1922. Когда Ульянов был в Горках. Пьеса
1922. КОГДА УЛЬЯНОВ БЫЛ В ГОРКАХ. ПЬЕСА.
Авторское право на этот уникальный, эксклюзивный текст зарегистрировано данной публикацией. Заимствование в любой форме не допускается по закону об авторском праве.
1922 год был решающим для строительства нового, невиданного в мире, государства – СССР. И все, самые главные, вопросы решал в это время лично Ленин, будучи уже тяжело больным. Несмотря на два инсульта, последовавшие 25 мая и 16 декабря 1922 года, он не отошел от работы. В этот год были решены вопросы государственного планирования, финансовой системы, внешней торговли, новой экономической политики, укрепления единства в партии,был определен состав СССР, в том числе, решена судьба Малороссии, место которой именно Ленин определи в составе Украины.
Но все вопросы строительства нового государства решались в непростой обстановке разногласий среди соратников Ленина.
В какой-то момент он остался единственным сторонником своих же идей по всем вышеуказанным вопросам. И ему необходимо было найти силы и средства, чтобы все-таки провести именно их в жизнь. Не удивительно, что в такой тяжелой для Ленина атмосфере появились самые резкие его оценки своих соратников, а также документы по национальному вопросу, ставшему камнем раздора в партии.
Эти документы не были предназначены для опубликования в массовых средствах информации. С ними должен был ознакомиться узкий круг приближенных Ленину людей, которые могли понять и всю глубину характеристик, данных им Лениным, и причину резкости его высказываний о великодержавном русском шовинизме.
СССР был создан по ленинскому плану, в том числе, и при помощи этих документов, в 1922 году. А в 1956 году они были опубликованы по распоряжению Никиты Хрущева в журнале «Коммунист». И с этих публикаций начался распад Советского Союза.
Действующие лица:
Ленин (Ульянов) Владимир Ильич – председатель правительства СССР
Сталин Иосиф Виссарионович – Генеральный секретарь ЦК РКП(б) СССР
Крупская Надежда Константиновна – супруга Ленина
Дзержинский Феликс Эдмундович – первый председатель ГПУ при НКВД РСФСР
Ульянова Мария Ильинична – сестра Ленина
Аллилуева Надежда – жена Сталина
Троцкий Лев Давидович – председатель Реввоенсовета СССР
Лурье Михаил Залманович (Юрий Ларин) - член президиума ВСНХ
Фотиева Лидия Александровна – личный секретарь Ленина
Александр Бельмас – личный охранник В.И. Ленина
Иван Чибанов – личный охранник В.И. Ленина
Лесник – сотрудник ОГПУ
Дровосек – сотрудник ОГПУ
Крестьянин
Действие происходит в Горках, в бывшей усадьбе купчихи-старообрядки Зинаиды Григорьевны Резвой-Рейнбот, вдовы Саввы Морозова, московского купца-старовера. Сцена разделена на три части, поочередно освещаемые. В первой части – комната Ленина и Крупской во флигеле дома на втором этаже. Вторая часть – комната для секретарей перед кабинетом Ленина в доме. Третья часть – аллея парка в Горках со скамейкой.
Первое действие.
Зима 1922 года.
Сцена первая.
Комната Ленина и Крупской во флигеле дома. Они лежат на отдельных узких кроватях, закрывшись до подбородков одеялами в белых пододеяльниках.
Ленин:
Без всякого предупрежденья,
Как тать в ночи, к нам пробралось оно…
Крупская:
Ты о письме злосчастном этом в Коминтерн,
О том, что нет единства в партии у нас?
Ленин:
Да, именно о нем, о подлом вероломстве Коллонтай!
Ну как могла она себе позволить
Лить грязь на партию и провокацию устроить,
Невиданный размер которой будет стоить…
Нам…
Крупская: (вкрадчиво)
Чего, Володя, будет стоить РКП(Б)
Письмо двадцати двух?
А если Коллонтай права, и партии грозит раскол ужасный?
Ведь Троцкий уверяет….
Ленин:
Ну да, и Троцкий прав, когда хвостом виляет
Да зубы за моей спиною скалит?
Крупская:
Ах, только не со мной.
Со мной не скалит (шепчет в сторону) милый мой,
А согласись, он добрый, добрый малый!
Ленин:
Он – добрый? А знаешь ли, что он задумал?
Крупская:
Конечно, знаю. Кто ж не знает,
Он не скрывает
Своих революционных убеждений,
Ведь он их не меняет.
Ленин:
И ты с упреками ко мне, Надюша?
И ты за отступление меня коришь и гонишь…
А Троцкий, ваш любимец, нам предлагает аракчеевщину внове.
Наместником моим он хочет стать, регентом,
Как всей России погубитель при Александре Первом,
Военные устроить поселенья
По всей стране и палочный режим наладить.
Военный коммунизм – вот это значит
На веки революция, когда ж вздохнуть народу?
Ярмо ему на шею снова, до самого до гроба?
Хорош наш теоретик коммунизма?
Пошлит, суровый наш мальчишка,
И пугалом нас выставляет миру!
(У Ленина начинают дергаться ноги, он запрокидывает голову и начинает жалобно стонать, подвывая. Крупская тяжело встает и, путаясь в длинной белой ночной рубахе, идет к кровати мужа, кладет руку ему на лоб, другой удерживает дергающиеся ноги).
Крупская:
Какой ты нервный стал, Володя,
И все слабеешь прямо на глазах.
Ты успокойся и подумай лучше,
Все ль хорошо в российском королевстве?
Все ль, как задумывалось, делаем мы в нем?
Кого с собой зовем в поход жестокий против капитала?
Кого в приятели берем в суровый бой,
Кому блага мы раздаем?
Романовским бандитам?
И не случится так, что все у пролетариата отберем?
С чего тогда начнем?
Да будет ли кому начать…
Подумай, дорогой, что затеваешь ты,
Не скажут ли и нам – мы тать в ночи?
Ленин: (стонет все громче)
Ты говори со мной, Надюша, говори,
Шепчи мне в ухо нужные слова,
Но Коллонтай, она…
Крупская:
Молчи, молчи, усни!
Ленин:
Да, да, сейчас, она…
Крупская (наклонив голову, внимательно слушает):
Да кто – она? Сашура?
Ленин (вдруг поднимается, встряхивает головой):
Сашура – дура!
Пока я в Коминтерне царь; вот так и понимай,
И нечего юлить, и меньше надо пить
Глупышке Коллонтай!
Тогда бы поняла,
Что втемную ее играют
И чтобы с репутацией плохой
Она уехала подальше
За границу,
Чтобы плела там небылицы
И чтоб заказан был ей путь домой
Подольше…
Прости, Надюша, позови мне барышню,
И пусть бумаги принесет побольше.
Крупская ( резко отшатываясь)
Опять писать? Про НЭП,
Про внешнюю торговлю?
Про профсоюзы, что хотят корону?
Ленин:
Нет, это дело кончено.
Не будет Аракчеевых, довольно!
Мне Украина не дает покоя
И Польша, будь она неладна!
И что это такое
Пилсудский натворил?
Ну Юзеф, ну неверная душа!
Крупская:
Да, да, совсем не хороша,
Но ведь не внове
Россию предавать друзьям.
Ты помнишь, Австрия
Романовых свела с ума,
Когда с турецким блоком
В войну за Крым
Бесстыдно против них пошла-
«Сестра»…
Ленин:
Такие вот они, капиталисты,
За три гроша и брата продадут,
Коль на базаре за него
Недорого дадут.
Но Юзеф – тут другое,
Там панское коварство,
Злость – все за волю.
И это можно даже уважать-
Он столько лет
Боролся с нами вместе,
Он был полезен,
Возглавил партию социалистов,
Да и за братьев пострадал-
И моего, и своего –
На каторге он лиха повидал!
