Карабас-Барабас

Доротея Литвак
Так как страдала Белла  не страдал никто. Её беспрерывный, надрывающий душу кашель не давал спать по ночам всему нашему двору. Она  болела астмой  и когда у неё начинался приступ она  задыхалась от удушья, хрипела и издавая сиплые звуки силилась вздохнуть сидя на краю кровати, впившись дрожащими пальцами в кружева ночной сорочки. Её худое измученное лицо становилось  серым,  покрывалось  обильным потом, вены на тонкой шее набухали  а большие, карие глаза с расширенными от приступа удушья зрачками, казались неестественно огромными. ...
   Такой я видела её не раз, такой она вспомнилась мне сейчас, в зале картинной галереи среди множества фресок с изображениями мучеников и святых,  через пятьдесят лет.
  В те далёкие годы,  в Одессе, я дружила с её детьми  потому что мы  жили в одном дворе и учились в одной школе. Детей у Беллы было четверо: Лёва, Гита, Мила и Ицык  - погодки, похожие на отца:  рыжие, сероглазые и конопатые.
 
  Муж Беллы,  биндюжник Арон Фишман был крайней её противоположностью.
 Вот он встаёт  в моём сознании:  рослый, розовощекий и громогласный, покрытый с  головы до ног  густым пухом рыжих волос. Арон заводит в окоченевший, покрытый серыми струпьями льда двор  свою грохочущую, запряженную парой крепких лошадей, груженную всякой всячиной телегу  но неожиданно,  под колесом  решетка помойной ямы переворачивается  и телега застревает посреди двора.

  Вздыбленные кони с хлопьями мутной пены у  рта  бьют мёрзлую землю копытами  и издают запредельное ржание. Арон одной рукой напирает на дышло, в другой взвивается и щёлкает огромный кнут:
- Назад! Назад! –  осатанело горланит он.  Пот крупными каплями льёт по его рябому, с маленькими, невыразительными глазами  и огромным пунцовым ртом лицу, серый брезентовый плащ распахнут, линялая рубаха взмокла  и прилипла к телу.
 Телега судорожно дергается и с грохотом скатывается на прежнее место  а колесо всё глубже и глубже проваливается в помойную яму.
 Я в страхе прячусь в ближайшей парадной.  Оттуда, из укрытия  я наблюдаю как дети Арона помогают ему разгружать телегу.
   Швырнув поводья и плащ старшему сыну  Арон крякнул, присел на корточки  и подставил плечо под телегу.  Телега приподнялась, на секунду повисла в воздухе и качнувшись  стала как положено  - четырьмя колёсами наземь.   
-  Вот это сила! Зверь! – в панике шепчу я.  А на следующий день девочки не пришли в школу.   Ещё бы!
 
- Жанна, зайди  пожалуйста  после уроков к Фишманам!
Вечером мы  Гитой и Милой уже кончили делать уроки, когда со двора раздался крик Лёвы:
- Папа приехал! 
- Мне пора! - Я схватила свои тетрадки  и помчалась к двери от испуга надев на изнанку  тоненькое демисезонное пальто.  Но Арон уже тут. Он беседует на стеклянной веранде с молодой медсестрой, которая ходит к его жене.   «Разве приличный муж так себя ведёт?!»  – думаю я на ходу, пытаясь попасть непослушными руками в рукава пальто. 
   
Годы шли, мы взрослели.  Подвода Арона больше в нашем дворе не появлялась  потому что булыжную мостовую укатали гладким серым асфальтом  и по нашей улице пустили троллейбусы. Всё кругом менялось, одна  только Белла страдала как прежде. Лёва работал с отцом, девочки поступили в техникум  и мы виделись теперь не часто.

- Не нарывайте меня на скандал! – услыхала я как-то незнакомый истерический  женский крик во дворе. Я не собираюсь жениться на вашем идиёте! 
- А я тебе говору, - отвечал ей голос Арона Фишмана, что если это рыбёнок моего сына, так ты таки выйдешь за него замуж! 
- Не нервничайте меня уже! – заныл плачущий женский голос.
Я вышла во двор но Фишманы, со своей будущей невесткой уже зашли в дом.

 Вскоре мы отгуляли Лёвину свадьбу, потом  Гитыну, потом вышла замуж и переехала в другой район я. А через несколько лет  их семья уехала на ПМЖ в Австралию.  Наши пути разошлись окончательно…
 И вот, спустя  пятьдесят лет Гита - немолодая, улыбчивая женщина с золотистым венчиком курчавых волос  над усыпанным веснушками круглым лицом, в новом  светло-голубом костюме стоит передо мной.    Гита с мужем прилетела к нам  по туристической путевке, разыскала меня и их группа через час-полтора покинет наш город.
   И вдруг, не сговариваясь, со слезами на глазах, мы бросились в объятия друг к другу:
- Мама жива ещё? – наконец-то решилась спросить я, ничуть не надеясь услышать положительный ответ.          
- Ей в этом году исполнилось  восемьдесят семь. Маме  австралийский климат подошел, ей  стало легче.
- А папа?
- Папа с нами не поехал, папа остался …
- Как остался?
- Разве ты не знаешь? Он  перед отъездом поехал доставать лекарства для мамы  и умер от сердечного приступа  в троллейбусе… 

От автора:
Благодарю всех своих читателей. И особо каждого, оставившего свои отзывы на моей страничке.