Какая она любовь?

               

Разные семьи – разные судьбы.  Но почти в каждой из них присутствуют любовь и разлука, расставания и примирения, обиды и прощение. И семьи эти живут долго, примирившись со всеми катаклизмами и даже считая себя счастливыми. Но бывает и такое, что, прожив в браке долгое ли, короткое ли время, люди понимают несостоятельность его. И тогда неминуем разрыв этого брака, чтобы не жить больше во лжи самим себе, не боясь пересудов окружающих, друзей, знакомых. Одни хотят обрести свободу, другие вновь найти любовь.
Проблемы в любви, в семейной жизни всегда были на протяжении многих-многих лет, но сейчас, в наступившем ХХ1 веке, мне кажется, они решаются проще. Люди стали более свободны в выборе своих действий, женщины более самостоятельны, независимы. А вот семейная жизнь в более ранний период, даже в середине ХХ века, была ограничена рамками общественного мнения, партийной принадлежности членов семьи, материальной зависимостью женщины от мужа, которая тянулась еще с дореволюционных времен, которые сейчас не интересуют. Я начну где-то с 40-х годов ХХ века, рассказав о жизни моих героев, живших в одном из сел российской губернии и об их любви. Хочу рассказать о необычной и странно закончившейся этой любви. А может, удастся ответить на вопрос: а какая она – любовь?
Интересная метаморфоза происходит с жизнью сельчан. Издавна повелось, что в селах России всегда были общие беды и радости, свадьбы и тризны, посильная помощь слабым и беспомощным. И дети их росли, как родные, продолжая традиции своих родителей. А сейчас едешь мимо какого-либо села, еще оставшегося на карте, и видишь красивые дома, огороженные высоким забором, металлические ворота гаражей, и ни единой лавочки возле дома.  Нет, я не против улучшившейся жизни сельских жителей. Ведь это прекрасно, что и дома у них просторные, и машины есть, только вот нет лавочки, где летними теплыми вечерами, сделав работу по дому, садились старушки, чтобы обсудить сельские новости, вспомнить своих детей, внуков, родных. А где-то недалеко, может, на крылечке, выходящим на улицу, сидели старики, дымя самокрутками или папиросами и решали более серьезные проблемы: колхозные или государственные. Все это обсуждалось на таком небольшом сходе. Замкнулось сейчас село, живя по принципу: «Мой дом – моя крепость». И это, поверьте, не ностальгия по прошедшим временам. Люди были гораздо ближе друг к другу, добрее и чище.
Итак, русское село центра Черноземья, имевшее в давние времена статус города. Вот поэтому оно достаточно большое, и в котором имеется школа, медпункт, почтовое отделение и клуб, в котором по воскресным дням показывают привезенные из райцентра фильмы. Вокруг села – огромный лес с вековыми дубами. Лес как бы входил в село (или село входило в лес), а потому деревья росли вдоль улиц. В селе много садов, в основном, вишневых. Есть озеро за селом с чистейшей водой, куда детишки летом бегают купаться, а взрослые ловить рыбу или охотиться по осени на уток. Колхоз зажиточный, так как земля плодородная, а народ трудолюбивый. Избы не жмутся друг к дружке, оставляя место для небольшого садика и огорода. Избы, в основном, крепкие, добротные. Лес-то ведь рядом! Конечно, были и бедные избенки, в которых жили вдовы,  чьи мужья  сложили головы и на Первой мировой, и на Гражданской войнах.   Вот об одной их таких семей и будет мой рассказ.
На самом краю села в небольшой избе, чуть покосившейся от старости, жила женщина с дочкой. Двоих дочерей мать уже выдала замуж, а третья была на выданье. Меня всегда удивляли имена ее дочерей. Как и кто их так назвал и есть ли в святцах такие имена, но они были очень необычны. Старшую звали Нора, среднюю Дора, а самую младшую Мора. Возможно, это краткие имена от Дарьи, Марьи (или Марфы), но какое полное имя у Норы? Девки были красивые, дородные, работящие. У двух уже росли свои дети, а вот Мора жила с матерью, хотя по сельским меркам она уже должна бы выйти замуж.  К этому времени ей уже было двадцать три года. Засиделась Мора в девках. Да и женихи как-то сторонились ее. То ли боялись получить отказ, то ли считали ее слишком гордой. Пройдет Мора по селу, покачивая крутыми бедрами – залюбуешься! Мужики вслед оглянутся, поцокают языком: «Хороша!», а девки молодые с завистью поглядят на румяные щеки, черные брови, длинные косы, красиво уложенные вокруг головы короной, на стройные ноги … и вздохнут. Идет, голову держит прямо, грудь высокая, так и кажется, что кофточка, туго обтягивающая ее, сейчас расстегнется. Скажут бабы, сидящие на лавочке: «Ей бы мужика хорошего, вот бы детей наплодила, всех бы выкормила, выходила». А Мора, как будто и не замечает завистливых взглядов подружек; глядящих на нее с некоторой опаской парней и будто не слышит слов старух, пророчащих ей кучу детей. Детей она, конечно, любила. Все бегала в свободное время к сестрам, чтобы понянчить, поиграть с племянниками.
