Гл. 11 Кошачий концерт

Ольга Фер
     Чтобы читателю было ясно почему господин Хрен ТАК возненавидел юных искательниц приключений, в дополнение, конечно, к тому, что они были врагами кардинала и постоянно издевались над этим повесой (имеется в виде г-н Хрен), имевшим 15 детей, устраивая всевозможные, какие только может изобрести молодой ум, козни против ненавистного старикашки, ежедневно будящим наших сонь ни свет, ни заря, в 11 часов утра со словами - "Не желаете ли манной кашки?"_так вот, чтобы прояснить затаенные мысли нашего негероя, мы решили дополнить главу подглавой, не имеющей прямого отношения к данному роману, но открывающей некоторые стороны характера персонажей повествования (107 слов) .

     Все началось после той ночи, когда бедные слуги кардинала, оглашая дикими криками окрестности березовой рощи, с ужасом от увиденного, навсегда покидали пристанище привидений, являющихся из печных каминов и говорящих человеческими голосами. Те дни вынужденного заточения в глуши, вдали от большого города, они впоследствии вспоминали, как самые скчные, нудные и безрадостные.
     Даже успешные уловки и козни против хозяина не смогли оставить теплых воспоминаний в душе. Целыми днями, и тем более, ночами, когда в роще кричали совы, а под окнами вопили дикие коты, Риша и Лу маялись из угла в угол, судорожно придумывая очередную забаву, которой предстояло в ближайшие часы занимать друзей Игры с кашей, с подсыпанием в суп чрезмерного количества соли или перца, протягивания веревки перед дверями их номера по утрам, когда являлся вредный старикашка, с привязыванием ручки двери его комнаты к перилам лестницы так, что невозможно было открыть дверь изнутри, с проникновением в его комнату ночью и утаскиванием одежды, которая связывалась в узел и подвешивалась на высоком дереве, со смазыванием петель двери вареньем, которое намертво прилипало, а двери удавалось открыть только с помощью стамески, с бесконечным обменом любезностями как утром, так и на сон грядущий - эти и многие другие развлечения начинали иссякать. А молодой неукротимый нрав требовал новых и новых затей. Конец этим безобразиям был положен, с одной стороны к бесконечному облегчению г-на Хрена, с другой к его неподдельному ужасу, в тот день, когда, как всегда после завтрака, слоняясь по отелю, Лу забрела на чердак..., так не заслуженно обойденный вниманием.
     Кроме прочей рухляди и всевозможного тряпья Лу нашла совершенно новую гитару, чудом уцелевшую в этом забытом богом месте. Не зная чему больше обрадовавшись - то ли находке, то ли возможности извлечь из нее пользу, она непреминула тут же сообщить о находке подруге, которая обрадовалась лишь наполовину. Вот, если бы на чердаке завалялся бы еще и пианино или рояль, все было бы просто замечательно. Атос когда-то брал уроки игры на гитаре, и хотя дома он только начинал познавать это искусство, здесь начальные навыки превратились в умение довольно сносно играть на этой "балалайке". Судьба невыносимо скучных вечеров, и тем более мрачных ночей была предрешена. Но прежде, чем описать те оргии, которые устраивались в этом забытом богом месте,столь неприглядном, что уже давно ни один приличный путник не селился здесь, к великой досаде господина Хрена, необходимо представить те качества героев, которые послужили поводом написания этой главы.

