1
Он не любил людей. Они его раздражали. Разве что некоторые девушки не вызывали в нём столь сильной негативной реакции. Девушки – как цветы. Кто это сказал? Тот, кто сказал это первый, был гением, а второй – просто дураком. Ибо всякий повтор банален и глуп.
И, тем не менее, люди ему не нравились. И даже очень. Не нравились они ему настолько сильно, что лучше бы их и вовсе не существовало. Как и не было бы его самого. Да-да! Ведь он тоже человек. Человечишко. Мелкая букашка, как и все остальные, засоряющие и угнетающие этот прекрасный сине-зелёный шарик. Он с вожделением ждал того момента, когда, наконец, наша планета стряхнёт или смоет с себя всю ту заразу, гордо именовавшуюся человеческой расой. Все они одинаковые, только едят, пьют, спят и размножаются вместе с остальными микробами. То ли дело ПЛАНЕТЫ. Они такие Большие, такие Могущественные. И, так же как и все живые существа иногда болеют. Завшивливаются мелкими паразитами вроде нас.
Голос из динамика прервал размышления Генри. Это была его станция. Он поднялся и вместе с остальными пассажирами вышел из вагона. Станция была конечная, поэтому все вагоны поезда полностью опустели.
Пришло время действовать.
Генри купил нож заранее, он лежал в чёрном кожаном портфеле, мирно висящем на плече молодого человека.
Что ж, подумал Генри, мы все это заслужили.
– Они заслужили. – Произнёс он вслух и начал медленно расстегивать молнию на своём портфеле.
Можно, конечно, было купить пистолет. На чёрном рынке. Достают же люди как-то оружие и без лицензии. Но это казалось ему слишком сложным и ненужным. Нож – вот самое простое и надёжное оружие. Обычный большой столовый нож, которым режут хлеб и мясо. Именно этого они и заслужили. Быть зарезанными, как свиньи.
– Да. – Сказал Генри и засунул руку в портфель.
И так и замер в центре станции, посреди толпы в метрополитене. Просто стоя, и вглядываясь в лица проходящих мимо людей. Некоторые из них слегка задевали его, другие аккуратно обходили. Но все они были одинаковы. Абсолютно одинаковы. Впервые Генри совсем не видел разницы. Крысы ведь тоже все одинаковы. И мухи. И тараканы.
От них надо избавляться. И как можно скорее.
Молодой человек нащупал рукоять кухонного ножа и судорожно вцепился в неё мёртвой хваткой. В это время подошёл ещё один поезд, и народ повалил на платформу.
Он порежет их всех. Всех. Убьет столько, сколько успеет, внеся тем самым и свою лепту в очищение мира. Он войдёт в историю, как один из защитников Вселенной. И Всевышний оценит его заслуги. Да, Он обязательно это оценит. Так думал Генри, стоя на платформе в густой толпе прохожих, засунув руку в портфель и нервно озираясь по сторонам. Что, разумеется, не могло не привлечь внимание полицейского патруля, дежурившего на станции.
Двое высоких крепких парней в чёрном, быстро двинулись вперёд, рассекая людские потоки, в направлении подозрительного толстяка в очках, замышлявшего явно что-то не хорошее.
Инстинкт Генри сработал молниеносно. Он мигом заметил патруль, убрал руку из портфеля и, слившись толпой, проворно направился к выходу, очень грамотно надо сказать, распихивая других пассажиров. Один из полицейских достал рацию. Другой взялся рукой за кобуру, но, похоже, передумал. От Генри их отделяло весьма значительное расстояние, плюс, уплотнявшаяся с каждой секундой толпа. Выход в город на этой станции был только в одну сторону.
Добравшись до эскалатора, Генри быстро побежал вверх, левая сторона на подъём была почти свободна. По пути он снял очки и надел бейсболку. В вестибюле метрополитена его никто не встретил. Генри спокойно вышел в город и слился с толпой.
В следующий раз он придумает что-нибудь посерьёзнее ножа. С человеческой расой нужно определенно что-то делать. И как можно скорее. Но время у него ещё есть. Много времени.
2
Человечество несовершенно. Оно задавлено всякими условностями и предрассудками. Это он уяснил ещё в школе. Вы когда-нибудь видели, как кошка играется с мёртвой мышкой? Или воробьём? Некро. Это свойственно всем живым существам. И людям, и животным, и насекомым, и, конечно же, микробам. Микробы просто обожают обсиживать трупы. В этом плане они дадут фору любым членистоногим. Отсюда вывод – что придёт на смену людям, когда наша планета погибнет от их паразитизма? Когда Земля станет очередным трупом во Вселенной? Интересно, не правда ли?
