- Итак, разруха и беззаконие в Срединной Империи достигли ужасных просто размеров, поскольку никто из вассалов уже не считал нужным не только соблюдать закон, но и всерьёз оглядываться на существование монарха, все они вечно воевали друг с другом, не обращая никакого внимания на то, что страна нищала, и ни о чём не заботясь, кроме собственных низменных инстинктов, - густое сопрано разливалось по помещению, завораживая любого слушателя своим приятным тембром. – И вот в такой кошмарной обстановке один из бастардов довольно легко короновался и привёл с собой молодую, ни от кого не зависящую команду. Тут-то началось самое занятное – когда отмороженная на всю катушку, уставшая бояться и не имевшая ничего, кроме своего умницы-командира, набранная из изгоев прогнившей системы обойма начала утюжить знатных разбойников. В ход шло всё – от безвестных киллеров и подковёрных интрижек до масштабных сражений целых армий. В рекордный и фантастический по сути для того уровня развития технологий срок дело было сделано – и эпоха хаоса и несчастий казалась народу уже кошмарным сном. Однако остались недовольные, - Катерозе тихо вздохнула и вскинула поникшую было огненную гриву, белые лилии в причёске заметно затрепетали. – Активный рельеф континента способствовал если уж не затяжной партизанско-саботажной политике, то прятаться им было где – никакой аппаратуры по выявлению излучений у тогдашних военных не было и в мечтах, потому что о полевой форме существования материи ничего не было известно, и даже об электричестве люди ещё не имели преставления.
Пауза была совсем крошечной, и оттого никто из присутствующих не обратил на неё внимания. Совещание штаба без Императора – обычная, всё же, вещь для бывалых вояк, но наличие нынче среди всех новой персоны, молодой герцогини Катерозе фон Кройцер, на деле было чем-то вообще невообразимым даже пяток дней назад. Даже не смотря на тот факт, что этой красавице были обязаны тем, что император Райнхард жив по сию пору… Однако подавляющее большинство мужчин в мундирах воспринимали её присутствие спокойно, отлично понимая, что смотрится она сейчас хоть и страшно экстравагантным элементом с точки зрения привычных традиций, но вполне естественно в текущих реалиях. Хотя с рокового совещания, на которое Император явился лично, рискуя жизнью в неизвестно уже который раз, прошло почти трое суток, от лёгкого шока все не только успели отойти, но даже увериться в том, что происходящее – вполне логично и нормально. Гендерные амбиции были с истинно воинской прямотой отодвинуты прочь, уничтоженные чётким пониманием того, что дама делом доказала, что ничем не хуже их, бывалых мужчин. Кроме того, всех немало встряхнул эпизод с криком раненого венценосца, а также то, что все увидели, как на деле он общается с той, кого по глупости и злобе некоторые амбициозные личности при дворе уже готовы были видеть фавориткой. Что делать с новыми бандформированиями, возникшими под командованием остатков тех, кто когда-то оставался на Изерлоне до упора – было не особо ясно, и оттого настоящая повелительница Хайнессена была здесь, она явно имела об этом самое лучшее из возможных представлений. Однако её манеры были хоть и очаровательны, но чуть непривычны – сейчас она предпочла рассказать некую древнейшую басню, что ли. Но даже Меклингер, более, чем кто-либо отчего-то недовольный наличием здесь этой девушки, предпочитал слушать с интересом, без труда усваивая уже обрисованные в истории намёки…
- Итак, группа противников режима укрылась в диких лесах, занимаясь главным образом выращиванием молодого бойца, чьи родители оказались убитыми среди тех войск, что выступали против власти тогдашнего монарха. Они объясняли юноше, что борются за свою независимость, а дерзновенный самодержец унизил его родину, - ровным голосом продолжала рассказывать Катерозе, не глядя ни на кого вообще. – Осиротевший ребёнок впитывал эту ненависть и старательно осваивал ремесло идеального воина, мечтая только о том, как расправится с коронованным тираном. И вот, однажды приехав в столицу на состязания бойцов, он легко победил всех соперников и получил главный приз – аудиенцию у императора без свидетелей, - она чуть помедлила на этом месте, и, когда Биттенфельд красноречивым жестом хлопнул себя по лбу, поняв, в чём дело, сразу продолжила. – Война ведь была закончена аж пятнадцать лет назад, и о том, что скромный провинциал окажется очень хитрым террористом, не подумал никто, на что и рассчитывали те, кто вырастил его.
Мюллер сокрушённо покачал головой, явно вспомнив инцидент на Урваши, а может, просто слишком близко к сердцу воспринимая рассказ…
- И вот, когда гость увидел перед собой того, кого ему предстояло убить, он немного удивился про себя – человек, оказавшийся рядом, нисколько не напоминал собой образ кровожадного угнетателя, который был годами взлелеян в сердце молодого воина. Напротив, умея столь многое и будучи тем, от кого нет спасения никому, юноша умел хорошо видеть, кто перед ним и что собой представляет, - спокойно продолжала Катерозе. – И заметил, что мужчина, за жизнью которого он пришёл – из тех, кого убивать просто не за что и нельзя. Но остановиться он не мог, просто с грустью помедлил, понимая, что его обманули, заставив подписаться сделать то, чего делать было нельзя. И он взялся отыгрывать свой образ, не поклонившись по ритуалу и даже решив про себя предъявить собственных убитых родителей – хотя мысль о том, что он их так никогда и не знал толком, уже появилась у него в голове.
Катерозе не могла не заметить, что внимание слушателей усилилось, но сделала вид, что этого не произошло. Она продолжила, не изменившись в лице ни единой чёрточкой.
- А тем временем император, заметив эту крохотную, но очень важную паузу, внимательно посмотрел гостю в глаза и с горечью хлопнул себя по лбу. «Я редкий дурак, - сказал он спокойным уставшим голосом. – Угробил дело всей жизни, сам же подпустив смерть к себе.» Немало удивившись и даже обрадовавшись про себя, юноша поспешил с вопросом : «Откуда Вы знаете, Ваше Величество, зачем я пришел на самом деле?» - голос рассказчицы как будто стал даже громче в напряжённой тишине, но нисколько не изменился. – «Да у тебя в глазах всё обозначено, парень», спокойно вздохнул монарх и указал ему на чашку с чаем. «Вот что, сделав дело, ты из дворца живым не выйдешь, так что давай хоть перед смертью выпьем хорошего чая, боюсь, тебе его не доводилось у себя в горах пробовать. Чего уставился? – продолжил он уже с интонацией повелителя. – Ты всё равно мой подданный, а моё дело заботиться о них, стало быть, садись и пей без этих твоих цветистых деклараций – смерть на них чихать хотела, а жизнь у каждого одна».
Миттенмайер снисходительно улыбнулся, покачав головой, и тут же успел заметить, что полностью почти уподобился Оберштайну, хотя тот как будто был намного сдержанней. Но Айзенакх уставился на даму с нарастающим интересом, словно хотел дождаться подтверждения каким-то своим мыслям.
- Разумеется, дело было не в чае совсем, - вдруг ослепительно улыбнулась Катерозе, за краткое мгновение оглядев аудиторию. – Но, подчинившись и выпив чаю, гость сказал спокойно: «Я не настолько дурак, каким был до встречи с Вами, мой император. Умрёт сегодня только один из нас, и это будете не Вы». Император вспылил и предложил гостю должность офицера охраны, но юноша объяснил, что заставить террористов отказаться от своих планов можно, только устроив публичную казнь засланного киллера – когда они поймут, что монарх в одиночку одолел даже такого супербойца, значит, надлежит уже окончательно смириться перед ним. И не случилось у двух друзей даже единственной вечеринки за всю жизнь – потому что на неё уже не было времени, - закончив на этой грустной ноте, Катерозе подняла голову и заговорила уже подчёркнуто-деловым тоном. – Итак, эту историю Багдаш отлично знает, и он из тех, кто всегда желал лишь подороже продаться тому, кто сильнее. Как помнят присутствующие, он был перспективным офицером, работавшим на хунту, и, будучи посланным убить адмирала Яна, поспешно переметнулся на его сторону, не желая собственной гибели. Затем он долгое время плотно сотрудничал с начальником службы безопасности республики, командором розентриттеров капитаном Шенкопфом, и внёс немалую лепту как в освобождение адмирала Яна из лап правительства республики, так и во вторичный захват Изерлона. Это человек, принимающий решения исключительно из личных симпатий к харизматическим лидерам и всегда соблюдающий свою выгоду. Но проблема таких людей обычно в том, что они часто ошибаются в своём выборе – так, Шенкопф взял и погиб, негодяй, во имя дурацкой и бессмысленной цели – именно так о нём и думает Багдаш, уверяю вас, и это лишь доказывает его верную оценку реалий. А теперь представьте, кого он мог набрать в подчинение – тех, кто намного глупее его самого, да и нет у него кого ещё под рукой. Вот они и могут представлять настоящую опасность – но я полагаю, что выловить весь этот рыбий косяк на блесну не составит особого труда. Поэтому я предлагаю…
Дальнейшее Райнхард уже не видел и не слышал – голова, обессилев, резко сама упала на подушку… В глазах снова предательски потемнело – привыкнуть к тому, что эти множественные сотрясения мозга то и дело мгновенно устраивают обморок при любой мало-мальски сознательной деятельности, будь то чтение или слежение за происходящим на экране, было очень трудно. Сначала, пока самочувствие было ещё сносным, возникала стойкая иллюзия, что можно позволить себе спокойно заниматься какими угодно делами, а потом уже было поздно. Возможно, Кисслинг был прав в своих молчаливых скрежетаниях зубами, полагая, что раненому не следует вообще воспринимать никакой информации ещё несколько дней – даже в виде видеотрансляций. Однако молодой император привык игнорировать любое недомогание до тех пор, пока не терял сознание от перенапряжения, и даже после того, как чудом не погиб в плену, не счёл нужным менять эти свои повадки. Единственный человек, к чьему мнению он ещё прислушивался – сама юная герцогиня, спасшая ему в итоге жизнь, тоже не могла на него влиять. Если бы она знала, что её подопечный прикажет устроить ему просмотр происходящего на совещании прямо в его рабочий кабинет, где он предпочитал коротать время, необходимое для восстановления после несовместимых с жизнью ранений, упорно не желая прибегать к помощи стационарной медицины, то, разумеется, попыталась бы воспротивиться. Но юный кардинал Экселленц, дежуривший у постели раненого вместо неё сегодня, отлично понимал, что эта попытка была бы бесполезной… Он поспешно махнул по золотой чёлке Императора походным кропилом, щедро смоченным святой водой, и с грустью и восхищением смотрел, как тот начинает медленно открывать глаза, яростно воюя с собственной беспомощностью.
