По общежитию прошёл слушок, что у Сани есть водка. Как известно, водка в Израиле отнюдь не дефицит, её не нужно доставать или отстаивать своё право на неё с утра и до 14:00, её можно просто купить, а тем более ту, что мог позволить себе Саня в те времена. Но факт того, что водка есть - уже сам по себе притягателен.
Это был день перед экзаменом, к которому мы готовились уже неделю. Напряжение достигло высшего накала, и время работало уже против нас. Чем больше штудируешь, тем сильнее осознаёшь, как мало знаешь об истории архитектуры, а именно она была предметом экзаменовки. И не просто американка, преподаватель мог попросить начертить по памяти разрез и план конкретного собора из любой эпохи. Мне, как новому репатрианту, дозволялось иметь при себе словарь, для остальных же - только светлая голова и чертёжные принадлежности. Подло пользуясь доверием системы, я заготовил чертежи, внеся их на наименее заполненные страницы двухтомного словаря. Есть такие буквы как "Й" или "Ы", на которые начинается очень мало слов. Там то и красовались аксонометрии соборов, объединившие в себе разрез и план одновременно, для экономии места и наглядности. Эти странички я склеил капелькой клея, чтобы они не бросались в глаза при беглом пролистывании экзаменатора. Короче говоря, работа была проведена титаническая. А тут тебе слушок про санину водку.
Мы с Лёней и Альбертом трезво рассудили, что, поскольку экзамен начинается в десять, а не в восемь, мы запросто можем позволить себе расслабиться вечерком. И пошли расслабляться, благо, идти было недалеко. Общажные отношения очень просты - мы нагрянули к Сане и спросили, есть ли у него водка. Слух подтвердился, у Сани было три пузыря обычной простяцкой сорокоградусной водки и ещё одна початая сорокапятиградусная настойка. С закуской было сложнее: на всё про всё полбанки майонеза, батон белого хлеба и один болгарский перец.
Сцена походила на вариацию фильма "Москва слезам не верит", где наконец отыскивается запивший он же Гоша, он же Жора - молчаливый перегляд, мол, будем? Будем. И пошло, за непринуждённым трёпом мы приговорили всё, включая майонез. Настало время расходиться и на боковую, предварительно по старой традиции положив учебник под подушку. Мы с Лёней двинули на остановку возле бассейна. Попытки уговорить его заночевать в общаге не увенчались успехом, Лёня твёрдо решил в полвторого ночи попасть домой автостопом. Дома Лёню ждала утренняя манная каша по маминому рецепту, ну и конечно сама мама. Он стал у края дороги и, сильно покачиваясь, стал махать рукой. Вот уж воистину - он сказал "поехали" и замахал ногами. Я по правилам жанра прятался за толстым стеклом остановки чтобы не отпугивать и без того редких водителей. Оттуда я и давал Лёне ц.у.: "Что ж ты как качаешься? Тебе ж никто не остановит!" Он собрался с мыслями, изыскал резервы и встал ровно, широко по-матросски расставив ноги. И, о чудо! Тут же остановилась машина и взяла его. Машина шла на Кармель, а Лёне надо было не Адар, но это его не смутило. Он был готов спуститься на какую-то тысячу ступенек. А чё? Говна-пирога!
Я остался один.
И куда девалась былая прыть? Я поплёлся в свою общагу "Газу", что над Бассейном. Пусть не тысяча ступеней, не вверх. В горизонталке (Лёнино словечко) мне пришлось туго. Вертолёты налетели на меня целой эскадрильей и давай меня кружить. Тут и Гагарин сам рассам окосел бы. Я применил джентльменский набор: лимон (благо, на земле обетованной цитрусовых до хера, что даже пьяный студент может себе позволить) и душ. Вспомнилась невзрачная брошюра из советского книжного магазина "Познай себя". Я с удивлением обнаружил, что не чувствую кислоту лимона. Не почувствовал я и контрастного душа, даром что крутил краны тудой-сюдой. Стало понятным значение слова "кондиция". Меня можно было отправлять в космос без скафандра, что там твой Гагарин. Одна проблема - эта непробиваемость достигалась лишь в вертикалке, в горизонталке же опять настигали вертолёты. В конце концов, утомлённый этой героически-геморроической бравадой, я забылся мятежным сном.
