До автобатальона было ещё далеко, поэтому он начал сочинять письмо в уме:
«Скучно, братишка, в здешних горах. Голые ущелья и камень, редко где трава пожухлая, жёлтая. Как у нас в конце лета, в августе. А здесь круглый год одинаково, только летом жарко, а зимой холодно, и снега почти не бывает.
Кручу баранку целыми днями. В кабине тоже жарко, вода во фляге горячая и противная. В оазисе можно «хэбэшку» намочить, и шляпу тоже, и всё равно через полчаса высыхает.
Ты мне, брат, в прошлом письме написал, мы просто обхохотались: «у нас дажди а у вас наверна суш». Ты же, Тёмка, уже в третий класс перешёл, а пишешь с такими ошибками. Попроси бабу Катю, чтобы она с тобой позанималась. А рисунок мне твой понравился, - то, что с красными звёздами всегда побеждает, правильно мыслишь.
А тягач у меня надёжный, хорошая машина. Только за рулём скучно, едешь и едешь, и всё одно и то же, горы и камень. И пыль ещё, иногда и ведущего не видно, тут надо дистанцию держать».
Ему хотелось написать, что не такое уж тут всё серое и скучное, а очень даже героическое.
«Брезент на тягаче весь пробит, светится, но я его не меняю – плохая примета. А вот колёса пришлось, самая уязвимая деталь, потому что резина, и подкачка не работает.
Бывает постреливают, целятся, гады, в водителя, у нас так троих уже, Ячменя из первой роты и двоих салаг. Вообще-то, тут полно их, снайперов, стреляют из древних таких мушкетов, и дымным порохом, дыра от этих «слонобоев» с тарелку примерно, смотреть страшно,.. но есть у них и хорошее оружие, современное… Я уже два стекла поменял… От него отверстия такие маленькие, аккуратные, но прошивает не только стекло, но и кабину вместе с сидением, а если ты тут между рулём и…».
Тут он подумал, что про это писать не будет, писаря всё равно вымарают, да и не нужно мальчишке пока это знать. Вот приедет он домой, - полгода осталось, - тогда обо всём и расскажет. Хорошо бы, когда братишка в армию пойдёт, войны бы не было. Это самое главное. Отца у них нет, и маме одной приходится их поднимать, а ведь это непросто. Тёмка шустрый, и футболист отчаянный, штаны и кеды на нём горят, не напасёшься.
«Есть у нас и весёлые моменты, - продолжил он. - Вчера подобрал ёжика, смешные они здесь, ушастые, и на длинных ногах. Я ему галету дал и воды в пробку налил, они воду сразу чувствуют, а он согласился за это со мной поехать. Вот теперь бегает по «торпеде», держится за неё, не падает. Вот умора! Сидит напротив меня, под лобовым стеклом, грустный такой, и знаки какие-то подаёт, пить, наверно, хочет. Сейчас я его развеселю…».
Он достал из алюминиевого портсигара «косяк», заряженную «дурью» папиросную гильзу, прикурил и подул дымом на ёжика. Тот сначала чихнул и замахал лапками, но оправился и забавно забегал вдоль стекла на заплетающихся ножках. Потом, как пьяный мужичок, повалился на спину и уснул.
«Нет, это, пожалуй, тоже не для письма. Ещё за наркомана примут…».
Папиросу он затушил и некоторое время думал про ёжика, которому всё равно, где жить и с кем дружить, дали бы еды и воды, а если уж и «косячок» на двоих… И что ему война, он же зверёк, в боевых действиях не участвует. А убить всё равно могут. Вот прилетит сейчас аккуратненькая пулька, оставит в стекле дырочку, и ёжика уже не будет…
Ёжик проснулся и снова сел напротив водителя, умильно тряся лапками.
- Что, брат, подсел на «травку»? Быстро же ты! Сейчас поправимся!
Он зажёг окурок, сунул его угольком в рот и выдал толстую струю дыма прямо ежу в нос. Ёж два раза чихнул, и его словно сдуло с панели.
На мутном стекле, где только что сидел весёлый зверёк, оказалось маленькое круглое отверстие, но водитель этого уже не увидел…