(1904—1973)
Нефтали Рикардо Рейсе Басуальто, более известный под литературным псевдонимом Пабло Неруда, родился 12 июля 1904 года в маленьком городке Парраль в центральной части Чили.
Семья была бедная, что в дальнейшем сильно сказалось на характере поэта. Отец, Хозе дель Кармен Рейсе Моралес (? — 1938), был железнодорожным служащим, а мать, Роза де Басуальто (? — 1904), — школьной учительницей. Она умерла от туберкулёза через два месяца после рождения Пабло. Вскоре после этого отец с сыном переехали в на юг, в край вечных лесов — город Темуко. Там жила многолетняя любовница отца — Тринидад Кандиа Марверде( — 1938). Женщина уже девятый год воспитывала его сына Родольфо. У неё ещё росла дочь Лаура. Хозе и Тринидад поженились. Мачеха всю жизнь любила Нафтали и баловала его.
Мальчику вообще повезло в самом начале жизни. В городском лицее, где обучался Пабло, преподавала литературу выдающаяся чилийская поэтесса, будущий лауреат Нобелевской премии (1945 год) Габриела Мистраль (1889—1957). Она-то и заметила поэтический дар в робких стихах десятилетнего мальчика и во многом способствовала его первым творческим опытам. Мистраль же привела Пабло в мир великой русской литературы. С этого времени Советский Союз, который мальчик воспринимал как Россию, стал для него любимой страной, откуда шёл свет надежды для миллионов униженных и угнетённых. Это не высокопарные слова, просто в середине XX столетия так оно и было. В 1917 году Мистраль помогла Пабло опубликовать в местной газете «La Manana» его первое эссе.
Особую роль в судьбе Пабло сыграл Александр Савицкий (конец 1880-х — 1909), житель уездного города Новозыбков близ Брянска. В первые годы нового века Савицкий ушел в леса, где с маузером в руках попытался переделать мир по-новому. Он стал грабить богатых и раздавать награбленное бедным. В 1909 году Савицкий погиб в перестрелке со стражниками. Об этой истории узнал писатель Леонид Николаевич Андреев (1871—1919) и на её основе написал роман «Сашка Жегулёв» — про генеральского сына, пошедшего в благородные разбойники. Будущий великий чилийский поэт был потрясён этим романом и под влиянием слова Леонида Андреева стал убеждённым анархистом.
В 1920 году, после окончания среднего учебного заведения, юноша опубликовал свои первые стихи в периодическом журнале «Сельва астраль». Отец был категорически против литературных увлечений сына, поэтому пришлось выступить под псевдонимом. Пабло долго не раздумывал и выбрал своим псевдонимом имя Сашка Жегулёв. Но оказалось, что в псевдониме слишком много шипящих, непривычных для латиноамериканского читателя. Пришлось искать новый. Наконец Нефтали Рикардо остановился на имени своего любимого чешского поэта Яна Неруды (1834—1891). Необходимо отметить, что в юности поэт и чехов считал русскими.
Пабло Неруда (так отныне стали звать молодого человека) поступил на французское отделение Педагогического института в Сантьяго, но не закончил его, поскольку сошёлся с молодыми поэтами и анархистами и ему стало не до учёбы.
Успех пришёл к Неруде, когда за стихотворение «Праздничная песня» он получил первую премию на конкурсе, организованном Федерацией чилийских студентов. Продав авторское право на это стихотворение, Неруда смог в 1923 году сам профинансировать издание своего первого поэтического сборника «Сумерки», который заслужил благожелательный отзыв критики. Это помогло поэту найти в следующем, 1924 году издателя для публикации второго сборника эротических стихов «Двадцать поэм любви и одна песнь отчаяния».
После выхода книги Неруда бросил институт и целиком посвятил себя поэзии. В 1926 году он издал сборник «Риск бессмертного человека», в котором впервые отказался от традиционных размера и рифмы, фактически объявив о своей приверженности на данном этапе сюрреализму. Так в кабачках чилийской богемы Сантьяго появился нищий поэт и анархист со славянским именем Неруда. Он быстро стал всеобщим любимцем, и однажды кто-то из новых влиятельных друзей молодого человека решил, что нельзя отличному поэту прозябать в нищете.