И вся надежда на него
Была у нас вчера,
И Тухачевский…
Крупская:
Никогда, я знаю, никогда
Не сомневались мы в Пилсудских!
И вот теперь такое пораженье,
В сраженьи
За Варшаву, за социализм,
Который бы приблизился
К границам всей Европы
И смело дальше в бой пошел!
Ленин:
Вот он, свиной патриотизм,
Последнее прибежище злодеев!
Признаться надо: это ведь народ,
Поляки, не пошли за нами.
Теперь они панам послушны
Втрое
И нам еще грозят
Из отвоеванного подзаборья!
Крупская:
А Украину отпускать –
Не страшно?
Поляки так коварны,
Так опасны!
Ленин:
Надюша, все понимаю.
Но ведь полячка ты, да из мятежных.
Твой батюшка из Комитета
Русских офицеров,
Подпольщика и нашего учителя…
Из тех глубин все большевистское образованье,
И конспирация, и тайны.
Да, поляки были хороши, особенно – в изгнанье.
Крупская:
Вот именно – в изгнанье.
Казалось, бедная страна,
Задавлена самодержавьем!
Готовая сражаться за свободу
От капитала…
О, слишком хорошо я помню папу,
Его национальную борьбу за вольность Польши,
И сомневаюсь, что на Украине
Сумеем удержать в узде извечных бунтарей.
А ты к ним отдаешь еще и малороссов,
Которые в веках прославились в бунтах.
А вдруг им Украины станет мало
И в Польшу захотят обратно,
Тогда война опять?
Ленин:
Больное, Наденька, воображенье…
Крупская:
Да, мучают сомненья.
А Пугачев, а Разин?
Екатерина солью посыпала земли,
Что под их ногами были, там,
Где их матери ходили,
Где на погибель их родили…
За дверью нашей кто стоит, забыл?
И держит два перста в кармане!
Хотя и в кожаных тужурках, да с бородами!
Да здесь все староверием пропахло,
Мне душно, мнятся мне
Медвежьи цепки лапы раскольников Морозовых,
В борьбе за власть погибших и нас чуть не убивших.
А тут ведь лес! Как страшно - и опасно!
Ленин:
Надюша, не робей.
Ты умная жена, сама подумай –
Казакам-староверам отдам я в сбереженье
Российские владенья –
Древнейшим воинам за веру и за Русь.
Не думаешь же ты - они католикам уступят веру
И земли русские? Поверь мне,
Зубами будут грызть противников надменных.
Крупская (хмуро):
Ты думаешь, так будет?
Ленин:
Конечно, милая!
Велик державный шовинизм -
Пусть нам послужит…
Как и романовский капитализм!
Крупская:
Суконный! (оба смеются).
Ленин:
А мы еще и западный капитализм
Себе служить заставим
И скоренько его обставим,
Там обернуться не успеют,
Как к ним придет социализм!
О, алчные злодеи!
Крупская:
Ты думаешь, так будет?
Ленин:
Пока от капитализма не убудет,
Покою большевизму не видать.
Крупская:
Но что придется испытать
Большевикам…
Рискованно играть
В рулетку со зверьем таким,
Веками разжиревшим
На рабстве человека.
Ленин:
Да, да, борьба навечно.
Ну а теперь – писать, писать, писать!
Свет гаснет
Сцена вторая.
Вперед из тени выходит дровосек со связкой дров. Осторожно опускает их у своих ног и вынимает из кармана кожаной тужурки блокнот и карандаш.
Дровосек:
О, Польша! Такая славная бабенка-
Красотка гордая,
Но не чужда расчетам…
И сколько злотых насчитала,
Когда Россию воевала
При Филарете?
Но кончились победы,
Пришлось ползти обратно
От самого Кремля.
Россия не забыла
И Польша заплатила,
Но воевать просилась
Века, века, века.
Пилсудские – два брата,
Два брата – «акробата»,
Нашли свою лазейку
С коробочкой конфетной,
Где бомбочки лежали
Для русского царя.
И вот Ульянов-старший,
Окончил жизнь в удавке,
А Бронислав Пилсудский
На каторгу пошел.
Второй брат тоже в ссылке,
И там он плел корзинку
Для бомбочки царям.
А как освободились,
На воле очутились
Так грабить банки
Кинулись
С РСДРП сошлись.
Родство причиной было,
По братству офицеров,
Где папа Крупской
И папа каторжан
К одной стремились цели-
Смести самодержавье
От Сахалина до Варшавы.
И вот в девятьсот пятом-
Японские шпионы,
В четырнадцатом страшном –
Австрийские солдаты,
А в тяжком двадцать первом -
Уж польские враги
России православной.
Но в девятьсот семнадцатом
Поддержку в ней нашли.
Всех развели, обули,
Большевиков надули
И вот о прошлом годе –
Уж короли они!
Конечно, Бронислав
Случайно как бы в Сену
Свалился, но Юзеф…
Такой уж ловкий малый
И обошел он всех!
Войну мы проиграли
И пленных потеряли
Тыщ сто, а, может, больше,
Как мучили их в Польше!
Терзали и казнили
Презренных москалей.
Нас Польша победила,
Теперь в ней снова сила,
А кто ее ковал?
Мы сами и ковали,
Да если б только знали,
Куда нас заведет
Мечта социализма!
Сцена третья.
Снова свет освещает комнату Крупской и Ленина.
Ленин:
Не спится, волки где-то воют…
Надюша,
Зови мне мастериц чернильного искусства!
Дадим мы бой троцкизму.
О, друг партийный мой,
С такою светлой головой
Скатиться до банального раскола,
Вредить мне за спиной,
В такое время губить ростки живого!
Надюша, ты как считаешь,
Есть ему прощенье за то,
Что засушил он «куст», -
Доверенные в управленье
Заводы в Москве и под Москвой и даже дальше?
Вот так поддерживает НЭП
Наш Лев Давидыч – казнокрадством!
Крупская:
Ужасно!
А, может, все-таки навет?
Ленин:
Да нет.
Вот документы.
За ним велел я подсмотреть
Уж с самого начала –
И вот тебе эксперимент.
Против меня теперь навет.
Сам вызвался внедрять он НЭП
И сам же доказал, что только вред
От опытов моих. Ну нет,
Я мысль свою не дам на поруганье,
Мы строим новый мир,
Но с ним должны войти мы в старый мир,
Да так, чтоб зашатались зубы у него.
Для этого нужны нам деньги – не для того,
Чтоб ставить золотые унитазы,
Алмазами в венце кичиться – нет!
Для поступи победной в мире
Нужны нам деньги, и чтобы мы – не получили?
Любой ценой!
Пока ж нам Троцкий «доказал»,
Что это невозможно.
Вот выводы Рабкрина
Под руководством Сталина:
Перекачали массу средств в «кусте»
Из государственной казны на «вольный рынок».
И лишь банкротство обрели.
Ну каковы?
И это опыт НЭП?
Сейчас постановленье подготовлю,
Чтобы одиннадцатому съезду доказать –
Я прав и по моей все будет воле. А Троцкий…
Крупская:
Но он романтик и, может быть,
Последний из тех романтиков революционных,
Что жизнь отдать готов за мировой социализм,
А цифры – не его стихия,
Ну что возьмешь с романтика?
Ленин:
Ну да, простим всем всё, чтобы идея стала сном?
Пойми ты, Надя, романтика – одно,
А жизнь – совсем другое.
Невелика задача – поставить всех во фрунт,
Так делали века,
А вот свободу дать и счастие народу –
Как обещали мы, большевики,
Это нам всем не фунт изюму слопать.
Выходит, без денег счастья нет,
Попробуй, объясни
Ты это съезду коммунистов!
Крупская:
Народ, Володя, это не поймет.
