После обстрела

Иван Донецкий
     В 22.15 шарахнуло так, что жена взвилась ракетой к потолку. Где-то вверху, возле люстры, выскользнула из ночной рубашки, влетела в джинсы, носки, свитер и приземлилась в кроссовки. Сидя на полу, извиваясь, пыталась встать с тревожным ранцем на плечах. В ранец она упаковала всё наше непосильно нажитое за исключением мебели, холодильника и нового 42 дюймового телевизора, привинченного к стене.

  - Ты чего сидишь? - кричит она мне.

     Лицо бледное. Глаза круглые. На лбу испарина. Волосы растрёпаны.

  - Я вчера на дежурстве уже пережила обстрел и знаю, что это такое.

  - У меня ещё пол бокала пива.

     Час назад сосед рассказал мне, что в Донецк заехала а-а-агромная колонна ополченцев и техники.

  - Полтора часа двигались. Теперь наши дадут им просраться.
 
     Я решил отпраздновать этот новостной луч света во мраке укропского трёпа. Открыл пиво, порезал рыбку, врубил первую серию «Ликвидации», сел, отхлебнул.

    Но тут как лупануло! Да ещё так, что слышал, как оказалось, весь Донецк.
 
 - Это у вас бахнуло? А что это было? И где? – спрашивали меня на следующий день коллеги.

    Я влил в себя пиво, оделся и взял командование на себя.

  - Бери документы, деньги и вперёд.

  - А остальное?

  - Авось пронесёт.

    Соседи уже высыпали во двор. Восьмидесятилетние бабушки с палочками и тревожными сумками ковыляли в подвал. Тихо. Спокойно. Без паники и суеты. Мужики стояли кучкой и напряжённо улыбались.
 
    Витя и я помогли женщинам спуститься в неосвещённый подвал. Даже не подвал, а помещение в цокольном этаже соседского дома, в котором во время оно хранился уголь. С началом донецко-укропской войны мы приспособили его под «укрытие». От осколков оно убережёт, а так вообще-то - братская могила. Но выбора нет. Посоветовали собравшимся отключить мобильные телефоны потому, что укропы бьют по скоплениям мобильников. Вышли.
 
     Солирует Вадим. Он живёт возле Топаза. Прошедшие двое суток их район плотно обстреливали. Они с женой прятались в гараже, в смотровой яме, под машиной. Не на расстрел же машину выставлять? Понятно, что опасно, но мы решили гибнуть вместе с машиной. Укропы 30 минут молотят. Потом час перезаряжают. Мы за этот час в туалет сходим, покушаем, а с первым звонком снова в яму. Приехали отдохнуть к вам от обстрелов, мать твою! Он разводит руки, пожимает плечами, и мы понимаем, что слов у него - на этот укропский беспредел - нет. Одни маты. Наши донецкие, многокилометровые маты, которые в моменты опасности становятся основным средством передачи информации о душевном состоянии.  Света, его жена, сама знает, когда прятаться и, недовольная тем, что её потревожили, возвращается в квартиру. Она на одиночные выстрелы уже не реагирует.

     Мы, необстрелянное мужичьё, решаем подождать до одиннадцати и по домам. Тихо на дворе. Курильщики травятся. Все говорят о гаубицах, Градах, Ураганах и Смерчах. Иду в подвал. Говорю, что минут через 15-ть можно расходиться. Рядом с женой сидит женщина лет сорока. Она тихо плачет. Приехала в Донецк проведать мать и попала под обстрел. Её утешают. Выхожу наружу.

     Подходит ополченец. Из тех, что разместились вчера в бывшем детском саду через дорогу от моего дома. Он из Житомира. Ему лет 35. Жена и трое детей. Бизнес. Всё бросил. Приехал сюда вместе с отцом, чтобы сражаться против фашистов. Папа 1956 года рождения. Ополченец агитирует. Поправляет автомат на плече. Курит.

    - А вы, почему не идёте к нам? Не воюете за свой город? Вы разве не мужики?

    - А кто за меня работать будет? У меня на иждивении четыре человека, - отвечает Олег.

