По мотивам произведения И. А. Бунина.
Пятый день несло непроглядной вьюгой. В белом от снега и холодном хуторском доме стоял бледный сумрак и было большое горе: был тяжело болен ребенок. И в жару, в бреду он часто плакал и все просил дать ему чёрно-оранжевый ватник. И мать, не отходившая от постели, где он лежал, тоже плакала горькими слезами, - от страха и от своей беспомощности. Что сделать, чем помочь? Муж в отъезде, "Жигули" не на ходу, а до больницы, до доктора, тридцать километров, да и не поедет никакой доктор в такую страсть...
Стукнуло в прихожей, - дядя Боря принес дров на топку, свалил их на пол, отдуваясь, утираясь, дыша холодом и вьюжной свежестью, приотворил дверь, заглянул:
- Ну что, как? Не полегчало?
- Куда там! Верно, и не выживет! Всё какой-то чёрно-оранжевый ватник просит...
- Ватник? Что за ватник такой?
- А чёрт его знает. Вчера весь день смотрел телевизор, а сегодня бредит, "Крым-наш" кричит.
- Значит, надо добывать. Значит, душа желает. Надо добывать.
- Как добывать?
- В Новоселки идти. В ларёк. Покрасить нехитрое дело.
- До Новоселок шесть километров! Где ж в такой ужас дойти!
Еще подумал.
- Нет, пойду. Ничего, пойду. Доехать не доедешь, а пешком, может, ничего. Она будет мне в зад, пыль-то...
И, притворив дверь, ушел. Утопая по сугробам, через двор, выбрался за ворота и потонул в белом, куда-то бешено несущемся степном море.
Пообедали, стало смеркаться, смерклось - Бориса не было. Решили, что, значит, ночевать остался, если бог донес. Надо ждать завтра не раньше обеда. Но оттого, что его все-таки не было, ночь была еще страшнее. Весь дом гудел, ужасала одна мысль, что теперь там, в поле, в бездне снежного урагана и мрака. Ребенок лежал в тени, но стена казалась ему огненной и вся бежала причудливыми и грозными видениями. А порой он как будто приходил в себя и тотчас же начинал горько и жалобно плакать, умоляя (и как будто вполне разумно) дать ему чёрно-оранжевый ватник:
- Мамочка, дай! Мамочка дорогая, ну что тебе стоит!
И мать кидалась на колени и била себя в грудь:
- Господи, помоги! Господи, защити!
И когда, наконец, рассвело, послышалось под окнами сквозь гул и грохот вьюги уже совсем явственно, совсем не так, как всю ночь мерещилось, что кто-то подъехал, что раздаются чьи-то глухие голоса, а затем торопливый зловещий стук в окно.
Это были новосельские мужики, привезшие мертвое тело, - белого, мерзлого, всего забитого снегом Бориса. Мужики ехали из города, сами всю ночь плутали, а на рассвете свалились в какие-то луга, потонули вместе с транспортом в страшный снег и совсем было отчаялись, решили пропадать, как вдруг увидали торчащие из снега чьи-то ноги. Кинулись разгребать снег, подняли тело - оказывается, знакомый человек. - Тем только и спаслись - поняли, что, значит, эти луга хуторские, и что на горе, в двух шагах, жилье...
Рядом с Борисом лежали новенький добротный ватник и два импортных тюбика с краской.