Он счастья ждет
Бесплатно,
А мы его – к деньгам и прибылям обратно…
Не ближе ль Троцкий для народа?
Ленин:
Какого?
Говори скорее.
Сейчас национальность определим :
Русского, еврея,
Чуваша
И еще сотни.
Кому из них он ближе? Чепуха!
И может быть,
Идея Троцкого и хороша –
Всех закрепить
В национальности одной, военной,
Пролетарской, большевистской.
А ну как вымоется голова
До корневища волоска –
Мы где народ тогда отыщем,
В чьих лапах будет репу он чесать?
Которая не будет знать,
Откуда вышла,
И каждому воришке
Венец напялит царский.
Быть может, даже и американский
Ему понравится властитель,
От бед российских избавитель,
А, главное, от всех богатств
Страны огромной.
Даже думать больно…
Нет, тут шинелью не накроешь,
Размер не тот…
Конечно, символы Советов
Всех накроют,
На самом деле – лишь прикроют
Сущность,
А как уж станут прорастать в нее,
Покажет время.
Но только с гордостью за избавленье
От рабства царского получит он спасенье –
и русский, и еврей, и украинец,
Бурят, грузин и осетин…
Крупская:
А отделенье? Вдруг побегут?
Ленин:
Да всё – слова про это право
Отделенья республик,
Уже у Сталина готова Конституция.
СССР – страна,
И все законы в ней направлены на единенье.
И корень этого единства – русских –
Большевики не станут подрубать.
Поэтому пусть пляшут в сарафанах
И молятся своим богам, уж если хочется…
Но что-то мне не можется...
Однако надо же писать, писать, писать!
Зови кудесницу пера,
Кто там сегодня бдит в приемной?
Крупская:
Да Фотиева, как всегда,
Здесь бродит по ночам одна
Средь кожаных тужурок.
Твой верный писарчук!
Свет гаснет.
Сцена четвертая.
На передний план выходит Дровосек
Дровосек:
Государь, война, победа,
Вера и народу –репа –
Вот такие идеалы
Для Расеи создавали.
Наши поле, небо, лес -
Басурманин не пролез.
Частоколом оградимся
И врагу мы не дадимся –
Ни косому, ни босому,
Ни чернявой сатане.
Будем жить в своей стране,
Как умеем, как хотим –
Идеалов не сдадим.
Но вот главный идеал
Басурману помешал –
Вместе щи хлебать из чашки
Вместе – счастье до небес,
Вместе дружно, вместе право,
Вместе – яд против отравы,
Вместе – русский молодец.
Басурманин же сказал,
Как два пальца обсосал:
«Вам нужны такие планы –
На раздел всего кагала,
Чтобы каждый – по себе,
Чтобы каждый – на уме
Своем носился,
В коллективе не бесился.
Все построим,
Все освоим
Мы в Расее, господа,
Мы судьбу вам приготовим
Как капусту Дереза.
Не нужны поля и реки,
Синь небес – она пуста,
Не ищите человеки
Там Господнии глаза.
А ищите вы идею,
Как забиться по кустам
И мочить своих злодеев
Тут и там, тут и там
По заброшенным дворам.
Подходите, осчастливим,
Нацпрограммой о единой,
Маленькой такой стране,
Хоть беззубой, некрасивой,
Но соседями любимой
Оттого еще вдвойне.
Рты разинул наш народ
И стране дал окорот.
Обрубил и тут и там,
Подкроил по всем краям,
А потом заголосил:
Я об этом не просил!
Отдавай страну назад,
Сатана, получишь в зад!
Сатана грустит, скорбит,
Со значеньем говорит:
«Вот такой у вас народ,
Что кладешь нему все в рот,
А он трепыхается-
Вдвое полагается!»
Но на плута пришел плут,
Путы срезал, накроил
Новых выкроек железных
И в сортирах замочил
Идеологов известных.
«Нацидею, говорите,
Нужно быстро народить?
Будем всех опять лечить.
От запоев, от тоски,
От безделия лихого.
Вот лопаты и кирки,
Налетайте, право слово!»
Нацидейные дороги
Посшибут людишкам ноги,
Языки подрежут малость
Магистрали на Восток -
Вот какая выйдет жалость,
Вот какой будет урок.
Вы сидите и молчите
И мошонкой не трясите,
Нацидею не просите.
Сидим тихо-тихо,
Землю охраняем.
Делаем делишки
И ругаем Мишек.
Облапошим мир,
А когда увидим,
Кто же победил,
Вот тогда объявим –
Какова идея,
Чтобы все злодеи
Замерли, как мышки.
Уходит. Свет гаснет.
Действие второе.
Сцена первая.
Высвечивается скамейка в аллее парка. На скамейке сидит дровосек (агент ЧК). Из заснеженных кустов выходит лесник (агент ЧК) и садится рядом, сбрасывая из рук поленья. Около скамейки в железной бочке горят дрова. Лесник подбрасывает туда новые поленья.
Дровосек:
Кто там кричал в ночи, не слушал?
Лесник:
Так это волки обвывают чьи-то души.
Дровосек:
По спискам ВЧК… (смеются)
Лесник:
Скажи мне лучше, когда расформировываемся мы?
Дровосек:
Да, говорят, готово уж решенье о ГПУ
Лесник:
А мы куда?
Дровосек:
А мы вот тут как тут,
Грядет весна,
Сгонять мы будем соловья,
Чтоб не сводил с ума,
Кукушечку научим
Не раздавать обманутых надежд…
Лесник:
Послушай, наш отец
Готов без нас всем выдрать уши,
Такое он придумал…
Дровосек:
И чьи же души под топор?
Лесник:
Ты у Лурье спроси.
Наш хроменький деляга
На счётах разметал все головы
Врагов треклятых –
Он нэпманов заранее готовит на закланье.
Послушал бы,
Как он катался тут по снегу
И грыз свои бумаги,
Выл, как будто бы метель в лесу,
Так тоненько, так жалко голосил.
И все просил
У Троцкого подмоги.
К нему пристраивается в строй
Супротив капитала.
Вот Марксу верный малый!
Бумаги в гневе обронил,
Я прочитал допреж, чем Фотиевой сдал.
Дровосек:
И что в бумагах этих?
Лесник:
Военное томленье.
Всех в строй, все населенье –
И русских пролетариев
И старые селенья.
Во фрунт пред командирами заводов,
Фабрик, пароходов.
И без продышки день и ночь
Работать на мирные завоеванья
Революций по всей земле.
Ни денег, ни богатств,
Рравны все в бедности,
Но счастливы безмерно коммунизму.
Дровосек:
В одной стране?
Лесник:
Ты что – по всей земле.
Дровосек:
Так это ж Аракчеев, даже хуже –
По всей земле военны поселенья?
Лесник:
А у тебя сомненья?
Дровосек:
Не у меня ( кивает головой в сторону дома)
Лесник:
Неужто… Ленин?
Дровосек:
А то!
Лесник:
А что?
Дровосек:
Капитализм грядет по всей земле,
Без исключенья!
Лесник:
Такое, значит, завершенье
Борьбы народа?
Дровосек:
Там хитрые ходы…
Такое, брат, стремленье -
Определить капитализм
В рабы
Социализму.
Лесник:
Не такова природа этой птицы!
Не дастся он большевикам
И не пойдет в рабы к простолюдинам.
Дровосек:
И я вот сомневаюсь –
Будут красть, козлы,
Как только в огород
Народный занесут
Копыта
И чертовы хвосты.
Лесник:
А что же – мы?
Не остановим и не победим?
Дровосек:
Работы будет много…
Им головы рубить.
Лесник:
Тогда уж им не победить!
Нас не сожрать с костями!
Дровосек:
Как знать, как знать…
Да мы-то не узнаем!
Вдруг из кустов появляется Лурье.
Лурье:
И где мои бумаги?
Тут старого большевика
Желают объегорить? (заглядывает в бочку с огнем).