Райнхард и сам понимал все резоны тех, кто хотел бы ему запретить работать, но не мог смириться с этой участью, и оттого успокаивал себя тем, будто он оперирует незначительными нагрузками – но оттого и не допускал до себя докторов, зная, что они разоблачат эти его самоутешения без всякого труда. Кроме того, он прикрывался не только аргументом о том-де, что огласка о факте покушения не нужна, но и аппелировал к тому факту, что пять лет назад усилия лучших имперских врачей оказались бесполезными. Вот и сейчас убедить его действовать иначе было некому. Как только тьма отступила от глаз, Райнхард сразу сделал лёгкий успокаивающий жест ладонью для Йозефа Экселленца – всё, дескать, ждём, когда снова появятся силы действовать. Вице-командор ордена Белой Лилии вежливо кивнул в ответ, и молча взялся читать молитвы. Император же, чувствуя, что должен вмешиваться в то, что представлялось ему важным, закусил губу и принялся выжидать наступления нового прилива сил, чтобы вернуться к делам. Хотя приходилось который день лежать спиной вверх и терпеть страшные боли, привычная воинская дисциплина брала своё – и тяжёлый сплин от этой горькой доли так и не мог овладеть душой венценосца. Возможно также, что это объяснялось теми тяжёлыми душевными страданиями, что поневоле пришлось испытать в плену – и сейчас, вырванный из когтей ада, избавленный от пытки неизвестностью, Райнхард не боялся уже погибнуть вовсе. Возможно, это объяснялось также тем, что произошло позже – уже после того, когда Райнхард увидел, кто прибыл, чтобы вытащить его из оков… Но скорее всего, дело было не только в этом. Точнее, причин было несколько. И вот одна из них, возможно, даже более существенная, чем остальные, сейчас объявилась в кабинете собственной своей персоной, пяти лет от роду и очень серьёзной и даже встревоженной…
- Папа, ты как сейчас – лучше или очень плохо? – осторожно спросил принц с поистине детской нежностью, заставлявшей всех вокруг таять и смущаться, и аккуратно взялся поглаживать ладонями виски отца.
Глаза императора мгновенно вспыхнули радостным пламенем, хотя он бы сам очень засмущался, если бы узнал об этом…
- Когда ты рядом, Александр, «очень плохо» быть уже не может, - тихо прошептал он. – Я же должен поправляться, всё-таки. Тебя тревожит что-то другое, верно?
Щёки мальчика заметно порозовели, но свои ласки он не прекратил – возможно, чувствуя, что отцу от его рук действительно лучше…
- Да, есть кое-какой форс-мажор, вот я и пришёл доложить, что кинул в тётку Аннерозе яблоком. Ещё и обкусанным, и попал, разумеется. Неплохо для начала, верно? – с очаровательной горечью сообщил он.
Райнхард на пару мгновений прикрыл глаза, понимая, что не может справиться с приступом смеха – и отлично понимая, что как раз такой реакции от него ждут меньше всего.
- Ты лучше доложи мне, с чего это ты так разлютовался? – он постарался прищуриться как можно суровее, но ему было слишком муторно, чтоб это могло получиться, и ничего не могло помешать волне отцовской нежности выплёскиваться из его роскошных голубых очей. – Она наверняка что-то скверное сказала, да?
Александр вздохнул с явным облегчением и даже сделал размашистый жест рукой.
- Ты у меня молодчина, отец, спасибо, я так боялся, что ты не поймёшь…
- Зря боялся, - весело фыркнул император. – Выкладывай, как было дело.
От избытка нахлынувших чувств принц даже взъерошил руками свою шевелюру, такую же золотую, как у отца, хоть и не спускавшуюся до плеч ещё ни разу…
- Да ужасно было дело! – выпалил он, бешено сверкая яркими молниями в глазах, цвета звёзды спектрального класса О2. – Я столько времени уверял мать, что с тобой полный порядок, просто дел много - и тут эта… эта… - он явно осёкся, подбирая слово, и, не найдя его, продолжил с настоящей яростью. – Приходит и докладывает, как по заказу, дескать, ходил гулять и на убийц нарвался, а теперь лежит и того гляди помрёт опять. Мать на неё глядит та-акими огромными глазами и очень так тихо спрашивает: «Покушение, стало быть?», а сама уже плавно на постель заваливается.., - он от волнения покачал головой, с трудом переведя дыхание, но, увидев в глазах отца спокойный приказ продолжать, нашёл в себе силы сладить с этим. – А тётка трещит себе дальше про то, что Катерозе теперь герцогиня, и якобы тут только дуракам что-то может быть неясно. Ну, я и вмешался, стало быть, да только едва удалось её прогнать, как Эмилю пришлось звонить в… - он снова осёкся и побледнел, умоляюще глядя на отца – точнее, с ужасом и надеждой одновременно.
Райнхард спокойно прикрыл и открыл глаза, давая понять, что всё понял и ужасаться некогда, пора действовать.
- Стало быть, мать уже в больнице, - совершенно ровным тоном сказал он. – И как она сейчас? – он также сделал приглашающий жест ладонью, означающий, что требует к себе сопровождающего.
- Да я и не знаю! – с выражением перепуганного насмерть почти простонал ребёнок. – Они же все про меня сразу забыли в этой суматохе и даже с собой не взяли!
- Ну, я-то тебя с собой возьму, не беспокойся, - тихо усмехнулся Райнхард, и ободряюще подмигнул сыну. – Ты хорошо сделал, что всё рассказал мне. Кисслинг! – позвал он с ровным апломбом повелителя. – Распорядитесь насчёт авто и носилок, немедленно, - затем он столь же спокойно посмотрел на Экселленца. – Помоги мне одеться, и стартуем вместе.
* * *
Хильдегарде фон Лоэнграмм уже лежала в полубессознательном состоянии, успокоенная усилиями эскулапов, благополучно разродившись сильной и здоровой дочкой. Она в глубине души находила даже забавным, что вторые роды тоже начались с резкого стресса, и прошли снова стремительно. Резкий испуг от неприятной новости, тревога за раненого мужа – эти страхи были уже в прошлом, ведь прежде, чем боли от схваток захватили её внимание полностью, молодая императрица нашла в себе силы вспомнить недавний сон. Тот самый, где она видела своего венценосного супруга просто своим мужчиной, и они снова гуляли по берегам горной реки, иногда забредая на поляны, поросшие белыми лилиями. Это милое и мощное воспоминание настолько вовремя всплыло в памяти, что теперь хотелось снова переживать его, после того, как довелось посмотреть на новорожденную и дождаться, когда она успокоится. Цепкий мужской ум императрицы подсказывал ей, что сейчас это самая оптимальная стратегия, дабы получилось поскорее восстановиться и уже позволить себе интересоваться окружающим миром. Женское чутьё, в свою очередь, полностью проигнорировало зёрна сомнений и ревности, которые так стремилась вживить ей золовка – она прекрасно чувствовала, что сейчас и ещё очень надолго – навсегда, как доказало бесстрастное время – одна у того, кто на деле нежно и трепетно любил её задолго до того, как походя надел на себя корону Рейха... Несколько недель спустя, когда Аннерозе снова попытается вернуться к версии про фаворитку фон Кройцер, Хильдегарде просто чуть сдвинет брови и произнесёт обычным, ничего не выражающим тоном: «Пока кто-то вышивал цветы на подушках, некоторые всерьёз считали меня увлечением того, кто сейчас Ваш муж, дорогая. Вы столь же близоруки, стало быть?» Это будет окончательным финалом их дружбы, хотя как будто даже ничего резкого или негативного никогда сказано не было. Да и Райнхард фон Лоэнграмм ничего не скажет сестре об инциденте, о котором ему столь взволнованно сообщил сын – к слову, о том, что это может произойти, Аннерозе даже не подумала – просто потому, что перестанет с этого дня замечать свою сестру среди любых окружающих предметов и совсем перестанет с ней разговаривать о чём бы то ни было… Тихий шорох, прозвучавший где-то совсем рядом, молодая мать оставила без внимания, слишком занятая своими грёзами о солнечном дне, где они с мужем совершенно одни.
