Поводырь. Глава четырнадцатая

Елена Чепенас
Из районного центра в деревню Кирюшкино вела асфальтовая дорога. Дима  вздохнул с облегчением, потому что беспокоился, что «Харлею»  предстоит одолевать бездорожье.
На каком-то повороте он увидел допотопный милицейский «газик» и мужика в форме, копавшегося в моторе. Мужик вынырнул из-под капота, услышав ровный баритон мотоцикла, и проводил их взглядом, цепким и завистливым.
«Наверное, тоже в Кирюшкино едет, - подумал Дима, - сейчас к тете Лизе много гостей прибудет. Вот только она их не встретит…»
Людей, действительно, было много. Мама знала всех – племянницу и племянника с женой и детьми, каких-то соседок и соседей. Но она только поздоровалась с ними: тетя Катя, как увидела Зою Викентьевну, так и вцепилась ей в руку. Кто-то подсовывал приехавшим еду, чай и бутерброды, но ни Дима, ни Зоя Викентьевна к ним не притронулись.
Тетя Катя не плакала. Притянув подругу на стул  рядом с собой,  она неестественно громко и напряженно стала рассказывать о том, что произошло.
Утром тетя Катя пошла звать сестру к завтраку. Но дверь, ведущая на половину тети Лизы, почему-то была закрыта, входная с улицы тоже оказалась запертой.
 «Неужели спит?» - удивилась Катя. Не может быть, они обе – птички ранние, тем более – летом, встают едва ли не с солнцем. Катя постучала.
 А может, Лиза  ушла  куда-нибудь, не сказавшись? Недоумевая, подошла к окну в спальню, оно было прикрыто неплотно, только рукой дотронулась – растворилось.
Лиза лежала в постели, но как-то странно. Так не лежит мирно спящий человек. Подушка в синей с цветочками наволочке валялась рядом на полу.
Катя даже окликать ее не стала – побежала за соседом, приятелем. Григорий Николаевич открыл  замок. Он и «скорую» вызвал…
За тонкой стенкой плакала племянница – кажется, Тиной зовут. Лысоватый мужчина мерил комнату шагами, присядет на минутку – опять вскочит, как будто вспомнил что-то несделанное важное. Такое важное, что если сделать его - обязательно поможет…
Дима еще никогда не видел горе так близко. Он не знал, как вести себя, что говорить. Не знал, можно ли встать и выйти в сад, чтоб хоть на минуту передохнуть от этих странных глаз тети Кати – сухих и невидящих, от маятника-дядьки, от захлебывающихся звуков за стенкой…
Дима маялся в самой серединке чужого горя, и когда  дядькина жена, Елена Сергеевна, притронулась к его плечу, сказав: «Пойдем со мной, Дима», он с готовностью вскочил, чувствуя облегчение и неловкость от этого облегчения.
- Мы с тобой сейчас нарежем зелень в теплице, потом зайдем к соседям – купим кур и творог, все это надо будет в Москву везти.
Поймав недоуменный взгляд Димы, Елена Сергеевна пояснила:
- На поминки…
Она ловко срезала пучки зеленого лука, укроп и петрушку, а Дима складывал их в целлофановые пакеты с дырками.
- А дырки зачем? – полюбопытствовал он.
- Так хранится лучше. Зелень дышать должна.
- Разве долго надо будет хранить?
- Так ведь неизвестно еще, когда похороны.
- Почему неизвестно?
Елена Сергеевна выпрямилась, внимательно посмотрела на Диму.
- Ты разве ничего не понял? Будет судебная медэкспертиза. Возможно, это не инфаркт, а… насильственная смерть.
Димка ошарашено смотрел на Елену Сергеевну и не мог поверить: тетю Лизу – убили?! За что? Кому нужна пожилая небогатая женщина? Это тете Кате от горя, наверное, привиделось что-то.
Они положили пакеты с зеленью на крыльцо, и, не заходя в дом, отправились к соседям.
Открыв калитку в заборе из шаткого штакетника, Елена Сергеевна  огляделась и негромко позвала:
- Маргарита Ивановна!
- Я здесь, Леночка, - тут же откликнулись из добротного сарая, стоявшего в глубине двора. На порожке появилась женщина.
- Я все приготовила, как вы говорили, заходите в дом.
- Мы подождем здесь, сын-то, наверное, еще спит. Не будем тревожить.
Через минуту Маргарита Ивановна вынесла два пакета, набитых доверху.