Генри сидел у себя в комнате и размышлял, уткнувшись заледенелым взглядом в окно. Иногда он и сам ощущал себя трупом. Тем самым трупом, которым суждено рано или поздно стать каждому человеку на земле. И самой Земле между прочем тоже. Генри верил, что каждая планета обладает разумом. Она живёт, дышит и даже размножается, порождая тем самым другие планеты в своей галактике. Порою человечество неспособно понять даже самые простые вещи. Так как многое принимает как данность.
Но за свои двадцать восемь лет Генри хорошо усвоил одну единственную вещь. Люди – болезнь этой планеты. И кто-то или что-то должно стать лекарством, иначе болезнь победит. Планета уже не в состоянии справиться сама, сколько случалось различных катаклизмов, цунами, землетрясений и даже потопов, и всё безрезультатно. Погибали лишь жалкие кучки, на фоне семи миллиардов человек это действительно смехотворно мало. Планета не справляется с инфекцией – это факт.
Геннадий оторвал взгляд от окна, поднялся из комфортабельного кожаного кресла и прошёл на кухню, чтобы заварить зелёный чай.
Мама всегда звала его Гена, а школьные друзья и коллеги по работе исключительно – Генри. Он уже и сам не помнил, как и по каким причинам к нему привязалось это то ли имя, то ли прозвище, но если в школе это было что-то вроде клички, то сейчас смотрелось очень стильно и даже модно. Ему нравилось.
Отца у Генри не было. Он получил женское воспитание и вполне успешно окончил университет, сразу устроившись по специальности. Бухгалтером. Генри был простым бухгалтером и работал исключительно в женском коллективе. Поначалу его это вполне устраивало, когда вокруг одни женщины, чувствуешь себя гораздо спокойнее. Так ему казалось в первые годы своей тихой карьеры.
Но потом всё изменилось.
Женщины.
Они его изменили.
Всё началось именно с них.
Когда Генри было двадцать пять лет, он встретил девушку. Она пришла к ним в фирму новым офис-менеджером. Офис-менеджеры менялись практически каждые полгода, но эта девушка проработала здесь больше двух лет. Пока не исчезла бесследно. Её фотографии были развешены на всех местных остановках и досках объявлений, они висели практически на каждом фонарном столбе. Но девушку так и не нашли. Генри сильно переживал по этому поводу и погрузился в глубокую депрессию. Ведь они встречались почти два года, и всё так неожиданно оборвалось после той глупой ссоры, подробности которой не хотелось вспоминать. Генри пытался вытравить из памяти те фрагменты, он пил много пива и смотрел фильмы ужасов, это несколько ослабляло эмоциональный накал и внутреннюю истерию, но к нормальной жизни он вернулся с большим трудом. И стал уже другим человеком. Совсем другим. Но внешне, для друзей и коллег, и даже для мамы он казался всё тем же весельчаком Генри, который юморил при любом удобном случаи.
На кухне закипела вода. Свисток прервал его размышления, возвестив о предстоящем чаепитии. С пивом Генри завязал ещё в прошлом году, так что теперь лакомился чаем с эклерами и прочими сладостями.
Генри пил чай, ел эклеры и смотрел в окно. Он любил тишину, любил зиму и любил снег. А ещё он любил её. Мёртвую девушку. Как её звали?
Генри едва не поперхнулся.
Он не помнил.
НЕ ПОМНИЛ.
Не помнил, как её звали.
– Неужели получилось? После стольких усилий у меня всё-таки это получилось? –
Голос Генри был спокойным как никогда. Он даже перестал заикаться, как это бывало с ним во время таких вот диалогов с самим собой.
За окном пролетела ворона и села на провода, как раз напротив его окна. Затем перепрыгнула на ближайшую ветку, стряхнув с неё немного снега, и что-то громко прокаркала. Но за плотно закрытыми пластиковыми окнами этот звук был не таким резким, он казался даже мягким, упругим, тягучим, как сгущёнка. Странное сравнение. В последнее время Генри любил такие вот странные сравнения, они отвлекали его от чёрных мыслей.
Затем раздался ещё один звук, резкий и тревожащий.
Звук повторился дважды.
Прошло ещё несколько секунд, когда Генри понял, что звонят в дверь.
