Глава двадцать пятая

Дионисий Курилин
- Блять… ну кто там ещё такой? Кто там звонит? Ну воскресенье же, а? Ну зачем звонить-то? – сонным голосом и почти что плача, говорил, а точнее спрашивал неизвестно кого, просыпающийся от глубокого пьяного сна, вызванного ночным загулом в развлекательном  центре, Дима Страхов. – Ааа-л-л-лооо – сонно-пьяно ответил он в трубку мобильника.
- Я так понимаю, Дмитрий Аркадьевич, судя по вашему голосу, вы, наверное, вчера с Юлией померились… и очень весело, наверное, мерились. Наверное, с шумом и до утра отмечали своё примирение… – в телефоне раздался смеющийся голос Аристарха Сергеевича.
- Ой… – болезненно отреагировал гуляка, – доброе утро Аристарх Сергеевич... Я просто… поспать… подольше решил… воскресенье ведь… – но от этих слов Аристарх Сергеевич, ещё расхохотался ещё пуще:
- Что-что? Поспать он решил? Нет, ну вы гляньте на него: «поспать решил»… А время уже у нас начало двенадцатого – полдень почти. Дима, вы там с Юлией и в самом деле до утра гуляли?
- Да… почти… наверное… до пяти... может до шести... не помню я. Но уже к рассвету дело шло… – отвечал, запинаясь между каждым словом заспанно-хмельной повеса, а между делом тон его ответов носил робкий, но оправдывающийся характер.
- Да – молодость прекрасная вещь, – замет Аристарх Сергеевич. – Но ничего не поделаешь молодой человек – уж простите вы меня, но я, – как и обещал вчера, – еду к вам. Дела дорогой мой. Дела! И отлагать их на потом мы не должны. Я буду у вас примерно через час. Так что вот вам и фора в виде одного часа – для того, чтобы привести себя в порядок. До встречи Дмитрий Аркадьевич…
- Угу… – промычал Дима, – до встречи… – и уже первый отключил связь с Чевским. – Ну и изверг! Ну и Аристарх! Мёртвого поднять сможет. Вот где уж пунктуальности, так пунктуальности. Ну, старикашка несчастный. Ну, палач. Ну, вот зачем ты мне сейчас нужен? Блииин… – схватился парень за болящую голову, – как же я напился, а! Ну как же я напился! Ну, зачем же я напился? Я же не пью – а напился… – укорял он себя за содеянный загул. – А вставать то надо… надо… надо… – с этими горестными мыслями молодец медленно сполз с кровати, и, шатаясь, побрёл в ванную комнату пытаться разогнать сонно-хмельные объятья ночной пьяной гулянки. Здоровье парня оставляло желать лучшего: шагая, Дима слышал, как воет в его голове ветер, оставшийся от бури спиртного, что в избытке лилось прошедшей весёлой ночью. И в это утро, а точнее день, душ был весьма затяжной: он длился более получаса, превращаясь то из горячего в холодный, то из холодного в горячий.
И вот спустя время, – уже в слегка бодром состоянии, но всё с тем же, ноющем ветерком в голове, – Дима, зайдя на кухню, заварил себе кофе, и устало присев за стол, включил телевизор.
- Нужно в себя приходить… – делая глоток кофе, настраивался адвокат. – Во блин… как же я нажрался вчера… а точнее сегодня, – всё вспоминал он ночное веселье. – Давно со мной такого не было. Блин,… а мышцы в ногах воют-то как, а? А ну да… точно… я ж вчера и танцевал ещё. Во меня понесло… – в повесе слышались даже угрызения совести – причём искрении угрызения. – Перед таксистом стыдно мне… я ж у него в машине чудил с этой дурой. А как же её звали-то? Кажется Вика? Точно: Вика её звали. А ко мне она не поднялась – домой поехала. Ну и дура. Хотя какой смысл ей было подниматься, когда я еле на ногах стоял. О! Аристарх приехал, – сказал Дмитрий Аркадьевич вслух, услышав звонок в квартиру; и нехотя – медленно побрёл открывать гостю дверь.
- Здравствуйте Аристарх Сергеевич, – приветствовал он, стоявшего перед ним Чевского. – Проходите, Аристарх Сергеевич. Проходите, дорогой мой. Я так вас ждал, мне так вас не хватало, – иронизировал молодой человек.