Лесник:
Здесь только снег вокруг,
Какие там бумаги?
Все это – враки…
Лурье:
Отдай же, говорю,
Мне с ними – к Ильичу!
Дровосек:
Не велено пускать.
Мы даже мышь поставим к стенке,
Чуть пикнет возле Ильича.
Лурье:
Так с просьбой мне к кому?
Дровосек:
Порядок есть. Идите к Сталину.
Лесник:
К Дзержинскому идите.
Лурье:
О Боже, помогите!
Что за неволя тут – я чувствую:
Уже к капиталистам я пришел и кланяюсь.
Вокруг снега и лес,
Куда же я залез,
В какие дебри с планами Госплана?
Лесоруб:
Не убивайтесь так,
Товарищ Ларин,
Идите в Кремль,
Поможет Сталин,
А мы уж проведем
По тропкам снежным…
Лурье (испуганно):
Куда?
Дровосек:
Да в дом!
Лурье:
Да, да, ну я пойду,
Коварство чувствую,
Предупрежу-ка Льва.
Лесник:
Ну да?
Лурье:
Ага. И Каменева…Льва. (Уходит, сильно хромая)
Дровосек:
Вот ведь беда – сплошь львы.
Лесник:
Все львы – для наших клеток.
Во дела! Пойду, срублю полешек.
Дровосек:
Пока, пока, пока!
Сцена вторая.
Приемная перед кабинетом Ленина в доме. За столом сидит Фотиева и что-то быстро пишет. У дверей кабинета Ильича стоят его личные охранники Александр Бельмас и Иван Чибанов. Входит Лурье.
Лурье:
Привет стрелкам латышским!
Бельмас (с обидой):
Я белорус.
При чем же тут Курляндия, простите?
Лурье:
Ну извините,
Коль ошибся.
Однако жарко тут у вас.
Натоплено. (Сильно хромая, подходит к столу).
Товарищ Фотиева, тут мои бумаги,
Вам их передали?
Мне Сталин разрешил спросить –
Вот у меня мандат.
Фотиева:
Все может быть.
Мне надо посмотреть в журнале. (Встает):
Вы подождите, я сейчас приду
И все вам объясню. (Уходит).
Лурье:
Я подожду,
И больше ждал в снегу.
Хоть отогреюсь. (Тихо):
Дай-ка, посмотрю,
Уж не меня ль цитирует? (Подходит к столу и смотрит на оставленные бумаги. Читает написанное и широко улыбается):
Вот это истинно по мне!
Закон о смертной казни
С подачи Ильича расширен!
А ну, держитесь нэпманы уже!
Сюрприз вам приготовил Ленин.
А ну-ка, ну-ка: вот -
Расстрел - за бесхозяйственное использование рабочей силы и бесхозяйственное ведение лицами порученного им дела, если они совершены в военное время или связаны с военными действиями, а также неисполнение обязательств по договору; присвоение должностным лицом особо важных государственных ценностей, находящихся в его ведении в силу его служебного положения, получение взятки и провокация взятки); за хищение из государственных складов, вагонов, судов, разбой, присвоение и растрату, хищение государственного имущества в особо крупных размерах…
Входит Фотиева.
Фотиева:
Нет, не нашла я вашего доклада.
Необходимо подождать.
Лурье:
Я подожду, а где?
В аллее на скамье?
Фотеева:
Как вам удобнее.
Но можете и здесь. (Звонит телефон, Фотиева берет трубку):
Товарищ Троцкий?
Ильич вас ждет.
Назначено на семь.
Лурье:
Сюда товарищ Троцкий едет?
Фотиева (молча пожимает плечами)
Лурье:
Ну я пойду опять в сугроб,
Раз нет тут моего доклада.
В аллее подожду,
У костерка погреюсь… (уходит).
Бельмас ( у двери комнаты Ленина бормочет):
Опасный человек, хромой чертенок,
Так и норовит
Кого-нибудь стрельнуть,
Небось, всех нэпманов приговорил,
Не первый раз уж приходил,
Просил
Всех фабрикантов покарать –
Как тать.
Чибанов ( у двери комнаты Ленина):
Кому, ты говоришь, поддать?
Какие фабриканты в наше время?
И есть, кого стрелять?
Бельмас:
Вот ты, Чибанов,
Славный малый,
Спокойный,
Как холодный самовар.
Кого тебе стрелять?
Ты банду Кошелька
К вождю пустил в машину…
Чибанов:
Да что ты понимаешь!
Ну дернулся бы я –
В ответ схватил бы пулю,
Да что там я – и Ленин,
И сестра его могли погибнуть.
Но мы от тех злодеев
Страшных
Утекли спокойно,
А Кошелек в могиле спит,
Довольный,
Уж года два как.
Тоже, вспомнил!
Бельмас:
А вот потеха будет,
Как забредет сюда богач
Из бывших, неужто пустят?
Чибанов:
Мне не понять,
Кого стрелять?
Вон этого, хромого?
Бельмас:
А, может, и его…
Да лично я – готовый!
Мне что…
Действие третье.
Сцена первая.
Весна в Горках. Скамейка на аллее парка. На ней сидит Лурье, рядом ходит туда-сюда Троцкий.
Лурье:
Чего мы ждем?
Нас Сталин не пропустит,
Это очевидно.
Троцкий:
На то похоже,
Что обидно.
Всего лишь секретарь ЦК,
А сколько власти!
Все потому, что Ленин болен,
Вот он доволен,
Этот злой грузин.
Лурье:
А он опасен?
Для дела революции?
Троцкий:
Сам лично?
Кто он?
А вот уж как курьер
От Ленина в ЦК –
Себя считает: правая рука.
Нагородил там про меня,
Про этот МКК,
Так очернил пред Ильичем!
Лурье:
Ты, Лев, прости,
Но все эти «кусты» -
Это погибель наша, НЭП!
Такие факты знаю я про то,
Как разграбляется казна,
Как у рабочего берутся капиталы,
Им нажитые коллективно.
Душа скорбит,
Ведь это видно:
Капиталист советский богатеет,
Жиреет,
Рабочий же скудеет,
Все беднеет
И даже более, чем при царях.
Нам говорят: вы ждите,
Время все излечит,
Вот наработаем богатств,
Тогда прогоним частный капитал.
Но так не будет,
Незримы тропки капитала,
Куда бежит, никто не знает,
Кроме его хозяина.
Откуда знать рабочему,
Как капитал умеет прятаться?
А Ленин предлагает стеречь его.
Смешно!
Попробуй, догони!
Бежать он будет целый век,
Поверь,
Потом проверь,
Увидишь, что в остатке…
Ах, если бы ты только знал,
Как грабит новый капитал
Заводы, которые мы отняли
В семнадцатом!
Троцкий:
Я знаю это, Юрий,
Что ж с того?
Большевики тут выступили славно –
Социализм построить
С частным капиталом!
Да только не по Марксу это,
Здесь честь большевиков задета,
Приговорена она навеки!
Лурье:
И я об этом, Лев Давидыч,
Власть заберут себе капиталисты,
Вот кто бы глянул хоть и через сотню лет!
А ведь какой обет
Давали коммунисты –
Нет капиталу, нет!
И вот какой ответ.
А вы на съезде и не выступали за курс вождя?
Троцкий:
Я воздержался говорить что-либо.
Но против не был.
Он упросил меня…
Да если честно,
Не упросил, заставил…
Лурье:
Да неужели? Это интересно!
Троцкий:
Коварство Ленин
Тут обычное свое использовал,
Мне предложили возглавить опыт НЭПа –
На предприятиях Москвы,
Объединив их в этот самый КУСТ.
Сам же Ильич следил за мною
С первых дней,
Как кот выслеживал он мышь.