- Хильда, любимая, как ты? – тихо раздалось над самым ухом, и глаза молодой женщины инстинктивно открылись в ответ на родной голос.
Райнхард был бледнее обычного, даже ещё сильнее, чем когда волновался, но его глаза горели тем же тёплым и нежным огнём, что и всегда, разве что чуть ярче, чем раньше. Возможно, это впечатление усиливала крупная четырёхлучёвая звезда из цельных бриллиантов, что сейчас лихо расположилась у него во лбу, стянув пышные золотые пряди его гривы узким ремешком – то, что они сейчас не до талии, а всего лишь на два пальца от затылка длиной, рассмотреть удалось уже не в этот день. Срезанные палачами в плену роскошные волосы Императора навсегда останутся в сокровищнице ордена Белой Лилии, вице-командор которого, рискуя жизнью, отвоевал их у превосходящего числа врагов в ночь покушения, и будут храниться под алтарём Собора Богоявления на Одине несколько лет спустя, о чём не очень-то будет известно в Галактике даже среди компетентных лиц.
- Я в порядке, Райнхард, а ты как? – полыхнув тихим счастьем в бездонных голубых глазах, прошептала в ответ Императрица, чувствуя, что растрогана до слёз появлением супруга так скоро.
- Скоро буду совсем ничего, - полным тихой радости голосом ответил Император, прежде чем наградить жену нежным и долгим поцелуем. – Прости, я вовсе не хотел огорчать тебя.
- Нет, ты меня очень обрадовал, что прибыл, - она далеко не сразу смогла ответить фрау Лоэнграмм, продолжая светиться изнутри счастливым светом. – Но думаю, тебе следовало всё же поберечься.
- Я соскучился, очень, - голос Райнхарда сел до страстного шёпота, но они оба не заметили этого. – Понимаешь, я ходил за лилиями для тебя. Но я их всё-таки принёс, хотя мне поначалу сильно помешали.
- Это в нашем с тобой стиле, - улыбаясь, весело прошептала в ответ Хильда. – Вечно нам столько желающих мешать. Нас уже больше теперь, Райнхард.
- О да, я здесь даже с наследником престола, представляешь? – с тихим смехом произнёс он. – А ты с принцессой, я уже знаю.
- Вот как, - она снова расцвела улыбкой. – Значит, ты и вправду в порядке – принц у нас всё держит под контролем, я заметила.
- Ты права, мама, - с апломбом хозяина положения подал голос Александр, и целый куст веток цветущих белых лилий наконец рухнул поверх одеяла, дабы привлечь внимание Императрицы. – Я не сомневался, что у тебя всё пройдёт хорошо, но отца я сейчас заберу, он ещё слишком слаб, право.
- Хорошо, присматривай за ним, - тихо обронила Хильда, уже не в силах ничего поделать с тем, что после очередного нежного поцелуя мужа её глаза закрылись, и стремительное падение в сон уже не было возможности сдерживать.
- Держись, любимая, я с тобой, - задумчиво проговорил Райнхард, выпрямляясь.
Он ещё несколько мгновений видел умиротворённое лицо жены, прежде чем обморок смог завладёть его сознанием и телом полностью. Пронаблюдав, как Кисслинг аккуратно управляется с телом сюзерена, принц задумчиво запустил пятерню в волосы и подошёл вплотную к колыбели своей новорожденной сестры. Придирчиво разглядывал девочку несколько секунд, затем одобрительно кивнул и проворчал тоном сварливого хозяина дома:
- Ты вот что, милая красотка, остаёшься тут за старшую, поняла? Если появится тётка Аннерозе, визжи в голос, чтоб та не смела подходить. Чего захочешь спросить – позовёшь Эмиля, он толковый парень. А нам пора с отцом, ещё увидимся.
Уже в салоне авто, сидя в изголовье бесчувственного родителя и с сосредоточенным вниманием глядя на его лицо, Александр Зигфид фон Лоэнграмм снова нарушил своё напряжённое молчание, обращаясь на этот раз к Экселленцу:
- Я бы на твоём месте поторопился вызвать тётку Катерозе, Йозеф.
- Уже сделано, Ваше Императорское Высочество, - с почтением прирождённого царедворца тихо ответил тот, почтительно склонив голову. – Мы прибудем фактически одновременно.
- Уже лучше, спасибо, - небрежным великосветским тоном обронил принц, кивнул и погрузился в мрачную задумчивость, сжимая ладонью рукоять отцовского адмиральского кортика, что так и носил на талии, как носил бы длинный клинок взрослый обладатель мундира Рейха.
Действительно, стоило лимузину с потерявшим сознание правителем Галактики припарковаться там же, где и на прошлой неделе, после кошмарной ночи ожидания для многих обитателей скромного готического замка, как позади авто с эскортом обрисовалось мелкое авто спортивного стиля, неприметного цвета сумеречного неба в средней полосе широт стандартной зоны проживания на обычных планетах. Водитель, очень высокий брюнет с бездонными голубыми глазами в форме полковника космофлота, быстро покинул своё место, дабы помочь выбраться пассажирке – рыжеволосой девушке в мундире капитана времён Гольденбаумов, только на месте гербового орла отчего-то была нашита эмблема в виде серебряной белой лилии. В причёске у дамы красовались живые белые лилии – и это уже давно не удивляло никого из личной охраны Императора, что оперативно занималась доставкой своего господина в его рабочий кабинет. Впрочем, когда прибывшая леди подбежала к носилкам с раненым монархом, ей никто не помешал тронуть губами его лоб и осторожно пройтись пальцами по его вискам – ситуация, немыслимая в Старом Рейхе, разумеется…
- Как он, тётка? – со всей серьёзностью взрослого, как ни ещё солидней, осведомился у неё принц.
- Лучше гораздо, чем могло быть, - в тон ему ответила Катерозе. – Однако поторопимся, конечно.
Сопровождавший её полковник лишь церемониально кивнул девушке издали и направился к своему авто, слегка поникнув головой, что могло бы быть замечено кем-то ещё, кроме Кисслинга, и даже верно истолковано, кабы могло кого-то на деле интересовать – но излишнее любопытство не приветствовалось в Империи Лоэнграммов в подобных ситуациях. Как известно, строгость нравов обеспечивает их гуманность по факту, вопреки растиражированным мифам о тотальной развращённости традиционалистов, которыми без устали захлёбывается республиканская пропаганда, не понимая, что демонстрирует этим лишь собственные гнилые представления о действительности, которые жаждет сделать нормой везде и всюду. Вышколенное же за полтысячи лет правления Гольденбаумов общество, уже знавшее цену рангу и ритуалу, вполне уже было подготовлено и к тому, чтоб спокойно воспринимать те эпизоды, где можно было и чуть отступить от них – но только когда в этом была реальная необходимость. Таким образом, привыкшие отдавать себя целиком службе верноподданные, от самых приближённых до последнего солдата, ни разу не видевшего вблизи своего сюзерена, не удивлялись присутствию у августейшего изголовья бывшего республиканского капрала. И никому бы не пришла в голову мысль прохаживаться на счёт того, насколько пикантен как этот факт, так и тот, что своей жизнью Император был обязан именно этой даме, что категорически отказалась даже от ордена Зигфида Кирхайса, не вызвав при этом негодования венценосца – не просто потому, что это гадко и невежливо, но оттого, что неестественно для людей дела, то есть службы монарху. Но именно такое бессердечное поведение всегда присуще как содержанкам и бездельникам, и потому полностью проявилось в поступках Аннерозе Грюнвальд, но также и республиканскому сознанию, каковое является образцом уже лицемерного бессердечия, и, хотя люди, являющиеся апологетами республиканского дела, иной раз не проявляют указанных качеств – делают они это лишь по причине того, что не окончательно деградировали до нужного республике уровня. Таким образом, достойное поведение республиканца – не заслуга того, что он придерживается данного мировоззрения, а просто атавизм, дающий повод надеяться, что этот индивид ещё может остаться человеком. Забегая вперёд, сообщим, что данный полковник на деле уже являлся отцом третьего ребёнка Катерозе фон Кройцер, рождённого уже на Хайнессене, но, как и все остальные её дети, не оставшегося жить там, дабы уцелеть.
