Было видно, как гордится он, что у него красивая, весёлая, молодая жена.
В такие минуты он брал меня на руки и шептал:
- Расти, сынок, большой, да не будь лапшой! И главное – учись!
И дело, которое нравится, делать, и плясать, и петь. А уж мы с мамой для тебя расстараемся! Учись, пока я жив!
К великому моему сожалению и горю, когда мне исполнилось десять лет, папы не стало.
Повёз он своего начальника, директора завода, на персональной «Волге», на юг отдыхать. И где-то под Туапсе, часа в четыре ночи, встретился им на пустынном тогда шоссе гружённый морскою галькой КАМАЗ, и вышел на встречную полосу… И уж насколько мой папа был классным мастером, и пытался в последние мгновения вывернуть руль, а уклониться от наезда не смог…
Водитель КАМАЗА оказался опытнее.
Долго мама моя горевала и хранила моему папе верность. И всё же не устояла перед ухаживанием тогдашнего председателя Исполкома нашего прекрасного сибирского города Абаканска. Мэра, как теперь принято говорить. Моложавого вдовца.
И вышла за него замуж.
И стал он мне отчимом.
И жили мы дружно.
А поскольку детей у них не было, завели они себе собачку Линду, породы ризеншнауцер. Чёрная вьющаяся шерсть. Длинные уши. Купированный хвостик. Умные глаза.
Очень я любил Линду.
За нечеловеческую ласку и доброту любил.
И когда вдруг заболела она чумкой, и перестала есть, взял я из холодильника баночку икры и намазал на хлебный мякиш, и стал кормить, глядя в её умные всё понимающие глаза…
Тут вошёл отчим и закричал:
- Что ты делаешь? Что это за фокусы? Да как ты смеешь? – и взял меня за ухо, и вырвал у меня эту баночку, и как замахнётся, чтобы ударить…
И увидела эту сцену прибежавшая на крик мама моя. И обняла одной рукой меня, другой собачку, и сказала тихо:
- Так, Федя, бери Линду - и уходим! И больше ноги нашей здесь никогда не будет! – Добавила она, глядя на отчима…
Сказано – сделано.
И перебрались мы из пятикомнатной престижной квартиры на улице имени революционера Урицкого в полуторакомнатную хрущёбу на улице имени известного всему миру террориста Ладо Кецховели.
Да… А отчим до самой своей смерти всё у мамы прощения просил и выпросить не мог. Придёт, оставит букет или корзину роз у двери – и уходит, не солоно хлебавши.
Здесь и провела мама свои последние годы….
А я уже по всем странам света мотался, укладывая на ковре в борцовских поединках мировых знаменитостей на обе лопатки. Помню, в 1992м году за 12 минут двенадцать человек опрокинул. В книгу рекордов Гиннеса попал.
И уже давно в Москву перебрался, в самый центр, на Калининский проспект. К сожалению, не захотела мама переезжать из любимого ею Абаканска, где папа мой на Бдалыке похоронен был на аллее Героев, рядом с начальником своим… А теперь и сама лежит там, заснув вечным сном.
Прожила она, тихо угасая, ровно 99 лет…
Эх, мне бы столько!
И стихи писала, и литературное объединение «Русло» посещала…
И 100-летие бы сегодня отметила, к которому выпустил я мемориальную книжку избранных её стихотворений под названием «Души прекрасные порывы».
Вот она, 99 страниц, ровно по количеству прожитых лет.
Помню, говорил я ей:
- Мама, измени название! Ведь слово «души» в повелительном наклонении имеет совсем другое значение, а не то, которое ты имеешь в виду. Читатели могут не так понять.
- Ну, уж нет, Феденька, - возражала она,- люди сейчас грамотные, поймут всё так, как надо. И ничего менять я не буду.
Николай ЕРЁМИН г Красноярск