В 1927 году Неруду пригласили на собеседование в МИД, а затем, в соответствии с латиноамериканской традицией направлять известных поэтов на дипломатическую работу, чилийское правительство назначило Неруду консулом. Следующие пять лет он представлял свою страну в Бирме, на Цейлоне, в Индии, Японии, в других странах Азии. На службе Неруда особо не напрягался, денег получал немного, но мир повидал и писал стихи.
Следует отметить, что поэт очень любил женщин. В его возлюбленных побывали красавицы всех континентов и всех цветов кожи.
Первой женой Неруды стала в конце 1930 года Мария Антониета Хаагенар Вогелзанг (1900—1965), голландка с острова Бали. Об этой женщине поэт предпочитал не рассказывать. Мария скрасила ему жизнь на чужбине, поскольку Неруда сильно тосковал по Чили. Ностальгия нашла отражение в стихах первого тома его книги «Местожительство — Земля», вышедшей небольшим тиражом в 1933 году.
Тогда же Неруду перевели в Буэнос-Айрес, где он познакомился с приехавшим в Аргентину испанским поэтом Федерико Гарсиа Лоркой. В 1934 году Неруду назначили консулом сначала в Барселону, а затем в Мадрид, где он вместе с Гарсиа Лоркой и несколькими другими испанскими поэтами стал издавать литературный журнал «Зеленая лошадь для поэзии». В Мадриде вышел второй том «Местожительство — Земля». 18 августа 1934 году у поэта родилась дочь Мальва Марина (1934—1943).
В декабре 1936 года в Мадриде Неруда развелся с Марией Антониетой и женился на аргентинке Делии дель Карриль (1884—1989). Умная, красивая, властная, бесстрашная, убежденная левая, она была совершенно не приспособлена к роли домохозяйки и стала для поэта «товарищем по борьбе».
Когда в Испании началась гражданская война, Неруда, не имея на то официальных полномочий, объявил, что Чили поддерживает республиканцев. Он немедленно был отозван из Испании, но уже в 1938 году его с краткосрочной миссией отправили в Париж, где поэт помогал республиканским беженцам эмигрировать в Чили.
С 1939 года Неруда занимал должность секретаря, а с 1941 года — консула чилийского посольства в Мехико. Именно в эти годы поэт увлекся марксизмом.
Вернувшись в 1944 году в Чили, Неруда занялся активной политической деятельностью и был избран в сенат, где представлял провинции Антофагаста и Тарапака. Неруду называли «шахтерским сенатором». В 1945 году, под впечатлением победы СССР над фашистской коалицией, поэт вступил в коммунистическую партию Чили.
Так продолжалось два года. В 1947 году Неруда публично осудил деятельность правительства и назвал чилийского президента Габриэля Гонсалеса Виделу (1898—1980) марионеткой США. Поэта обвинили в государственной измене. Он был вынужден бежать из страны.
Будучи в эмиграции, Неруда не оставлял свою общественную и политическую деятельность. В 1948 году он инкогнито приехал в Париж на Международный конгресс движения сторонников мира. Его блестящее выступление потрясло участников форума. Член советской делегации Александр Александрович Фадеев (1901—1956) немедленно пригласил поэта на празднование 150-летнего юбилея А.С. Пушкина.
В июне 1949 года Неруда впервые побывал в Москве. В СССР тех лет ему необычайно понравились коврики с лебедями и кошки-копилки. Когда ему говорили, что это кич, Неруда обычно отвечал: «У кого слишком много вкуса, как правило, нет сердца! В таких вещах видна душа народа». Зато музыку поэт терпеть не мог — любую. В первый приезд его повели в Большой театр. Неруда промучился полвечера и сбежал.
В изгнании поэт создал главное произведение своей жизни — «Всеобщую песнь», она вышла в свет в 1950 году. История шедевра такова. В 1943 году консул Неруда посетил Мачу-Пикчу, древний город инков в Мексике. Под впечатлением увиденного им была задумана грандиозная эпическая поэма. «Всеобщая песнь» состоит из 340 стихотворений, в которых Неруда с марксистских позиций поведал в поэтических образах прошлое и настоящее Латинской Америки, рассказал о её людях и природе. Первое издание поэмы проиллюстрировали великие мексиканские художники Диего Ривера (1886—1957) и Давид Альфаро Сикейрос (1896—1974).
После «Всеобщей песни» мир стал воспринимать Неруду как выразителя духа всего латиноамериканского континента. В Чили книга была запрещена и нелегально распространялась чилийскими коммунистами.