- Издеваться надо мною вздумали Дмитрий Аркадьевич? – смеясь, вопрошал солидный гость, входя в квартиру. – А вид у вас действительно не из лучших. Видимо веселились вчера на славу – словно в последний раз.
- Да. Верно. Веселились на славу, – соглашался Страхов. – Вы Аристарх Сергеевич раздевайтесь и как всегда на кухню. Правда, кофе себе сами будите делать – уж простите вы меня за это. Вы же сами сказали, что у меня молодость, а это, наверное, диагноз…
- Да уж: «диагноз». Но заметьте: этому диагнозу свойственно полнейшее самоизлечение, – Чевский снял верхнюю одежду и, следуя за Димой на кухню, добродушно при этом, посмеиваясь, продолжал: – Так Дима: давайте-ка в себя приходить. Мы же серьёзные люди, и нам предстоит говорить о серьёзном и важном.
- А что Аристарх Сергеевич в Америке серьёзных людей нет?
- С чего вы это взяли? – Чевский был удивлён поставленному вопросу. – Их там предостаточно, – ответил он.
- А вот они там, могут себе позволить хоть раз побыть несерьёзными?
- Несерьёзными? Конечно, могут – но в делах всегда серьёзны. Веселье весельем, а дела делами. И в этих вопросах они – американцы – очень принципиальны, – отметил заокеанский гражданин.
- Ну и я в делах тоже серьёзный; и даже очень. Просто вот так вот у меня вчера получилось в жизни: вот взял, и совершенно неумышленно напился – до одурения напился. Признаюсь в этом и искренне каюсь. Но знаете: не жалею. Вот не жалею и всё. Но плооохо мне… ой как плохо, – молодой человек скривил лицо.
- Это у вас похмелье, – улыбнулся профессор. – Говорят, что в России его лечат рассолом – или это уже пережиток прошлого? Что вы молодой человек об этом думаете?
- Может и пережиток, а может и нет. Но у меня рассола нету – а раз нету, значит, пережиток.
- Юмор, однако, у вас отменный. Ну а Юля? Как ваша Юля? Я надеюсь, вы господин адвокат до бессознательного состояния подобно вашему – вчерашнему – не довели девицу?
- Юля? А… ну… Юля… она… – Дима как ребёнок растерялся от неожиданности вопроса, и никак не мог сообразить, что же можно ответить назойливому в любопытности гостю; отчего даже начал запинаться. – Ну,… в общем,… Юля как Юля… – всё нормально… дома она… вот… – последнее слово прозвучало как неоспоримое и безапелляционное утверждение.
Глядя на выражения лица молодого человека, и главное – слушая  формулировки его ответов, Аристарх Сергеевич искренне, что называется по-детски, начал смеяться, – отчего вызвал стеснение в страдающем похмельем Дмитрии Аркадьевиче.
Поговорив ещё примерно с полчаса ни о чём; отпоив Диму крепкими кофе и поняв, что последний уже пришёл в более или менее человеческую форму, а главное – стал способен трезво мыслить и отчётливо воспринимать информацию, Чевский заговорил уже совершенно серьезным тоном:
- Итак, Дмитрий: давайте-ка вернёмся к нашим баранам, а именно – к нашему Виктору Андреевичу Долгих и его жертвам.
- А почему вы Аристарх Сергеевич решили, что жертвы его? – подметил адвокат последние слова Чевского.
- Молодой человек – я не решил – а всего лишь допускаю. Давайте опустим это – мне долго объяснять моё предположение. Я не настаиваю, что мои поверхностные выводы в этом вопросе могут быть верны, но всё-таки, – если учитывать материалы следствия, – будь я на месте детективов, то, наверное, тоже начал бы видеть в Викторе Долгих действительного убийцу тех несчастных людей. Я думал вчера об этом, и пришёл именно к таким заключениям. Нам важно другое – а именно: даже если допустить, что Долгих убийца, то необходимо выяснить, зачем он это сделал? Какова была его цель? Нам необходимо отыскать мотив его действий – и всё это с учетом тех довольно загадочных обстоятельств, при которых совершено убийство. В общем, чтобы приподнять завесу неизвестности, мы должны вплотную заняться изучением личности господина Долгих и соответственно изучением личностей убиенных.
- Вы это Аристарх Сергеевич и вчера говорили.
