Детство, проведенное в советском дворе, осталось в памяти большим солнечным пятном.
Мы росли во дворе. Ничто не могло заставить нас сидеть дома. Только грипп или ветрянка. Но болячки быстро отскакивали. Едва спадала температура, мы выбегали во двор, туда, где были друзья, где кипели события. Кое-как делали уроки, забывали о еде, о том, чтобы одеться по погоде. Нам никогда не было скучно. Мы весь учебный год ждали летних каникул, разъезжались по дачам, лагерям и бабушкам, но быстро начинали скучать друг по другу. И были счастливы, снова встретившись. Даже если ссорились – это было как-то не навсегда.
В любой компании, в любом классе и в любом дворе есть своей Профессор, свой Хулиган и свой Дурачок. Нашего Дурачка звали Алешей. Он жил с бабушкой. Ветхой, глубоко верующей старушкой. Не сказать, что Алеша был глупым, скорее странным и неловким. Некоторые вещи, которые мы схватывали на лету, до него доходили сложно и долго. Всегда в буденовке со звездой и пластмассовым «калашом» наперевес, не по годам здоровый пацан всем своим видом вызывал улыбку. А посмотришь внимательнее – жалко, такой нелепый. Бывало, затеем игру в «вышибалы», ставим Алёшу в центр, бросаем мяч, а он вместо того, чтобы увернуться закроет голову руками и принимает удар мячом. - Алеша, ты чего не отпрыгиваешь? Он улыбается и отвечает: - Боюсь, что в меня мяч попадет. - Раз у тебя не получается увернуться – выходи из центра. Кто на его место?
Алеша выйдет послушно, стоит рядом, смотрит, как мы играем и улыбается. Потом исчезнет. Значит, пошел что-нибудь поджигать. Любил он огонь. То запалит чью-нибудь почту в ящике, то провода в подъезде закоротит, чтобы искры летели, то приклеивает к потолку горящие спички. Плюнет на побелку, потрет обратным концом спички о сырую известь, чиркнет и бросит вверх. Спичка прилипает к потолку, горит и замечательное черное пятно остается.
Иногда Алеша говорил странные вещи. Мы догадывались, что он слышал их от бабушки, но понять смысла не могли. Как-то раз всей компанией долго смеялись. Не помню, почему. Просто весело было. Даже слишком долго смеялись. До боли в животах. Хохотали. Просто покатывались от смеха. И Алеша смеялся. А потом вдруг замолчал и сказал, что однажды нашей радости будет конец, потому что придет Князь Михаил Меченный и будет Свету конец. Мне стало страшно, хотя я ничего не понял.
Иногда Алёшу в полголоса называли «дурачком». Алёша слышал и смущался. Он отворачивался и делал вид, будто занят каким-то делом. Переживал, конечно, но, кажется, легко переключался. Увидит лужу – начинает трогать ее ногой, смотрит, какая рябь красивая, как в ней дом отражается и тут же забудет свое смущение. А потом пойдет и подожжет что-нибудь.
Рядом с нашим двором был пустырь. Большой пустырь, заросший деревьями. Пустырь для нас был куском неизведанной земли. Что-то вроде Амазонии, если лето, или Арктики, если зима. Мы устраивали походы на пустырь, жгли там костры, прятались от взрослых. Как-то раз решили пожарить шашлык. Разожгли костер, бросили еще в костер покрышку, чтобы костер был настоящим, насадили две сосиски на палочки и стали жарить, но взрослые расшифровали с балкона нашу затею и все испортили. Прибежала мама Наташи, всё потушила и объяснила, что мы шашлык делаем неправильно. Как будто женщины что-то понимают в шашлыке.
