Недавно обнаружил, что археологией можно заниматься в собственном доме. Решил навести порядок в шкафу и нашел связку моих старых писем. Я уже почти забыл, чем жил и о чем думал в первый год работы на Курилах. Оказывается, той весной кроме холода, тоски по родительскому дому и нехватки витаминов меня беспокоила неистребимая пустота, поселившаяся в моей комнате. Утешало одно – это был мой собственный выбор. Правду говорят: кто обжегся на молоке, тот дует на воду. Переехав на восток, я не спешил заводить близких друзей, и тем более подруг. У меня на материке их было достаточно, однако когда нужно было выбрать между карьерой и благосклонностью начальства с одной стороны, и простым подтверждением известного им факта, они все язык проглотили. Бог им судья. Намного хуже оказались сплетни, которые распустила дочка одного из наших заводских боссов. Почему она решила, что я должен на ней жениться? Ну, танцевали несколько раз и даже целовались. Так ведь все целуются и на танцы ходят. Может быть, это её папаша в отместку и затеял склоку вокруг моей работы?
Всё это – дела давно минувших дней. На новом месте я жил по принципу «избавь меня, господи, от друзей, а с врагами я справлюсь сам». Звучит это гордо, но есть и оборотная сторона – одиночество и пустота вокруг. Почему-то в то время я часто вспоминал один школьный опыт. В воздушный колокол помещают электрический звонок, подсоединяют к контактам, включают ток, и раздаётся веселая звонкая трель. Потом насосом Комовского начинают откачивать изнутри воздух. Звук слабеет, слабеет и совсем пропадает. После этого наш учитель торжественно объявил великовозрастным лоботрясам (после войны в классе было много переростков), что в вакууме кричать «Спасите! Помогите!» смысла нет, никто не услышит. С тех пор я стал с некоторым подозрением относиться к безвоздушному пространству.
Первая моя весна на Шикотане выдалась холодной и затяжной. Чувствовал себя неважно, очень хотелось яблок или хотя бы свежей капусты, живая картошка давно закончилась, а сушеная до смерти надоела. Я только привыкал к местным порядкам и климату. Поэтому, когда заходил к себе в комнату, меня встречала тишина, от которой в ушах звенело, и я думал, что попал в безвоздушное пространство. Именно тогда я твердо решил, что в следующем отпуске прежде всего куплю «Спидолу», но до отпуска нужно было ждать еще два года…
Интересно устроен человек. На материке казалось, что все проблемы легко решатся, будь у меня больше денег. Одеться можно в Москве или Прибалтике, мебель купить в Молдавии. О машине не думал, а вот «Яву» или «Чизету» очень хотел. Мечты, мечты… На чешский мотоцикл мне нужно было семь месяцев ни есть, ни пить, всю получку откладывать. Даже на «Макаку», извиняюсь, «Минск -125» и то денег не собрал. С двойным коэффициентом и первой надбавкой в ту весну я чувствовал себя Крёзом, на книжке уже лежали две «Явы», а радиоприемник за сто рублей купить не мог. На Шикотан их принципиально не завозили, а также холодильники, телевизоры и даже электроплитки. Нормальной мебели не видел ни в одном доме. Одно слово – Край Света.