Но я бы проиграл в любом раскладе:
Пошли бы вверх дела,
То Ленин был бы прав –
Нам нужен НЭП!
А не пошли –
Так Троцкий виноват,
Не шел по верному пути.
Игра ж моя закончилась
Совсем плачевно:
В расстрельный список мог попасть,
Наверное,
И мне пришлось язык связать
На съезде в помощь Ленину.
А то могли бы расстрелять
За присвоенье средств немереных.
Цепями он меня сковал
И против выступить не дал…
Лурье:
Коварен Ленин так,
Что мало кто и знает…
Троцкий:
Меня он в аракчеевщине подозревает –
С военным коммунизмом на заводах,
А сам не царские ль приемы повторяет?
Он изощрен в коварстве,
И тут ему помощник первый – Сталин.
Малютой будто к телу он приставлен.
И никого к вождю не подпускает.
Но, думаю, сам Ленин от себя всех гонит,
Чтобы никто не спорил
И не мешал его единоличной власти.
Лурье:
Да, это вот обидно.
Не только Сталин,
Но и Каменев, Зиновьев за НЭП,
Все «за».
Троцкий:
Уж эта троица… гнобит меня.
Но ничего не кончено еще.
Я поборюсь.
Лурье:
О, это было б хорошо.
Но сколько надо сил?
Троцкий:
Сил много – целый мир
Рабов безмолвных,
Которым только надо развязать язык,
А я это умею.
Да и романтиков не счесть,
Которым грезится социализм в Европе.
Вот уж Германия шумит,
Еще посмотрим, кто кого осилит!
Бороться буду я любыми средствами
И из последних сил,
Потомки ж будут знать меня по миру –
Когда вселенский капитал
Загонит их в могилы!
Тогда моя теория получит верх,
Когда в Европе захлебнется человек
От злобы и распутства денег!
Тогда он закричит:
Давайте свергнем всех
Богатеньких злодеев
И выстроим социализм
От края и до края,
Чтобы Земля дышала!
Свободно…
Лурье:
Там слышно что-то,
Будто кто кричит?
Дровосек (выходит из кустов):
Да это волки воют,
Вот уж я постреляю их.
С дороги в усадьбу сворачивает крестьянин и направляется к дому.
Дровосек:
А вы куда, товарищ?
Крестьянин:
К вождю мы, ходоки.
Дровосек:
Какие нынче ходоки,
Когда везде советы?
Ты мимо проходи,
А тут нельзя.
Иди, иди
Своей дорогой мимо.
Крестьянин:
Мил человек, попы заели,
Так дорого дерут за свадьбы,
За крестины.
Хотели Ленина просить
Прислать хорошего попа…
Дровосек:
Ну да?
И не проси,
Нельзя тут быть.
Иди
И будь здоровым.
Ишь ты, попы…
С ума тут с вами нам сойти!
В это время на аллее появляется лесник, за ним идут люди в кожаных куртках. Они несут секции высокого забора и начинают ставить его прямо перед крестьянином, оттесняя его на задний план, к дороге. Крестьянин уходит, но на секунду останавливается, прислушивается и бормочет:
Крестьянин:
А кто-то воет…
Не душу ли кого терзают?
И в щелку не пролезть,
Не посмотреть, не то, что ране.
Ну, значит, что-то будет!
Троцкий и Лурье встают и тоже уходят.
Крестьянин:
Вот революция, а поп
Три шкуры с нас дерет,
Мы – к власти, а она –
Попу, вишь, не указ.
А выбирать бы нам попа…
Да вот беда –
И выборы-то нам не в честь,
Один лишь только от пяти
Крестьян
Ладони может поднимать,
Такой закон большевики
Приняли в государстве.
Лишенцы мы…
Какие уж выборные попы!
Сцена вторая.
На аллее появляется Сталин. Он садится на скамейку.
Сталин:
Эй, там, в кустах, зачем таитесь?
Идите все сюда, садитесь.
Обсудим безопасность Ильича.
Из кустов выходят дровосек и лесник.
Сталин: (обращаясь к ним):
Ну, как дела?
Куда сбежали эти крокодилы?
Все записали, что здесь говорили?
Дровосек:
До каждого словечка.
Материал для расшифровки (протягивает листки).
Сталин:
Ты Фотиевой отнеси,
Плутовке.
Пусть Ленину отдаст,
Ведь надо же вождю
Улучшить настроенье.
Эти листки его утешат
Лучше всякого леченья.
Лесник:
Для нас какое будет продолженье?
Сталин:
Бденье.
Великое.
Чтобы и мышь не проскочила,
Не то что эти крокодилы.
Передний здесь рубеж,
И вы тут – оберег.
Дровосек:
Мы видели врачей немецких…
Сталин:
И этих, и других еще увидите.
Ильич немного приболел.
Ну, бдите, бдите (уходит).
Лесник:
Вчера еще здоровый был,
По тропкам тут ходил,
С чего бы заболеть?
Дровосек:
С того, что каждый крокодил
Готов допечь,
Ты сам ведь слышал,
Уши, что ли, заложило?
Ты понял,
Что там с Троцким было,
Попробуй устеречь!
Там, видно, бой кровавый,
Эх, нам бы уцелеть!
Как думаешь, удастся?
Лесник:
Сам понимаю,
Как опасно
Быть к тайнам причащенными таким.
Свидетели мы тут,
А завтра будем ли нужны?
Дровосек:
И не скажи,
Не точат ли ножи
Нам палачи?
Лесник:
Все может быть,
Молчи, молчи!
На аллее появляется Надежда Аллилуева. Ее догоняет Сталин. Садятся на скамейку.
Сталин:
Ну что, допрыгалась,
Моя красавица,
С своим синдикализмом?
И анархизмом…
И потеряла членство в партии.
Ах, какова!
«Вся власть рабочим, государство – прочь!»
Ты прямо Троцкому утеха.
Аллилуева:
Я вижу, вам потеха
Меня в синдикализме обличать?
И это – веха
Всех наших чувств с тобой?
Я, как и отец,
Лишь большевистское имею убежденье!
Сталин:
Ну что за напряженье?
Глупейшее ведь заблужденье,
Но капля в водопад слезливый
Коллонтай великих обвинений
В расколе партии большевиков!
И в этом нет сомненья!
Как ты смогла пойти на поводу
У этих измышлений в Коминтерне?
Аллилуева:
А у меня сомненья!
Сталин:
Ах, большевичка, девочка моя!
Да для тебя борьба прошла,
Домой иди
И отдохни,
Головку береги,
Теперь другие дни
Борьбы,
И все твои сомненья не нужны
Большевикам, прости.
Аллилуева:
Меня ты отстраняешь от борьбы?
За мировую революцию?
Сталин:
В каких рядах бороться будешь?
Под флагом анархистов?
Еще махновщины мне дома не хватало.
Аллилуева:
При чем тут дом?
Я там почти и не бываю,
Сам знаешь,
В приемной Ильича
Все дни мои проистекают.
Сталин:
Знаю, знаю.
Но кончилось твое служенье.
Однако Ленин
О тебе похлопотал,
И в партии большевиков
Ты снова будешь.
Но больше не шути уж.
Аллилуева:
Нет, ты меня не понимаешь,
Душа болит, ты сам все знаешь.
Что катится куда?
Обратно к капиталу?
Не понимаю я тебя…
Сталин:
Все, все. Домой ступай.
И отдыхай.
Головка молодая
Должна быть чистой
От мусора, откуда он – я знаю.
И с этих пор
Домашнее твое уж будет бденье,
Поверь мне!
И никаких анархо-синдикалов,
Чтобы не слышал больше я
О государственном развале
От вас, меньшевиков-троцкистов!
Нашла себе кампанию…
Надежда Аллилуева вскакивает со скамейки и, рыдая, убегает. Сталин встает и тоже уходит. Оборачиваясь, грозит кустам пальцем.
