Неровно освещенный светом настольной лампы на окне - цветок с широкими зелеными листьями, вытянувшимися вверх. По всей поверхности - мелкие оранжевые контрастные пятна причудливой формы. Грунт в горшке ссохся и на ощупь стал словно камень. Жильцы квартиры все никак не находили возможности полить растение...
Михаил выскочил на улицу и дернул на куртке замок молнии . Блеск ночных огней отразился в глазах. Он раскрыл зонт и зашагал прочь от дома. Стремительным, размашистым шагом он удалялся прочь от подъезда, туда в темноту улицы, к трассе. Он шел, чтобы уйти как можно дальше, неважно куда - лишь бы бесповоротно уйти. Отсечь кусок жизни. Избавиться от ее отравляющего присутствия, как от воспалившегося аппендикса. Уйти от девушки, от ее родни, от слов легко сказанных, но от которых так сложно. Больше не думать, забыть нелепый фарс, и жить без ревности и упреков.
“Да что завелся-то? Куда делось спокойствие? Да, верно, устал. Не могу…
Зачем?! Ну, зачем она это сделала? Зачем?
Дура! Неужели нельзя подумать, что после - всё. Дальнейшее станет бессмысленным, никчемным, необратимым. Искренность, доверие, уважение - даются раз. И никогда не возвращаются обратно...
Всё! Хватит. В пору уже и остановиться. Ничего боле...”
Выступ неровного асфальта услужливо помог Михаилу споткнуться, и тот оказался в вытянувшейся на пару метров, бурлящей мелкими бульбами луже. Брызги жижи потревоженными птицами выпорхнули из-под ног. Человек едва удержался от падения. Зонт от порыва ветра дернуло назад, и купол вывернулся наизнанку . Парень чертыхнулся, выскочил из воды и зашагал дальше - вперед по дороге. Разделительная полоса равномерным безразличным пунктиром отмеряла его движение. Каждый новый шаг проходил под аккомпанемент дождя - капель, зло бьющихся в купол зонта. Словно чем-то недовольных. Словно мешающих ему реализовать новый выбор в жизни.
Слово, каждое действие, реакция, проявление эмоции, мысль - определяют грядущее, хотят люди этого или нет. Да, верно, мы сами чертим мелом рисунок жизни. И порой не знаем, что лучше. Сожалеть ли, что успел совершить ошибку, или сокрушаться, что не сделал удачный выбор? Каждый сам решает и несет ответственность за свою свободу. И кто знает, если бы Михаил не столь сильно любил - ушел бы?
Да, парадокс. Любить - уйти, не любить - не уйти...
Татьяна услышала хлопок входной двери. Вздрогнула и опустилась на стул. Руки - на коленях, в глазах - слезы.
“Вот и все... Ну и уходи. Ты для меня ничего не значишь! Достал. Ты ничем не лучше остальных. Строишь из себя непонятно кого. Корону сними. И на нормальную работу устройся. Правильно мать говорит - пустое место, а гонора по самое не могу. Достал... Убирайся. Без тебя станет лучше. Еще и отец говорит, что вон Витька с первого этажа гораздо тебя успешней. И какой год на меня поглядывает. А тут даже и букеты дорогие стал слать. Ухаживать. Работа хорошая, машина есть. А ты - голытьба. Еще и нос от моей родни воротишь. А сам даже поддержать разговор не умеешь, все в своих компьютерах. С утра поздороваться с мамой - и даже этого не можешь...”
Девушка выглянула в окно. Он уходил прочь от подъезда. Все дальше и дальше. Огни фонарей неустанно подсвечивали капли дождя, падающие и падающие с небес на черный купол зонта. Силуэт человека скользил рядом, чуть позади, будто бы бежал, подпрыгивая, по разделительной полосе дороги. Неутихающий ветер то трепал деревья, раскидывая ветки во все стороны, то вдруг покачивал - и те словно кивали вслед уходящему...
“Ну, и пусть. Дурак. Мог и уважительней быть с мамой. Живет в доме моих родителей, а ведет себя...”