Он взял со стола большой кухонный нож и направился в прихожую.
К глазку.
3
На лестничной клетке стояла Мама. Ну да, мама, а кто же ещё? По выходным она всегда навещала сына и приносила что-нибудь вкусненькое.
Пожилая женщина лет шестидесяти снова надавила на кнопку звонка. На её лице стали проступать первые признаки беспокойства.
– Гена? Ты дома? Открой дверь, я же слышу, что ты там! Открывай!
И она снова начала звонить.
Геннадий убрал руку с ножом за спину и повернул ключ в замке. У мамы были и свои ключи, именно поэтому Генри не вынимал ключ из замка с внутренней стороны двери. Так он чувствовал себя спокойнее.
Иногда ему казалось, что Мама слишком сильно его любила. Прямо как новорожденного или младенца. Сын давно вырос, а материнский инстинкт оставался всё так же силён, как и прежде. В лабиринте его воспалённого сознания Мама представлялась ему эдаким вечным спутником, постоянно следящим за сыном из туманной галактики своего мировоззрения.
Сын открыл дверь и впустил Маму в прихожую.
– Ну, слава тебе Господи! Открыл-таки, наконец! – запричитала пенсионерка, – А я уж думала, случилось с тобой что, или заболел?
– Всё в порядке мама, я просто задумался. Проходи. – Меланхолично ответил Гена, пряча за спиной кухонный нож.
– Ага-ага – заворковала мама в своей обычной манере, – Я тебе гостинчиков принесла. Пончики с кремом, печенье, сухарики.
Генри и сам внешним видом напоминал пончик, но послушно взял у мамы сумки и понёс их на кухню. Нож остался лежать в прихожей на тумбочке. Генри про него забыл, а мама просто не обратила внимания.
Пока он разливал чай, мама доставала продукты.
– О, да у тебя тут эклерчики! – Жизнерадостно воскликнула пожилая леди, – Ты же знаешь, как я их обожаю!
– Да, мама, угощайся, пожалуйста.
– Спасибо, сынуль! – Она наклонилась и чмокнула сына в щёку.
Генри не особо любил все эти нежности, но уже давно к этому привык.
– Знаешь, – заговорила мама, спустя несколько минут, успев за это время уплести два пирожных. – Я ведь не просто так приехала.
Кто бы мог подумать, улыбнулся про себя Генри. Но виду не подал и вопросительно посмотрел на мать.
– Я приехала рассказать тебе о твоём отце.
Генри едва не подавился пончиком.
– А что о нём ещё рассказывать? Он же умер много лет назад, и я всё прекрасно помню. Помню, как мы его хоронили.
– Нет, Гена. Я о другом твоём отце.
Генри снова закашлялся.
– Что!?
– У тебя два отца. – Мать слегка смутилась, – Ту ночь я провела сразу с двумя мужчинами.
На кухне повисла напряжённая тишина.
– И я одинаково любила их обоих. – Добавила она после затянувшейся паузы.
Через полчаса после разговора на кухне, Генри уже собирался в путь. Мама кружила возле него, давая сыну различные советы и наставления. Генри её почти не слушал. Все его мысли были прикованы только к предстоящему свиданию с отцом. Подумать только, у него теперь снова есть отец, и не просто отец, а Доктор Наук, лауреат всевозможных научный премий и автор множества научных книг. И всё это как-то было связано с генетикой, стволовыми клетками, а так же искусственным разумом и кибернетикой. Самые интересные и удивительные сочетания! Именно то, что он так любил в современной фантастике и кинематографе.
Внизу возле подъезда его уже ждало заказанное мамой такси. Сама же она оставалась дома, сославшись на то, что их встреча, встреча отца и сына, будет строго конфиденциальной.
Как выяснилось его новоиспечённый папа жил за городом, примерно в двух часах езды по шоссе за кольцевой дорогой. Жил он в старинном особняке, построенном ещё до революции семнадцатого года, и особняк этот с тех пор почти не реставрировался.
Всю дорогу Генри терзали какие-то странные и нехорошие предчувствия. Тревога и беспокойство овладевали им всё сильнее по мере приближения к дому. Таксист тоже попался не разговорчивый и всё больше курил и слушал радио. Исключительно классическую музыку, какую-то мрачную и тревожную. В первый раз за всю жизнь Генри встречал такого шофёра. Впрочем, и на такси ему доводилось ездить не так уж и часто.