- Говорил. И ещё раз говорю. Точнее – напоминаю. Вы же сами поинтересовались. Но теперь давайте вернёмся к плану нашей работы, – продолжил гость. – Вы – любезный адвокат – будете заниматься непосредственно своим подзащитным: Виктором Андреевичем Долгих. Выясняете всё о его жизни – с самого начала её, – в эти минуты профессор был подобен командиру, отдающему приказания. – И начнёте вы с самого начала. В эту самую непризнанную республику Приднестровье, конечно, ехать незачем – там точно Виктор никому не известен; а вот в посёлок Хрустальный поедете. Разыщите там всех тех, кто может что-либо рассказать о Долгих – каким-либо образом пролить свет на его прошлое. Дима! – неожиданно Чевский повысил свой голос, – а почему я не вижу в ваших руках записной книжки?
- Да-да. Сейчас… – замешкался молодой человек, и немедленно взяв с висевшей на стене кухни книжной полки, толстый блокнот и шариковую ручку. – Всё – я готов. Записываю ваш план.
- Продолжаю, молодой человек… Вы едете в этот самый посёлок городского типа Хрустальный – родной для Виктора посёлок. Разыскиваете его родственников, друзей, учителей и выясняете всё, что они знают об этом человеке. Пытаетесь выяснить его характер, интересы, увлечения, наклонности – в общем, всё-то, что может охарактеризовать Виктора; показать его натуру, раскрыть его личность, а быть может: пролить свет на его внутренний мир. Затем направитесь в Петербург – в тот самый Петербургский гуманитарно-просветительский университет. Там повторяете всё тоже, что и в Хрустальном: выясняете жизнь Виктора, встречаетесь с преподавателями, отыскиваете информацию о его сокурсниках. Может быть, выйдите на кого-то из них – наверняка кто-то остался в Петербурге. Также выясняете, где Виктор проживал в годы учебы. Попытайтесь отыскать людей, которые знали этого парня и его жизнь в неуниверситетских стен. Обязательно всё это выясняйте и проверяйте, – учтиво подчеркнул американец. – Любой человек, кто знал Виктора, может принести неоценимую информацию о нём. Ну а когда вернётесь назад, выясним его жизнь в этом городе. Но до этого ещё далековато. Вам понятно Дима, чем вы должны заняться?
- Да, Аристарх Сергеевич – понятно. А кто будет выяснять информацию о личностях убитых?
- Я – и только я, – последовало категорическое заявление профессора. – Ну, вот вы можете себе представить, что вы придёте к матери убитой девочки и скажете, что хотите поговорить о погибшей, а затем представитесь адвокатом человека, которого обвиняют в убийстве этой самой девочки? Можете? Представили? Ну а теперь представьте реакцию этой женщины…
- Да уж… – покивал парень головой, – реакция соответствующая будет. Чай пить меня точно она не усадит.
- Вот-вот – и я о том же. Поэтому жертвы преступления – это мой монастырь. Вы же скрупулезно собираете информацию о Викторе. Выезжаете, а точнее – вылетаете – уже завтра. Билет я забронировал и оплатил. На руки получите его в аэропорту.
- Да, но на будущей недели у меня есть кое-какие дела, – Страхов, попытался возразить.
- Я думаю дела, вас подождут, – Аристарх Сергеевич был однозначен. – Дмитрий вы помните разговор о материальной стороне нашего совместного предприятия, и о том гонораре, – ну назовём это гонораром – согласно адвокатской этике, – который вам мой друг, я могу выплатить за вашу добросовестную работу?
- Да. Совершенно верно Аристарх Сергеевич. Дела мои могут подождать, – молодому человеку сразу же пришлось смириться. Поняв смысл заданного Чевским вопроса, ему только и подумалось про себя: – Вот так вот Дима: кто платит тот и заказывает музыку.
- На месте, – я говорю о Хрустальном и Петербурге, – вы должны работать как можно интенсивнее. Помните: мы ограничены во времени. Да и ваша помощь в поиске информации об убиенных, мне тоже может понадобиться. Кстати – завтра с утра оформите меня своим помощником. Ну и завтра же я… – при этих словах Чевский улыбнулся, – обеспечу материальную сторону вашего путешествия. Дима, а почему у вас такой загадочный взгляд? – вдруг спросил Аристарх Сергеевич.
- Да нет – не загадочный. Он удивлённый. Я просто слушаю вас, и думаю: а зачем вам всё это нужно? Нет, ну, правда, Аристарх Сергеевич: я совершенно серьёзно спрашиваю, без всяких издевательств. Просто мне сейчас аж не по себе. У меня сложилось впечатление, что вы переживаете об исходе участи Долгих во стократ сильнее, чем я сам. Неужели всё это – ради науки?