Веселая Мора была. Смеялась так, что слышан был ее заливистый смех на другой улице. И певунья большая. Ворошит ли колхозное сено, собирает ли в снопы сжатую рожь, убирает ли с поля картофель, обязательно затянет песню. Не удержатся подружки, подхватят напев, и вот уже несется окрест заливистая мелодия.
И плясать любила Мора. Соберется в клубе молодежь, заиграет гармонист «Барыню» или «Цыганочку», первой в круг выходит Мора и так притопывает ногами, диву даешься, сколько в ней энергии. Без устали пляшет, хотя и в поле наработалась, и по дому управилась. А уж как в доме порядок любила наводить! Стены побелены, занавески на окнах вышитые висят, полы отдраены кирпичом, а на них дорожки из рядна.
В доме Мора сейчас живет одна. Мать так и не дождалась, когда дочка выйдет замуж. Простудилась, заболела и в ту же зиму померла. Вечерами, особенно зимой, когда работы в колхозе немного, сядет у репродуктора, слушает передачи. Особенно любила, когда по радио концерты передавали. Начинает подпевать. А иногда задумается, жалея, что в школу не ходила. Не умеет она читать, а то бы все книжки перечитала. Школа была далеко от дома, мать часто болела, так что не пришлось Море учиться. Пошла рано работать в колхоз, заменяя мать. Ведь трудодни были очень нужны. По ним выдавалось и зерно, и дрова на зиму. И хозяйство в доме было, хоть и маленькое, но в селе необходимое. Держали они с матерью немного кур и поросят. Опять же огородик свой надо обработать, овощи посадить, картофель. Вот так за работой и прошли годы, когда нужно было ходить в школу. И сейчас она вся в работе. Где уж тут думать о женихах и о малых детях. Не пришла, видно, к ней еще ее судьба, никто из парней не пришелся пока по душе.
В 1938 году в село приехали сразу два новых человека. Их прислали из района от райкома партии. Одного назначили председателем колхоза, другого прислали секретарем партийной ячейки и заместителем председателя колхоза. На следующий день в колхозном клубе было собрание. Вышел новый председатель колхоза, представился, рассказал, что приехал с женой, которая будет учительствовать в школе, что у него двое детей. Но Мора почти не слышала, что говорил председатель. Она смотрела на его голубые глаза, светлые волосы, расстегнутый ворот белой рубашки, и чувствовала, как сердце ее забилось часто-часто, в груди загорелось, кровь прилила к ее щекам. Смотрела на председателя, а ей казалось, что он слышит, как громко стучит ее сердце. Что говорил его заместитель, она тоже не слышала. Он как-то не привлек ее внимание, хотя был молод, симпатичен и не женат. Собрание было недолгим, и Мора быстро ушла домой.  А дома, оставшись одна, она вдруг поняла, что новый председатель – это и есть ее судьба. Ложась теперь спать в свою, ставшую вдруг холодной, девичью постель, она видела и его глаза, и его светлые волосы, и его улыбку. Тогда Море становилось жарко, она сбрасывала одеяло, ходила босиком по холодному полу чуть ли не до рассвета, а с утра пораньше бежала к правлению колхоза, чтобы хоть издали увидеть председателя. Она и сама не понимала, что с ней творится. Неужели она влюбилась?  Нет, говорила она себе, нельзя, ведь он женат. Не в правилах это в селе: любить женатого.
Теперь Мора старалась избегать встреч с председателем. Не бежала ранним утром к правлению колхоза, реже ходила в клуб, боясь, что по пути невзначай встретит его. Но сердце по-прежнему начинало сильно биться, если его видела, пусть издалека.
Как-то ее вызвали в правление колхоза. Она шла туда, волнуясь так, что ноги подкашивались. Оказалось, что ее перевели на дойку коров. А разговаривал с ней тот, другой, новый в селе человек, который стал заместителем председателя. Тут впервые Мора рассмотрела этого человека. Говорил он негромко, спокойно, как-то уважительно. Расспросил Мору, как она живет, замужем ли, чем занимается дома в свободное время. Что она работящая, он уже наслышан, а потому и было принято решение перевести ее на ферму. «Тебе к дому ближе будет, да и посвободнее ты станешь. Вот только рано просыпаться надо будет. Тут уж о поздних прогулках придется забыть» - улыбнувшись, сказал он. Мора зарделась, смущенно опустила глаза и тихо сказала: «Да я все время дома одна. Нет у меня никого, чтоб допоздна на лавочке сидеть». «Вот и хорошо, завтра же выходи на работу. Правда, у меня есть еще один вопрос к тебе, только не обижайся. У тебя такое странное имя, кто назвал тебя так?» Мора, чуть осмелев, посмотрела на заместителя и с улыбкой сказала: «Это отец после японской войны нас назвал, всех трех дочек, необычными именами. И здесь нас все так и зовут: Нора, Дора и Мора. А как вас зовут?» - уже совсем осмелев, спросила девушка.  «Федор. Зови меня так, ведь мы с тобой ровесники, и к отчеству я еще не привык» - ответил молодой человек, совсем не похожий на строгое начальство. Он показался Море совсем своим, будто знала она его давным-давно.
