- Саша, выезжай! Место профессора для тебя на кафедре есть. Согласие ректора имеется. – Это мне звонил Гриша Водолазов, зав. кафедрой Академии общественных наук при ЦК КПСС.
Такого звонка я ждал с нетерпением. После того, как меня 21 мая 1979 года утвердили консультантом ЦК КПСС, а 28 мая решение Секретариата по непонятным мне причинам отозвали (подробно я написал об этом в книжке «Опасная профессия»), никто и никуда не брал меня на работу: черт, мол, знает, что он там нагрешил, за что отозвали! И я просидел в Праге четыре года «лишних», а всего почти 11 лет.. Потом уже я убедился, что не просто не брали, а кто-то еще явно меня «опекал», препятствуя любому назначению!
Звонит, например, Вадим Печенев, в то время – руководитель консультантской группы отдела пропаганды ЦК, предлагает:
- Позвони завтра в «Советскую Россию» Ненашеву, он предложит тебе должность редактора отдела пропаганды и, конечно, члена редколлегии.
На другой день звоню означенному главному редактору газеты и сразу же, по первым словам его, чувствую, что либо мой приятель преувеличил готовность редакции взять меня на работу, либо за эти сутки что-то произошло.
- Понимаете ли вы, что это не «Правда»? Вам не теоретические статьи придется писать, а заниматься самой черновой работой...
Почувствовал, что меня запугивают. Ответил, что это меня не смущает. После обмена еще какими-то репликами:
- Ну что ж, будем иметь вас в виду. У нас, правда, несколько кандидатов, будем думать.
Я молчал. И после довольно продолжительного для международного разговора молчания – его новая реплика:
- Разумеется, сначала мы возьмем вас просто редактором отдела, а потом пойдет речь о том, чтобы утвердить членом редколлегии. Поработаете, покажете себя...
И стало мне окончательно ясно, что меня не хотят. Журналисты знают, что это принципиальная вещь – член или не член: другая зарплата, другие привилегии, просто совершенно разный статус. Я спросил:
- Это условие?
- Да!
- Тогда оно меня не устраивает. Простите, но когда мне было 35 лет, меня взяли в эту газету сразу членом редколлегии. Без всяких испытаний. Теперь циферки у меня поменялись местами, а вы предлагаете испытательный срок...
- Ничего не понимаю, - сказал Вадим, когда я сообщил ему об отказе.
Сразу скажу еще об одном факте, убеждавшем, что все они, подобные факты, – не случайность. Снова мне позвонил Вадим:
- Тебя ждет главный редактор журнала «Коммунист», предложит работу.
Теоретический журнал, самое близкое «Проблемам...» по роду деятельности издание. После защиты докторской это будет как-то особенно складно: стану писать, стану редактировать, буду заниматься научной работой. Здорово было бы вернуться снова от международной тематики к внутренней, и там, видимо, такая возможность появится… Смущало, правда, что знал редактора как противника рынка. Позднее он начал яростно нападать на сторонников товарно-денежных отношений, у него появилось любимое обвинение всех и вся в «товарном фетишизме» (смысла которого он, кстати, явно не понимал). Но в то время все еще было в приличных формах, и я надеялся, что сумею найти с ним общий язык, в чем-то даже переубедить его.
Встретил он меня хорошо. Говорил, правда, этаким мягким тихим голосом, что для меня, слабого на ухо, всегда проблема. Говорил с подчеркнутой значительностью, с сознанием того, что его непременно должны внимательно слушать, так он и с трибуны обычно выступал: как удачно заметил тот же Гриша Водолазов, человек очень наблюдательный – «будто бы смакуя слова на кончике языка, как смакуют вино». Спросил меня о диссертации, еще о чем-то, потом сказал:
- У нас будут две вакансии: редактора партийного отдела и отдела писем. Я хотел бы предложить вам одну из этих должностей. Пока еще не знаю – какую, здесь я связан некоторыми обязательствами...
Ответил, что согласен на любой вариант. Отдел писем меня привлекает даже больше, потому что мне всегда казалось интересным изучать эти человеческие документы. Редактор остановил меня и сказал с уверенностью человека, хорошо знающего души людские:
- Но я понимаю, что вам более хотелось бы на партийный отдел. Так или иначе, в июне я вас позову.
Был май. Прошел июнь, июль, август... Никто меня не звал. Но доходили какие-то слухи.
Позвонила хорошо осведомленная приятельница:
- Саш, говорят, что тебя вместе с Лисичкиным уволили из «Правды» с запретом печататься. Что ты мог бы на это ответить?
Понятно было, что вопрос – не из любопытства, это нужно кому-то объяснить.
- Ответь, пусть позвонят в отдел кадров «Правды» и там им скажут, что Лисичкин ушел на два года раньше меня. Значит, уже не вместе. И ни один из нас не уволен, оба ушли по собственному желанию, Лисичкину даже квартиру на прощание дали. Ну, а насчет запрета печататься могу сказать одно – и я печатаюсь, и Лисичкин.
Потом снова звонок:
-Тебя упрекают в пьянстве.
- Ты же знаешь, что я не пью хотя бы из-за болезни, сколько раз сидели за одним столом...
- Я то знаю...
Короче говоря, я стал «невъездным». И вот поэтому написал и защитил докторскую диссертацию. Кафедра, на которой защищался, приглашала меня теперь на работу.