Она всхлипнула и вспомнила слова Михаила - “Но женился-то на тебе, а не на твоей родне. И люблю именно тебя. И знай, что ты самая-самая чудесная и замечательная на свете жена. И помни - главное, чтобы между нами все было хорошо. А все остальное не так важно...” Татьяна перевела взгляд на фотографию, которая все еще висела на стене. Они стояли там счастливые под зонтом. Под тем, с которым Михаил сейчас уходил прочь. Они улыбались, он обнимал за талию и крепко прижимал к себе. Дыхание девушки перехватило. Сковало горло. Она сорвалась с места и бросилась в коридор.
Дорогу преградила мать.
- Нет, Танюша, пусть уходит, и скатертью дорога. Мы тебе другого найдем.
- Нет! - вскричала девушка. - Не хочу! Люблю его, как вы этого не поймете. Себе другого ищите. Пусти!
Она попробовала обойти мать, но та уперлась руками в стены и категорически ее не пускала.
Из кухни показался отец:
- Так, доча. Выйдешь сейчас за дверь - обратно не возвращайся.
Татьяна завопила:
- Пустите меня! Я хочу к нему! Я нужна ему!
Отец схватил за руку:
- Да что с тобой? Мы же уже все решили. Все кончено!
- Не-е-е-т! Я не хо-о-очу та-ак!
Николай сидел на лавочке, щелкал семечки и поглядывал в окно третьего этажа дома напротив. Уже второй час оттуда доносились крики и мат.
“Зятька выживают. Дядя Петя говорил, достал, мерзавец. Еще и тему такую потом толкал. “Коля, – говорит и хитро улыбается,- мы же не будем Таню в обиду давать? А? Да и, знаю, нравится она тебе, хорошая девка. Вы с пацанами ударьте его разок, проучить надо. Подловите вечерком и сделайте доброе дело, а я намекну дочурке, что неплохо было бы и получше к тебе присмотреться. Но сам должен понимать - ничего не обещаю. Дела такие, сердцу не прикажешь.” Хитрый он, дядька Петя, бубнит- бубнит, но всегда свое двигает... Хотя отчего бы и не помочь, хорошие люди-то. Помнится, по дешевке “японку” свою мне подогнали. Да и не по душе этот Михасик их пришелся. Весь мутный какой-то и заносчивый Что уж тут говорить...”
Николай сжал до хруста кулак и улыбнулся так, как улыбаются чему-то светлому и хорошему, когда дверь подъезда внезапно распахнулась и на улицу выбежал человек. Он распахнул зонт и отрывистым шагом направился прочь, по улице, к дороге, что ведет в центр города.
Немного подождав, Николай достал телефон и позвонил приятелю. Затем спрыгнул с лавки и отряхнул от шелухи спортивку . После чего достал из одного кармана кастет, а из другого - черную шапочку с самодельной прорезью для глаз, и ускоренным шагом, стараясь не шуметь мокрой листвой, двинулся в тени, по обочине, вслед за ушедшим человеком.
Надежда Константиновна прислушалась. Крики стали нарастать. Она повернулась к мужу и вопросительно посмотрела:
- Мы же вчера все обсудили, как только отдаст деньги - взашей его. Чего ждешь?
Петр Александрович кивнул, помялся на месте, какое-то время решаясь, и открыл сейф. Старческие руки задрожали от волнения, кровь отхлынула от лица. Он достал ружье и непослушными пальцами кое-как запихал патрон в ствол. Открыл дверь спальни, и ватными ногами пересек коридор вдоль ванной и туалета. Распахнул дверь в комнату к молодым. И поднял ружье.
- Я говорил тебе , чтобы в моем доме ты, сосунок, не смел голос повышать?
Татьяна испугалась, бросилась и загородила мужа от отца. Умоляюще воскликнула:
- Папа, папочка, уйди, пожалуйста! Не надо - с ружьем! Он сам уйдет!