* * *
«…Дорогие! Хочу вам рассказать, как сюда раз в год привозят хорошие вещи, это называется «приграничная торговля». Наши кооператоры с Сахалина отправляют в Японию соленый папоротник и еще какие-то дикоросы, а оттуда получают обувь и одежду. Мама родная! Что тут начинается, ни пером описать! На каждый участок выделяют сколько-то платьев, костюмов, туфель и кофточек. Сначала их начинают делить. В глаза товар никто не видел, но очередь есть. Жребий тянут, потом в магазине показывают тебе, к примеру, красивый свитер, но не на приличного мужика, а подростка, – других размеров нет. Всё равно берут, чтобы поменяться или на подарок. В этот день и на следующий никто на комбинате не работает: чендж (обмен, то есть), примерки, сплетни… Мне осенью достались красивые черные туфли, но одевать их некуда: летом грязно, зимой холодно. В обычных магазинах ничего приличного нет, рядовой отечественный ширпотреб. Так что счастье, оказывается, не в деньгах и даже не в их количестве. Попробуй угадай, что человеку в этой жизни важнее всего. Мне сейчас позарез требуется самая безделица – придумать, чем заняться…
…Несколько раз ходил к ребятам играть в карты и домино. Там своя традиция - без «поллитры» дело не обходится, а за ней второй, третьей и т.д. до полной победы. Надо чугунную башку иметь, чтоб столько пить, а половинить не дают, компанию обижаю. Этот спорт не для меня. Есть ещё культурный центр. Летом кино можно посмотреть. Киномеханик меняет фильмы на судах, на которых есть киноустановки. Процесс этот для местных работников культуры сопряжен с большими трудностями. Однажды родители повели детей посмотреть новинку – «Лама с Собачкой», а попали на чеховскую «Даму с собачкой», фильм весьма откровенный и для детишек совсем не подходящий. Художник немного с бодуна как прочел название на коробке так, ничтоже сумняшеся, и написал на афише. Зимой и это развлечение иссякает, остается единственное – танцы. Одно время я их не пропускал. Закончилось всё грустно. Случайно подслушал, как три девчонки судачили о новом кавалере: «…положительный такай, не пьет, не курит. Но на кой … он мне сдался, старый хрыч? Ему, оказывается, уже двадцать семь лет!» Я решил, что мне в двадцать восемь и вправду на танцы ходить поздно. Как говорится, каждому овощу свой фрукт, вернее, срок.
…Не первый раз после работы пытаюсь решить задачку типа знаменитой квадратуры круга: чем себя занять, если занять нечем. Хорошую книгу здесь можно купить только по большим праздникам, для чего нужно заранее прийти в клуб. Столовая вывезет роскошный буфет с выпечкой, а книжный магазин – супердефициты вроде Оксфордского толкового словаря или томика Овидия Назона. В поселковой библиотеке читать нечего, всё ещё в школе перечитал. Газет и журналов выписал на ползарплаты, но последнюю почту привозили три месяца назад. Зимой Шикотан окружает плавучий лед, ни уехать, ни приехать, тем более груз привезти. Но ждать уже не долго, в мае откроется навигация, сразу завалят прессой. Через неделю будем встречать первый пароход, еще неделя уйдет на разборку, а там и «до востребования» оживет после зимней спячки.
… Дорогие! Даже не верится, что где-то сады цветут. Здесь снега уже нет, но очень холодно, хожу в фуфайке. Говорят, что лето начнется в июле и закончится в августе. Работы немного, на заводе ремонт закончили. Очень соскучился по вашим письмам. У меня всё нормально, благодарю за рецепты, я уже кое-что освоил, большое спасибо. За меня не волнуйтесь, жив, здоров, сыт, пусть мама не беспокоится».
(Ох, эти письма родителям. Им вообще ничего нельзя было писать, сразу за валидол хватались. Описал, как во время цунами шестьдесят девятого года крейсер «Дзержинский» на берег выбросило. Мама телеграммой приказала немедленно всё бросать и ехать домой, а папа велел на гору переселиться. Можно подумать, что на сопках дома для широких масс построены. Там одно начальство жило, а для остальных – бараки на болоте).
* * *
Кажется, я задремал, потому что мои размышления о трудностях общения с предками прервал стук в дверь. Я закричал: «Открыто!», и в комнату зашел Сергей Магомедович, сосед по общежитию и коллега: мы с ним механики, работаем на соседних консервных заводах. Он спросил, что делаю вечером. Я промычал что-то неопределенное, и тогда он пригласил на посиделки ровно в восемь. От неожиданности я обещал непременно быть, но когда Магомедович ушел, спохватился: идти мне буквально не с чем, коньяк есть, а закуски нет. Не настолько я с ним хорошо знаком, чтобы с пустыми руками нагло идти к человеку в гости.