Когда они подъезжали к дому, Генри заметил ещё одну странность. Вокруг росли исключительно одни ели, больше никаких деревьев и даже кустов не наблюдалось. То ли их специально вырубили хозяева, то ли они здесь вообще никогда не росли. Но, подъехав к дому вплотную, Генри всё же заметил во дворе ещё несколько других деревьев, но уже достаточно чахлых и умирающих, так что было даже странно, почему их до сих пор не вырубили.
Таксист молча выгрузил чемодан Генри из багажника, коротко кивнул и так же молча и быстро сел за руль, завёл машину и уехал. За всю дорогу он так и не проронил ни слова. Возможно немой, подумал Геннадий и направился к дому.
Вокруг был лес, прохладный вечер и сумерки. Но в доме почему-то не горело ни одного окна. И вообще в этом месте царила какая-то мёртвая тишина. Генри пожалел о том, что так и оставил кухонный нож на тумбочке в прихожей.
Он поднялся по деревянным ступенькам и постучал в дверь. Звонка почему-то нигде не оказалось. Здесь всё было как-то странно.
Через некоторое время он постучал снова и услышал за дверью очень тихие, едва различимые медленные шаги.
Шаги приближались. И вместе с ними нарастало какое-то странное нервное напряжение. У Генри заметно участился пульс, и сбилось дыхание, как будто он поднимался в гору. Хотя на самом деле просто стоял на месте и ждал, когда же ему откроют.
Секунды растянулись в минуты, когда, наконец, тяжёлая деревянная дверь со скрипом отворилась, и он увидел на пороге своего отца.
4
Внешнее сходство было не таким явным, как с его первым, ныне покойным отцом. Но всё же некоторые черты лица, и в особенности ярко-голубые глаза, глубокий взгляд и волевой арийский подбородок – всё это Генри наблюдал в своём зеркале каждое утро, когда умывался или брился. Только Генри было двадцать восемь, а его новому отцу на вид около семидесяти, он был значительно старше его первого папы. Взгляд голубых глаз казался гипнотическим, и по ним никак нельзя было определить возраст. Его выдавали только морщины и частично седые волосы.
– Здравствуйте – промямлил Генри.
– Приветствую, молодой человек! Проходите, не стесняйтесь! – старик сделал приглашающий жест рукой, и Генри зашёл в холл.
Внутри всё было на старинный манер, обои, мебель, чучела разных птиц и животных на стенах. Картина середины прошлого века, в лучших традициях Хичкока, подумал Генри, бегло разглядывая обстановку.
– Пройдёмте в гостиную, там нам будет удобнее вести беседу. А свой чемодан можете оставить здесь, – старик указал на большую полку для поклажи, стоящую в углу холла.
Через несколько минут они уже сидели в больших уютных креслах, рядом дружелюбно потрескивал камин, было тепло и приятно. Старик чинно и основательно, явно со знанием дела, раскуривал большую трубку из слоновой кости. Генри тем временем снял очки, он прекрасно видел и без них, там были простые прозрачные стёкла без увеличения. Очки молодой человек носил для вида и своеобразной защиты, человек в очках вызывает большее доверие, так ему казалось до недавнего времени.
Генри думал о девушке, с которой провёл четыре незабываемых ночи. Четыре раза они были одним целым. А ещё он думал о том, кто мог бы появиться на свет после вышеупомянутых событий. Это было даже странно, сидеть здесь в кресле, напротив своего нового отца и думать совершенно о других вещах, никак не связанных с происходящим.
– Итак, Геннадий – нарушил молчание старик, – Знаешь ли ты, зачем тебя сюда пригласили?
– Нет, мама мне ничего не сказала, кроме того, что Вы мой второй папа. И учёный.
– Это ещё большой вопрос, кто второй, а кто первый, – усмехнулся старик, – Меня зовут Альфред, доктор Альфред Штругерт, немецкий учёный, и я действительно твой биологический отец. У нас во многом схожие ДНК. Но есть и не большая, но довольно существенная разница, которую я объясню тебе позже. А сейчас вот что…
Лай собаки во дворе прервал его слова. Альфред положил трубку на стол и внимательно прислушался. Лай повторился снова, но уже тише. Затем собака утробно завыла, было в этом что-то пугающее, непроизвольно вызывающее чувство тревоги и беспокойства.
Генри снова надел очки. Альфред поднялся из кресла и подошёл к окну.
– Что там? – спросил Геннадий.
– Такая темень, ни черта не видно. Надо, наверное, спуститься вниз, посмотреть.