Петр Александрович ругнулся, сказал грубость, повернулся и вышел из комнаты:
- Пять минут. Вещи собрал, и чтоб духа твоего тут не было.
Он вернулся в спальню и сел на кровать, все еще крепко сжимая в руках ружье. Тело била дрожь.
Надежда Константиновна выглянула из комнаты и удовлетворенно проговорила:
- Ну, вот и хорошо, вот и ладненько, а то и балкон, и подъезд уже весь прокурил. Перед соседями, ей богу, стыдно. Тетка Клава и то, как глянула, так и решила сразу, не тот, говорит, это человек. В том институте, где этот учится, нормальные, говорит, не водятся, а она там лаборанткой семь лет работала. Ему об этом так и сказала. А он еще и возмущаться стал, ты подумай. Нет, права Клавка! Не тот он человек.
- Так , давай уже замолкай, Надя. Угомонись и так сердце в висках стучит. Еще и ты масла в огонь подливаешь.
Надежда Константиновна стихла, вышла из комнаты и заглянула к молодым. Убедилась, что неугодный зять собирает вещи, и отправилась на кухню, звонить тете Клаве.
Кот лежал на подоконнике и следил за людьми. Парень и девушка. Кричат и непрерывно курсируют по узкому помещению. Белан, а именно так звали пушистое зверье в цвет окраса, прижал уши и вжался в подоконник. Не в силах больше выносить крики он поднялся, обогнул цветочный горшок и перепрыгнул на стол. Не мешкая, соскочил и забежал под диван. Затаился и в тот момент, когда дверь комнаты открылась, выскользнул в коридор. Полуденной тенью шмыгнул под дубовый шкаф в прихожей и затих.
Раздраженные и угрожающие ноты в интонации голоса только что вошедшего в комнату человека изрядно напугали, кот прижал уши и панически осмотрелся. Люди вокруг словно посходили с ума. Действовали как куклы на веревочках. Словно стальные шарики, двигающиеся по нарастающей траектории маятника, который по своей коварной природе вознамерился получить от них все. Насытиться их жизнью. Он дергал их за эмоции, лишал собственной воли, раскачивал и еще пуще увеличивал амплитуду страстей. Шарики ударяли друг друга. Крайний отскакивал, возвращался и снова ударял соседа. Кот явственно ощутил - сейчас что-то должно случиться.
Парень матюкнулся, прекратил собирать вещи и откинул сумку в угол.
- А пошло оно все! - в сердцах выкрикнул он.
Взял документы, сорвал с вешалки зонт, куртку и покинул квартиру.
Кот улучил момент и проскользнул через открывшуюся входную дверь. Мрак неосвещенного пролета жадно ринулся навстречу и укрыл беглеца от лишних глаз. Белан втянул воздух и помотал головой. Принюхался. Разложил едва уловимый запах на составляющие - весна тут же забурлила в нем огнем в венах, и все существо буквально потянулось туда вверх, на крышу, к аромату ночи. Он побежал. Он помчался вверх, и сердце застучало в радостном предвкушении. Скорей! Вперед туда - по лестнице, к небу!
Кот добрался до чердака. Массивная дверь на крышу оказалась приоткрытой. Сквозь щель пробивался приглушенный лунный свет. Именно туда, на крышу, вело возобладавшее над всеми остальными чувствами обоняние. Он подкрался к проему и осторожно приподнялся - бело-рыжая мордочка медленно, словно перископ, показалась над краем. Нюх сразу предупредил, что на территории кроме самок находится еще и чужак с сильным резким запахом. Кот внимательно осмотрелся. Ничто не укрылось от зорких и внимательных глаз. Под небольшим навесом, рядом с антеннами, в полумраке, крылись от дождя несколько кошек и крупный кот пепельного цвета. Пепельный внезапно насторожился, повернул голову и принюхался - не прошло и нескольких секунд, как он тут же оскалился и зарычал низким утробным звуком.