Простое общение с жителями села, чуткое к ним отношение сблизили Федора с селянами. Партъячейка при нем выросла, колхозники вступали в партию, а молодежь в комсомол. В клубе теперь чаще стали проводиться интересные вечера, из района приезжали лектора из общества «Знание», ученики местной школы выступали с концертами. А в колхозе организовали хор, в котором запевалой стала Мора. Однажды на торжественном празднике, посвященном годовщине Октябрьской революции, председатель впервые разглядел статную красивую девушку, которая пела в колхозном хоре. Она тоже увидела его, сидящего рядом с женой в первом ряду. Сердце кольнуло и опять забилось часто и громко. Ей стало душно, дыхание перехватило, и она готова была убежать со сцены. Даже слова известной песни позабыла. Домой шла, не разбирая дороги, как в тумане. Парни пытались проводить ее, ведь на улице темно, хотя и время было не позднее. Но ведь уже ноябрь наступил. Федор тоже подходил после концерта, что-то говорил ей, улыбаясь, но она ничего не слышала. И опять не спала всю ночь. «Что со мной? Что это?» - только и повторяла она. Мора пыталась все эти месяцы, как впервые увидела председателя, забыть его, но, как видно, ей это совсем не удалось.
Молодые незамужние девки хотели привлечь внимание Федора к себе, но он все чаще и чаще пытался встретиться с Морой. То забежит на ферму ранним утром, когда дойка идет, подойдет к ней, спросит, как дела, то встретит ее возле клуба вечером, где девчата собирались песни разучивать. И опять что-нибудь спросит. А как-то пошел провожать ее до дома. Всю дорогу рассказывал об учебе в техникуме, о службе в армии. Интересно было его слушать. Но в дом она его не пригласила. Попрощались у калитки, молча пожали друг другу руки и по домам.  А дома опять в голову лезут мысли о нем, самом лучшем на свете.
Осень.  Самая охотничья пора. Федор оказался заядлым охотником. И по воскресным дням ходил с такими же молодыми парнями на охоту в лес. Зайцев там водилось немало. А на уток ходили на озеро. Обязательно возвращались с добычей. И тогда Федор приносил Море тушку зайца или подбитую утку. Она отказывалась от таких подарков, но охотник клал добычу на порог ее дома и молча уходил. Ничего не оставалось Море, как тушить зайца или запекать утку с яблоками из своего небольшого садика. Как-то пригласила Федора отведать приготовленные блюда. Федор ел и хвалил Мору. «Вот бы мне такую хозяйку в дом», - как-то сказал он.  С тех пор Федор стал часто бывать в доме Моры. И в селе заговорили о предстоящей свадьбе, хотя молодые до сих пор даже не объяснились. Мора молча принимала ухаживания Федора, но сердце ее не отзывалось на его внимание.
Уже ближе к зиме совершенно неожиданно зашел в избу к Море председатель колхоза. Немного смущаясь, сказал, что проходил мимо и зашел узнать, привезли ей на зиму дрова или нет. Мора растерялась, даже позабыв пригласить его пройти в горницу. Молча, сняв шапку, он постоял у порога, потом спросил, как ей живется одной, не скучно ли, не страшно. Изба-то на краю села, и лес рядом. «Да что может случиться со мной. У нас никто не балует, все спокойно, спасибо за заботу». Постояв немного, председатель ушел, а она так и осталась стоять на месте, боясь даже пошевелиться. Может это все ей приснилось? Потом села на стул и начала молча корить себя за то, что не пригласила нежданного гостя к столу, не напоила чаем и даже не поблагодарила за предлагаемую им помощь.
Через несколько дней привезли ей дрова. Соседи помогли попилить, а уж с топором она давно управлялась сама. И снова пришел председатель спросить, привезли ей дрова? Это был, конечно, просто предлог, чтобы прийти к той красивой девушке, которую он впервые разглядел на празднике в клубе. Мора пригласила его пройти в горницу, усадила за стол, покрытый белоснежной скатертью, поставила на стол миску с пирогами, которые любила печь и которые ей так хорошо удавались. А чай был ароматный, настоянный на травах. Они пили чай, неспешно говоря о сельской жизни, о работе ее на ферме. Спрашивал председатель, чем она увлекается, что читает. Мора совсем стушевалась. Как признаться такому грамотному и любимому ею человеку, что не довелось учиться в школе, не умеет она читать, хотя очень хочет. «Ничего страшного, - сказал ее гость - скоро откроем вечернюю школу, вот ты и научишься читать и писать. Ты еще успеешь все книжки перечитать». Увидел на тумбочке в углу патефон и пластинки. Подошел, стал перебирать пластинки, удивляясь, откуда у нее столько. «Иногда езжу в райцентр на попутной подводе, там в магазине и покупаю», опять смутившись, ответила Мора.
«Я слышал, как ты поешь. Мне очень понравилось. Может, ты что-нибудь споешь для меня? Пожалуйста!».