В кабинете Катерозе с помощью Кисслинга и Экселленца довольно споро монтировала походный медкомплекс розенриттеров вокруг неподвижного тела молодого монарха, изредка отдавая краткие и толковые распоряжения. Про принца на некоторое время забыли – а он стоял совсем рядом, но так, чтоб не мешать, и задумчиво смотрел на то, как целые гряды прозрачных трубок впиваются в обнажённую спину отца, сплошь перепаханную повязками поверх страшных по размерам швов – сшитые раны были такими, после которых обычно человек просто не живёт дальше, успешно дождавшись очередного болевого шока. Достаточно сказать, что глубина ран была такая, что до операции внутрь них могла свободно поместиться ладонь взрослого человека. Только две алых полосы уже были пронизаны белыми прожилками затянувшейся плоти – каждая с краю от боков, и швы стягивали только кожу, будучи пропитанными регенерационным гелем. Новая порция сизой с красными точками массы была утрамбована поверх глубоких швов, что были спрятаны под повязками, и Катерозе взялась делать уколы шприцами, чьи иглы были не толще волоса – это были инъекции местной анестезии, необходимые в условиях сверхбыстрого заживления ран. Оно шло с нужной скоростью, но при этом давало побочные явления в виде столь сильных болей, которые могли уничтожить человека даже со здоровым сердцем, не ослабленным разрядами электрохлыста. Лекарша торопилась, зная, что нынешний обморок раненого пока не грозит провалом в другую погибельную реальность, из которой его личность не выберется, и стараясь успеть как можно больше сделать, дабы сократить адовы мучения пациента хотя бы на несколько десятков часов, которые удастся сэкономить, подгоняя за счёт мощных препаратов естественный процесс выздоровления. Затем настала очередь самых сильных кардиостимуляторов – сердце тридцатилетнего повелителя Галактики внушало серьёзные опасения своей усталостью, напоминая породистого и крепкого, но едва не насмерть загнанного скакуна… И, наконец, значительная серия уколов пришлась на рельефные плечи цветущего до недавнего времени мужчины – множественные сотрясения мозга грозили свести на нет все усилия, ведь если не предпринять и эти необходимые меры, от человека может остаться только тело, лишённое разума и души.
А между тем, несмотря на все эти безрадостные обстоятельства, даже в таком плачевном состоянии Император по-прежнему выглядел роскошным красавцем, будучи наделённым эффектной мускулатурой прирождённого воина. Его обычная бледность больного не была безжизненной, как у обречённого на смерть – а побывать таковым пять лет назад Император успел не раз - но и тогда её принимали скорее за признак истинного величия, чем за отметку погибели. Уставшее лицо, несмотря на чуть ввалившиеся щёки и заметные тени под глазами, несло на себе явный отпечаток умиротворения. Казалось, раненый спит и видит очень приятный сон, который не следует прерывать кому бы то ни было. Это впечатление усилилось, когда процедура экстренного лечения наконец была завершена, и раны многострадального венценосца были спрятаны под повязками и покрывалом. Александр, до этого времени стоявший неподвижно и внимательно наблюдавший за происходящим, медленно добрался до отцовского кресла и устроился там, обхватив виски ладонями. Когда во время авантюры реваншистов собственный бодигард юноши однажды подивится исключительному хладнокровию наследника престола, с удовольствием ходившего как в одиночный облёт в открытом космосе на новых моделях истребителей, так и в рукопашную посреди засевших в коридорах крепости мятежников, чей боевой клич «деды воевали – кровь проливали!» напоминал рёв взбесившихся животных, тот со смехом ответит, что самое страшное он уже видал ещё пятилетним ребёнком, а остальное – чепуха… Когда уже в солидном возрасте двоюродная сестра императора Александра вежливо поинтересуется, отчего он не подтвердил титулы целой дюжине наследников знатных семей, ведь хоть эти люди и не оказались достаточно компетентными в своей области знаний, но очень хорошие сами по себе, Александр холодно усмехнётся и заметит, что он прекрасно знает, какова участь слишком добрых государей. И отправит даму изучить соответствующие примеры вроде Генриха Наваррского и регента Филиппа Орлеанского, что помиловал какого-то шевалье Д*Арманталя, а также русского императора Павла. А нынче Катерозе и Йозеф слишком были заняты ранами Императора, чтобы осознать, что принц наблюдает всё и очень внимательно, Кисслингу же и в голову не пришло предпринять что-либо для того, чтоб помешать ему в этом. Иначе бы взрослые заметили, что в глазах ребёнка прочно поселилась межгалактическая бездна, хоть и пронизанная светом голубых сверхгигантов, и в них не осталось уже ничего от светлого детства – кое-кто, чья жёсткость в некоторых эпизодах уже собственного правления иной раз шокировала, спокойно занимался рекогносцировкой. Без эмоций и дани эстетическим удовольствиям – и поговорка «не хватайте звёзды руками, обожжётесь, пинцетом надо брать», как известно, не сразу была понята приближёнными, вот только Оберштайн схватился за голову, едва её услышав однажды… Как в голос утверждают все историки, Александр Зигфид фон Лоэнграмм отличался от своего отца подчёркнутым хладнокровием и ужасающей прагматичностью абсолютно в любых вопросах, отчего все без исключения подданные Рейха обожали сына Райнхарда Первого, каждый видя в нём того, кого желал. У самого же Райнхарда Первого всю жизнь хватало ненавистников из-за рельефной целостности его характера, каковая без труда вычислялась людьми и вызывала бешенство у строго определённых типажей. Начиная с того, что искренность подкупает честных людей – и, соответственно, воспринимается негативно остальными. Лоэнграмм Первый, конечно, понимал это, но, будучи завоевателем короны, действительно плевать хотел на тех, кому не нравился – Лоэнграмм Второй, получив корону от отца, сначала стремился ей соответствовать, затем просто сохранял её для потомков. И оттого всегда знал, как себя повести, и делал это с лёгким сердцем и виртуозно, наслаждаясь процессом – и ни разу не встал перед выбором или страшной дилеммой, о которые Райнхард себе поначалу так изломал душу, что рухнул в могилу в свои золотые двадцать пять.
Но сейчас, хоть и полностью незаметно для остального мира, Александр Зигфид уже полностью запустил процесс превращения в самого себя в бытность Императором Галактики – просто, в отличие от миллиардов детей в своём возрасте, у которых становление себя происходило само собой, бессознательно, этот мальчик уже прекрасно понимал лучше всякого взрослого, что означает быть тем, кем ему предстоит стать. Ему хотелось кричать в голос от ужаса и биться головой о что попало, рыдать потоками слёз и ломать руки, в крайнем случае – порезать пальцы до крови, но он молчал с таким выражением лица, как будто ничего этого не чувствовал. Подождав несколько минут, пока сердце наконец перестало хлестать о грудную клетку как прорвавшийся сквозь горное ущелье селевой поток, принц внешне совершенно спокойно глубоко вздохнул, растопырил руки в стороны, а затем на вдохе сложил их вдоль тела. Потом, дождавшись наконец, когда проворная возня вокруг бесчувственного тела отца закончится, и Катерозе с Йозефом инстинктивно сделают один и тот же жест – со вздохом протерев рукавом лоб, замрут неподвижно на пару мгновений, подбежал к ложу и схватил обеими ладонями кисть августейшей правой руки, молча прижал её к своей щеке, и остался так неподвижно на долгие несколько минут.
Затем Экселленц неспешными движениями, что выдавали уже его естественное утомление от многосуточных бдений у постели сюзерена, направился к окну, чтоб занять там позицию для чтения соответствующих моменту молитв. Катерозе осторожно присела на ложе рядом, по-домашнему пригладив золотые локоны, выбившиеся из-под ремешка, охватывавшего голову раненого через лоб – дабы держать в нужной форме пострадавшую от сильных ударов голову, не давая также развиваться отёкам от многочисленных ушибов мягких тканей. Раньше даже будучи в забытьи или во сне, Райнхард всегда безошибочно угадывал, чьи руки коснулись его тела. Сейчас его мозг явно был занят другим, и не смог сделать этого.
- Хильда! – сорвался с губ раненого нежный зов. – Хильда, Je vais t'aimer. Je vais t'aimer. Всегда.
Катерозе снисходительно покачала головой и лишь тихо просияла той тихой улыбкой, которой улыбаются матери над колыбелями спящих сыновей, когда в семье всё хорошо. Экселленц обернулся, зажав в руке томик в циркониевой ажурной оплётке, и его лицо полыхнуло ясным умиротворением. Только сын взглянул на прикрытые отцовские веки с чуть вздрагивающими ресницами с тревожной озабоченностью. Тем временем губы Райнхарда снова зашевелились, и в тишине кабинета, в который прорывались лучи августовского солнца, раздался страстный и громкий шёпот.
- Хильда, дорогая, Je vais t'aimer сomme on ne t'a jamais aim;e. Je vais t'aimer рlus loin que tes r;ves ont imagine, - срывалось с губ бесчувственного монарха. - Je vais t'aimer сomme personne n'a os; t'aimer. Je vais t'aimer Comme j'aurai tellement aim; ;tre aim;. Хильда, Je vais t'aimer. Je vais t'aimer, - затем, попытавшись сделать некое движение, по всей видимости, поднять голову или открыть глаза, но безуспешно, молодой мужчина томно и глубоко вздохнул.