На родину великий поэт смог вернуться только в 1952 году. Почти сразу же он развёлся с Делией. Верная жена была рядом с поэтом в самые тяжкие времена его жизни — и в годы его активной политической деятельности, и при нелегальном переходе границы во время политических преследований, и в эмиграции, и во время триумфального возвращения на родину. Сама Делия до конца своих дней — а умерла она в возрасте 104 лет — утверждала, что Неруду совратила его третья жена — Матильда Уррутиа (1912—1985), бывшая эстрадная певица второго ряда.
Неруда познакомился с Матильдой случайно и страстно влюбился. В браке они счастливо прожили без малого двадцать лет, правда, официально венчались только в 1966 году. Именно третья жена вдохновила поэта на создание сборников лирической поэзии — «Оды изначальным вещам» (1954), «Оды. Книга третья» (1957) и «Эстравагарио» (1958).
В Чили Неруда обосновался в маленьком местечке Лас Гавиотас (Чайки) на берегу Тихого океана. С лёгкой руки поэта местечко получило всемирную известность под именем Исла-Негра (Чёрный Остров). Здесь поэт возвёл собственный дом.
В 1970 году Коммунистическая партия Чили выдвинула Неруду на пост президента страны. Скорее всего, он бы и победил на выборах, но уже тяжело больной поэт предпочёл в решительную минуту снять свою кандидатуру в пользу кандидата от социалистической партии Сальвадора Альенде (1908—1973). После победы на выборах Альенде назначил Неруду послом во Францию. Здесь поэт прошёл всестороннее обследование и узнал, что неизлечимо болен лейкемией.
В 1971 году ему присудили Нобелевскую премию.
Умирать Пабло Неруда приехал в Чили. Последние месяцы он жил в Исла-Негра.
11 сентября 1973 года в Чили произошёл государственный переворот, и к власти пришел генерал Аугусто Пиночет (1915—2006). В тот же день в дом Неруды в Сантъяго ворвалась группа возбужденной молодежи, «борцов с марксизмом». Матильда Уррутиа заперлась на верхнем этаже. Остальная часть дома была разгромлена.
Через двенадцать дней, 23 сентября 1973 года Пабло Неруда умер.
На смерти поэта сразу же начались спекуляции. Так, Матильда Уррутиа заявила, что переворот и гибель президента Сальвадора Альенде ускорили смерть Неруды. Врачи, которые и до переворота со дня на день ожидали кончины поэта, только разводили руками.
Затем появились слухи, будто новые власти инсценировали похороны, а Неруда умер в Париже. Но и эта сплетня со временем была разоблачена.
Останки великого поэта Чили и его третьей жены Матильды Уруттиа покоятся в Исла-Негра, под мачтой на борту ладьи, которая согласно завещанию Неруды поставлена на вечную стоянку в заливчике во дворе усадьбы поэта.
Всего за всю жизнь Пабло Неруда опубликовал свыше 40 поэтических сборников, кроме того он переводил, писал стихотворные драматические произведения.
Стихи Пабло Неруды на русский язык переводили Илья Эренбург, Семён Кирсанов, Павел Грушко, Вера Кутейщикова, Лев Осповат.
Земля в тебе
Малютка роза,
роза-малютка,
нагая и крошечная,
порою
мне кажется,
вся ты в моей ладони
уместишься,
всю я тебя укрою
своими устами,
но едва только ноги мои
касаются ног твоих,
губы мои — твоего рта,
ты вырастаешь,
ты поднимаешься,
ты возникаешь, как высота,
как два холма, встают твои плечи,
хлещут в грудь мою твои груди,
моя рука с трудом обвивает
тонкую линию новолунья
тальи твоей.
В любви ты бушуешь, как морская пучина,
едва измеряю распахнутых глаз твоих небо
и, склоняясь к губам твоим, целую родную землю.
Перевод М. Алигер
Неверный
Глаза мои уходят вослед
за смуглянкой, прошедшей мимо.
Она из чёрной эмали,
из синего винограда,
и кровь хлестнула меня
багряным своим хвостом.
Иду за всеми вослед.
Проходит светловолосая,
как золотое деревце,
своими плодами горда.
И рот мой за ней понесло,
словно сильной волной,
обрушивая на неё
молнии крови.
Иду за всеми вослед.