Не ожидал такого приглашения, даже подумать не мог. Во-первых, он не простой механик, а старший, ему все сменные слесаря и механики подчиняются. Во-вторых, он человек необыкновенный. На рыбокомбинат нашего брата-механика главным образом по распределению присылают, добровольно в эту глухомань никто ехать не хочет, а его, по слухам, министерство направило. Поэтому Магомедовича наши начальники побаиваются: что он за птица, неизвестно. Он уже не молодой, виски седые, но пейзаж это не портит, наоборот. Кавказцы вообще красивые ребята. Сам видел, как девушки ему вслед глядели. И не какая-нибудь залетная вербота*, а технологи и мастера, между прочим, очень даже симпатичные, только уж слишком бойкие на язык. Магомедович живет холостяком, подруг к себе не водит. Здесь в бараке все про всех знают, стенки тонкие, почти фанера, слышимость полная. Чихнешь, с двух сторон «будь здоров» кричат. В компаниях или на танцах я его тоже не встречал, и в гостях у него никогда не был. Теперь вот побываю…
Побываешь, земеля, побываешь… Губу раскатал! Идти-то тебе не с чем! Хоть что-нибудь на закуску нужно принести, не одним же хлебом водку занюхивать. Вот так проблема!
В магазин бежать бесполезно, там кроме макарон и крупы только спирт. Порылся в коробке с консервами – одна сайра. Слышал, что на кондитерских фабриках работницы конфеты не едят, после первой недели отшибает. У нас на рыбокомбинате то же самое, только с «Сайрой бланшированной в масле». Её никто есть не может, разве что с чесноком. Поэтому сайра что есть, что её нет, она на самый крайний случай.
Категорически не люблю ходить в гости по приглашению. На день рождения ещё так-сяк. Можно заранее хрусталь купить, скинуться на ружье или ковер, если юбилей. Конечно, придется побегать в сельсовет за запиской, оттуда в рыбкооп, потом на складе с заведующей контакт налаживать, иначе какую-нибудь дрянь подсунет. А если 8-е марта или октябрьские праздники, лучше к семейным в гости не ходить. Стол накроют роскошный, но хозяйка так уработается, что после третьей сидя засыпает. Какое же тут веселье? Это у нас в поселке случается постоянно, потому что в магазине ни колбасы, ни сыра, вообще никаких съедобных продуктов нет, кроме сахалинских маринованных моховиков и горохового супа в брикетах. О свежих огурцах, капусте, пиве и тортах вообще молчу, последний раз видел это на Сахалине год назад, когда сюда ехал. Достать кое-что можно у частников, но они за баночку сметаны или десяток яиц три шкуры сдерут. А приготовить деликатес из ничего могут только волшебницы. Потому и не люблю ходить к друзьям на праздники, знаю, какой ценой всё достаётся.
Если честно, в гости нужно идти вообще без приглашения. Бывает, у моряков что-нибудь раздобудешь вроде датской консервированной ветчины или из дому посылка придет с копченым салом и домашней колбаской, залитой смальцем… Дааа…, лучше не вспоминать. Тогда любой тебе рад. А с пустыми руками, то есть с одной выпивкой, неудобно. Что теперь делать, ума не приложу…
Так и сяк думал я об этой квадратуре круга и вспомнил, что опыт и воображение могут решить любую проблему. Опыт кое-какой имеется – могу картошку поджарить или яичницу, если есть из чего. Осталось полдела – решить, что из моих припасов можно приготовить. В тумбочке обнаружилось растительное масло, макароны, рис, гречка и мука. Имелись в небольшом количестве также яичный порошок, сухое молоко, соль, сахар, перец, лаврушка и початая банка сгущенки. Тут меня осенило: в письме из дома рецепты простых блюд присылали, которые, по словам мамы, «если нужда заставит, даже младенец может приготовить». Младенец и нужда имелись в наличии, и потому решил нажарить блинов. Бабушка дома их лихо пекла, я возле нее крутился, чтобы с пылу, с жару перехватить пару-тройку ещё до обеда.