Райнхард затих неподвижно, замолчав ещё на несколько долгих часов – почти на полсуток, но с его лица заструилась столь ясное спокойствие, похожее на мощную тень счастливой улыбки, что даже сын успокоился, деловито прикоснувшись губами к отцовскому лбу, а затем снова направившись к кабинетному креслу, чтобы уснуть там, свернувшись калачиком. Экселленц с явным удовольствием кивнул головой, обращаясь с ясной улыбкой уже к молодой герцогине, а та ответила совершенно мальчишеским воинским жестом правой рукой, что во все времена означал безапелляционное «Да, победили!». Радоваться им, как компетентным врачам тела и души, было от чего – их подопечный, страстно желая жить нынче, сам умудрился сделать к выздоровлению столь масштабный рывок, что и не снился большинству эскулапов. Позднее, когда маститые медики Рейха всё же получили доступ к данным, сохранённым герцогиней для семейного архива своего новоявленного венценосного старшего брата, кое-кто из тех, кому приходилось сопровождать молодого Императора ещё во времена войн с Яном Вэньли, сравнит это стремление выжить и выздороветь с несколькими блестящими битвами, выигранными основателем династии Лоэнграммов. И совершенно справедливо – по всем параметрам раненый не мог оставаться живым уже спустя сутки после осуществлённой над ним в плену экзекуции, на что, очевидно, и рассчитывали организаторы покушения – а те, кто его осуществлял, просто не подумали об этом. Но даже талантливейший врач Бэмхарт фон Зильберт, сам выходец из ордена Белой Лилии, конечно, что смог занять всё же должность лейб-медика, которую Райнхард Первый очень долго не желал вводить у себя при дворе, и которая появилась совершенно случайно пять лет спустя указанных событий, во время боёв Первой Инститории, позднее утверждал в своих мемуарах, что первые две недели после покушения Император мог умереть в любую секунду, и то, что этого всё же не случилось, есть общая заслуга самого монарха и тех, кто был с ним рядом. «Он слишком любил свою жену и детей, чтоб позволить себе умереть», - этот лаконичный комментарий оставит истории начальник охраны Райнхарда фон Лоэнграмма, возможно, также оттого, что слышал те слова, что только что отзвенели в тиши кабинета. Императрица после узнает об этом инциденте от самого Кисслинга, а намного позже услышит те же слова от мужа, когда во время Второй Инститории он позвонит ей в крепость Трёх Погибших Адмиралов, дабы уверить её, что с ним всё в порядке… Императору это удастся с честью – о том, что её как будто сдержанный в проявлении своих чувств супруг умеет также петь старые баллады, Её Величество осведомлена не была даже на пятнадцатом году замужества, а Райнхард будет рад, что замаскировал удачным ходом очередного бурного объяснения в любви факт небольшого ранения, полученного весьма некстати, по его мнению – всё же второй раз то, что получилось на Урваши без осечки, сработало во время Второй Инститории хуже… Но Император до конца жизни будет утверждать, что был счастлив остаться раненым, но с уцелевшими соратниками, нежели потерять хоть одного из них, будучи невредимым. Сообщим также, что старший сын его во время этого инцидента был рядом – возможно, после нынешнего визита в больницу и поверхностного знакомства с новорожденной сестрой он сочтёт более логичным чаще оставаться с отцом, чем с матерью, а может, дело было в том, что он всегда с солидной прохладцей относился к свой старшей тётке, Аннерозе фон Оберштайн, благодаря которой и случилось тогдашнее приключение. Принцесса же, повзрослев, будет боготворить старшего брата – и он будет отвечать ей взаимностью до конца жизни. Именно ей он расскажет, приказав, впрочем, утаить сказанное от матери, как сам страшно боялся, прячась под отцовским плащом, что его рука с бластером может дрогнуть, и он не сможет ровно снять главаря напавших, оттого пришлось молча молиться, не переставая, весь инцидент. В ответ девочка попросит брата научить её стрелять с двух рук – и выполнит приказ, ничего не рассказав об этом вообще никому. Не далее, как пять лет спустя после это умение ей очень пригодится…
* * *
- Похоже, этот любовничек Эльфриды Кольрауш сильно преувеличил достигнутое, - жеманно пожал плечами бывший капрал Союза Сончино, низкорослый смуглый брюнетик с чуть смазанными чертами лица и живо бегающими карими глазками. – Который вечер уже наблюдаю, как тот коронованный красавец шастает себе в замковую часовню, и с походкой у него всё в порядке. Право, пока этот гад не покажет видеозапись того, что происходило в подвале того сожжённого домика, не вижу никакого смысла доверять его словам, - и он уложил оптический прибор на крышку чемодана бока связи.
- Если она вообще существует в природе, такая видеозапись, - усмехнулся в густую бороду бывший сержант Союза, тридцатилетний крепыш Хаджи-Ахметов, повернув кресло водителя фургона внутрь салона и занявшись откупориванием консервов. – Сам-то дружок Эльфриды отчего-то зело быстро смылся из этого места, ещё раньше, чем его покинул сам похищенный…
- Вероятно, всё же существует, просто сейчас её трудно показать, чтоб не нарваться на автокопирование, вот и боится, - весело фыркнул со своего дивана в хвосте салона фургона Дэйдалос, бывший конторщик с Астарты. – Хотя я тоже считаю, что разрывать в клочки такого пленника – большая глупость, скорее всего, они его особо руками даже не трогали, а сейчас желаемое выдаётся за действительное.
- И самое кислое, так это то, что баламут сгинул прочь, - сухо подытожил долго и сурово молчащий до того Багдаш, задумчиво листая листы с данными следящей техники. – Узнать, как на самом деле чувствует себя Император, возможным не представляется, коменданта замка сменили уже на утро, и всё, чёртова хвалёная дисциплина в Рейхе… М-да, это мне не на Хайнессене при Лебелло зажигать на пару с Шейнкопфом, м-да..., - он сокрушённо покачал головой, ворча уже себе под нос. – Уроды, уроды союзные, промотали всё, а сколько я говорил Яну, что не видать ему никакой пенсии от ни от Совета, ни от какого его суррогата… А что с Рыжей Сверхновой, улетела она снова на Хайнессен после бала накануне, или как, а? – проговорил он уже громче, явно рассчитывая на ответ из окружающего пространства – положение туриста за долгую вереницу суток нахождения на территории чопорного от века Одина порядком угнетало даже столь опытного вояку и шпиона…
- Говорят, улетела – скандал с этими смелыми танцами с Императором при дворе вспыхнул хороший, - охотно откликнулся Дэйдалос, старательно встряхивая пластиковые бутылки, в которых изготовлял только что нужную ему смесь тонизирующих напитков. – Хотя Лоэнграмм доселе вроде не заводил ни с кем шашни, но ведь во Вселенной всё меняется, а жена у него вот-вот снова родит, если не уже.
- Кабы уже, так рёв бы по всему Рейху стоял, - вальяжно отозвался Сончино, пожав плечами и ухмыльнувшись, и полез в рюкзак за походной кружкой. – Хотя он хитрый, конечно – молча позволил дочке Шенкопфа вертеть всем Хайнессеном, чтоб после вертеть её саму, как хочется.
- А ты что, им там фонарь держал, что ли? – ехидно поинтересовался Хаджи-Ахметов. – Или снова завидуешь, памятуя, кем был этот парень в юности, да?
- Тю, а ты бы на месте Лоэнграмма зевал будто, ага – такая красотка и тоже не кухарка, вообще-то, - добродушно прохихикал Сончино, доставая кружку. – Как думаешь, откуда она берёт своих сыновей, если ни одно рыло с Хайнессена к ручке её не подходило даже? Только не смеши меня сообщением, что у неё есть муж Юлиан Минц, ага, книжный червь вроде своего приёмного папаши, адмирала Яна.
- Не спорю, но Лоэнграмм потому и коронован, что не вёл себя везде, как обычные люди, понимаешь? – Хаджи-Ахметов чинно погладил свою пепельную бороду. – Будь он обычным человеком, он вообще бы в армию не пошёл, торговал бы спокойненько чем угодно, и не парился бы вовсе из-за захвата Союзом Рейха. Кроме того, женитьба на соратнице – шаг слишком серьёзный, чтоб порушить такое дело из-за роковой красотки, и этот захватчик короны достаточно умён, чтоб это понимать.
- Коронован он уже не первый год, как известно, так что мог успокоиться уже и позволять себе обычные радости, - Сончино невозмутимо пожал плечами и выразительно протянул кружку Дэйдалосу. – Или его невеста не была глубоко беременной, когда он решился таки на женитьбу, забыл? Отчего бы не успеть всё сразу, особенно когда бабы без ума от тебя?
- Оттого ты и не женат по сию пору, - холодно заметил тот, неспешно откупоривая бутылку. – Спроста, что ли, в Империи Лоэнграмма не принято гулять как попало, если даже Ройенталю из-за этого роковым образом досталось? Не нужно всех везде мерить по себе, этак можно кучу тактических ошибок наделать.
- Не женаты мы все оттого, что Союз наделал кучу ошибок, провалил всё дело и рухнул, а нам выживать теперь неизвестно как, - замогильным тоном прогрохотал Сончино, потемнев мрачнее тучи. – А Лоэнграмму мы нужны, как прошлогодний снег, сколь бы грамотными спецами не были – у него своих уже девать некуда давно. Багдаш, когда нам придётся уже показывать, что мы не хуже розенриттеров, а?
- Скоро, Марио, скоро, - задумчиво отозвался командир. – Эти ежевечерние прогулки до часовни – уж не правду ли болтали, что Лоэнграмм крещён и даже более того? Во всяком случае, нам оно на руку сейчас весьма, и план должен сработать.
- Если крещён, то это даже лучше для нас, - рассудительно заметил Дэйдалос, наливая в протянутую кружку напиток из бутылки для Марио. – Крещёные и особенно воцерковленные, которые службы посещают, должны быть добренькими очень.
- Ерунда, - фыркнул Багдаш, отвлекаясь от листов. – Это ненастоящие христиане добренькие и позитивные до тошноты, а Лоэнграмм парень искренний, так что не жди от него поведения грехозамаливателя. Разозлится если – мало никому не покажется, такая натура.