- Это трудный вопрос…
- Но всё-таки…
- Мне Дима, как сами вы  понимаете, уже немало лет, – подумав немного перед ответом, начал Аристарх Сергеевич. – Я всю жизнь был книжным червем – я жизнь свою посвятил так называемой юридической науке. Но работал не только ради самой науки, но и ради себя – своих личных интересов, да, наконец – ради своих амбиций. Я – как и вы: рвался к известности и материальному благополучию; во мне бурлила страсть самоутверждения. Известность пришла – но в узких юридических научных кругах; материальное благополучие пришло тоже – и, наверное, с избытком пришло. Простыми словами говоря: я реализовался. И кто-то на моём месте мог бы с уверенностью воскликнуть о не зря прожитой жизни, –  но тут Чевский вздохнул. – А вот с другой стороны: что я сделал полезного для людей? Чем я помог им? Я часто задумываюсь над этими вопросами, и, увы, Дима – я пришёл к решительно неутешительному выводу. Я ровным счётом не помог не единому человеку – простому, обычному человеку. Ни какому-нибудь бонзе бизнеса или сенатору; ни какому-нибудь студенту, пришедшему ко мне за знаниями – а простому представителю народной массы. Вот, наверное, под старость лет и решил наверстать упущенное. А здесь Дима – на моей исторической Родине – Боже Правый, как тут всё запущёно, как тут грязно и отвратительно, но всё же – это моя Родина. Родина моих предков! И их прах, покоящийся здесь, да кровь, которая течёт во мне – обязывают меня, хоть что-то – пусть крохотное – но сделать для простого человека. А что я могу, кроме того что я могу вследствие своего образования? Да ровным счётом ничего. Разве что пойти в детский дом или в дом престарелых и пожертвовать определённую сумму денег; или помочь оплатить операцию умирающему страдальцу. Но всему своё время. Хочется же Дима, прежде всего, проверить, и главное – проверить в реальности: способно ли то чем я занимался всю свою жизнь сугубо в теории, – не считая лекций практикующим юристам, – принести пользу людям на практике. Способно ли оно действенно работать на благо людей? Или всё чему я посвятил десятилетия жизни, есть заковыристые и сухие книжные знания – бесполезные в реальных обстоятельствах. А для такой проверки, – скажу я вам, – лучшего места, чем историческая Родина моя – не отыскать на всём белом свете.
- Аристарх Сергеевич – вы действительно любите эту страну? Вы говорите, что в ней грязно и отвратительно, и, тем не менее – вы любите её? – Дима с искренностью смотрел на профессора, лицо которого было наполнено отчётливой – пробивающейся из-под серьезности – скорбью.
- Это сложный вопрос, мой друг. Следует задать его чуть-чуть по иному: какую именно я люблю Россию? – вот более верный вопрос. Но я вам уже когда-то говорил об этом. В моём сознании Россия – это Россия та… – старая – до великого бунта страна. Бунта – который здесь – на этой земле – определённые люди, помпезно назвали «Торжественным свершением» или «Великой революцией». Да – в той старой России было не всё гладко и хорошо – но в той России была душа. Понимаете Дима? Душа! И эту душу, некоторые выродки, – известные вам из учебников истории, и, наверняка – известные как великие государственные мужи и деятели так называемого «Советского государства», – попытались убить. Но убить душу народа – убить нематериальное – невозможно. А вот исковеркать, изменить, опустошить – вполне возможно; и они это доказали своими деяниями. Им удалось свершить своё великое злодеяние – они исковеркали, испоганили русскую душу. Надругались над великой страной. Но осталась всё-таки часть души чистой. Пусть маленькая часть – очень маленькая – но осталась. Мой друг – вы вновь удивлены моим словам?
- Наверное – удивлён Аристарх Сергеевич. Ваши рассуждения экзотичны для меня. Я в этом, – ну в том – о чём вы говорите, – не сильно разбираюсь. Да можно сказать: вообще не разбираюсь. Не думал я об этом. Слышал я конечно подобное, но…
- Говорите Дима: «не думали об этом»? – слегка усмехнулся Чевский. – А вот вы и подтверждаете мои слова – вот этим самым своим утверждением о том, что не думали, как вы сказали: «об этом». Вот вам Дима и ваша собственная душа: русская душа – искалеченная по воле тех подонков; отголосок того окаянного года, и результат деяний того кто лежит на главной площади России – чьё тело по сей день не предано земле. И всех тех приспешников – кто пришёл вместе с ним на русский престол власти.