Действие четвертое.
Зима 1922 года.
Сцена первая.
Комната Ленина и Крупской. Ночь. Они лежат на своих узких кроватях.
Крупская:
Опять крестьяне приходили…
Ленин:
Зачем?
Крупская:
А снова про попа просили.
Дать нового попа им просят.
Ленин:
И что мне делать?
Вот носит их с попом,
Никак не изживем мы предрассудки.
Крупская:
Распорядись.
Пусть нового служителя пришлют,
Ты все ведь можешь…
Ленин:
Надюша, ну чего ты хочешь?
Я понимаю,
Меня ты осуждаешь,
Но неужели ты не понимаешь,
Как трудно мне сейчас?
Ведь строим государство –
Такое, какого не было еще
На свете этом. Изнемогаю я…
Крупская:
Прости, Володя, за такую фразу.
Но ведь и вправду,
Все ты можешь,
Так отмени ты этот НЭП
Позорный,
Который сгубит нас…
Ты знаешь, владельцы прежние
Вернулись на заводы
И там рулят?
Ленин:
Да, проклятый капитал
Не может умножаться
Одним старанием пролетариата,
Приходится вот кланяться злодеям.
Но пусть готовятся к расстрелам.
Тебя утешит это?
Крупская:
Отчасти. Но не случится ли,
Что не они, а мы
Окажемся у той стены?
Ленин:
Откуда столько пессимизма
У яростной поклонницы марксизма?
А кроме шуток –
Мне Сталин нынче говорил,
Что Лондон двери нам открыл,
Благодаря моей лояльности
К капитализму.
Теперь пойдет торговля,
И деньги потекут в казну,
Тогда начнем мы строить
Мощную страну!
Я своего добился!
Крупская:
Все Сталин, Сталин,
Неужели других соратников
Ты позабыл?
Никто не ходит к нам,
Мы что, проказой здесь заражены,
Скажи?
Ленин:
Зла на него ты не держи.
Соратники – все хороши,
Чуть партию не раскололи.
А, хочешь,
Я тебе портреты их создам?
Только вставать не хочется,
Но ты сама пиши…
Крупская:
Володя, ты…
Ты что задумал,
Честно мне скажи!
Кому в историю
Ты след проложишь?
Ленин:
Смотрю я,
Ждать они уже не могут,
Орлы, орлы…
Да крылья вот еще не подросли.
И вырастут ли – я не знаю.
О шестерых «птенцах»
Писать мы начинаем.
О Сталине, о Троцком,
Зиновьеве и Каменеве,
Бухарине и… Пятакове.
Но этот – маленький –
Не в счет.
Крупская:
Володя! Это ж пентархия!
Уж славу Грозного
Не повторим ли,
Означив регентский совет
Для наших коммунистов?
А ты уверен в них?
Ленин:
Нет-нет –
Да где же взять других
Серьезных активистов
Теории и практики марксизма,
Которые Европой
Закусят на обед
Всемирного социализма?
Иначе нас она сожрет,
Не подавившись,
Такие вот дела,
Жена!
Крупская:
Так, значит, завещанье
Для партии ты подготовил?
А вдруг заистерят
И воду замутят?
Ленин:
Им я поддам такого жару,
И будет всем не до пожару –
Самим бы пятки смазать
На миру –
Сатирой я по ним пройду.
Пусть долго думают потом,
Как выкупить мешок с котом!
Ну все, готов, пиши…
Сцена вторая.
Ночь. Крупская одна в гостиной в длинной белой ночной рубашке. Она похожа на привидение на фоне старинных картин и богатой обстановки дома Морозовой. Держит в руках листки, рассматривая их при свете свечи.
Крупская:
Что сделал ты, Володя,
И как все это отзовется?
Мудрее ль ты Ивана Грозного
Иль Смута неизбежна?
Шесть лидеров –
Шесть разных лиц.
А править будет кто?
Все – выдающиеся
В недостатках,
Для партии опасны
Все ее расколом.
Товарищ Сталин,
Сделавшись генсеком,
Сосредоточил власть
В своих руках,
А будет ли он осторожен?
Товарищ Троцкий,
Выдающийся, способный,
Но только в заговорах… (Шепчет)
Ах, Лева, Лева!
Зачем ты влез
В этот проклятый НЭП!
Зиновьев-Каменев –
Предатели, конечно,
Штрейкбрехеры
Октябрьских событий,
Но смогут Сталина
Остановить, уж если…
Бухарин, Пятаков – в хвосте,
На всякий крайний случай,
Для красного словца,
На что они весьма падучи.
И эти будут править?
Володенька, Володя,
Что ты наделал с нами,
Не уходи, ах, если был бы Бог,
То я ему сказала б:
Наместника ты для себя
У нас назначил сам,
Зачем же отбираешь?
Неужто на том свете
Понадобился коммунизм?
Закрывает лицо руками и уходит, оставляя на столе бумаги.
Из темноты появляется дровосек и берет бумаги со стола. Внимательно их читает.
Дровосек:
Вот это представленье!
Досталось каждому
Царьку на удивленье,
Потеха будет
На сто лет вперед,
И ничего никто не разберет.
В России принято не знать,
Кто ею правит,
И оттого правитель-тать
Всегда лукавит
И водит за нос свой народ,
Как скомороший хоровод:
Всегда обманет,
Оберет
Раздаст любимцам земли,
Чины, награды, сапоги,
Но у него ты не проси
Хлеб маслицем помазать -
Задушит до смерти,
Смотри,
А полицейский вмажет
Меж глаз и в бровь
Заедет
Российскому медведю.
Но нам это не вновь.
В веках кричали – Рюриков,
Романовых на царство,
А получали бастардов,
Невнятного гражданства.
От иудейки род пошел
Из шведского подполья,
Потом от немки – хорошо
Но, может быть, довольно?
Ан нет – и через век
Над русскими - невнятный человек,
За ним - еще невнятней,
За тем - еще опасней,
За ним – еще ужасней
И нет спасенья, нет.
Так и идет, за веком век
Все терпит русский человек,
Не зная и поныне,
Под кем ходил он, стылый,
Оборванный и нищий,
И на войне убитый.
Справляй, Россия юбилей,
Бастардов и злодеев,
И пой осанну…
А кому? Не знаем -
Но балдеем!
(Передразнивает Крупскую)
«Ах, Лева, Лева!»,-
Знаем мы эти мудрые пристрастья –
Страну поставить на рога
Заради мирового коммунизма.
Да руки коротки у нас,
Хоть шапка набекрень.
Детей после войны да голода,
Да тифа еще не нарожали,
А шапками уж закидали
Весь мир – вот хрень!
Какая хитрость в Троцком?
Что за расчет?
Сто лет никто не разберет!
Ну никого из них
Не любит Ленин.
Уж жил бы вечно сам…
Осторожно кладет бумаги на стол и исчезает в темноте. Входит Крупская, берет бумаги со стола.
Крупская:
Велел молчать до смерти.
И объявить после кончины.
Выходит, это – завещанье
И прощанье
С жизнью и борьбой? Навеки…
Мой Ленин!
Исполню все.
Хотя и буду проклята потом!
И, может быть, убита!
Как Грозного жена
И маленький Димитрий.
Но власть, она – такая…
Сцена третья.
Декабрьское утро 1922 года. Комната секретарей Ленина. Здесь Фотиева, Аллилуева, сестра Ленина Мария Ульянова. Звонит телефон. Трубку берет Фотиева, внимательно слушает, кладет трубку на стол и оборачивается к Марии Ульяновой.
Фотиева:
Товарищ Сталин просит подойти к аппарату Надежду Константиновну.
С лестницы из своей комнаты спускается Крупская. У нее измученный вид от бессонной ночи. Она подходит к столу, берет трубку.