- А если он и вправду разозлится на нас? – недоверчивым тоном проговорил Хаджи-Ахметов, даже чуть став ниже ростом. – До сей поры он ни разу не смущался, если руководствовался чувствами.
- Поэтому его надо не злить, - рассудительно пояснил командир, с грустью вздыхая. – Задача стоит застать его врасплох и напугать, но и только. А кто посмеет повести себя иначе, того я вычислю и убью раньше.
* * *
Райнхард впервые с самого покушения во сне пошевелил рукой и тихо позвал: «Хильда!», а затем замолчал ещё на двое суток. И, хотя его состояние не внушало никаких опасений, и датчики лишь подтверждали вполне благоприятную картину, оба командора ордена Белой Лилии молча обнялись с самым убитым выражением лиц. Катерозе, казалось, была готова разрыдаться в голос, и Йозеф лишь молча поглаживал её по гриве, пытаясь успокоить. В таком виде их и застал Оберштайн, что, как известно, имел умение появляться где-либо всегда очень вовремя.
- Не плавься, мы прорвались, похоже, - деловито вещал младший брат миледи фон Кройцер, с исключительной родственной нежностью. – Перестань уже нервничать, он в безопасности. Ну, всё, всё, не хнычь, он выздоровеет и всё будет нормально. Ты просто устала и мало спала, вот тебе и скверно.
- Надо уже и бойцам сказать хоть пару слов, а заниматься ими некогда пока, - с горьким вздохом ответила та. – Того гляди, опять начнутся какие форс-мажоры, и он снова полезет делать вид, что здоров.
- Насчёт ордена можно вам вообще не беспокоиться, - с извечной невозмутимостью проговорил Оберштайн, однако заметный тёплый взгляд на молодёжь выдавал сейчас, что он совершенно живой человек, что бы ни болтали злопыхатели. – Я пока взял всех на баланс, и скоро работа по кадровым вопросам будет завершена – ребята получат свои назначения, чтоб хорошенько встряхнуть Старый Рейх.
- И я больше не увижу нигде этих кислых старорежимных рож, проданных с потрохами местным элитам на местах? – с апломбом взрослого начальника проговорил Экселленц, высоко подняв левую бровь. – Какое счастье, право!
- Как знать, старорежимные рожи любят пускаться во все тяжкие, когда лишаются своих вкусных позиций, - холодно пожал плечами министр обороны. – Кому есть что терять, тот вдвойне опасен.
- А кому – нечего, а жить охота хорошо, тот вообще без тормозов, - желчно усмехнулся молодой кардинал. – Мои ребята – не монахи, в отличие от меня, так что победят они, привыкшие к дисциплине.
- Надеюсь на это, нам совсем не нужен рецидив феномена старой гвардии, а то наш драгоценный Император любит баловать соратников, а оно не всем на пользу. Экселленц, какого чёрта ты отказываешься от ордена – твой сюзерен может это не правильно понять и обидеться.
- Я надеюсь, что смогу это ему объяснить, - сиятельно улыбнулся тот с совершенно царственным выражением. – Меня и так уже достойно наградили, если вправду есть за что – сам я не вижу в своих действиях никакой доблести вовсе – а вставать выше своих бойцов мне незачем, я и так их командир.
- Кошмар, полная звезда жарких романтиков, - сурово проворчал Оберштайн, покачав головой. – И ни один не хочет понять, что их же собственный статус им же на службе у драгоценного Императора в его славу им страшно в будущем понадобится. Ну что за дети…
- Пауль, они настолько же не дети, как и ты! – с ярким очарованием царицы сказала вдруг Катерозе, повернувшись к гостю, но не выбираясь полностью из братских рук. – Их тоже хлебом не корми, позволь служить Императору, его всю жизнь ждали ведь, нашего Освободителя! Хочешь их реально наградить – устрой так, чтоб Несравненный с ними вживую пообщался потом, полчасика хватит всем на всю оставшуюся жизнь, и можешь не бояться, что у них в зрелости вылезут амбиции и комплексы, как у вояк Рейха. Ну и что, что имперцы никогда этого не поймут – они не жили никогда в тех условиях, что наши.
- Ты как себе это представляешь – в ордене миллион человек? – с интересом осведомился Оберштайн. – На одну поляну за вечер больше полутысячи не запихнёшь.
- Если только эта поляна не в Сан-Суси, - тихо улыбнулся Экселленц. – Наш Драгоценный умница и уже победил все свои старые комплексы, как известно. И у него настоящее человеческое сердце – иначе бы его не стремились уничтожить…
- Да не тронет его всерьёз этот адмирал-искусствовед, несмотря на все старые амбиции, интеллигенция способна только смердеть в уголочке, - с грустным вздохом пояснил ему собеседник. – Всё, на что того хватило – сболтнуть старой своей тайной зазнобе о новой титулованной особе. А уж саму Аннерозе я умею нейтрализовывать уже.
- Вот и представь, что за неудовольствие начнётся, если надавать орденов безвестным босякам, которые почему-то работали вместо маститых специалистов в своём статусе, а после двинули в провинцию устанавливать там свои – там не докажешь, что выполняют волю сюзерена – свои порядки? – дружеским тоном парировал кардинал. – В Рейхе нет сейчас старых роялистов, что могли бы вдруг оттенить своим существованием военную аристократию, все в неё влились в своё время, и сердить амбиции мундиров опасно, хоть на них и сияет лев Лоэнграмма.
- Пожалуй, это верно, - сухо заметил министр. – Теперь насчёт вылазки Багдаша у часовни. Я решил также обойтись вашими бойцами и не впутывать сюда солдат Империи, дабы болтовни было меньше. Кого порекомендуете на этот раз? И ещё, нынче вечером вместо Миттенмайера пойдёт Экселленц, - и тут он усмехнулся столь весело, что в кабинете стало светлее.
- Да я-то буду только рад, - тихо улыбнувшись, вежливо склонил голову кардинал. – Список будет готов сейчас, повремените пяток минут разве что, не больше…
- Пауль?! – вскинула брови Катерозе, шагнув к гостю, и в одной плавной интонации у неё уместилось всё – и мольба рассказать причину, и робкая надежда на то, о чём не очень хотелось говорить вслух, но в случае чего сулившее некое огромное счастье, и робкие извинения, которые, как все знали, тут и не нужны вовсе…
- Да всё ты правильно поняла, - с деланным безразличием произнёс Оберштайн, вот только не смог скрыть тёплых ноток в голосе. – Его жена чуток нездорова, вторую неделю ест солёную рыбу и сшибает углы.
- Ага, как только они перестали верить своему приговору, так сразу и всё смогли! – с коварным торжеством улыбнулась Катерозе, едва ли не вне себя от счастья.
- Ммм, регенеративная функция не может быть отключена насовсем, если только это не законченный человеческий хлам – разве не ты мне это говорила пять лет назад? – с деланной холодностью осведомился Оберштайн, ехидно улыбаясь. – Вроде как факт бесплодия доказывает лишь то, что человек работает на износ либо находится в очень неблагоприятных условиях, а?
- Ага, и может быть установлен только для текущего момента времени, - в тон продолжила Катерозе. – А ещё зависит от того, кто будет вторым родителем, таким образом, один и тот же человек с разными людьми будет совместим по-разному, ну, да это и всегда все везде знали, - она почти расхохоталась. – А не то мы бы вовсе свихнулись, воюя с клонами Яна Вэньли, к примеру! Какое счастье, что генетика не дала людям того, что пообещала.
- Наука, как известно – лишь постижение промысла Божия о мире, а оттого она вовсе не волшебница, - великосветским тоном закончил Оберштайн и осведомился уже с будничной грустью, кивнув на неподвижное тело правителя Галактики. – Что, так и делает невозможное, как всегда, даже нам дал возможность передохнуть?
- Да, он опять доказывает прозвище Непобедимый, - с нежностью тихо вздохнула Катерозе, просияв неким жемчужным светом сквозь уже чуть осунувшиеся от усталости черты. – Великолепен, как всегда.
- Ступайте спать оба, я подежурю и после разбужу вас, - сухо приказал Оберштайн.
Разинув рты, как малые птенцы, оба командора ордена Белой Лилии явно сперва хотели что-то сказать, но сразу оба передумали и молча выполнили приказ, удалившись в смежную комнату.
Райнхард спал крепко и счастливо – ему снилась его Императрица, Наследник, которому было уже не меньше десяти и уже подросшая принцесса. Они все бродили солнечным летним днём по какому-то старинному парку, смутно казавшемуся очень знакомым, смеялись, играли и лакомились какими-то ягодами с кустов. Но когда угадать не получилось, император сдался и тихо спросил у жены, где они – неужто его побитая голова уже настолько стала садовой, что не может справиться с такой простой задачей, он услышал совершенно спокойное: «Ничего удивительного, что забыл, ведь уже пять лет прошло, да и ушли мы уже с главной тропинки... Это же то самое место, где ты благословлял бойцов ордена Белой Лилии на их подвиг дальше, почти сразу после августовского покушения ещё».