Радуясь звонку Григория, я тут же взял лист бумаги и написал заявление:
«Шеф-редактору журнала «Проблемы мира и социализма» тов. Склярову Ю. А. Прошу освободить меня от должности заведующего отделом обмена опытом партийной работы в связи с окончанием срока загранкомандировки. Мне предоставляется место профессора Академии общественных наук при ЦК КПСС. (Согласие ректора имеется). А. Волков». Привожу этот текст полностью по памяти, но уверен, что точно. Привожу потому, что он сыграл впоследствии очень важную роль.
Снова, как и в первый раз, когда приглашали на работу в ЦК, собирали и упаковывали свои вещи в «бедны» (так чехи называют большие ящики). Мая опытными руками бывшего работника библиотечного коллектора ловко увязывала в стопки книги, заполняла разным шмутьем и тоже обвязывала шпагатом ящики из под пива и сигарет, я оформлял документы на контейнер, которым отправлял своего «Москвича»…Работы при таком переезде оказывается неимоверно много...
И вот мы уже в Москве, в первый же день по приезде иду в Академию. А там меня встречают сюрпризом: ректор Медведев отказывается оформлять меня на работу! Он говорит, что согласия на это не давал.
Это мне рассказывает Водолазов, зав. кафедрой. Ранее Медведев ему заявил, что у кафедры нет свободной ставки, но, мол, если найдешь ее, то – пожалуйста,бери Волкова. Григорий нашел. То есть договорился с проректором по учебной части о некоторой реструктуризации кафедры, и тут же позвонил мне. Но дополнительно к ректору не обращался, считая, что договоренность уже состоялась, а условие, поставленное ректором, выполнено.
Однако примечательно, что Медведев, мотивируя теперь свой отказ, заметил еще что-то в том духе, что, мол, у Волкова была какая-то неприятность с отзывом решения секретариата ЦК, что сам Зародов, бывший шеф-редактор журнала, говорил ему о неком материале, поступившем на него в ЦК.
И я, можно сказать, завис в воздухе. Обратно в Прагу уже не вернешься, а тут стена – никаких оснований надеяться, что ректор изменит свое решение, нет. И никаких вариантов другой работы не просто не существует в данный момент, но и не просматривается, потому что предположение о некой «мохнатой лапе», не той, что подсаживает тебя на хорошее место, а, напротив, той, что перегораживает тебе путь в любом направлении, подтверждается еще раз и очень убедительно.
Это парение в воздухе без каких-либо надежд на благополучное приземление длится ни много, ни мало 17 дней. Водолазов борется за меня отчаянно, пишет ректору официальную записку, в которой не только превозносит мои личные качества, а заявляет даже, что сам подаст заявление об уходе с кафедры, коль все дело в отсутствии ставки. Вот, мол, вам и будет вакансия. Но тщетно…
Однажды утром я вдруг просыпаюсь с мыслью, поистине гениальной, и мчусь в Академию, разыскиваю Гришу, излагаю ему свою идею.
Я просто представил, как продолжился путь написанного мною заявления, поскольку хорошо знал всю эту кадрово-канцелярскую механику.
Что делает заведующий кадровым отделом журнала, когда шеф-редактор визирует мое заявление, то есть дает согласие на освобождение от должности? Готовит соответствующее представление в Международный отдел ЦК КПСС. Что – пишет новую бумагу? Да нет, конечно! Он делает ксерокопию с моего заявления, правит его, перепечатывает текст, в результате чего рождается новая бумага:
«В Международный отдел ЦК КПСС. Просим освободить А. И. Волкова от должности заведующего отделом обмена опытом партийной работы в связи с окончанием срока загранкомандировки. Ему предоставляется место профессора Академии общественных наук при ЦК КПСС. (Согласие ректора имеется). Ю. А. Скляров».
Могу сейчас ошибиться буквально в одном-двух словах, но не в основе текста.
Что делают в Международном отделе? Готовят представление в Секретариат ЦК КПСС, поскольку моя должность всходит в номенклатуру Секретариата. И снова: пишут оригинальный текст? Конечно, нет. Делают ксерокопию с представления Шеф-редактора журнала, правят ее, перепечатывают и направляют в Секретариат. Теперь документ звучит примерно так:
«В Секретариат ЦК КПСС. Международный отдел ЦК КПСС просит освободить А. И. Волкова от должности заведующего отделом обмена опытом партийной работы журнала «Проблемы мира и социализма» в связи с окончанием срока загранкомандировки. Ему предоставляется место профессора Академии общественных наук при ЦК КПСС. (Согласие ректора имеется).
Тут уже я могу ошибиться не в одном слове, но никак опять же не в основе текста. Однако я уже не сомневаюсь, каким вышло постановление Секретариата:
«Освободить заведующего отделом обмена опытом партийной работы журнала «Проблемы мира и социализма» А. И. Волкова от занимаемой им должности в связи с окончанием срока загранкомандировки. Ему предоставляется место профессора Академии общественных наук при ЦК КПСС. (Согласие ректора имеется)».
Рассказав все это Водолазову, говорю ему:
- Понимаешь? Согласие ректора имеется! Это в постановлении записано! Вот теперь ты, Гриша, скажи Медведеву: пусть он идет в ЦК и доказывает, что он согласия не давал!
Мы оба, конечно, хорошо представляем, что такого быть никак не может: тогда ректор уверял бы кого-то, не знаю даже – кого, что Международный отдел ЦК КПСС и лично его заведующий, секретарь ЦК КПСС тов. Б. Н. Пономарев слукавил, солгал, в лучшем случае представил в Секретариат непроверенный документ, необоснованно утверждая, что «согласие ректора имеется»! И, хуже того, непроверенное решение принял сам Секретариат ЦК!
Короче говоря, на другой же день я был зачислен на работу.