Гостиная находилась на втором этаже двухэтажного дома. Когда Генри выходил из такси, то никакой собаки во дворе не заметил. Там вообще не было ни одного живого существа, даже птиц.
– У вас есть собака?
– Нет. – Коротко ответил старик, снимая со стены старинное ружьё. – Раньше была, но сдохла много лет назад. От старости.
С ружьем в руках он направился к лестнице.
– Жди здесь, я скоро.
– Может мне лучше пойти с вами?
– Это ни к чему. – Бросил он, уже спускаясь.
Генри остался в комнате один. За окном уже окончательно стемнело, так что сидеть пришлось в полумраке. Свет шёл только от камина, в который уже не мешало бы подбросить дровишек. Вой на улице продолжался, не затихая ни на секунду. А ещё поднялся достаточно сильный ветер, Генри видел, как он раскачивает верхушки мрачных сосен за окном. Или ёлок, парень не очень разбирался в ботанике.
Через несколько секунд раздался выстрел. Собака заскулила. Затем выстрел повторился, и всё затихло. Даже ветер.
Генри подошёл ближе к окну и посмотрел вниз.
Там царила непроглядная тьма.
5
Жизнь – это болезнь, а смерть – исцеление. Не надо бояться смерти, она неизбежна. Для каждого живого существа приготовлена своя особая смерть. У кого-то она будет лёгкая и простая. А у кого-то сложная и тяжёлая, возможно, растянутая на долгие годы. А у другого смерть будет очень яркая и изысканная, за которую могут дать премию Дарвина. Это уже кому что предписано. Но, так или иначе – умирают все. И это нормально, естественно и вполне логично. Всё когда-нибудь должно закончиться. Вечность – не по зубам человеку. И уж тем более – животным, коими и является большинство населяющих планету людей.
Размышляя о смерти, Генри вглядывался во тьму. И тьма глядела в него. Он видел там миллионы погибших и не понимал, почему все их жалеют. Что в этих смертях такого несправедливого? Планета чистится, и это нормально. И всё равно людей становиться больше с каждым годом, так что тут не о чем жалеть. Идёт естественный отбор, и это правильно. Правильно и совершенно.
Генри смотрел в небо. Небо смотрело в него.
Первородная любовь
Разрывает звёзды.
Лепестками крови вновь
Космоса борозды.
ТАМ повесилась луна
В раскалённом небе.
И порхает тишина,
Словно чёрный лебедь.
Было темно и красиво. Прозрачно и прохладно. И как-то даже легко и спокойно. Всё было так, пока не раздался ещё один выстрел, а затем крик. Кричала женщина.
Генри вышел из транса и снова посмотрел вниз. Так ничего и не разглядев в темноте, он побежал по ступенькам во двор. Крик усиливался, разрывая тишину ночи. Просто крик, безо всяких слов и чего-либо конкретного.
Выбежав на крыльцо, парень увидел картину, заставившую его потерять ориентацию, как в пространстве, так и во времени.
Прямо на его глазах доктор Альфред Штругерт со всей силы колошматил прикладом ружья по ноге лежащей на земле женщины, вторая нога которой была прострелена дробью и заметно кровоточила. Быть может, поэтому Альфред и бил по здоровой ноге? Впрочем, сейчас её уже трудно было назвать здоровой. Мысли Генри путались, в глазах темнело, а в ушах стоял какой-то звон, смешиваясь с криком изувеченной жертвы.
– Тварь! Тварь! Тварь! Тварь! – истошно вопил Штругерт, продолжая бить ногу прикладом. Бил он чётко в одно место, чуть повыше колена. А женщина орала, как при родах, даже не пытаясь отползти, или хоть как-нибудь защититься. Какофония звуков в голове Генри усиливалась с каждым таким ударом. Он медленно, словно во сне перевёл взгляд на лежащую рядом с крыльцом мёртвую собаку, затем снова посмотрел на Штругерта. Тот продолжал своё дело с усердием стахановца на заводе. Женщина продолжала кричать, ни на секунду не ослабевая голосом. Лица её разглядеть не удавалось из-за слипшихся темных волос и отсутствия, хоть какого-нибудь освещения. Луна в небе тоже куда-то подевалась. И звёзды как будто погасли.
Генри сделал несколько шагов в сторону дороги. От места кровавой расправы его отделял какой-нибудь десяток метров. Штругерт по всей видимости его совсем не замечал, а вот женщина кажется, заметила, но не подала виду и продолжала вопить с удвоенной силой, лёжа на земле абсолютно неподвижно, как будто на операционном столе.