Само это событие произойдёт ещё только через месяц – Райнхард будет с улыбкой вспоминать его всю оставшуюся жизнь. Прибыв на мероприятие вполне солидно, даже с тростью кайзера Рудольфа, разумеется, с командорами ордена по обе руки рядом, выслушав нескольких докладчиков, венценосец сам не заметит, как вскоре официоз исчезнет полностью, а он начнёт непринуждённо болтать с молодёжью, как совсем ещё молодой офицер. Биографы потом будут сдержанно уверять, что это произошло потому, что монарх инстинктивно почувствует в этих бойцах тождество с самим собой их возраста, да ещё сыграет роль то обстоятельство, что они тоже в лучшем случае все были сиротами при живых родителях, а то и вовсе без таковых, так же брошенные выживать во враждебную среду, как и сам юный Мюзель. Скорее всего, это правда. Не все авторы посмеют указать, с какой искренней любовью всего лишь к факту собственного существования в мире столкнётся в этот день Император – с настоящим цунами, которое уничтожит навсегда все его сомнения в правильности выбора собственной судьбы. Он увидит, что нужен стольким замечательным людям сам, таким, каким он и есть в мире, а не как всегда - кем-то, кто носит сейчас корону, - и поймёт, что именно этого ему всегда не хватало. Он снова научится смеяться – весело и подолгу, перестав бояться этого, как случилось с ним незадолго до гибели Яна Вэньли, когда он упал замертво, едва выиграв битву. Ужасные воспоминания об унижениях и пытках в подвале перестанут волновать его уже окончательно, и он скажет после однажды своей Императрице: «Господь послал мне такую лейб-гвардию, что и не снилась ещё никому». И о том, что император Райнхард Первый позволит себе два часа плясать под зажигательные орденские мелодии вместе с теми, кто всю жизнь только и мечтал служить ему, большинство историков стыдливо умолчат. Хотя он веселился бы и больше, но герцогиня фон Кройцер резко воспротивится, заявив, что это может не лучшим образом отразиться на его здоровье.
Приключение в часовне в поместье Императора также упомянут далеко не все историки династии Лоэнграммов. А между тем банда Багдаша, до самого последнего не знавшая, что человек в мундире и плаще Императора вовсе не тот, кому они желали показать своё мастерство захватчиков с целью выпросить себе позволение поступить на службу, и вынужденная вместо этого униженно просить о снисхождении вовсе не раненого венценосца, а фактического диктатора планеты Хайнессен, оставит об этом инциденте потомкам очень подробное описание, не постеснявшись в мемуарах яркими красками описать собственные чувства в момент, когда с рыжей гривы лихо было стянуто золотое напыление, а девушка проворно соскочила с ложных каблуков… К чести этих бандитов, они не только не пощадили собственные амбиции, рассказывая на старости лет такие вещи, но и до последнего вздоха оказались верной гвардией герцогини фон Кройцер, ни разу не поставив собственные интересы выше тех, чьи они всю жизнь защищали.
Катерозе фон Кройцер покинет Один ешё спустя две недели после того, как орден Белой Лилии отправится вглубь Старой Империи – выметать просочившийся в её механизм старый сор коррупционеров и рецидивов болячек, погубивших династию Гольденбаумов. Об этом факте и вовсе не окажется никаких свидетельств, кроме скупых сообщений в записках старшего принца Лоэнграмма, а также сообщения в архиве тогдашнего полковника космофлота, которое найдут уже после его смерти дети пятого сына той, что уже была тогда герцогиней – этот факт всплывёт только после знаменитой монархической революции на Хайнессене, когда толпы разъярённых жителей планеты обвинят ту, чье слово было священно долгих пятнадцать лет, в намеренном сохранении республиканского строя и желании строить всяческие препятствия для вхождения автономии планеты в состав Империи. Этот полковник будет одним из главных действующих лиц маленькой драмы, что разыгралась на одной из полян императорского замка – а провожать юную герцогиню в одиночный полёт на Хайнессен – на долгие пять лет, как будто тихих в Галактике, будет только мужская часть августейшей династии Лоэнграммов. Кроме Кисслинга и нескольких его людей, вовсе не писавших никогда мемуаров, об этом эпизоде так никто и не был осведомлён, что он происходил вообще.
На сочной зелёной траве стояла скромная громада «Изольды», а уставшее летнее солнце заливало её добродушным теплом, игнорируя крупные кучевые облака, без устали несущихся по синему небу. Райнхард был в своей обычной парадке и плаще – после приключения в особняке Ипатьева он снова надолго стал носить свои белоснежные плащи, инстинктивно пытаясь согреть израненную спину, Александр Зигфид же упрямо оставил поверх мундирчика отцовский кортик. Синие молнии то и дело сверкали в бриллиантовой четырёхлучёвой звезде, сиявшей во лбу Императора – он снимет её только через полгода, когда головные боли совсем перестанут его беспокоить, а бриллиант в оправе на его правой руке поселится там навсегда.
Уже отсияли лихие улыбки, так свойственные молодости и радости от жизни, уже Александр со всей солидностью и серьёзностью обещал тётке присматривать за отцом в её отсутствие, уже было клятвенно обещано снова прилететь к брату, как только она снова понадобится ему, отзвенели резонные замечания о необходимости происходящего и уверения, что в будущем все будет намного лучше, чем можно представить… Райнхард просто молча крепко держал в объятиях свою настоящую сестру, со всей страстью незаслуженного горя прижимая её к своей груди, прикрыв глаза, и не чувствовал в себе силы разжать руки. Резиновые минуты тащились одна за другой, Катерозе не спешила тормошить своего многострадального брата, ветер настойчиво трепал белый императорский плащ, и в повисшем тяжёлом молчании не происходило ничего. Почти ничего – потому что невесть откуда из-под ресниц сурового коронованного вояки обозначились очень крупные слёзы, то, что не случалось с ним уже страшное количество лет и оказалось совершенно забытым, потому что расплакаться не получилось даже в свои золотые восемь лет, когда случилось то, что исправить было уже невозможно. Ужасные горькие настоящие слёзы, вовсе не те, что сплошным потоком лились из воспалённых глаз в кошмарную ночь, когда удары по голове заставили тело почти перестать подчиняться хозяину, а в глазах стояла сильная резь от всякого света.
- Отец, мы справимся, не бойся, - раздался в летней тишине ободряющий голос сына. – Она правда вернётся, в полном порядке, вот увидишь.
- Да, конечно, - плохо понимая, что говорит, но начиная с трудом разгибать непослушные руки, почти прошептал Райнхард. – Прилетай поскорее, Катерозе, я буду очень ждать.
Нежные девичьи пальцы тихонько прошлись по его вискам, и наконец стало возможным открыть глаза. Как на диво, ничего снова говорить было не надо – сестра прекрасно чувствовала то, что захлестнуло сейчас всё его существо.
- Улыбнись, - тихо потребовала девушка, поймав пальцами его слёзы и будто сбросив их куда-то прочь. – Ты уже совсем окреп, а старшему брату по рангу не положено…
- Ага, вроде того, наверное, - почувствовав, что становится легче и снова тепло на шее, как и тогда, на Феззане, когда ещё не вернулось зрение, молодой мужчина полыхнул улыбкой совершенно неосознанно. – Ты ведь правда вернёшься, да? – он смог наконец отпустить её, но пальцы не хотели мириться с потерей и ухватили её ладони сами.
- Вернусь, Райнхард, я ведь уже говорила тебе, помнишь? – похоже, его убитое настроение передалось ей, и, заметив это, император нежно поцеловал девичьи пальцы, как и тогда, в спальне Сан-Суси.
- Помню, - почти прошептал он, через силу размыкая руки. – Я дождусь, обязательно.
- Ничего, мы и это сможем, Райнхард, разве нам привыкать? – она улыбалась по-прежнему ясно, но голос уже дрожал, и было заметно, сколь титанические усилия приложены сейчас, чтобы не разрыдаться. – «Изольда» возвращается всегда, мой император…
Последние два слова вывели его из отчаянного ступора – как будто они снова стояли невесть где, с древними палашами, готовясь отражать атаки нечисти! – и Лоэнграмм Первый, очнувшись в полном своём величии, вытащил из трясины горя Райнхарда фон Мюзеля, чтобы снова слиться с ним в одно… Венценосец, внезапно ощутив силы владеть собой, кинул суровый взгляд в сторону, на полковника космофлота, с неудовольствием отметив, что взгляд растроганного сценой прощания офицера, что смотрел сейчас куда угодно, чтоб не привлекать к себе внимания, очень напоминает Кирхайса, а вот его лицо… чёрт побери, сейчас мы выясним, что это за новая мистика!!!
- Как зовут этого твоего… друга? – как будто совершенно небрежно бросил правитель Галактики – сейчас было уже невозможно поверить, что его глаза способны на такое чудо, как слёзы… - Пусть подойдёт ближе, что ли, должен же я знать, с кого спрашивать, если что…
Катерозе тоже превратилась во всегда уверенного в себе воителя и приветливо махнула рукой спутнику, подзывая подойти к своей руке.
- Он мне поможет в ситуации с Юлианом там, - прежним спокойным тоном сестры пояснила она.
- Хорошо, пароль «Изольда возвращается всегда» я утверждаю, - тем же тоном, но уже с апломбом командира сказал Райнхард. – Делайте с этим Хайнессеном что желаете, герцогиня, и возвращайтесь ко мне с сыновьями когда сочтёте нужным, но только не сильно заставляйте меня скучать, право.