Она покраснела, помолчала немного и запела: «Окрасился месяц багрянцем, где волны бушуют у скал…». Ее голос немного дрожал от волнения, а потом она, прикрыв глаза, запела с таким упоением, так красиво и чисто, что председатель, не выдержав, подошел к ней и поцеловал.   Мора вздрогнула, замолчала на полуслове, на полуноте, закрыла лицо руками и вдруг заплакала.  Плакала горько, навзрыд, оплакивая свои надежды, свою незваную неожиданную любовь к человеку, который стоял с ней рядом. Он обнял ее, и она прижалась к нему всем своим горячим телом. Он целовал заплаканное лицо, распухшие от слез губы и еще крепче обнимал.
И вдруг она резко отстранилась от любимого и тихо сказала: «Уходи, пожалуйста! У тебя семья, и это нехорошо, что ты здесь сейчас. И что скажут люди, когда узнают? Мне ведь тогда не жить в этом селе. А здесь мой дом, родные».  Она ушла в другой конец горницы, отвернулась к окну. За окном смеркалось, лил последний осенний дождь. Это ее слезы лились с небес.
Не сказав ни слова, не попрощавшись ушел председатель. Захлопнулась дверь, ударом отозвавшись в ее сердце. А она все продолжала стоять у окна, смотря как дождь все идет и идет за окном. Скоро, очень скоро он превратится в лед, который остудит ее пылающее сердце и горячее тело. Так думалось ей. Но вспыхнувшая внезапно любовь, которая, как молния, пронзила ее при первом же взгляде на нового председателя колхоза не затухала, а, скорее наоборот, разгоралась все жарче. Мора по-прежнему избегала встреч с человеком, заполнившим все ее мысли и сердце, боясь, что он вновь придет к ней, и тогда она просто не справится, отдавшись вся этой любви.
 А что же Федор? Он все чаще стал приходить к Море, не скрывая своих чувств. Приносил гостинцы, зная, как Мора любит сладкое. Конфеты, пряники всегда были у него с собой. Они пили чай, и он обязательно рассказывал ей что-то интересное. Особенно о животных, об их повадках, о зверях, живущих в разных странах. Мора слушала с удовольствием, но, когда он уходил, облегченно вздыхала. Ведь не он грезился ей по ночам.
 Но однажды, в какой-то ненастный день пришел Федор с бутылкой красного вина, с конфетами и прямо с порога: «Выходи, Мора, за меня замуж. Люба ты мне!» Мора от растерянности чуть не уронила чашку. Остановилась, не зная, что и ответить. Ведь Федор был ей как друг, и она не представляла его в роли мужа, а, вернее, себя в роли его жены. «Дай подумать» - только и сказала она. «Думай, только побыстрее. Я уж совсем измаялся».
Оставшись одна, она долго думала о предложении Федора. Хороший он человек. Любит ее. А мать всегда говорила: «Стерпится, слюбится». А, может, и вправду «слюбится»? Сколько же можно терпеть непроходящую в груди боль от любви к человеку, с которым ей никогда не суждено быть?  И, когда Федор снова пришел, Мора ответила согласием. Свадьбу играли всем селом. Был на свадьбе и председатель колхоза. Поздравил молодых, пожелал счастья, выпил рюмку вина и ушел, сославшись на какие-то неотложные дела.  Уходя, он бросил мимолетный взгляд на Мору, встретился с ней глазами, и она увидела в его синих глазах боль и грусть. Эта его боль и грусть заслонила все. Не помнила Мора ни свадьбы, ни первых дней своего замужества. Все это было не с ней. Не летала она на крыльях любви, не ей пелись песни, не ей шептал о своей любви Федор.
 Но постепенно привыкла она и к Федору, и к своему новому положению замужней женщины. Вот только деток никак им Бог не давал. Шептались бабы за спиной: «Надо же, красивая, а пустая!» А Море так хотелось малыша. Все нутро просило ребенка. Как наяву видела, как кормит маленького, и грудь ее становилась тяжелой, будто наполнялась молоком. Сколько в ней было нерастраченной материнской любви и ласки, только некому было все это отдать. Уж почти три года прошло, а деток все не было.
Дружная весна выдалась в этом году. Дожди прошли вовремя, земля прогрелась и готова была принять в себя и зерно, и семена овощей.  Все успели колхозники. Вот уже и озимые зазолотились, и трава налилась. Начиналась пора сенокосная. Звенели косы, подпевая молодежи, которая косила и ворошила сено. Будет коровам корм на зиму. Трудилось село. А по вечерам сидели на лавочках старики, обсуждая государственные дела; сидели старухи, вспоминая свою молодость.
И вдруг… война! Ушли на фронт мужчины почти из каждой семьи. Проводила мужа на фронт Мора, заплакала, запричитала. «Не плачь, я вернусь обязательно. Мы еще с тобой сына родим, а, может, двух или трех. Сколько захочешь!» - только и сказал Федор на прощанье своей любимой жене.
А у председателя колхоза остались нерешенные дела. Нужно было передать колхоз в надежные руки, составить план уборки урожая. Вот и дал ему райвоенкомат отсрочку на месяц. Но месяц пролетел быстро, и повестка уже ждала председателя в доме.