- Я в банку, чтоб не разбились в дороге, яичек свеженьких положила. Это от меня, без денег.
Карие, чуть выцветшие глаза соседки наполнились слезами.
- Просто не верится, горе-то какое…
Она проводила их за калитку и смотрела вслед. Ей было очень жаль Елизавету  Дмитриевну, так неожиданно умершую, жаль этих дружных людей, которые сейчас казались осиротевшими.  И еще какое-то непонятное томительное чувство затаилось внутри, и  Маргарита Ивановна старательно запихивала его еще глубже, так, чтоб оно не выплеснулось, не оформилось в мысль, в слова…


   Дима и Елена Сергеевна подошли к своему дому в тот момент, когда рядом с ним остановилась груженая песком машина. С высокой ступени кабины  спрыгнул милиционер. Дима узнал: тот самый, чей  «газик» заглох  на повороте к деревне. Видимо,  пришлось менту ловить попутку.
При ближайшем рассмотрении милиционер оказался молоденьким парнишкой. Его лицо выглядело простецким, бесхитростным – может, благодаря рыжеватым, коротко стриженым волосам и веснушкам, рассыпанным по щекам.
   Елена Сергеевна, увидев  старшего лейтенанта, подалась к нему:
- У вас есть для нас какие-нибудь новости?
- Пока нет, - буркнул милиционер. – Еще поспрашать надо…
Они вошли в дом. Тетя Катя сидела, по-прежнему вцепившись в руку Зои Викентьевны. Теперь они разговаривали тихо, и глаза у тети Кати были не такими страшными. В комнате пахло лекарством.
   Дима тихонько присел на диванчик недалеко от двери. «Вот бы еще надо было что-нибудь сделать», - подумал он тоскливо.
  Но его увидела тетя Катя – впервые за все время, и подозвала.
- Как ты вырос, мальчик. Мама так давно не приводила тебя к нам. Встретила б на улице – не узнала… Зоенька, накорми его, да и сама поешь. Вы ведь во сколько встали – считай, еще ночью…
Мама опять отказалась от еды, заварила кофе себе и тете Кате.  А Дима остался  на маленькой чистой кухне, где его стала кормить племянница Тина с заплаканным лицом. Она что-то резала, накладывала, открывала холодильник - и то и дело останавливалась, с видимым усилием вспоминая, что следует делать дальше. Оба молчали, и в тишину кухни вплывали отдельные слова: где-то рядом приехавший на грузовике  старший лейтенант разговаривал с Еленой Сергеевной.
- Кофе или чай? – спросила Тина.
- Все равно, - ответил Дима, желая только одного: поскорее выбраться из дома. Девушка налила кофе  себе и Диме.
- Где-то сигареты были, - растерянно произнесла она, оглядывая стол. Дима увидел пачку, протянул ей. Тонюсенькая сигаретка дрожала в руке Тины.
- Этого не может быть, -  неожиданно твердо сказала девушка, глядя прямо в Димины глаза. – У тети Лизы было неважное сердце, просто она никогда не жаловалась.
- Чего не может быть? –  не понял он.
- В деревне все друг друга знают, чужих здесь нет, кто мог… - ей было трудно выговорить страшное слово – «убить». Дима легко согласился:
- Конечно! Мне тоже так кажется…
   Глядя, как подрагивает тоненькая сигаретка в пальцах Тины, он вдруг  подумал: а какая, собственно, разница? Тети Лизы нет. И никогда-никогда больше не будет. Разве не это главное? Неужели этой Тине легче было бы пережить смерть тетки, если б ее причиной был инфаркт? И почему ей нестерпимо   думать, что тетя Лиза убита?
   Тина вскочила, бросила сигарету в раковину и почти убежала из кухни. Снова будет плакать… Дима, вздыхая от собственной беспомощности, вылез на крыльцо. Он стоял, чувствуя себя ненужным, бесполезным.  Юркнула малодушная мыслишка: могла бы маменька и одна поехать. Ведь у него послезавтра  первый  экзамен…
    Из-за угла дома вынырнул рыжий старлей. Мельком глянув на Диму, он прошел по двору, потом прямо по огороду к тому месту забора, где в сетке-рабице зияла дыра. Дима усмехнулся. Тоже мне сыщик! За время, прошедшее с момента смерти тети Лизы, здесь потопталось столько людей – от ментов до соседей! Разве можно что-нибудь найти, понять сейчас?