Генри сделал глубокий вдох и побежал что есть силы в сторону шоссе. Через лес, напрямик. Бежал он быстро, озираясь через каждые двадцать метров, потому несколько раз споткнулся и на четвёртый раз упал, крепко приложившись бедром о пенёк. Но тут же вскочил и продолжил бег. Никакой погони за ним не последовало, но он всё равно бежал без остановки, пока не выбрался на трассу. И даже там, среди шума редких машин, он всё ещё продолжал слышать истошные женские вопли и звуки приклада, бьющегося о кость. Именно этот звук и напугал его больше всего, как будто били не о здоровую ногу, а об оголённый скелет или протез. Да, возможно это и был протез, но вот крики той женщины говорили совсем обратное. Ведь протез не чувствует боли.
В этот момент Генри впервые ощутил жалость. И кажется что-то ещё, отдалённо похожее на чувство сострадания.
6
Машину он поймал достаточно быстро, вот только кредитки водитель не принимал, что было вполне естественно. Наличные же деньги Геннадия остались в чемодане, глубоко запрятанные в одежду. А сам чемодан в доме доктора Штругерта. Безумного доктора Штругерта, как уже успел его окрестить Генри про себя.
– Что-то, парень, ты какой-то взъерошенный, нервный, с тобой всё в порядке? – спросил водитель, наблюдая за тем, как Генри судорожно роется в карманах куртки в поисках хоть какой-нибудь наличности.
– Да, всё нормально. – Буркнул парень, продолжая поиски. – Точнее не всё… У меня только кредитка, наличных с собой нет. Может, в городе рассчитаемся?
– Да нет проблем! Садись! Далеко тебе ехать-то? А то я сразу за МКАДом груз сброшу и назад.
– Мне только до метро. Или до автобусной остановки. А там сам доберусь. – Ответил Гена, залезая на заднее сиденье.
– Ну, вот и славно, я тебя тогда на Кунцевской высажу, мне как раз там по пути.
Потрёпанная, видавшая виды "четвёрка" натужно задрынчала и двинулась с места. Парень закрыл глаза и решил немного расслабиться.
Животные более гармонируют с окружающей средой, нежели люди. Последние только вносят дисгармонию и разбалансируют природную систему. Взять хотя бы этот ужасный автомобиль, источающий в атмосферу ядовитый выхлоп. Не говоря уже о заводах и прочей химии. Всё-таки в своём первобытном облике человек был куда более безвреден и естественен.
Генри открыл глаза и посмотрел в окно, ему не понравилось то, что он там увидел. Дороги, машины, здания, люди. Фонарные столбы и провода. Вся эта суета ужасно его раздражала и утомляла. Серая суета, никчёмная. Ему снова захотелось спать.
– Всё, приехали. – Сказал водитель, притормаживая возле банкомата. Метро так же было рядом, через дорогу.
– Спасибо, я сейчас. – Генри вылез из машины, подошёл к банкомату, вставил карточку и, не особо задумываясь, снял пятьсот рублей. Затем отдал купюру водителю, поблагодарил ещё раз и направился к переходу.
Молодой человек всегда был интеллигентен и вежлив, это он унаследовал ещё от первого отца. Но людей он ненавидел, так же, как и себя самого. Возненавидь ближнего своего, как самого себя – это стало для Генри своеобразным девизом по жизни. Но не сразу, а спустя некоторое время после похорон любимого папы. До этого он был совершенно другим человеком.
Билет в метро ему покупать не пришлось. Проездной лежал в кармане рядом с кредиткой. Пройдя в самый дальний конец платформы, парень присел на лавочку и глубоко задумался. Он размышлял о тех событиях, что когда-то в корне изменили его жизнь. А так же о событиях, недавно минувших. Мимо проезжали поезда, выходили и заходили люди, но Генри ничего этого не замечал. Сознание заволакивала пелена воспоминаний, и он медленно погружался в сон.