Однажды вечером в окно к Море кто-то постучал. Сердце ее полыхнуло, замерло, как будто угадало, кто пришел в дом. Она, еле переступая сделавшимися вдруг ватными ногами, подошла к двери, открыла ее и бросилась в объятья любимому. Как же она его долго ждала! Ждала годы и верила, что он придет. Пусть только на часок, пусть только наминутку, чтобы попрощаться. Но эта минута подарит ей столько счастья!
Так и не разжимая рук, они прошли в горницу. Как они оказались вместе, она и не помнит. Но это такое счастье быть рядом с любимым, желанным, родным, как полет к звездам. Они поднимались вместе к небесам, опускались на землю и вновь взвивались ввысь.
Ах, какие короткие летние ночи!  Зарозовел восток, погасли звезды. И тогда любимый попросил Мору спеть для него. И Мора, присев на краешек кровати, запела песню из недавно просмотренного фильма: «Моя любовь». Она посмотрела его дважды, запомнив песню, которую пела героиня. «Звать любовь не надо, явится незванно, счастье расплеснет вокруг. Он придет однажды, ласковый, нежданный, самый настоящий друг».
Она пела для него, а он гладил и целовал ее руки. Спев один куплет, она замолчала. «Что же ты? Пой дальше» - попросил он. Но Мора, чуть улыбнувшись, сказала: «А дальше не про нас с тобой!» Последние объятья, последний поцелуй, и снова звук захлопнувшейся двери ударил прямо в сердце.
А через месяц она поняла, что «понесла». В ней теперь живет частица ее любимого. Обрадовалась Мора и в то же время испугалась. Что скажут люди, когда поймут, что это сын не Федора. А что будет сын, она и не сомневалась. Вдруг кто-либо сообщит Федору эту новость? Как же больно и обидно ему будет там, на фронте! Ведь, уходя на войну, он просил ждать его. Но и отказаться от такого долгожданного счастья она не могла. Сам Бог благословил их любовь с председателем, исполнил ее мечты. У нее будет сын. Обязательно будет! И пусть узнают люди, пусть говорят, что хотят!
Долго никто и не знал, что Мора беременна. Не до того всем было. В гости друг к другу не ходили, виделись только на работе. Встанет Мора рано утром, сбегает на ферму, подоит коров, корм задаст, уберет навоз и до вечерней дойки дома. А то, что располнела, никто и не заметил. Под полушубком мужниным живота и не видать. Федор старался писать часто, как выдавалась минутка свободного времени, в перерыве между боями. Скучал он по жене. Сражался сначала где-то на Западе, потом отступали до Смоленска. Бились насмерть с фашистами за каждый клочок нашей земли. Много его товарищей остались на полях сражений. Но уверен был Федор, что обязательно победит русский народ, и он вернется домой. А сердце у Моры болит и за мужа, и за любимого. Оба они дороги ей, хоть и по- разному. Ведь к Федору она привыкла, а, может, и полюбила его за заботу, ласку и любовь к ней. 
В середине апреля родила Мора сына. Помогла при родах соседка-старушка. Она давно поняла, что у Моры будет ребенок, но никому из сельчан ничего не сказала.  То ли догадывалась, что сын не от Федора, то ли не до пересудов сейчас было. Два ее сына воевали на фронте, оставив на попечение бабушки троих внуков. Невестки в колхозе работали и за себя, и за мужей своих. Глянула Мора на сыночка, а глаза у того ясные, голубые, как у любимого. Назвала его Александром. Так же, как звали отца этого малыша.
Сидеть дома не пришлось. Весна на дворе, работы в колхозе много. Хлеб нужен воинам, что сражаются на фронтах. Покормит малыша, отнесет его к той же соседке, что была повитухой у нее. Там и старушка, и ее внучата присмотрят за сыном. А сама бегом на поле. Трактористов не осталось, приходилось впрягать коров в плуг, потом боронить и сеять зерно. В обед  прибежит, прижмет Сашеньку к груди, накормит и опять до вечера в поле. А сынишка растет быстро. Недаром говорили бабы, что ей бы много детей надо. Всех бы выкормила и выходила.
 Пробегают дни в ожидании писем от Федора. Получив письмо, бежит к сестре Доре, где уж племянник, ее крестник, подрос. Он и письмо прочитает, и ответ напишет. Рассказала она Федору, что сына ему родила. Александром назвала. А в ответ написал муж, как он счастлив, что у него сын, как он хочет увидеть его и обнять свою дорогую жену.
 Проходят дни в трудах, заботах и в волнении о близких. Сынишка подрастает. Он уже самостоятельно топает ножками и очень радуется, когда мама возвращается с работы. Лопочет что-то по-своему, улыбается. Заглянет мать в его голубые глазки, и сердце опять огнем полыхнет.