Вообще-то я рассказывал про пустырь, не про шашлык. Так вот, однажды в мае на нашем пустыре запел соловей. Мы все его слушали и очень радовались. Просто заслушивались. И все обсуждали это событие явления соловья народу. Больше всех соловью радовался Алёша. Он плохо засыпал. То ему страшно было, то подушка голове мешала, то поговорить хотелось. Бабушка давала ему таблетки, чтобы засыпать, но Алеша все равно не засыпал. Пока не прилетел на наш пустырь соловей. С открытым окном, куда вместе с песней соловья влетал теплый майский воздух, Алеша стал засыпать быстрым и сладким сном. И сны ему снились добрые. Он позабыл даже о Черных Всадниках и о том, что брат пойдет на брата и о том, что будет Свету конец. Ему снилась цветущая черемуха и всякие золотые мухи и речка, в которой можно сколько угодно купаться. Алеша нам каждый день рассказывал, как ему хорошо оттого, что соловей прилетел. Он был уверен, что это чудо. Чудо, которое случилось для него. Что соловей прилетел к нему, чтобы он стал, наконец, хорошо засыпать и чтобы бабушка отстала со своими противными таблетками.
Но чудо всегда похоже на вазу из тонкого хрусталя. На краю стола. И рядом лежит кошка. И вот однажды приехали рабочие вырубать деревья на нашем пустыре, чтобы строить детский садик. Начали огораживать наш пустырь забором и поставили вагончик, чтобы там жил сторож. Алёша занервничал:
– Как же соловей будет петь, если они все деревья срубят? Где он жить будет? Он улетит тогда или умрет. Ведь он ко мне прилетел. И он такой один. Это же не ворона какая-то и не воробей. Это соловей. Он один такой. Что-то надо делать!
Профессор, подумав, сказал, что с этим сделать ничего нельзя. Таков порядок вещей. Мироустройство таково. И мы бессильны. Как-то так сказал, только мудрёнее. Хулиган сказал, что взялся бы за дело, но примут, а он и так на учете. Остальные пожали плечами.
Ночью мы проснулись от того, что горел вагончик. Приехали пожарные машины. Двор вывалил на улицу - смотреть. А те, кто не вышел – смотрели с балконов и из окон. Днем приехала милиция. Сторож из вагончика говорил какому-то усатому милиционеру, майору Анискину, кажется: - Это полудурок поджег. Весь день вчера здесь ошивался. Вон он!, - сторож ткнул пальцем в Алешу, который по-прежнему ошивался рядом. Усатый милиционер спросил Алешу: - Ты поджег? Алеша, направил на них обоих «калаш» и ответил: - Я! Ту-ду-ду-ду! Вы убиты! Милиционер почесал затылок и уехал. А рощу вырубили. И построили детский садик. Соловей куда-то делся. Наверное, улетел.
Прошел год. В мае соловей не вернулся. Через открытое окно снова залетал теплый запах цветущей черемухи и помогал Алеше вспоминать, как поет соловей. Поэтому он снова хорошо засыпал и бабушка не лезла с дурацкими таблетками. А в июне Алёшу отправили в пионерский лагерь.
Ребята в лагере не очень хорошо его приняли. Все время над ним подшучивали и ночью мазали зубной пастой. Алеша обижался, но не подавал виду. Он привык. Еще он стал взрослее и научился дольше терпеть обиды. Была только одна девочка, с которой он почему-то подружился. Таня. Она его слушала. Однажды они ушли вместе за территорию и Алеша рассказал ей про соловья. - Ведь он ко мне прилетал. И он такой один. Это же не ворона какая-то и не воробей. Это соловей. Он один такой. А Таня ему ответила:
- Алеша, соловьев много, он не один. Это чудо, какая птица, но их много. Ты обязательно услышишь еще соловья.
Алеша ей не поверил. Но однажды Алеше было не уснуть, он потихоньку вышел из корпуса и ушел за территорию. Он пошел по дорожке и вышел к реке, куда днем всех ребят водили строем купаться. Река была другой – вся в тумане. И Луна светила как-то по волшебному. И вдруг Алеша услышал соловья. Он сел на корточки и начал слушать. И улыбаться. А когда этот соловей замолчал, на другом берегу реки запел другой соловей. А потом они запели вдвоем. А потом и третий соловей подключился. И это была самая великая музыка, которую только можно вообразить. И тогда Алеша поверил Тане. И совершил для себя великое открытие, что соловей – это такая же птица, как ворона или воробей. Хоть и чудо-птица, но все же такая же птица, как другие. В эту ночь Алеша повзрослел. Он не знал, куда спрятать свои переживания, поэтому пошел и поджег столовую.
Столовую потушили. А Алешу выгнали из лагеря и отправили обратно к бабушке.