Но к тебе ни шагу не делая,
не видя тебя, далёкая,
несёт мою кровь и губы,
тёмная моя и светлая,
огромная и крошечная,
ширококостная и тоненькая,
дурнушка и красавица,
изваянная из всего золота,
из всего серебра сотворённая,
из всей пшеницы на свете,
из всей земли на земле,
из воды всех водоёмов,
из валов всех океанов,
созданная для рук моих,
созданная для губ моих,
созданная для души моей,
созданная для судьбы моей.
Перевод М. Алигер
Жизни
Как неловко бывает тебе подчас,
я это чувствую,
рядом со мной,
со мной, победителем среди людей.
Ты не догадываешься,
что вместе со мной
победили тысячи человек,
тысячи лиц, недоступных твоим глазам,
тысячи ног, шагавших со мной,
сердец, стучавших в лад моему.
Ты ведь не знаешь, что нет меня,
я всего лишь лицо идущих со мной,
я потому только их сильней,
что во мне не одна моя малая жизнь,
а несчётное множество жизней других,
и я так твёрдо иду вперёд,
потому что вижу тысячей глаз,
и мой удар потому тяжел,
что я обладаю тысячей рук,
и голос мой слышен на берегах
далёких-далёких-далёких рек,
потому что мой голос принадлежит
всем, кто ни разу не говорил,
всем, кто ни разу в жизни не пел
и громко поёт теперь этим ртом,
который целует тебя.
Перевод М. Алигер
Любовь солдата
Жизнь твоя привела тебя в самое сердце войны,
и ты стала любовью солдата.
В жалком шёлковом платьице,
в коготочках фальшивых камней,
ты проходишь путём, предначертанным жизнью,
сквозь пламя.
Подойди же, бродяга,
и испей у меня на груди
кружку красной росы.
Не хотела ты думать, куда и откуда идёшь,
только танцу была ты надёжной подругой,
ни отчизны, ни партии ты не имела.
А теперь ты со мною шагаешь и видишь:
жизнь идёт со мной рядом,
а смерть позади.
В жалком шёлковом платьице тебе не придётся опять
немудрёные танцы плясать.
Ты собьёшь башмаки,
но ты вырастешь в этой дороге.
И придётся тебе проходить по шипам,
оставляя на каждом по капельке крови.
Поцелуй меня снова, моя дорогая.
И винтовку почисть хорошенько, товарищ.
Перевод М. Алигер
Аромат полей Лонкоче
Злой дух здесь овладел землёю омрачённой,
сгрёб нивы нежные, кривые горы сдвинул;
когтями он изрыл поверхность защищённой
прямолинейными аллеями равнины.
И насыпь поднялась, стряхнув свою усталость;
ладонью скорбною раскрылся холм; и, точно
хмельные всадники, галопом тучи мчались
в отрыве от небес, от бога и от почвы.
И землю взрыл поток; земля от наводненья
бежала с мокрым лбом, утробу раскрывая.
В проклятых сумерках в различных направленьях
катились поезда, как тигры, завывая.
Я — слово этого пейзажа неживого,
я — сердце этого пустого небосвода;
когда иду в полях с душой, открытой ветру,
в моих артериях шумят речные воды.
А ты куда идёшь? Как глина голубая,
пространство под рукой ваятельницы-ночи.
И не зажгут звезду. Глаза мне застилая,
медовый аромат плывёт с полей Лонкоче.
Перевод Л. Мартынова
Это утро набухло бурей…
Это утро набухло бурей,
рвущейся из жаркого сердца лета.
Колышутся, словно прощальные платочки,
белые тучи в руках бродячего ветра.
О наше влюблённое молчанье бьётся
огромное сердце тревожного ветра.
Чудесным оркестром гудит в деревьях
колокол ветра, полный бурь и песен.
Ветер крадёт опавшие листья,
швыряет птиц, как живые стрелы.
Листва взлетает, как жёлтое пламя,
как металл невесомый, как волна без пены.
И тонет в буре корабль поцелуев,
сражённый неистовым ветром весенним.
Перевод М. Ваксмахера
Я люблю тебя…
Я люблю тебя здесь,
Где в тёмных соснах запутался ветер,
Где мерцает луна над волной бродячей
И тянутся дни, похожие друг на друга.
Танцуют в тумане неясные тени.
Чайка горит серебром на фоне заката.