- Слушаюсь, Ваше Величество! – с грохочущей, как горная река, радостью, пророкотала девушка, лихо щёлкнув каблуками и почтительно кивнув, опустив руку после салюта – ничем не хуже меня в бытность курсантом, ага, с нежностью отметил про себя Император – и помчалась к аппарели корабля…
Полковник вежливо приблизился на подобающее расстояние, успев поклониться с грацией истого придворного.
- Как твоё имя? – резко бросил венценосец, не давая опомниться офицеру. – Только имя называй, остальное пока не нужно.
Тот выпрямился – не старше самого правителя Галактики, хоть и ростом повыше, и костью покрупнее… стоп, он же ещё несколько недель назад, в первый день после покушения не был таким рослым! И глаза у него были оба голубые, а сейчас один синий, а другой и того темнее! И стрижка тогда у него была не такая, что за чертовщина, в самом деле, сейчас и не захочешь, а поверишь, что кое-кто воплотился полностью в этом экземпляре… Ройенталь, в самом деле, что за шуточки со мной с того света, или как это понимать, а?!!!
- Моё имя Оскар Зигфид, Ваше Величество, - вежливо прошелестел офицер, почтительно потупившись.
- В самом деле, настоящее? – бесцеремонно поинтересовался Райнхард со слишком сильным нажимом для просто ледяного взгляда, и, увидев спокойный кивок, продолжил в том же духе. – А с телом своим ты что посмел сделать, изволь сообщить!
Полковник посмотрел ровным взглядом – так смотрят те, у кого совесть полностью чиста – и чуть позволил себе усмехнуться в глубине ясных очей, ещё страшнее для того, у кого живой Оскар фон Ройенталь месяцами стоял за левым плечом, а то и – за спиной…
- Апгрейд по методике розенриттеров – вживление ДНК по этому способу идёт за пару недель, - спокойно, будто докладывал о верно проложенном курсе спейсера, пояснил офицер. – Всего-то ел полмесяца, как кабан, зато теперь вот полностью подхожу для того же, что и известный Вам человек, Ваше Величество.
Райнхард побледнел и провел ладонью по глазам, будто желая снять наваждение – бесполезно, это была она перед ним, вечная тихая полуулыбка его погибшего от сумасшествия друга…
- Ты сдурел, полковник? – холодно произнёс Император, с вызовом пожав плечами. – Я не говорю о том, что ты мог умереть в первую же ночь после операции, но неужели ты не понимаешь, что тебе уже самим собой никогда не стать? Зачем это тебе, а?
Собеседник вздохнул с какой-то вселенской грустью – как делал когда-то в Изерлонском коридоре тот, чей облик теперь принадлежал ему почти полностью…
- Зачем я себе – тот, каким был? А ей и так слишком тяжело одной, - он с робостью влюблённого понизил голос, указывая головой в сторону, куда уже унеслась Катерозе. – Она стоит того, Ваше Величество, понимаете? Она стоит того, чтоб даже погибнуть за неё, - он опустил голову, - и я сделаю это, если понадобится.
- А вот это я тебе, полковник, запрещаю, - ледяным тоном самодура проговорил Император, беззаботно пожав плечами и откинув чёлку со лба пальцами – перстень блеснул при этом очень заметно. – Раз уж так – то твоя задача создать и сохранить мне семью моей сестры, понял? И чтоб вернулись мне целыми и невредимыми, это приказ.
- Я понял, ваше Величество, - тихо, но весомо произнёс собеседник, поднимая голову и с восторгом глядя в лицо повелителя.
- Ступай выполнять, - лязгнул Райнхард, укладывая ладони на талию, и отвернулся.
Смотреть на то, как счастливчик радостно отдаёт честь и щёлкает каблуками, было уже выше его сил. Он с трудом сделал три шага в сторону, как будто желая вернуться в кабинет, и остановился. Александр резво очутился перед ним, ухватился руками за его ладони и молча уставился своими бездонными голубыми очами, как будто хотел не то ободрить, не то согреть теперь ту часть груди, где норовил зародиться холод межзвёздного пространства. Задавив внутри тяжёлый стон, Райнхард обрадовался возможности рывком поднять сына себе на руки, и поспешил ей воспользоваться, но глаза уже пришлось чуть прикрыть…
- Папа, она вернётся, не плачь, - участливо произнёс принц, запустив ладони в его волосы.
- Конечно, вернётся, - почти невозмутимо и почти холодно сказал император, резво зашагав прочь, к тропе, ведущей в замок. – Похоже, нас мама с дочкой заждались уже, да?
- Да, проведать их – это хорошая мысль, - почти весело поддержал его сын.
«Изольда» плавно поднялась над вершинами окрестных деревьев, и унеслась в бездонное небо, добавив в нагретый теплом ясного дня воздух несколько лишних резких порывов ветра.
- Не смотрят, - деловито откомментировал спутник герцогини, привычными жестами пилота корректируя курс. – Отдохни, Катерозе, я сам поведу нынче, полностью.
- Ещё чего не хватало – смотреть вслед, - отозвалась девушка с дребезжащим металлом в голосе, и тут же свела его до мягкой замши. – Спасибо, Оскар, только боюсь, опять отдыхать будет некогда.
Как будто желая подтвердить сказанное, на пульте раздался сигнал вызова. «Но между «хочется» и «надо»
существенных различий нет. У поражений вкус не сладок... Но не горьчей, чем у побед» - прогрохотало над приборной доской, прежде чем молодая властительница судеб решила ответить. На экране появилось старательно насупленное лицо Аттенборо – он явно был чем-то очень раздосадован. «Нисколько не изменился с тех пор, как служил под началом адмирала Яна» - отметил про себя полковник Рейха…
- Прости за беспокойство, госпожа, но они меня достали, право, достали! – кипятился он, отчаянно растопырив пальцы. – Я уже готов разбомбить к чёртям это мерзкое сборище воющих котов! Дай санкцию или посоветуй, как быть, ну спасу уже никакого нет от идиотов с гитарами!
- М-да, «кто сказал вдруг, что гитара – не ударный инструмент», - рассмеялась миледи, столь забавным ей показалось сейчас раздражение старого знакомого, которого пост министра обороны Хайнессена нисколько не смог заставить остепениться. – Дасти, да что случилось-то, поясни толком, я тут выпала из всех тем…
- Да кто ж знал, что эта распроклятая интеллигенция притащится со своим унылым фестивальным табором прямо на нашу площадку в Древней Глухомани? Я не могу обнаруживать место дислокации, а не то получим дикий скандал в прессе и обвинения в чёрте-чём, опять начнут выть про сжирание подлыми милитаристами пособий несчастных пенсионеров, я только нужных ребят куда надо поставил – и опять эти пируэты с отставками, рехнуться можно, ни черта работать не дают… - тарахтел вне себя от обиды на прогрессивное человечество расстроенный бывший адмирал Союза. – Туристы поганые, да чтоб они свои тексты да балалайки на кострах посжигали с пьяных глаз вместе с книгами позитивных в булыжник рифмоплётов! Хнычут на всю долину о горькой долюшке честнейших бездельников, победили, окончательно и несомненно! Будь я тут один, ерунда, но парни ж того гляди с предохранителя поснимают что захотят, и всё, ничего никому потом не докажешь, а за кучу трупов кому отвечать – мне???
- Шшш, Дасти, я придумала, как быть, не убивайся, - проворчала Катерозе тоном сытой кошки. – Раз всё так грустно, отправь четыре монады геликоптеров в Загорск, там сейчас «Дискотека ефрейтора Крюгера» гастроли заканчивает, да пусть перевезут весь их балаган с роскошными девками и всяким гламурным оперным милитаризмом прямо на поляны к этим светочам духовности – они же там явно с семьями засели, верно? Вот пусть их дети и увидят, что такое настоящая культура, ради которой стоит жить, а не прозябать.
- Дык в том и дело, что с полным выводком – не то их можно было бы втихаря своими силами турнуть, - темпераментно пожал плечами Аттенборо. – Всегда знал, что гражданские – уроды, из-за них одни беды, хоть гибель Яна вспомнить, хоть наезд на Рейх, но так культурненько меня ещё никто не доставал! Ладно, спасибо за помощь, помчался я спасать уши и мозги своих офицеров…
- Похоже, в резервации республики скучать не придётся, - задумчиво проронил полковник Рейха, когда связь прервалась…
- Как на любом фронте, самая передовая Империи, дорогой, - чуть уставшим голосом отозвалась его дама, позволив себе полностью рухнуть в кресло. – На самом деле республика – это бурлящее, но застойное болото, годное только прожирать ресурсы, так или иначе оказавшиеся у неё на данный момент, и не способное на деле ничего создавать, стимулируя всякого рода деградацию. Настоящее созидание возможно только в Империи, и только там действительно не скучно, потому что есть гарантия, что твои заслуги будут оценены, а не
оплёваны завистниками. И где есть развитие – там никогда не скучно.
- Что ж, я не прочь разобраться с этим болотом, как оно того заслуживает, - тихо улыбнулся мужчина, зная, что по его голосу это будет понятно. – И мне плевать, что ты ещё формально замужем, учти.
- Мы ещё вернёмся в Империю, не сомневайся, - нежным голосом сказала его женщина. – «Изольда» возвращается всегда…