Молодой человек бежал вниз по эскалатору, который был абсолютно безлюден и не двигался. Ступеньки уходили далеко вниз, так что конца их не было видно. Генри бежал так долго, пока окончательно не выбился из сил и не присел на ступеньки перевести дыхание. И как раз в этот самый момент эскалатор тронулся вниз, издавая низкий гул работающих механизмов. Медленно набирая скорость, он двигался всё быстрее и быстрее. Наконец впереди что-то показалось, Генри отчётливо видел границу ступенек, за которыми было что-то тёмное и большое. Необъятное. Эскалатор настолько сильно увеличил скорость, что потоки встречного воздуха не давали сделать полноценный вдох. От скорости просто захватывало дух. Ещё через несколько секунд Генри понял, что ступеньки заканчиваются ничем. Внизу просто НИЧЕГО не было. Только темнота. Провалившись в которую, вернуться назад больше не удастся. Это он осознал ясно и отчётливо. Вдобавок ко всему из этой тьмы доносились какие-то ужасные звуки, одновременно похожие на движение древних механизмов и стоны умирающих в агонии неизвестных существ, лишь отдалённо напоминающих людей.
Геннадий развернулся и побежал вверх. Но эскалатор набирал скорость настолько быстро, что в результате этого бешеного галопа по ступенькам Генри всё равно медленно, но верно двигался вниз, во тьму.
Спасительная мысль пришла логично и неожиданно. Парень просто перебрался на параллельный эскалатор, который медленно полз вверх с обычной для метрополитена скоростью. Генри утёр рукавом выступившие капли пота и позволил себе немного расслабиться. Затем посмотрел вниз на удаляющуюся густую тьму. Ещё бы каких-то несколько метров и всё. Он бы стал её частью. Частью тёмной вселенной, которая в той или иной степени существует в каждом человеке.
Генри посмотрел наверх. Там был свет, к которому он медленно приближался. На лице Геннадия появилась блаженная улыбка. А потом он ощутил резкий запах разлагающегося пота и чьё-то сиплое дыхание.
Уснувший в метро молодой человек открыл глаза.
7
– Угости десяточкой, по-братски, а? – Отвратительный вонючий бомжара умоляюще смотрел на Генри, с надеждой протягивая тому грязную ладонь.
Поезд подошёл как раз вовремя. Молодой человек молча поднялся со скамейки и прошёл в вагон, оставив растерянного бомжа на платформе. Генри никогда с ними не разговаривал и не давал денег, хотя и не считал их ниже себя или остальных людей. Теоретически очень многие при определённых обстоятельствах могли оказаться на месте этого урода, а то и похуже. Именно поэтому он ненавидел всех людей в равной степени, включая себя. Генри был истинным мизантропом, то есть – абсолютным. Даже в самом прекрасном человеке он мог углядеть естественные недостатки и приравнять его к куче дерьма. Всё население земного шара и являлось для него этой самой зловонной кучей. Некоторые люди, конечно, попадавшиеся ему на пути, слегка амортизировали подобное восприятие мира, но только слегка. Не фатально.
Домой он приехал к вечеру. Почти целый день просто болтался по городу, гулял в парке и даже сходил в кино на какой-то новый фантастический фильм. Ему необходимо было отвлечься, чтобы привести психику в порядок. Что и было проделано с переменным успехом.
Дверь в квартиру оказалась открыта, то есть, не заперта на замок. Поначалу его это насторожило, но потом он услышал мамин голос и понял, что у них гости. Вот только почему мама привела их к нему в квартиру, а не в свою, было не совсем ясно.
– А, Геночка! Ты как раз вовремя, проходи дорогой, мы тебя давно ждём.
Мама радушно улыбалась и выглядела весьма нарядно и аристократично. Давно Генри не видел её такой собранной и официальной.
– Привет, мама. У нас гости?
– Да-да, проходи скорей, ты сам всё увидишь.
Что-то его насторожило, но, тем не менее, молодой человек быстро снял верхнюю одежду, надел домашние тапочки и прошёл в комнату.
То, что он там увидел, заставило Генри побледнеть и на какое-то время утратить дар речи.
Не считая мамы, в комнате находились ещё два человека. Они спокойно сидели за столом и не громко общались. Увидев Генри, люди замолчали и внимательно стали его разглядывать. Он узнал их сразу же. Это были доктор Альфред Штругерт и его жертва, та самая женщина, которую доктор так методично избивал прикладом охотничьего ружья этой ночью. Перед глазами Генри до сих пор стояла та ужасная сцена, свидетелем которой он случайно оказался. Или не случайно?
– И снова здравствуйте, молодой человек! – Бодро приветствовал его безумный старик. – Как добрались до города, надеюсь без приключений?
– Спасибо, всё в порядке.
– Ну, проходи, Гена, проходи, садись за стол. Тебе принести, чего-нибудь покушать? Проголодался, наверное, за целый-то день? – Мама заботливо пододвинула сыну стул.