Крупская:
Я слушаю, товарищ Сталин… О какой записке вы говорите? Я не понимаю. К Троцкому, Каменеву? Ну и что? При чем тут ЦК? Ах, контрольная комиссия, даже так? Ну что ж…
Кладет трубку и дрожащими руками подбирает волосы, но они рассыпаются. Медленно идет к лестнице, но вдруг падает и начинает корчиться в судорогах. К ней подбегает Мария Ульянова, держит ее за голову, спрашивает:
Ульянова:
Надюша, опомнись, ты что, зачем это? Не надо, не надо. (Оборачивается к секретарям) Воды дайте, скорее же!
Подбегает Фотиева со стаканом воды. Мария Ульянова подносит стакан к губам Крупской. Та с трудом глотает и шепчет:
Крупская:
Этот Сталин, уже тиран!
Ты знаешь, как меня назвал? (Шепчет на ухо Ульяновой).
Ульянова:
Не может быть! Тебе не показалось?
Крупская:
Грозит мне карами партийными,
Как будто меньше этой кары
Может быть болезнь супруга!
Да нет же больше сил –
Записки, письма,
Тайные посланья,
Уж путается слабое сознанье
Мое,
Мне нужен только муж! (Поднимается)
Володя! Я иду…
Ульянова: ( тихо говорит ей вслед):
Володю не тревожь,
Пожалуйста.
Уж очень плох…
В кабинете секретарей наступает мертвая тишина. Надежда Аллилуева стоит у кона спиной к столу. Фотиева сидит, опустив голову. Все словно парализованы и ждут чего-то. Наверху из комнаты Ленина распахивается дверь, на пороге Крупская, она говорит сдавленным голосом:
Крупская:
Ильичу плохо.
Врача, скорей врача!
Ульянова (шепчет):
Не пощадила Ильича!
Володечка…
Действие пятое.
Сцена первая.
Зима. Скамейка на заснеженной аллее парка в Горках. Сидят Сталин и Аллилуева.
Аллилуева:
Ах, как она кричала,
Как билась в судоргах,
Ужасно!
Сталин:
Притворство бабское опасно.
Уж коль - жена вождя
И спит с вождем,
То должен я прогнуться перед нею?
Ну извинился,
Что ж еще?
Пасть на колени,
Плакать,
Или в истерике
Вот также биться?
Еще успеют насладиться
Мои враги моим просчетом.
Аллилуева:
Да все уж знают,
Какая тайна,
Коль на столе листок лежал.
И словно напоказ,
Иди, бери, смотри…
Теперь начнется!
Сталин:
Не будет ничего
Доколе Ленин жив.
К нему вместо меня
Никто не подойдет.
Аллилуева:
Ты запретишь?
Сталин:
Сам не подпустит.
Он знает, кто ему верней.
Ах, Ленин, Ленин,
В такое время заболеть!
Мечту осуществляем
В новом государстве,
Все, все у нас в руках,
Вот-вот построим новый мир,
Нельзя сейчас нам оступиться.
И тут какая-то облезлая куница
Бьет прямо по ногам!
Ну что за письма
Троцкому?
Теперь писала Каменеву жалобу,
Оправдывается, как девчонка…
А все-таки, боится.
Это видно.
Отсюда и истерика.
Обидно,
Что жена вождя
Скатилась до партийных склок.
А этого нельзя –
Ильич предупреждал.
Вот уж семейные дела!
Для нашей революции урок.
Слепа ее любовь к вождю,
В ней баба верх взяла
И столько принесла
Вреда –
Вам в век не расхлебать
Фантазий Крупской.
Ведь эти письма Ильича
За мною в гроб уйдут,
Ты это знаешь?
И сколько, может, горя принесут,
Ты понимаешь?
Аллилуева:
Нет.
А дома уж готов обед,
Ты должен отдохнуть.
Поедем?
Здесь тяжко дышится.
А в небо
Новый год уже стучится,
Ты слышишь?
Сегодня Новый год,
Последнее число
Двадцать второго года
На исходе.
Сталин:
Да как же ты не понимаешь –
Ведь это же навет!
Как жить с ним? Править как?
Аллилуева:
Но Троцкому не лучше.
Да все другие – в острокизме
Ильича,
Считай, погибли.
А…может, выживет Ильич?
Тогда не стоит волноваться.
Сталин:
Да со свету его жена сведет
Своими нервами
И приведет
Страну к распаду!
Читай, вот только передал лесник.
Что это? Новые наветы! (Протягивает ей литок).
Аллилуева (читает вслух) :
«К вопросу о национальностях или об автономизации. Я, кажется, сильно виноват перед рабочими России за то, что не вмешался достаточно энергично и достаточно резко в пресловутый вопрос об автономизации, официально называемый, кажется, вопросом о союзе советских социалистических республик. Летом, когда этот вопрос возникал, я был болен…
Сталин ( нетерпеливо прерывая):
Читай отсюда, что написано сегодня, 31 декабря. Дай, я сам (выхватывает листок из рук Аллилуевой и читает): «Что важно для пролетариата? Для пролетариата не только важно, но и существенно необходимо обеспечить его максимумом доверия в пролетарской классовой борьбе со стороны инородцев. Что нужно для этого? Для этого нужно не только формальное равенство. Для этого нужно возместить так или иначе своим обращением или своими уступками по отношению к инородцу то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесены ему правительством «великодержавной» нации. Я думаю, что для большевиков, для коммунистов разъяснять это дальше и подробно не приходится. И я думаю, что в данном случае, по отношению к грузинской нации мы имеем типичный пример того, где сугубая осторожность, предупредительность и уступчивость требуются с нашей стороны поистине пролетарским отношением к делу. Тот грузин, который пренебрежительно относится к этой стороне дела, пренебрежительно швыряется обвинением в «социал-национализме» (тогда как он сам является настоящим и истинным не только «социал-националом», но и грубым великорусским держимордой), тот грузин, в сущности, нарушает интересны пролетарской классовой солидарности, потому что ничто так не задерживает развития и упроченности пролетарской классовой солидарности , и ни к чему так не чутки «обиженные» националы, как к чувству равенства и к нарушению этого равенства, хотя бы даже по небрежности, хотя бы даже в виде шутки, к нарушению этого равенства своими товарищами и пролетариями…
Аллилуева:
Грузин-
Великорусский держиморда –
Это Орджоникидзе?
Который ударил Кобахидзе?
Об этом говорят,
А Ленин – прямо в исступленье.
Сталин:
Ну да, духанщика
И спекулянта,
Который обозвал Серго
Ишаком Сталина,
Ты представляешь?
И вот за это я – а не Серго –
Великорусский держиморда!
Аллилуева:
Но ты – грузин,
Ты любишь Грузию…
Сталин:
Ну да. Люблю,
Но не на столько,
Чтобы блудницу
Сделать из страны,
Которая тут же
Пойдет по алчущим рукам капстран.
А роль ее –
Быть в поясе невинности,
Который
На запоре
Будет держать границу СССР
С Востока.
А «подарит» даст ей свобода –
Танцульки с Турцией,
Войну нам у порога?
Аллилуева:
Вот нам и Новый год!
Смотрю – тебя мне не дождаться
За праздничным столом.
Сталин:
Вот тут, в кустах
Мне и шататься, и лучше –
С топором!
Дзержинского я подожду.
Но вот что, милая, скажу:
Жена вождя,
Как Саломея,
Уж очень просит
Отсеченья
Головы моей.
Закономерно –
Все жены царские в веках
Просили это у супругов
И ради них, царей.
Но этого царя, считай, уж нет!
Второй инсульт и, видно –
Нет спасенья,
А Крупская ведет игру на пораженье
Сталина и возвышенье Троцкого.
Аллилуева:
Но почему?
Сталин:
Как, ты – не знаешь?
Не притворяйся, милая,
Ведь с ними заодно, скажи!