- Но ведь вы сами сказали Аристарх Сергеевич, что чистое в душе осталась. Зачем же грустить? Всё не так плохо…
- Конечно Дима – осталось. Как же не остаться? Быть такого не может, чтобы не осталось. И вот вам очевидный пример – пример веры и Божьего Промысла. Выродки земли родной семьдесят лет уничтожали Русскую Церковь, и, – казалось бы, – что за семьдесят лет могло от неё остаться? – наверное, этот вопрос профессор адресовал более себе, чем своему молодому собеседнику.
- Ну как же Аристарх Сергеевич? – поспешил ответить Дима. – Как же, что могло остаться от Церкви? Вот я помню, был ребенком – но и священников я хорошо помню: они были. Да и меня в Церкви крестили. Работали ведь Церкви… – в этот момент парень почувствовал неуместность приведённого им слова «работали» по отношению к вере в Бога, и сразу же попытался заменить его: – ну, не правильно я сказал, наверное… – слегка даже замешкался он, – ну в общем…
Однако гость не дал ему договорить:
- Нет-нет Дима – вы правы в том, что Церковь именно – работала. Работала, но не просвещала и не проповедовала, как подобает, как положено в Православии. Не давали ей этого делать: запрещали, шельмовали, а до этого безжалостно и открыто уничтожали: убивали священников и монахов, взрывали храмы, разоряли монастыри – наверняка, вам это известно и без меня. Но оставалась в душе народа вера. И спустя семьдесят лет она заявила о себе. Сколько людей пришло в Церкви! Сколько поруганных святынь было восстановлено! Разве могло свершиться всё это без народа? Разве могли одни только священники, монахи и архиереи поднять этого великого духовного исполина – возродить и оживить его? Нет, Дима – не смогли бы. Да и откуда бы брались православные пастыри? Только из народа Дима. Только из народа! Вот вам и доказательство, что вера в народе осталась! – последние слова Чевский произнёс почти торжественно. – Не до конца убили, искоренили чистоту в русской душе. Когда есть вера в благой промысел – значит, и чистота души есть. А чем больше веры – тем больше чистоты.
- Остаться-то осталась вера, Аристарх Сергеевич. Да вот сколько, – кроме Православной Церкви, – церквей всяческих появилось и сект? Множество: начиная от «Белого Братства» и заканчивая язычниками – как они себя теперь называют: кажется: «родноверы»? И какая у них чистота – у тех людей пришедших в эти секты? Одни бросают всё – отдают своим проповедникам последнее; что даже дети их начинают страдать от этого. А другие? Другие – готовы убить несогласного. Растоптать, растерзать его, только за то, что он не признает их идеи и оспаривает их мнение.
- А вот это Дима, – Аристарх Сергеевич вздохнул, – как раз-то, – в том числе, – и говорит, – не взирая, на весь негатив, – о живости веры в народе. Души людей за семьдесят лет не лишались исканий духовных: исканий вечных идеалов и священной истины. Да – запутались эти несчастные русские люди. Подались они ко всяким лжепастырям новоявленным. Да только свидетельствует это, что всё-таки истину они искали, да вот не увидели её – истину настоящую. Не было рядом того, кто раскрыл бы им эту истину. Вот в этом-то и есть одна из главных бед… – Чевски снова вздохнул. – Поймите мой друг: более семидесяти лет торжествовало тотальное шельмование и искоренение веры. И вот – исковерканная, обезображенная и обездоленная русская душа вдруг очнулась – вдруг начала пробуждаться: искать ценности духовные, искать высшие, неподвластные времени и политике идеалы; а простыми словами говоря: искать дорогу к Богу. Но, увы, Дима: на смену одних выродков пришли другие выродки. Но эти – в отличии от предыдущих – не ставили перед собой цель убить душу России. Собственно говоря, они и о России-то вовсе не думали. Они разделились на две половины: первая грезила властью и впоследствии насладилась ею; другая же жаждала благ материальных и получила их с избытком. Но заметьте Дима: новоявленные хозяева жизни – были заодно: они плевать хотели на Россию и народ. Они на всё и всех плевать хотели! Они думали только о себе: о своих выгодах и барышах. А через это молодой человек, они словно хор – страшный хор – под некую невидимую сатанинскую руку дирижера, начали убивать Россию полностью – не только душу, но и тело её. Мне невольно вспоминаются стихи, русского человека – нашего Дима современника; и монаха:
Э, да что теперь. Жизнь протопали,
И винить-то особо некого,
Но, однако ж, крылами не хлопали,
Если сверху нам кукарекали.