– Нет, спасибо, я не голоден. Может кто-нибудь объяснит мне, наконец, что всё это значит?
Как бы в ответ на его вопрос женщина демонстративно поправила протез на правой ноге. Значит, тогда ему не послышалось. Штругерт действительно бил прикладом по протезу. А женщина выходит, имитировала боль?
– Всё правильно. – Ответила женщина на его недоумённый взгляд. – Альфред часто такое проделывает. Иногда ему это просто необходимо.
– Я мизантроп. – Сказал старик и уставился в окно. Он с интересом разглядывал ворону, сидящую на ветке большой сосны. Генри уже давно её там заприметил и часто наблюдал за ней, будучи в одиночестве. Похоже, что где-то неподалёку находилось воронье гнездо. Ворон Гена уважал больше, чем людей. И вообще всех животных и насекомых он считал более совершенными созданиями. И сейчас Геннадию показалось, что доктор Штругерт того же мнения. Особенно, ели учесть тот факт, что это его второй генетический папа.
– Я тоже. – Ответил Генри.
Альфред улыбнулся, посмотрев, на маму. Та смущенно отвела взгляд.
– Это ты унаследовал от меня. Я истинный, абсолютный мизантроп. И теперь ты тоже стал таким.
– Но раньше он таким не был! – Вдруг закричала мама. – Это всё началось после смерти Олега!
– Да, этот так. – Согласился Альфред. – Мои гены оказались сильнее. Немецкие гены.
– Олег был чистейшей души человек! Он искренне любил всех людей на планете и каждого в отдельности, даже самых отъявленных мерзавцев! И он бы никогда не допустил, чтобы мой сын совершил подобное!
– И это тоже верно. – Кивнул Штругерт. – Мой покойный коллега был истинным филантропом. Абсолютным.
– Подождите, – Прервал их Генри, – Мама, что я совершил такого, чего бы никогда не допустил мой отец?
– Ах, Гена, Гена… – Мать тяжело вздохнула и опустилась на диван, – Ведь это ты её убил. Я знаю.
– Убил кого!?
– Девушку! – Завопил вдруг Штругерт. – Ты её убил и правильно сделал! Весь в меня! Мои гены! – Тут он разразился абсолютно диким, каким-то первобытным смехом, какого Генри не слышал ещё ни от одного человека за всю свою жизнь.
Этот дикий хохот, словно сорвал покров амнезии с его уставшего сознания, и молодой человек вспомнил всё. Она работала у них офис-менеджером. Они встречались два года, а потом девушка сделала что-то такое… да ничего особенного она и не сделала. Она была как все. Принцессы тоже какают. Генри это не понравилось, и в один прекрасный день он её просто задушил. Тогда он и сам хотел повеситься, но долго не мог найти верёвку, а потом решил, что сначала надо куда-то спрятать труп. Распилив тело в ванне на несколько компактных частей, он просто отнёс мешки на свалку на окраине города. Должно быть, их до сих пор никто и не нашёл. Там было столько мусора…
Пока его первый отец был жив, в Генри тоже жил филантроп. Баланс был примерно одинаковый. Но после смерти папы филантроп стал медленно уходить, уступая своё место мизантропии Альфреда Штругерта. Немецкого учёного и безумца. Как такое могло произойти, объяснить было сложно, так же сложно, как и иметь двух отцов одновременно. Но, тем не менее, это было именно так и теперь Генри предстояло со всем этим разбираться.
Но мама его опередила. Он и не заметил, как Штругерт перестал хохотать и зашёлся кровавым кашлем. Когда Генри повернулся, наконец, оторвав свой заледеневший взгляд от вороны, что сидела на дереве за окном, то увидел в горле немецкого учёного торчащую серебряную вилку из их фамильного гарнитура, доставшегося в наследство от бабушки. Мама же в это время уже схватила со стола его любимый кухонный нож и заносила его для следующего удара.
Через секунду нож уже торчал из горла женщины с протезом вместо ноги. Кровь хлынула на скатерть и мамино платье, затем по капелькам стала стекать на пол.
Мама всегда его любила. И он её тоже.
Через месяц Генри снова встретил девушку. Они поженились, и у них родилась двойня. Мальчик и девочка. Мальчик очень любил людей. Был весёлым и беззаботным. А вот девочке многое не нравилось в этом мире. И с каждым годом всё больше и больше… Гены.
2014