Наступило лето 1944 года. Федор опять воюет на Западе, где и начиналась для него война. Но ранили его в плечо, чуть было руку не потерял. А после госпиталя отправили домой. К дальнейшей службе признали негодным. Вошел Федор в избу, кинулась Мора ему на грудь. Плачет и смеется. А за юбку мальчонка держится. Схватил его Федор в охапку, прижал к себе и тоже заплакал. Никогда Мора не верила, что мужчины могут плакать. А тут Федор, ее сильный, заботливый муж вытирает слезу и шепчет одними губами: «Спасибо, родная, за сына».
Сбежалось почти все село к избе Моры. Вытащили стол из избы, у соседей взяли еще один, наскоро сколотили лавки. И вот уже на столе самогон в бутылях, вареная картошка, какие-то соленья и хлеб. Все принесли с собой сельчане. Сели за стол, выпили и стали расспрашивать Федора, как и где воевал, не встречал ли там их родных. И Федор рассказывал, как и в атаку ходили, и как немцев из-под Москвы гнали, и как под фашистские танки бросались солдаты. А потом, как гнали врага на Запад, чтобы очистить свою землю. Молча слушали старики, дымя самосадом; вытирали бабы слезы.  Детвора, сидя вокруг стола прямо на земле, раскрыв рты, слушали дядю Федора и рассматривали его награды на выцветшей гимнастерке.
Уже с утра ушел Федор в правление колхоза. Теперь ему предстояло руководить хозяйством, заменив женщину, которая все эти годы была председателем колхоза. Пусть немного отдохнет да за детьми своими присмотрит, а то они уж и забыли мать.
 Недолго председательствовал Федор. Вызвали его в район, в райком партии. Открылся после ремонта завод в райцентре по производству сыра и масла. Нужен директор, желательно мужчина и член партии. Вот Федора и назначили руководить этим заводом. Дали квартиру в том же доме, где жила наша маленькая семья: мама и две дочки. Саша не на много был младше меня, а потому мы с ним подружились. Играли вместе, бегали на стадион рядом с домом. Мора не работала. Завели они с мужем хозяйство: корову купили, поросят держали. В квартире такая же чистота и порядок, как и в той избе, где она прожила с рождения. Вот только ни писать, ни читать так и не научилась. Но память у нее была превосходная. Знала и помнила все события, которые слушала по радио. По-прежнему часто тихонько напевала песни, делая какую-то домашнюю работу. А еще одним удивительным качеством обладала Мора. Она умела прекрасно сходиться с людьми, которые рассказывали ей о своей жизни, делясь порой сокровенным. Она знала очень многих в райцентре и знала обо всех: кто, где, с кем, когда… А когда сын пошел в школу, то она садилась рядом, слушала, как он читает, запоминала стихи быстрее, чем он, подсказывая текст, если сынишка забывал строки. Часто к Море приезжали ее сестры, племянники. Они и рассказали ей, что вернулся с фронта их председатель колхоза и опять занял свое место. Но в свое село она никогда не ездила, видно, боялась встречи со своим по-прежнему любимым человеком. Ведь у нее была теперь уже совсем другая жизнь.
 Потом они с Федором построили дом рядом, и Мора, сделав всю домашнюю работу, приходила в гости в наш двор и что-то интересное обязательно рассказывала. Все было хорошо в семье у Моры. Вот только хотела она родить Федору сына или дочь, да только опять ничего не получалось. Но Федор так любил сынишку, что забыл о своем обещании, родить столько детей, сколько захочет его любимая жена. По воскресным дням совершал с сыном прогулки в лес или на речку, всегда оживленно о чем –то рассказывая любознательному Саше.
 Рука у Федора постепенно заживала, и он опять пристрастился к охоте. Появились у него и друзья, такие же заядлые охотники. И на столе снова была тушеная зайчатина или утка с яблоками. Приобрел он маленького щенка охотничьей породы, выучил его охотиться, и теперь во дворе у них жила красивая собака с необычно умными коричневыми глазами и с каким-то заморским именем- Пальма. Добрая собака любила детей, встречая нас повизгиванием и виляя хвостом. А стоило хозяину начать собираться на охоту, то Пальма не отходила от него ни на шаг. Терлась о его сапоги, заглядывала в глаза, как бы желая сказать, что она уже готова идти за добычей.
Прошло уже несколько лет, как уехали из села в райцентр Федор и Мора. Саша ходил во второй класс. И вдруг размеренный мирный ритм их жизни круто изменился. Как-то вечером неожиданно пришел к ним председатель колхоза из родного села Моры. Он решил проведать своего бывшего заместителя, с которым они дружили в довоенные времена. Вошел в калитку, крепко обнял Федора; подошел к Море, поздоровался за руку и сказал: «А ты совсем не изменилась. Такая же молодая и красивая». Мора побледнела, потом залилась румянцем и ушла в дом, опустив голову, чтобы никто не заметил слезы в ее глазах. Нет, не прошла ее любовь к этому человеку. Сердце вновь стало отбивать быстрый ритм. Она накрыла на стол и позвала мужчин к столу.