     ...Обе  юные особы имели отношение к музыке и театру. Они любили и то, и другое. Любили слушать, и любили исполнять. Но, прежде, о том, что любили слушать.
     Одна из них, более романтичная и сентиментальная предпочитала классику (относительно к 20 веку) и с презрением относилась к современным бездарностям, как она их называла (по отношению к 20 веку), и нельзя сказать, что совсем уж была не права.
     Другая, более современная,если не сказать "до мозга и костей", экстравагантная, энергичная, к классике относилась почтительно, но без особой страсти и удовольствия. Вторая любила все новое, неординарное, порой слишком откровенное (по отношению к нравственности 20 века). Обе подруги совершенно, как день и ночь, как черное и белое, разные, и вероятно поэтому, как минус и плюс, притягивались друг к другу. Их объединила и связала одна общая страсть, симпатия, образ "безвестного облика", сон наяву, и они отдались этой любви самоотверженно, без остатка. Они слишком хорошо знали друг друга, знали, что когда и это увлечение пройдет, их ничего не будет соединять. И поэтому пользовались, и надо сказать, очень умело, предоставленным моментом.
     Итак, кое-что о любви исполнять музыку. Несмотря на откровенное различие как внешне, так и внутренне, обе пели, но также по-разному.
     У одной из них не было никакого музыкального слуха, ни чувства ритма, пение ее было сплошным гротеском. Когда кто-то брал ноту соль средней октавы, затем фа-диез и спрашивал, какой тон выше, она отвечала, что оба звучат одинаково. Только когда бралась басовая нота, а затем дискантовая, могла она уловить некоторую разницу между ними и говорила, что первая похожа на воркотню папаши Хрена, когда он сердится на жену; а вторая звучит так, будто Констанция старается объясниться в любви д"Артаньяну. И при всем при этом у нее был чудесный голос. Голос, который, будь у нее слух, мог превратить ее в предмет поклонения, в великую певицу. И, хотя, она не могла взять ни единой  правильной ноты, ее голос затмевал этот маленький недостаток, который, к сожалению, портил все начинания. Голос ее был одновременно и сильным и мягким, чистым, звучным, казалось он раздавался отовсюду. Подобного голоса никто не слыхал и не услышит более никогда. Так пел бы Архангел в образе женщины или какая-нибудь заколдованная принцесса из волшебной сказки. В ее голосе слышалось дуновение ветерка и морской прибой, игристое веселье , забавные проказы и мрачная трагедия, когда горе так велико, что его не выплачешь слезами. Если бы она исполняла гимн, то непременно любой солдат, услышав его, готов был лихо пойти на приступ.
     Она пела под чарующий акомпонемент, популярную в том далеком 20 веке, песенку :"Позвони мне, позвони, позвони мне, ради бога.Через время протяни голос тихий и глубокий..." Голос ее был совершенным как математическое уравнение.
     Ее подруга всегда отличалась дотошностью и точностью во всем. Слух у нее был не только безошибочным, но непогрешим, а неповторимое, непонятное, неотразимое очарование ее тембра! Это был невзрачный душистый персик на фоне красивого сочного, но всего лишь яблока. Та, другая была лучшим яблоком, лучшим на свете, но только яблоком. Эта была персиком, шелковистым, душистым, правильной формы и оттенка, но выросшим на березе. Самый искушенный и строгий критик не смог бы придраться ни к отдельной ноте, ни к мелодии, которую она воспроизводила с точностью и поразительной правильностью. Техническое исполнение волшебно сливалось с виртуозным мастерством. Изменяя темп и тембр голоса она помогала представить слушателям или рокот ветряной мельницы, или свежесть утра, или аромат летних лесов и полей. Переходя от адажио к быстрой части, когда темп все стремительнее, она делала по истине поразительный скачок, который не был заметен, благодаря правильности тонового перехода.
     Все описанное непременно представляло бы очарование, но по иронии судьбы и у этой юной леди был недостаток - несправедливость, допущенная природой - у нее не было голоса. Того голоса, который помогает нам услышать музыку, полюбить или возненавидеть ее, почувствовать ее прелесть, представить те образы, которые передать только словами не достаточно - нужна музыкальность.                Теоретически, по отдельности, подруги обладали редкими способностями. Но на практике не могли проявить их в должной мере по описанным причинам. И это было несправедливо!!!
      Они решили объединиться и создать союз, чтобы из 2-х минусов получился плюс. Но передаваемая жизнь была реальностью, хотя и слишком, порой, романтичной и приключенческой для двух девчонок 20-го века. А в жизни из 2-х минусов получаются в лучшем случае полутона и оттенки плюса. И...читатель уже догадался о следующей фразе? Их союз был союзом слона и моськи, цветка и кактуса, дерева и былинки, богатства и бедности, радости и печали, моря и пустыни - их союз стал сплошным гротеском, а продуктом его стал "кошачий концерт".
     Впереди целый день и у подруг нашлось время настроить инструмент и выбрать репертуар первого ночного бдения.
     Та, которая была лишена голоса, избрала песни, основанные на неожиданных и быстрых сменах интонаций, высоких и низких, громких и тихих, медленных и быстрых, плавных и скачкообразных звуках. Например, как в популярной песенке молодости ее родителей : "Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома, снова между нами города, взлетные огни аэродромов" (медленно и мелодично). И  припев :"Надежда, мой компас земной, удача, награда за смелость. А песни довольно одной, лишь только б о доме в ней пелось." (уверенно и энергично).
     Или:" Увезу тебя я в тундру, увезу в снега"(сказка). И припев:"Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним и отчаянно ворвемся прямо в снежную зарю!" (стремительно и увлекающе).

     Та, которая обладала редким голосом, избрала современные ее детству песни, которые не требовали строгого отношения к правильности исполнения. Например:"В полночь не спит Париж, гвардейцы спят. Три шпаги свет луны слепят глаза, мы Франции сыны, мы ой-ля-ля, гвардейцы, мушкетеры короля"(торжественно).
     Или:"Вернись лесной олень по моему хотению, умчи меня, олень, в свою страну Олению" (желанно).
     Или :"Когда ты уйдешь, барабанит дождь, барабанит грусть, и погода дрянь"(грустно).   И, конечно, свою любимую :"Если я в твоей судьбе ничего уже не значу, я забуду о тебе, я смогу, я не заплачу..."
     Одинаково им нравилась песенка  в исполнении двух любимых артистов :"Не устал нести меня мустанг" и "Крыша над ковбоем-небо голубое и, вдвоем мы не грустим с моим товарищем конем."

                Продолжение...