И парус порой. И высокие-высокие звёзды.
Черный крест корабля.
Одинокий,
Прихожу на заре и даже в душе своей чувствую влажность.
Шумит и снова шумит далекое море.
Это гавань.
Здесь я люблю тебя.
Здесь я люблю тебя, и напрасно тебя горизонт скрывает.
Я люблю тебя даже среди этого холода.
Порою плывут поцелуи мои на тяжёлых больших кораблях.
Корабли эти рвутся туда, куда им вовек не доплыть.
Мне кажется, я так же забыт, как этот проржавленный якорь.
Как печалей причал. К нему пришвартован лишь вечер.
Как устала моя бесполезно голодная жизнь!
Нет у меня того, что люблю я. Ты так далеко.
С горечью вижу, как лениво спускаются сумерки.
Но тут надвигается ночь и петь для меня начинает.
Луна заставляет кружиться и сны и мечты.
На меня твоими глазами смотрят огромные звёзды.
Я люблю тебя — и поэтому тёмные сосны
Поют на ветру твоё имя бубенцами иголок.
Перевод М. Ваксмахера
Я могу написать этой ночью стихи…
Я могу написать этой ночью стихи бесконечной печали.
Написать, например: «Этой звёздною ночью
лихорадит далёкие синие звёзды».
Ветер ночи кружит в небесах и поёт.
Я могу написать этой ночью стихи бесконечной печали.
Я любил её: по временам и она меня тоже любила.
Вот такою же ночью, как эта, её обнимал я.
Сколько раз я её целовал под открытым для вечности небом.
Любила она меня; по временам я любил её тоже.
Да и как не любить было эти большие прямые глаза?
Я могу написать этой ночью стихи бесконечной печали.
Подумать — она не со мной. Ощутить, что её потерял я.
Слышать эту огромную ночь — без неё она стала огромней,
И росою на пастбище падает на душу стих.
Ну и что ж, что любовью не мог я её удержать?
Этой звёздною ночью она не со мною.
Это всё. Чей-то голос поёт вдалеке. Вдалеке.
Но душа не смиряется с тем, что её потерял я.
Я ищу её взглядом, как будто хочу подойти к ней.
Сердце ищет её, а она не со мною.
Такая же ночь, и белеют под нею всё те же деревья.
Мы тоже ведь были тогда, но уже мы — не те.
Не люблю её, нет, но, быть может, люблю.
Так любовь коротка, так огромно забвенье.
Потому что в такую же ночь я её обнимал,
душа не смиряется с тем, что её потерял я.
Хоть это последнее горе, которое мне причиняет она,
и это последние строчки, которые я ей пишу.
Перевод О. Савича
Из цикла «Сто сонетов о любви»
Утро
Имя растенья, вина или камня — Матильда.
Имя того, что рождается и существует.
Слово, в чьём росте внезапно рассвет наступает,
слово, в чьём лете взрывается пламя лимонов.
В имени этом бегут деревянные шхуны
в синем сигнальном огне беспредельного моря,
буквы его — это светлые струи речные,
те, что впадают в мое обызвествленное сердце.
Имя, которое я под вьюнками нашарил,
словно бы двери подземного тайного хода,
хода, ведущего к благоуханию мира!
О, затопи меня, ртом обжигающим рухни,
высмотри душу своими ночными глазами,
но разреши в твоём имени плавать и сном забываться.
Полдень
Могу ли я забыть, что эти руки
сухие корни розы оживили,
что каждый след твой вспыхнул ноготками,
с природой в полном мире и согласье?
Мотыга и вода, твои ручные звери,
кусают и облизывают землю,
и с ними ты трудом высвобождаешь
гвоздик обильных пламенную свежесть.
Любовь и честь рукам твоим, как пчёлам!
Землёю рождены такие руки,
они моё возделывают сердце,
и вышло так, что, обожжённый камень,
с тобою рядом я пою, вспоённый
лесной водой, — я, дело рук твоих!
Вечер
От горя до горя идёт островами любовь,
и корни пускает, и их орошает слезами,
и тихое хищное сердце бежит,
и этого бега никто никогда не избегнет.
Мы ищем с тобою пространства, пристанища, новых планет,
где белая соль на косы твои не легла бы,
где б не был виновен я в том, что печали растут,
где хлебу жилось бы свободно и без агонии.