Конечно, хорошо бы проконсультироваться у какой-нибудь хозяйки. Комендантши Евгении Петровны дома не оказалось, а к Лиде я даже за глотком воды не обратился бы. Чего обо мне наплетут, если увидят, что из её комнаты выхожу, - «Декамерон»* отдыхает. И так я здесь вроде белой вороны. На днях встречает меня завгар и так радостно спрашивает: « Ну, как провел время в двадцать третьем бараке?» Я ему говорю, что там не был и не знаю, где он находится. Юра даже плюнул: «Вот народ! Опять всё напридумывали». Так что с блинами нужно руководствоваться народной мудростью: глаза бояться, а руки делают. Не дрейфь, паря, и вперед за орденами!
С молоком проблемы нет – разводится один к десяти теплой водой, добавил туда муки и яичного порошка, соль и сахар, всё перемешал. Получилось что-то вроде извести для побелки. Электроплитка у меня самодельная, греет, как зверь. Сковородка нагрелась в момент, масла плеснул и теста налил. Оно зафырчало, зашипело, корочка появилась. Печется первенец нормально выглядит аппетитно. Теперь нужно его перевернуть и с другой стороны поджарить. Я его так и сяк ножом цепляю, чтобы приподнял за край, но не тут-то было: отлипать он категорически отказался. Такое не очень меня огорчило, все знают, что первый блин комом.
Пришлось всё начинать заново. Блин отскреб ложкой, сковородку вымыл, разогрел. Второй блин прилип еще хуже и разорвался, как только я начал его приподымать. Это натолкнуло на мысль, что надо добавить муки и сделать тесто гуще. Дело пошло лучше, блин с одного краю прекрасно отлепился, я поддел его ножом и нежно начал поднимать двумя пальцами левой руки. Для этого пришлось бросить ручку сковородки. Она только этого и ждала – немедленно соскочила и плюхнулась на стол. По законам физики масло выплеснулось вверх, попало на спираль и очень красиво загорелось. Первое, что пришло на ум, это сведения из народного опыта: барак типа ОЩ-60 сгорает на ветру за пятнадцать минут, а штиль здесь – явление редчайшее. Вдохновившись этим, я отключил плитку, за несколько минут пламя потухло, дым и сажа, правда, остались. Блин, как выяснилось позже, предательски отлип только с одной стороны, зато с другой прикипел намертво, его пришлось отдирать отверткой.
Перекурив и немного укрепив организм чашкой чая, я решил действовать строго научным путем, т.е. методом проб и ошибок. На шестом экземпляре удалось найти оптимальное соотношение муки и молока, блины перестали прилипать, я их переворачивал на другую сторону, иногда, правда, в виде отдельных, но вполне съедобных фрагментов. Вероятно, я увлекся и потерял бдительность. Следующий блин оказался очень толстым и наполовину сырым. Естественно, он качественно прилип к моим пальцам. Пришлось сунуть руку и блин в ведро с водой, что сразу решило проблему.
После этого я понял, что нельзя безнаказанно нарушать технику безопасности, ведь на горячих работах сварщикам и кузнецам обязательно выдают брезентовые рукавицы. Для блинов они не годились, а тонкие белые у меня имелись. Я их натянул и отважно схватил следующий блин. Возможно, его нужно было еще немного поджарить, потому что он
наглухо приклеился к перчатке. Пока я с максимальной скоростью пытался её содрать, тесто приклеилось ко второй руке. Вспомнив, что в жизни всегда есть место подвигам, я почти без слов (они вырвались как-то автоматически) медленно стянул перчатки и выбросил их в мусорное ведро.