Встал я по будильнику в 8:00. Встал, это громко сказано. Скорее сполз. Нет, похмелья не было, опьяненье не прошло. Ведомый лишь чувством долга перед однокашниками, я поднял свой давно уже центнер и потащил его к водным процедурам, кои, надо сказать, находились за пределами конуры, ведь "Газа". Эффект непробиваемости душем Шарко держался уже несколько часов, чему позавидовал бы сам Шарко, доживи он.
Мы договорились встретиться в кафетерии факультета за час до экзамена. Чтоб я куда опоздал, да чтоб я сдох! Ровно в 9:00 я балансировал на факультетском стуле. Рядом со мной зеленел лицом не менее пунктуальный Альберт. Вскоре подтянулся и Лёня. Один лишь Саня не знал тревог, подача его проекта была назначена через месяц, но об этом отдельный разговор.
«Мы сошлись, как три рубля на водку, разошлись, как водка на троих»*. Какое там мать-учение, мы дивились цвету лица друг друга. Так прошёл час интенсивного повторения материала. И вот, я в аудитории, «...даёшь восторги, лавры и цветы...»
Гагаринская непробиваемость сменилась тяжёлым похмельем. Я получил от экзаменаторши задание напечатанное на листке фолио. К заданию прилагался лист А3 омерзительного качества газетной бумаги, на которой и требовалось начертать ответ. Лист был именной со штампиком в углу. Я взял листок с манускриптами по-древнееврейски и попытался его прочесть. Какое там! Буквы плясали перед глазами и становилось ещё хуже. Кто-то из студентов-доброхотов перевернул в моих трясущихся руках листок, и еврейские литеры начали обретать смысл. Требовалось изобразить основы романского стиля на примере Шпайерского собора. Срали-мазали, я ж с карандашом в руке родился. Единственно этот карандаш и принёс на экзамен, твёрдость руки и никакого мошенничества. Никаких там линеек и резинок, сразу начистовую. Шпайерский собор был довольно подробно изображён на пустом месте в словаре под буквой "Й". Трёрдая, но трясущаяся рука изобразила в вамом центре газетного листа жирную волнистую линию. Такую трещину никак не завуалировать и не обрисовать, внеся её в будущую аксонометрию Шпайерского собора. Надо как-то от неё избавляться. Не контролируя уровня звука, я начал шептать окружающим : "Дайте резинку!" Есть такой вид шёпота, что громче говора - и это был он, и его услышали! Но услышали первым делом экзаменаторы. Последовали угрозы выгнать меня с экзамена. Но кто-то из доброхотов всё-таки внял плачу Ярославича, и резинка появилась.
Газетная бумага не прощает ошибок, каждый знает, что всё, что на газетной бумаге да ещё и жирным шрифтом - правда. Стирание жирной правды с газетного листа оставляло в нём бреши и прогалины, воистину - не вырубишь топором. Кое-как обледнив чёрный зигзаг, я стал искать план спасения. Аксонометрия предполагает ровные линии, нанесённые в трёх основных направлениях, а вот как раз ровные-то линии мне и не давались. И вдруг меня осенило - можно добиться прямоты линий, проводя их вдоль края стола. Край стола ,конечно, не линейка, и его не подвигаешь, но зато газетный лист лёгок и подвижен. Путём вращения листа можно довольно сносно чертить трясущимися руками без линейки. Возьмите на заметку сей действенный способ, может когда и пригодится, ка пригодилось пленному профессору из старого советского фильма умение начертить идеальный круг, как доказательство своих инженерных навыков перед немцами.
Но у способа обнаружился побочный эффект - у каждой линии была линия-близнец в виде сгиба бумаги на расстоянии ладони от основной линии. Один-два сгиба не бросаются в глаза, но зто же Шпайерский собор! В нём много линий и дуг. Постепенно моё произведения стало наводить на двоякие ассоциации - отчасти это напоминало вышивку миниатюры на пяльцах, а отчасти импровизированную бумажную крышку от бабушкиного варенья, подпоясанную бечёвкой. Это добавляло шарма моей работе, выгодно обрамляя маленькую картинку на на затёртом измождённом газетном листе.
Были ещё какие-то вопросы по теме, но я уже был за гранью, накрапал что-то как в тумане, надеясь, что туман у меня такой густоты, что хватит и на проверяющего. Мои усилия были оценены проверяющим в 86 баллов, что и оправдывает способ. Единственная просьба - не пытайтесь повторить в домашних условиях.
25.08.2014