 Разлили друзья по стаканам водку, выпили за встречу, за победу, за то, что вернулись живыми с войны. Помянули погибших своих сельчан. А Мора стояла, прислонившись к косяку двери и молча смотрела на них. «Садись с нами» – несколько раз пригласил ее Федор, но она не шелохнулась. Председатель избегал смотреть на нее. И вдруг в комнату вбежал сынишка. Посмотрел гость на мальчишку и обмер. Он увидел себя, каким был в эти годы. Такой же голубоглазый, светловолосый, ничуть не похожий на своих родителей. И он все понял… Понял и Федор. Не подав и вида, они допили водку, пожали друг другу руки, и председатель, кивнув на прощанье Море, вышел. Хлопнула калитка, набатом ударив в сердце Моры, и она поняла, что та часть жизни, которая была с ней долгие годы, окончена.
После ухода гостя Мора убрала посуду со стола, приготовила ужин сыну, накормила и уложила спать. А Федор все это время сидел на крыльце, а когда совсем стемнело, ушел в комнату и лег спать на диване. Мора спросила, не заболел ли он, но муж ничего не ответил. Утром, проснувшись, не стал дожидаться, когда жена приготовит завтрак, молча оделся и ушел. Впервые на работе он задержался допоздна, а ужин, стоящий на столе, так и остался нетронутым. И опять лег спать на диване. Мора слышала, как всю ночь Федор вздыхал, ворочался, выходил на крыльцо. Не спалось ему, но на все вопросы жены отвечал молчанием. И Море стало ясно, что муж понял, от кого она родила Сашу. Ей захотелось все рассказать Федору, но подходящего момента не было. Что ей делать? Просить запоздалое прощение? Может, муж поймет и простит ее? А, может, выгонит ее вместе с сыном на улицу, куда тогда деваться? Идти работать? Но она не умеет ни читать, ни писать. Где и как она будет жить? Тысячи вопросов крутились у нее в голове, но ни на один она не находила ответа. Самое страшное, как объяснить сыну, если отец их бросит? Но ее мысли о своей дальнейшей судьбе, были преждевременными.
 Федор по-прежнему хорошо относился к сыну. Он ласково разговаривал с ним, так же, как и раньше, расспрашивал об учебе в школе; интересовался его жизнью, а по выходным ходили в лес или на речку. Ждала Мора, что муж все же заговорит с ней. Но он продолжал упорно не замечать ее, не спрашивая ни о чем и не отвечая на ее вопросы. Прошла неделя, другая, месяц. Она уж и считать дни перестала. Значит, не смог он простить измену любимой женщины. Замкнулся.  Молча садился за стол, молча уходил на работу, молча ложился спать теперь уже в маленькой комнатке сына. «Папа, а почему ты здесь теперь спишь? «–спросил как-то Саша. «Не хочу вас с мамой будить. Я ведь рано ухожу на работу». И этот ответ вполне устроил ребенка. Он и не понял, что между родителями пробежала черная-черная кошка. Не знали о такой ситуации в их семье и друзья Федора. Когда они приходили в гости, Мора, как всегда накрывала стол, на котором красовались румяные пирожки, поджаренное мясо, различные соленья, а потом молча уходила в другую комнату или к соседям. Когда гости спрашивали, почему она не садится за стол, то в ответ говорила, что не хочет мешать мужским разговорам. Ведь друзья у Федора были почти все охотники, и разговоры были об охоте, о повадках зверушек, на которых они ходили в открывавшийся сезон. И соседи, и приятели считали, что семья у Моры и Федора крепкая, дружная. А уж сыном оба родителя гордились. Учился Александр хорошо, занимался спортом, выступая в сборной области по русской лапте. В институт поступил и там тоже учился хорошо. Отец постоянно высылал ему денег, так как стипендии не хватало даже на еду, не говоря уже о книгах, о театрах и каких-то бытовых мелочах.
Прошло много лет с тех пор, как у Федора открылись глаза, но ничего не изменилось в их отношениях. Никакого разговора, никаких упреков, только молчание. Видя такое к себе отношение, Мора решила идти работать. Не сидеть же на шее у мужа, который давно перестал считать ее своей женой. Работы она не боится и она устраивается уборщицей в райвоенкомат. Вскоре Федор уходит на пенсию. Теперь он больше времени проводит дома. Тут бы и поговорить с женой, о чем-то посоветоваться, решить какие-то домашние проблемы. Но нет!
Федор молча вставал утром, наскоро съедал приготовленный женой завтрак и начинал что-то перестраивать в сарае, вскапывать огородик за домом. Приходил он и к нам, своим бывшим соседям. Он никогда не отказывал в помощи, когда нужна была мужская рука: построил на мамином участке двора любимую нами всеми беседку под громадной акацией, подправил крылечко, заменив прогнившие доски, сделал какие-то полочки в коридоре. Особенно часто он стал приходить, когда друзья-охотники почти все ушли на покой. В летнее время долго сидел на лавочке в нашем большом шумном дворе, в котором проживало три семьи, разговаривая и со старшим поколением, и с их детьми и внуками. А сколько было радости, когда приезжал сын, который работал далеко, куда уехал после окончания института. С гордостью Федор рассказывал нам об успешной карьере сына в Ленинграде, о его новом назначении директором большого хлебозавода.