Ополоснув слегка опухшие пальцы в воде, я сел решать чисто техническую задачу. От чего рвется блин? Конечно, из-за малой прочности, это чистый сопромат. Все знают, что будет с бетоном, если туда положили мало цемента. Яичный порошок для теста – то же самое, что цемент для бетона. Я немедленно вбухал в раствор весь наличный запас. Осталось проанализировать процесс прилипания. Когда тесто жарится, вода выкипает, тесто из фазы ликвидуса* переходит в фазу солидуса*, вот тут его и нужно снимать и переворачивать. Ничего сложного, мы это всё проходили в курсе металловедения. Выходит, нельзя спешить, нужно дождаться завершения фазы затвердения. Она, конечно, происходит неравномерно, может на отдельном участке произойти раньше и пригореть. Значит, необходимо сделать заготовку одинаковой толщины (вот для чего бабушка крутила сковородкой из стороны в сторону!), а также понизить силу трения, для этого оптимизировать количество смазки. Проще говоря, не жалей масла, Ванька, и лови момент!
Ученье – свет. Через несколько минут я снял со сковородки первый целый блин. У него оказался только один изъян: он не гнулся! Получилась пластинка, сильно смахивающая на целлулоид*. Но теперь я был вооружен научным методом. Осталось чуть-чуть развести тесто водой, и процесс пошел! Вряд ли мои блины победили бы на конкурсе в кулинарном техникуме, но они были вполне съедобные, ими даже можно было гордиться! Я отобрал два десятка самых фотогеничных экземпляров, умылся, надел чистую рубашку и пошел в гости.
Блины были встречены на ура, но вызвали множество ехидных вопросов. Конечно, никто не поверил, что я сам их испек. Просили познакомить с поварихой, даже бутылку предложили поставить. Я пообещал через неделю, когда подживут руки, устроить мастер-класс. После этого мы перешли к дегустации, а также к закуске, приготовленной Магомедовичем. Там было много всего, но мне запомнился бекон и оригинальный подкопченный сыр. Хозяин признался, что его прислали с Кавказа. Такого я не пробовал ни раньше, ни когда-либо впоследствии. Беконом наслаждаться приходилось – в конце войны папа получал раз в месяц американскую посылку с продуктами. По величине она была с картонный ящик для шампанского, а содержала кроме всего прочего печенье, конфеты и жестяную овальную банку с беконом. Её открывали с помощью ключика, на который при вращении наматывалась полоска жести. Ничего вкуснее этого тонко нарезанного подкопченного сала с прослойками мяса с тех пор я не едал. В посылке всегда имелось несколько пачек сигарет, их отдавали мне для обмена на галеты в соседней воинской части. Говорили, что такая посылка – это ежедневный рацион американского солдата. Правда это или детские фантазии, я до сих пор не знаю.
Вкус бекона вызвал у меня такие яркие воспоминания, что я немного отвлекся и начало разговора пропустил. Речь шла, естественно, о работе оборудования: «… рыбой то завалят заводы, то флот в пролове, а мы – в простое. А сколько лишних людей везут со всей страны! Четыре набивочные машины могут заменить всю укладку – триста пятьдесят человек. Это только на нашем заводе. Мы работаем как плавбаза – небольшой постоянный коллектив специалистов и сезонные рабочие на полгода. Недостаток очевиден – у Шикотана нет винта и руля, за косяками рыбы он передвигаться не может. Я говорил об этом с главным инженером. Оказывается, все решает главк, а их интересуют только тубы* и мубы*, а то, что предприятие работает в убыток, их не волнует. Так проще, поскольку все береговые предприятия планово-убыточные». Магомедович замолчал, налил всем коньяка и неожиданно сказал: « Я позвал вас на отходную – уезжаю домой первым теплоходом. Мы с вами хорошо сработались, выручали друг друга, большое всем спасибо. А теперь закончим тему ремонтов и запчастей. Хочу рассказать вам, чем занимал свой досуг». Он достал с полки толстый блокнот в черном кожаном переплете и начал читать. Это были басни, написанные им о несуразицах нашей островной жизни. Мне показалось, что некоторых героев я узнаю. Слушатели, и я в том числе, то сидели, раскрыв рты, то смеялись до упаду. Тогда многие из моих друзей писали стихи, к юбилеям уважаемых товарищей целые оды сочиняли. Поэзией я никогда не увлекался, но оценил разницу: посмеяться над человеческими ляпами с добрым юмором - дело совсем другое. Так неожиданно и весело закончились эти посиделки.