И когда поколеньям выпало
Умиляться серпом и молотом,
Кривда в наши края и не рыпалась,
Не терпя голодухи с холодом.
И пускай лизоблюды безродные
Распинателей Родины славили,
И в неволе мы были свободнее,
Потому как мы – не лукавили!
Бог лукавых не терпит – слышали.
Кто продался – уже не выстоял.
Ну а мы не случайно выжили,
Веру в Высшую Правду выстрадав!
Чевский читал стихотворные строки спокойным, размеренным – своим привычным мягким голосом. Закончив последнюю строфу, он тяжело вздохнул, и продолжил невесёлый рассказ:
- Вот так вот Дима: одни выродки земли родной сменились другими выродками. А в сущности, – как русская мудрость гласит, – уж прости ты меня мой друг за эти слова: но хрен редьки не слаще. Так и осталась наша Россия с очернённой душой, и телом, покрытым: где язвами, где струпьями, а где и вовсе – кровоточащими ранами. Запомните Дима: пока власть не измениться, пока во власть не придут люди мыслящие об исторической России; пока титульным листом национальной политики не станет возражение исторических и духовных ценностей Руси; пока мы не признаем преемственность истории: Россия будет метаться – Россия будет грязна и омерзительна. Жаль только народ – бедный русский народ, страдающий от пошлой ограниченности нынешней политической и официальной элиты страны. Знайте, Дима, и помните всегда: «Не хлебом единым сыт человек». Но, увы – Россия не хочет помнить этой живительной заповеди. И мечется она в поисках чего-то нового и полезного для себя – а на самом деле, всё продолжает страдать, повторяя всё те же извечные вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?». Да только изжили себя эти вопросы. Не найти уже виноватых, да и не зачем их искать. А вот строить России необходимо. Возрождать её нужно…
- Вы говорите как священник, – заметил молодой человек.
- Может быть, мой друг – может быть как священник. Хотя вам это только так кажется на первый взгляд. Во Франции есть русское кладбище – русский погост Сент-Женевьев-де-Буа. Слышали о таком месте?
- Нет.
- Жаль. Советую вам молодой человек: поезжайте во Францию и посетите этот русский некрополь. Походите средь его могил, обратите на них внимание, прочтите надгробные эпитафии – и вы поймёте, о чём я говорю вам. Вы поймёте, какую Россию я люблю – всем сердцем и душою люблю.
- Монархическую? – ироническим резюме последовал вопрос молодого собеседника.
- Боже мой, юноша – да причём тут монархия? Причём тут вообще форма государственного устройства или правления? Здесь совсем иное – наверное, пока не понятное вам, да и многим, – если не сказать, что всем вашим согражданам Дима, – непонятное. И как же жаль, что не понимают этого эти бедные люди…
- Аристарх Сергеевич – лучше давайте закончим об этом. Давайте о чём-то другом…
- Да-да – конечно. Извините Дима. Я утомил вас. Действительно – давайте закончим, – согласился профессор, помолчав перед тем немного. – Собственно говоря, вернемся к нашему основному разговору. Значит завтра в семь утра мы встречаемся с вами и перво-наперво – вы оформляете меня своим помощником, а уж затем летите в Хрустальный.
- Аристарх Сергеевич – если своим помощником, то мне необходимо будет платить определённые налоги, ведь по сути дела я беру вас на работу; плюс к этому вы иностранный гражданин. Поэтому я буду говорить откровенно: я сделаю это неофициально. А в принципе: зачем вам это? – заколебался адвокат. – Встречаться с родственниками погибших вы можете и не в качестве помощника адвоката – причём адвоката того человека, которого обвиняют в убийстве этих самых погибших?
- Дима… мне не необходимо встретиться с Виктором… – холодно ответил Чевский, – причём  встретиться с ним один на один. Клянусь: всё подробности нашей встречи вы будете знать полностью.
- Ну, хорошо… раз хотите – значит встретитесь.
- Я очень рад взаимопониманию, – на лице Аристарха Сергеевича была довольная улыбка. – А теперь не буду утомлять вас своим присутствием. Сегодня набираетесь сил, а завтра я позвоню вам, – но очень рано позвоню, – и мы определимся о месте нашей встречи…