 А вот уже сын приезжает с маленькой дочкой, и Федор с большой любовью играет с ней. Никогда не подал он вида, что в жилах его сына и внучки течет чужая кровь. Никто никогда так и не узнал, какая трагедия живет в его душе.  Двое близких людей, любивших  друг  друга каждый по-своему, стали чужими. Вернее, один из них будто исчез для другого. Иногда, по давней своей привычке, Федор что-то хотел сказать Море, даже начинал фразу, а потом, словно опомнившись, замолкал на полуслове. Видно, в душе поднималась такая жгучая обида, пересилить которую он не мог. Мора, у которой всегда было много новостей, все пыталась и пыталась разговорить мужа. 
Несколько банально, если я скажу, что многие семьи живут, давно растеряв чувство любви друг к другу. Живут, кто по привычке, не желая что-либо менять в своей жизни; кто ради детей, квартиры, благополучия. Но сами они считают, что у них все в порядке. Как у всех. 
Но много ли найдется семей, в которой одна из сторон, не сумев простить любимого, не пытается даже разобраться в причинах своих обид, уходит в себя, полностью отрекаясь от любви. Я попыталась рассказать о человеке, который заменил такие нужные подчас слова молчанием, продлившемся столь долгие годы, казня этим свою жену, когда - то горячо любимую.  Молчал, когда сердце кричало от боли. Молчал, когда с губ готовы были слететь нужные слова, простить обиды, чтобы ушли они из сердца. Молчал, не пытаясь разобраться в причинах обид, уйдя в себя и отрекшись от любви. Молчал, но продолжал жить в семье, отстранившись от того, кто был ему дорог и кто по-прежнему заботился о нем.
Что это? Глубокая обида, заслонившая всю прожитую вместе жизнь, или месть за проступок, совершенный когда-то женой во имя большой любви к другому человеку? 
Разлюбил ли он Мору? Нет, конечно нет! Тогда бы он жил так, как живут во многих семьях, в которых любовь ушла. Осталась бы привязанность, совместные бытовые проблемы, разрешаемые вместе. Осталось бы общение с некогда дорогим человеком, только на другом уровне. Может, были бы ссоры, споры, разногласия, даже расставание, но не молчание. 
Он, конечно понял, что так и не сумел полностью завоевать сердце жены и, главное, подарить ей ребенка. Он простил и рождение сына, который так нужен матери; простил и любовь ее к другому человеку, давшему ей то, чего он не смог. Ведь ни разу Федор не попрекнул жену за измену. Он принял и полюбил мальчика, сохранив эту любовь до самого конца жизни. И сын был как связующее звено между Федором и Морой. 
Но рассказать о своих чувствах он просто не сумел. А его молчание тяготило Мору. Она чувствовала и боль, и обиду мужа, но, вспоминая внезапную огромную любовь к другому человеку, пришедшею еще до замужества, она начинала корить себя, что вышла замуж за нелюбимого человека, к которому испытывала только чувства благодарности. И тогда в ней вновь вспыхивала любовь, которая подарила ей сына, сделала ее счастливой матерью. Она видела, как и Федор был счастлив, что рядом с ним растет сынишка, очень любящий своего отца. И она была благодарна своему мужу и какая-то нежность охватывала ее. Возможно, права была ее мать, когда говорила:  »Стерпится – слюбится». Просто любила она Федора, только другой любовью. С Федором было спокойно, она чувствовала себя защищенной. А та, незабываемая любовь была совсем другой, возникшей не из чувства благодарности, не по привычке, не из чувства долга. Той любовью она дышала и жила ради любви, не испугавшись условностей, которые так прочно укоренились в народе еще с домостроевских времен, особенно живучих на селе. Там все на виду. И любовь тоже.
Молчание мужа угнетало не только Мору, но, в первую очередь, было направлено на него самого, съедая духовные силы, подтачивая здоровье. С каждым годом он просто таял на глазах. А потом слег. Мора самоотверженно боролась за его жизнь. Но он по-прежнему отвергал все ее заботы. Уже перед самым уходом Федора из жизни она на коленях просила прощение, говорила, что любит его; благодарила за его любовь к ней; благодарила за его отношение к сыну. Но и теперь, в последние минуты своей жизни он посмотрел на нее и отвернулся к стене. Этот молчаливый уход его черной тенью лег на всю прожитую ими совместную жизнь.
И оплакивала непрощенная женщина свою первую любовь, которая принесла ей не только огромное счастье материнства, но и расплату за это счастье. И оплакивала мужа, который сжег себя, не сумев простить любимую им женщину за совершенный ею грех. Но с позиции любой из мировых религий Федор совершил величайший грех, не простив искренне раскаявшегося человека, не сломив своей гордыни, не склонив смиренно свою голову перед естественным течением жизни.
Мора еще долго прожила после его смерти. По-прежнему много общалась с приятельницами, приходила к соседям, рассказывая что-то услышанное по телевизору или пересказывая с большими подробностями просмотренный ею сериал. Ее всегда было интересно слушать. Она не просто рассказывала, а будто читала написанную книгу. Говорила она и о жизни с Федором, ни разу она не упрекнув его, не сказав о нем ни единого плохого слова, всегда с уважением и почтением отзываясь о муже.