* * *
Я проснулся, сидя в старом кресле с пачкой писем в руках. Посмотрел на пальцы – волдырей на них не было, и с трудом сообразил, что только что совершил путешествие во времени длиною в сорок лет и теперь нахожусь не в ИТРовском* бараке на Шикотане, а у себя дома. Из пачки пожелтевших писем выпал листок, написанный незнакомым почерком. Я поднял его и вспомнил, как стал его обладателем. Через несколько дней после отходной Сергей Магомедович заглянул в мою комнату: «Хочу сделать вам подарок». Он протянул небольшую чугунную сковороду с ручкой и продолжал: «Вы – парень крепкий, для вас покрутить эту штуку труда не составит, зато к ней почти ничего не пригорает. Совсем немного масла – и пеките свои блины». Я стал отказываться, но Магомедович поставил презент на стол: «Багаж я уже запаковал, берите и пользуйтесь на здоровье. И вот еще что. Как-то давно мы говорили с вами о народном «творчестве». Всем известно, если о каком-то человеке никаких пикантных сведений у людей нет, их обязательно придумают. В любом маленьком поселке это просто заразная болезнь. Я написал басню о гласе народа, который, как известно, глас божий. Перечитывайте её иногда, если вас допекут местные кумушки». Он протянул мне листок, исписанный четким округлым почерком. Басня называлась «Vox populi»*.
Хохлатка старая в курятнике пропала,
Жила-была, и вдруг ее не стало.
- Удав сумел её украсть!
- Мог с неба коршун на нее упасть!
- Какая чушь! Ее склевал петух,
Сама я видела у них на клюве пух!
Ужасные сюжеты измышляя,
Подрались куры, правду защищая.
Хозяин птичника не ведал тех страстей,
Лапшу куриную готовя для гостей.
Он знал: « В курятнике, умен ты или глуп,
Твой путь один – в хозяйский суп».
Похоже, мой коллега Сергей Магомедович имел в виду не только местных сплетниц, которые развлекались, высасывая из пальца пикантные новости, но и весь род людской. Уже много лет наблюдаю, как люди с пеной у рта защищают подброшенные им идеи и ценности, которые на проверку оказываются тонкой дезинформацией или дешевой ложью. Нам всем так хочется, чтобы на земле воцарилась правда и справедливость, что мы готовы поверить любой небылице, лишь бы она утверждала, что ведет к храму… Интересно, что произойдет в этом мире, когда изобретут абсолютно точный детектор лжи? Исчезнут супружеские измены и финансовые пирамиды, обанкротится желтая пресса, даже отпроситься с урока будет невозможно без суровой необходимости. Не станет сюжетов для авантюрных историй и поучительных басен, а это уже печально. Неужели опять начнут писать поэмы о выплавке чугуна и уборке зерновых? Чем будет развлекаться народ? Так бы хотелось хоть одним глазком заглянуть в это необыкновенное завтра. С уверенностью о нём можно сказать только одно – авторам в конце рассказа не нужно будет (как приходится делать мне) заявлять, что все персонажи, чем-то похожие на реальных людей, оказались там совершенно случайно.
Декамерон – сто новелл итальянского писателя Боккаччо о любви во всех её проявлениях.
Ликвидус - температура расплава, выше которой система полностью жидкая.
Солидус - линия на фазовых диаграммах, на которой исчезают последние капли расплава.
Целлулоид – пластмасса на основе нитрата целлюлозы.
ТУБ – тысяча условных банок весом 350 грамм.
МУБ – миллион условных банок.
ИТР – инженерно-технические работники.
Vox p;puli vox D;i - (лат.) Глас народа – глас Бога.