   «Харлей» стоял в незапертом гараже. Дима вывел мотоцикл, стал протирать  специальной салфеткой запылившуюся машину. Возня с ней всегда бодрила, настраивала на веселый лад. Сейчас, конечно, и «Харлей» не развеселит, но все лучше делом заняться, чем бесполезно маяться в доме.
- Эй, парень!
Занятый своими мыслями, Дима от неожиданности вздрогнул. Перед ним стоял сыщик: веснушки по щекам, папка под мышкой, взгляд озабоченный и настырный.
- Ты здесь надолго? - спросил милиционер.
- Не знаю. А что?
- Довези до райцентра. Сам видел – мою колымагу теперь только на буксире тянуть.
- Я сейчас, только матери скажу, чтоб не искала.
   Дима обрадовался предстоящей поездке с ментом. Пока договаривался с Зоей Викентьевной, чувствовал, как   замирает сердце в предчувствии  чего-то важного и необычного.


   «Газик» все еще стоял на повороте. Теперь в его изношенном нутре ковырялся толстый коротконогий мужик в гражданской форме.
- Тормозни, - крикнул сзади веснушчатый старлей. Дима остановился. Толстый мужик выпрямился и, разглядев своего, улыбнулся:
- А ты получше транспорт нашел, Игорь Степаныч!
- Нашел, дядь Вась. Скажи, пациент будет жить?
- А куда он денется! Все лучше по ухабам трястись, чем на свалке лежать. - Мужик вытер ветошкой руки и закурил. – Сильно торопишься, Игорек? А то давай покурим.
- Не, дядь Вась. Мне еще к экспертам успеть надо.
- Ну, валяй, - дядя Вася махнул  рукой – искры посыпались с дешевой сигареты.
   Они миновали поворот, въехали в рощицу, и Дима снова почувствовал, как  попутчик легко толкнул его в бок.
- Слушай, парень, если у тебя есть десять минут – давай здесь на травке покурим. Подумать надо. А в отдел попадешь – не то что подумать, в уборную некогда сходить будет…
   Они сели на зеленый шелковый склон. Игорь  положил рядом шлем – Димка ему мамин дал, - достал сигареты. Закурили.
Диму подмывало спросить мента: правда ли, что тетя Лиза – того,  не своей смертью… Но было почему-то боязно приблизиться к чужой и страшной тайне.
 «А почему, собственно, тайна чужая? Вон мама как переживает, осунулась и  потемнела лицом. Ведь они с тетей Лизой и тетей Катей всю жизнь дружат, со школы. Они как сестры стали. Значит, и мне мамины друзья – вроде родных…  Ну а если б не родного человека убили, а совсем-совсем постороннего – можно быть равнодушным? Разве меня не касается то, что ходит совсем рядом какой-то ублюдок, решивший, что имеет право распоряжаться жизнью другого человека? Предположим, мне сегодня совсем плевать на него. А завтра у него возникнет идея распорядиться маминой жизнью. Или Варькиной. Или Денискиной. Или моей…»
Сложные Димкины размышления прервал Игорь.
- Э - эх, - протянул он с досадой. – Была бы собачка хорошая – наверняка уже нашли бы!
- Почему ты так уверен? Ведь не из деревни же этот придурок. Там все свои, никаких счетов между людьми…
- Это только так кажется, что только свои и никаких счетов. Ты прикинь, парень: на выходные дни сколько человек из Москвы понаехало? Деревня  большая,  и  практически вся под москвичами. Местных-то раз, два и обчелся. Чтоб установить, кто с убитой был знаком по Москве – хоть сто лет назад, хоть мимолетно –  три наших штата надо…
- Значит, убита… Это точно?
- Лично для меня – точнее некуда. Но не всем в отделе хочется так думать. Потому что «глухарь»  намечается. А это, как ты понимаешь, птица неаппетитная…
   Игорь тщательно вдавил окурок в землю, но подниматься не спешил. Простецкое лицо его было пасмурно. Наконец он с неохотой поднялся:
- Ладно, парень, трогаемся. Сегодня судмедэксперт свою песню петь будет. Послушаем.
   Отдел милиции располагался в самом центре районного городка. Дима подрулил к подъезду с вывеской, коротко кивнул на «спасибо» старшего лейтенанта. И ничего-то не произошло в этом недлинном пути, ничего Дима не узнал стоящего. А так надеялся…
   К вечеру из Кирюшкина уехали  и Дима с мамой, и Катерина Дмитриевна с родственниками. Прощаться с тетей Лизой предстояло в Москве, когда милиция разрешит забрать тело.