Белан не отступил - бело-рыжей стрелой он вылетел на крышу и зашипел свирепо в ответ. Пепельный кот рванул на свет из-под навеса, прижался и выгнул спину дугой. Хвост угрожающе вытянулся. Задние лапы упруго сжались - кот приготовился к схватке. Белан не стал медлить - присел и бросился тут же на несколько метров вперед. В это мгновенье все будто застыло - медленно-медленно, но все ближе и ближе сквозь толщу воздуха кот подплывал к неприятелю. Словно пушечный снаряд, ощетинившийся когтями и клыками, готовый взорваться вихрем атакующих действий при первом же неосторожном касании, он неумолимо приближался к цели. Пепельный запоздало, но все же отреагировал на скорую атаку - и тоже взмыл вверх навстречу сопернику. Оба кота понимали, что сегодня эта крыша не выдержит двоих.
Небо треснуло - по своду растеклась молния.
Послышались раскаты грома.
Татьяна вздрогнула. Она ощутила, как что-то кольнуло в груди. В глазах - возник панический страх.
- Нет...
Девушка ломанулась вперед. Вырвалась из рук отца, попытавшегося ее остановить, оттолкнула мать. Распахнула входную дверь и помчалась вниз по лестнице.
Он почти дошел. Почти дошел до остановки. На выходе из двора ему навстречу вышел человек. Встреча не сулила ничего доброго. Михаил остановился и сосредоточился. Все внимание - на приближающемся человеке. Самодельная маска с прорезью для глаз, в руке - кастет. Глаза неприятеля весело поблескивают в лучах фонаря. И еще гадостный смех. Этот человек шел и издавал звуки, отдаленно похожие на смех. Такой угашенный, нездоровый смех.
Михаил развернулся и побежал, но в тот же миг почувствовал удар. Кто-то, кто незаметно подобрался со спины, напал без всяких прелюдий. Первый удар биты попал в голову, второй сломал запястье, следующие в основном посыпались на туловище. После четвертого Михаил потерял сознание. Он ощутил, что стоит рядом, на аллее, и наблюдает, как напавшие избивают его неподвижное тело. Колотят остервенело и с воодушевлением. Все происшедшее, весь этот вечер показались такими неправильными….
Патрульный УАЗик свернул за угол и медленно выехал на Линейную.
Владимир, сержант полиции, всмотрелся в темноту за мокрым стеклом.
- Так... А ну стой, - велел он водителю.
Он прищурился, пытаясь разглядеть что-то конкретное.
- Там что-то происходит. Вон там возле угла дома, - указал он на силуэты в конце улицы. Те маячили на фоне освещенной трассы, - Давай, езжай!
Водитель сдал назад и направил машину вдоль дома.
Еще издали Татьяна заметила проблесковые маячки и помчалась быстрее. Когда она подбежала, то первое, что увидела - был зонт. Тот самый черный зонт, с которым ушел ее муж, тот самый, под которым они когда-то стояли в непогоду, жались друг к другу и были счастливы, как на той фотографии - а теперь он лежал на асфальте, в грязи. Сквозь гул сожалений о сделанном и не сделанном в этот дождливый вечер в сознание проникла мысль, что в машину скорой помощи грузят чье-то тело. И это происходит прямо сейчас, перед ее глазами. И на человеке - куртка Михаила.
Татьяна упала на колени и закричала.
По горячему лбу катились капли дождя и падали-падали на асфальт.
Вечер.
Весна. Запах озона, аромат дождя.
Потускневшие краски уже после вновь засияют - обретут силу, чарующую свежесть, которая так радует взгляд. Капли влаги подарят жизнь, очистят от налета пыли. От лишнего...
Порой бы остановиться, вдохнуть и выдохнуть. Вспомнить - зачем, к чему? Отдернуть штору и отворить окно - посмотреть на мир, позволить ветру-пунктиру заглянуть и погасить одним порывом маятник эмоций - растворить его жгучую энергию в бескрайнем пространстве изначальной гармонии.
А затем сходить за водой. Ведь у растения с широкими зелеными листьями совсем сухая земля.