       Ему лет 30-ть. Он крепок телом. Призывы ополченца, особенно в присутствии 25-летней Светы, с которой он заигрывает, его цепляют. Света молча курит и наблюдает. Лицо её в темноте белеет.
   
    - И у меня дети, но я всё бросил и приехал к вам, а вы за юбки держитесь. А зачем тебе мужик, который за твою юбку держится? – обращается он к Свете.

    Света улыбается.

    - Ну, вот ты, за что воюешь? – спрашивает Олег.

    - А не хочу, чтобы мои дети кричали хайль Параша.

    - И я не хочу.

    - Тогда иди к нам.

    - А потом вы разбежитесь, а мне, что делать? Бежать из своего дома?

    - Мы никуда разбегаться не собираемся. Мы Донбасс освободим, а потом мой родной Житомир.

   - А вы что из Житомира? – говорит сосед, имени которого не знаю.
 
    Ополченец кивает головой. Подошедший начинает сыпать незнакомыми именами, названиями улиц Житомира. Ополченец радостно отвечает.

  - Па, иди сюда. Представляешь, я тут в Донецке земляка встретил. Он даже дедушку нашего Владимира Карповича знает! – говорит по телефону.

      Мы смещаемся от дома к дороге. Стоим на тротуаре. Приходит отец. Он в камуфляже, с автоматом. Выглядит на свои 58. Ищут общих знакомых. Охают, ахают. Земляк не хочет в ополчение. Он заявляет, что возил, и будет возить из Житомира в Донецк молокопродукты. Это его призвание.

       Через освещённую дорогу, пригибаясь, бежит человек. Он движется зигзагами, имитируя атаку. За пять метров от нас падает на газон и целится в нашу сторону. Ему говорят, не балуйся. Он встаёт, смеётся, вешает автомат на плечо, подходит. Жмёт руки. На вид лет 18-ть. Пацан пацаном. Симпатичный, весёлый. Садится на газон. Из разговора выясняется, что они из 6-й разведывательно-диверсионной группы. Только вчера зашли в Донецк на отдых. Завтра снова на передовую.

    У ворот забора, огораживающего бывший детский сад, темнеют три фигуры. Отец сразу замечает их. Говорит, что уже половина первого. Им нужно на базу, чтоб без неприятностей. Мы прощаемся. Я желаю им удачи.

    Во дворе на лавочке одиноко сидит Олег.

  - А комендантский час? – говорю я.

  - Да, ладно. Мы же возле дома. Ты скажи мне, ну, пошёл я в ополчение, а дальше что? Умереть я не боюсь. В подвал, не залазил и не залезу ни при какой бомбёжке. Сяду за стол во дворе, и пусть меня убьют, но как крыса в подвале прятаться не буду. Но, вот пошёл я к ним и погиб. За что?

  - Каждый за своё.

  - Ты бы за что пошёл?

  - Не за что, а против чего.

  - Поясни.

  - У нас образуется новое государство. Строится оно от обратного. Поэтому воевать приходится против уже известного, плохого украинского. Ради того, что ещё только намечается, строится, очертания чего туманны, неясны.

  - Давай без болтологии.

  - Хорошо. Ты ненавидишь людей, которые с оружием в руках захватили в Киеве власть и, подчинив себе украинское государство, послали армию против нас?

  - Конечно.

  - Ты считаешь, что яроши и ляшки даже думать не должны о том, чтобы баллотироваться в президенты? Что уродам, вроде Фарионши, нужно давать последнее слово в суде, а не в законодательном собрании?

   - Да.

  - Ты считаешь, Порошенко злобно-кровавой пародией на Януковича, который воровал, но не убивал, не бомбил своих политических оппонентов? Считаешь Парашу - марионеткой США?

  - Сто пудов.

  - Вот за эти взгляды и надо воевать. А как ты будешь воевать – сам реши. Лучше воевать там, где ты можешь нанести своим врагам наибольший ущерб. От Левитана больше толку перед микрофоном, чем в окопах.
 
  - Деньги на ополчение я регулярно отстёгиваю, но это как-то по-бабски, с превеликим запахом бздежа.

  - Согласен.