Мы ищем планету в далёкой дали и в листве,
суровую степь и необитаемый камень,
где можно построить своими руками гнездо.
Мы просто любили, без слова, без раны, без зла,
и это была не любовь — обезумевший город,
и жители этого города на старых балконах бледнели.
Ночь
Думаю, эта эпоха, когда ты любила меня,
минет и сменится новою синею эрой,
новою кожей на этих же самых костях,
новой весною, открывшейся новому взгляду.
Те, что случайно связаны вместе сейчас,
между собою беседуя высокомерно, —
члены правительств, прохожие и торгаши, —
больше никто их за ниточки дёргать не станет.
Сгинут куда-то жестокие боги в очках,
все лохмачи плотоядные с книгой под мышкой,
всякая-разная мелкая мошка и тля.
Чтобы увидеть только что вымытый мир,
новые очи откроются, омытые новой водою,
и без страдания новые нивы взойдут.
Перевод М. Алигер
Осенняя бабочка
На солнце бабочка кружится,
вся загораясь временами.
Листа коснётся, застывая,
частица пламени живая —
и лист колышет это пламя.
Мне говорили: — Ты не болен.
Всё это бред. Тебе приснилось.
Я тоже что-то говорил им.
И лето жатвою сменилось.
Печальных рук сухие кисти
на горизонт роняет Осень.
И сердце сбрасывает листья.
Мне говорили: — Ты не болен.
Всё это бред. Тебе приснилось.
И время хлеба миновало.
И снова небо
прояснилось.
Всё на земле, друзья, проходит.
Всё покидает и минует.
И та рука, что нас водила,
нас покидает и минует.
И те цветы, что мы срываем.
И губы той, что нас целует.
Вода, и тень, и звон стакана.
Всё покидает и минует.
И время хлеба миновало.
И снова небо
прояснилось.
А солнце лижет мои руки
и говорит: — Тебе приснилось.
И ты не болен. Это бредни.
Взлетает бабочка и чертит
круг огнецветный
и последний.
Перевод А. Гелескула
Прошу тишины
Сейчас я хочу покоя.
Считайте, что я отсутствую.
Я глаза на миг закрываю…
Пять вещей сейчас мне нужны,
пять особо важных корней.
Во-первых, безбрежность любви.
Во-вторых, любоваться осенью:
мне не жить, если листья не будут
слетать, сливаться с землёй.
В-третьих, зимние дни,
ливень любимый и нежность
костра на свирепом холоде.
В-четвёртых, спокойное лето,
круглое, как арбуз.
В-пятых, твои глаза.
Матильда моя, желанная,
не заснуть мне без глаз твоих,
без взглядов твоих мне не жить,
я с лёгким сердцем сменяю
весну на взгляды твои.
Друзья, это всё, что мне нужно:
ничто — и почти что всё.
А теперь я вас не держу…
Я столько прожил, что вскоре
забудут меня поневоле,
стерев с доски моё сердце,
желавшее жить бесконечно.
Но то, что прошу тишины я,
не значит, что я умру.
Со мною всё это иначе:
я буду и дальше жить.
Я есть и быть продолжаю.
Просто внутри меня
будет силы копить пшеница,
чтобы зёрна, раздвинув землю,
над землёй увидали свет,
но земля-праматерь темна,
вот так же темно и во мне:
я похож на колодец, в чьи воды
ночь роняет звёзды свои,
чтобы в поле уйти налегке.
Понимаете, прожил я столько,
что хочу прожить ещё столько же.
Никогда я не был так звонок,
так богат поцелуями.
Как прежде — всё ещё утро.
Свет летит со своими пчёлами.
Оставьте меня с рассветом.
Позвольте мне снова родиться.
Перевод П. Грушко
Заключение
Матильда, дни или годы
во сне, в лихорадке,
здесь или там,
пригвождённый,
с перебитым хребтом
я истекал доподлинной кровью,
то погружаясь в небытие,
то пробуждаясь:
больничные койки, чужеземные окна,
белые халаты сиделок,
ноги словно в цепях.
Потом — эти странствия
и вновь моё море:
твоя голова в изголовье,
твои руки, как птицы,
в лучах моего света
над моей землёй.
Как это было прекрасно: жить,
когда ты живёшь!
Мир становится самым лазурным и самым земным
по ночам, когда сплю,
огромный, в кольце твоих быстротечных рук.
Перевод Л. Осповата