А что, не так?
Околдовали вас мечты
О мировой победе коммунизма.
И под собой не видите земли
И перспективы гибели страны
В погоне за идеей.
Аллилуева:
Да, мы мечтаем о победе,
Кровь за которую лилась рекой.
И вот ответ простой:
Ведь только революция
В Германии спасла Россию
От брестского позора!
Когда мир заключили мы,
Который убивал страну
И нашу революцию.
Восстал немецкий пролетарий
И спас Россию от исчезновенья,
А вы тут Троцкого забвенью
Предаете,
Готовы объявить в истории
Едва ли не предателем.
Но ты же знаешь,
Чего он добивался в Брест-Литовске,
Чего он ждал по приказанью Ленина –
Германской революции!
А вы его сегодня бьете…
Несправедливо!
Сталин:
Ах, моя умница, жена!
Вторая Крупская грядет?
Ну и куда нас приведет
Надежда-два?
У Троцкого не будешь ли просить
Ты отсеченья головы… моей?
Аллилуева:
Иосиф, это слишком.
Ты шутишь, как…
Сталин:
Как сапожник?
Аллилуева (шопотом):
Ты шутишь так,
Как мог бы пошутить
Внук Фридриха Великого!
Сталин (озираясь):
Ступай домой, любимая.
Ты в Горках воздухом
Раскола надышалась,
Тут тень Морозова
Таится по кустам,
И тут и там
Раскольники нам знаки подают –
Какой нашли приют
Для Ильича!
Но до чего ж ты хороша,
Жена моя! Ступай…
И завари-ка дома новогодний чай.
Аллилуева целует Сталина и уходит.
Сцена вторая.
На скамейке сидит Сталин. Подходит Дзержинский.
Сталин:
Ну, что, попали мы дружище,
Под ленинский огонь,
Осталось только ждать,
Чья голова слетит вперед.
И думаю, - мою он выбрал первой.
Я вижу по запискам,
Которые тут Крупская
Распространяет,
Великорусским держимордой
Меня в них величают!
Дзержинский:
Да знаю,
Нам с тобой вменяют
Ответственность
В грузинском мордобое.
А что Серго «ишак»,
Да еще твой,
Об этом мало кто и знает.
Однако нужен компромисс –
Не стоит
Ленина терзать,
Под именем его нам предстоит
Великую страну создать…
А это имя дорогого стоит!
Сталин:
Но что потом?
Удержим независимых и прытких?
Вон Украина разрослась
С подачи Ильича –
Зачем?
Туда ушла донецкая земля России.
На Конституцию надежда,
На сознанье
Революционного пролетариата?
Простит ли нам история,
Коль все пойдет не так, как надо?
Дзержинский:
Да тут как посмотреть.
И Грузия опасна,
Коль сама с Москвою станет
Тет-а - тет,
Но также и Донецкая республика
Товарища Артема
С казацким пылом может саблей замахать.
Пусть будет так,
Как хочет наш товарищ Ленин,
А нам – его решенья исполнять.
Сталин:
Ну что, и я готов утешить Ильича.
Поднимем настроенье у вождя,
Обрадуем его своим решеньем?
Дзержинский:
Пойдем, уж посылал гонца –
Он ждет нас с нетерпеньем.
Но только… эти вот его записки.
У Троцкого душа горит –
Публиковать.
Он, видишь ли, выходит чистым
В грузинском деле.
И будет землю рыть за власть,
И его нож предвижу я
В партийном теле.
Что скажешь?
Сталин:
Народу знать не надо,
Распространим в кружках ЦК.
Пока.
Но я скажу тебе теперь же:
Тот, кто когда-нибудь опубликует
Для народа эти письма,
Тот будет первый враг
И погубитель
Дел нашей партии, а, значит, и страны.
Дзержинский:
Так кто же это будет – Троцкий,
Зиновьев, Бухарин или Пятаков?
Как нам предугадать,
Как распознать злодея?
Сталин:
Не угадаешь козни сатаны.
Он может затаиться в ком угодно –
И не в этих, кого ты указал,
Те слишком осторожны.
Нам даже не приснится,
Кто выйдет из тени,
Кто волком обернется и предаст.
И, может, это будет
Невинный толстячок
И даже дурачок,
Который на погибель
Весь мир перевернет.
Однако мы покуда живы –
Он не пройдет!
Дзержинский и Сталин уходят. Из кустов выходят Лесник и Дровосек.
Дровосек:
Ты это слышал?
Лесник:
Да… Не осторожно.
Но что ж выходит?
Ильич – один?
Вокруг все – кто куда,
Кто в лес, прости,
Кто по дрова!
Дровосек:
Ну да.
И кто тут наш,
Кто – нет,
Кто - враг,
А кто и просто так -
Подлец?
Нам разобраться как?
Лесник:
Никак.
Сам знаешь –
Надобно молчать.
Дровосек:
Но велено писать
За всеми,
Может, умолчать?
Лесник:
Как бы ни так!
Писать, писать.
До каждой буквы излагать
Нам выпала задача,
А для чего –
Не нам же знать!
Дровосек:
А все же – для чего?
Народу правды не видать
Из этих вот кустов,
Где столько образцов
Предательства
И окаянства,
И кажется, сам черт
Юлит хвостом -
Кто скажет о таком
Народу?
Лесник:
А может статься,
Ему расскажут
Как-нибудь, потом?
Дровосек:
Как в ледяную воду
Заставят прогуляться?
Лесник:
А, может, и в огонь –
Кто может
В том ручаться?
Дровосек:
Неужто протокол
Рисуем мы в кустах
Раскольничьих владений -
Для палача?
Лесник:
Похоже, да…
О, кровь капает
С карандаша!
Дровосек:
Тебе бы все – ха-ха,
Ха-ха,
А не подумал ты-
Понадобимся
Мы тогда,
Когда в застенках
Густенько закапают
Чернила?
Свидетелей ведь убирают…
Лесник:
Опять пугаешь.
Смотри, еще идут
Желающие
Войти в историю…
За забором показываются крестьяне.
Лесник (подходит к забору):
Опять, что ль, ходоки?
Крестьяне:
Да, мил человек,
Впусти!
Дровосек:
Сказали ж –
Не проси!
Идти в Совет.
Крестьянин:
Да Ильича
Пришли
Благодарить
Мы за попа –
Он нового прислал,
Хоть ты и не пускал,
А вождь узнал
Про наши нужды,
И мы теперь с попом,
С таким, какой нам нужен!
Лесник:
Я передам,
Все передам!
Идите уж отсюда!
Крестьянин:
А Ленин – как?
Добро ль его здоровье?
Нас очень беспокоит
Благополучие вождя,
Нам, видишь, брат,
Без Ленина нельзя,
Ведь без него и на попа,
Управы нет…
Дровосек:
Совет
Направил вам попа
По просьбе Ленина,
А самому
Ему
Не до попов.
Всемирные дела
Решает вождь,
А вы – с попом!
Дровосек ( резко прерывая его):
Товарищи крестьяне,
Что нужно, вы узнали,
Идите с Богом
От забора,
Нельзя прохожим тут торчать.
Хотите к Ленину?
Так заявленье нужно
Написать,
Потом секретарю отдать.
Теперь такой порядок.
Крестьянин:
Ну ладно,
Ты не сердись,
Уйдем.
Однако передай
От нас ему спасибо.
Ну сторожи, брат,
Не скучай,
А жалко – Ильича не видно.
Бывай…
Крестьяне уходят. Дровосек и Лесник делают записи в своих блокнотах.
Лесник:
Все записал. А ты?
Дровосек:
До каждого словечка.
Лесник:
Да, летописцы мы,
Но что, брат, интересно…
Останемся без имени
В истории,
Которую заносим
В свои блокноты,
Расскажут же ее другие,
А нас – не спросят.
Занавес.