Обожду, повременю выходить из убежища. Понаблюдаю вокруг, послушаю утро и чужое присутсвие в нем... И только потом поднимусь, вылезая из логова своего. По пути к тому, что от тебя осталось, одиночный - в голову бедного грызуна, что бьется в агонии. Глушитель винтореза столь хорош, что в тишине прекрасного этого утра едва слышно только тихое кликанье механизма затвора. Приберу обе гильзы.
Присяду на колено рядом с темной лисичкой. Из запазухи вытащу подарок Клина - серебристую фляжку. Откручу колпачек и приложусь в глотке. Обожжет неразбавленным спиртом так, что перехватит дыхание. Пойму тогда, что сердце тяжестью давит чудовищной. А глотну - так немного отпустит. Полегче. Только в голове странно так слегка зашумит. Глотну еще разок, а потом еще. Торопиться мне некуда будет. Теперь.
Посижу-погорюю. Вспомню все. С самого начала. Все циклы, что встречал тебя. Наш Париж... Что останется мне еще? Попрошу поток...О чем? Не знаю, знаю только то, что захочу попросить. Время застынет на минутах рассвета. Вокруг поляны все такой же непроглядный туман. Попрошу открытое...
Вылью назад через плечо остатки спирта из фляжки. Вылью в траву. Духам Тонкого. Такой есть обычай. Не видел тех духов сам и не знаю того, кто их видел. Но говорят, они есть...
Уберу обратно фляжку пустую. На левое плечо - винторез стволом вниз. Восемь патронов в остатке.
За хвост возьму тушку черного шикарного меха. Заброшу - на правое плечо.
Добреду до края лужайки. И шагну. В непроглядный густой туман. Затирая поляну со всем, что на ней. Вытирая не весть откуда под глазами жгучие, горькие слезы. В свой исход. В наш исход.
****
Создатель шептал, тихо и медленно, на ухо охотнику.
- Всем пока живым, коих создам на твоем пути по дороге в Алтай, в сердцах посею крупинки. Зерна. Назову их радостью. Но разными будут зерна те. И радость иной. Желать будут порты твои страстно встреченных на пути том привести пока живых в исход. Но в тропах, что, рисуя, нарекут они квестами, краскам, оттенкам и линиям имя будет Модификатор. "Реальности", как назовут пока живые череду фантомов, в которых ведут поток они. Принявший в себя модификатор, некий пока живой, что чуждый крови твоей не увидит и не услышит радость твою. В том из них будет зерно, что назову я Закрытой радостью. Но будут те средь них, кто приняв слово твое и ступив на тропу твою, возликуют тот час и обратять лица свои к тебе в радости чистой. Тех из них не веди в исход. Ибо с радостью Открытой их сердца. И будут они крови одной друг другу. И тебе. И быть им портами твоими. И скажут друг другу они : "Брат мой." И тебе. И посчитают они то голосом крови своей. Но истинно то что услышат порты твои зовется Открытой Радостью...
Охотник также тихо, ответил Создателю хриплым шепотом:
- Каждый из пока живых придет в исход начертанный. Один хрен. И с открытой радостью, и с закрытой. Или. Кто-то из них войдет в исход в печали. А кто-то истинно в радости. И то все одно. Мне. И тебе..Желаю лишь встретить братьев своих я. Как и твоих. По дороге в Алтай. Или на Алтай?
К. Ражмын " Плотность, Поле Нуля и Мост Гантера." (перевод с английского)
****
Саша проснулась и, как всегда, удивленно смотрела на него. Андрею безумно нравилось, что первое увиденное ей после пробуждения - его лицо. Налин не торопился. Дал ей к себе привыкнуть, в свою очередь любуясь неповторимыми линиями ее.
- Здравствуй, утренняя моя!
Александра очень осторожно, прикрыв глаза, словно до сих пор считая происходящее сном, приблизила свои теплые мягкие губы и поцеловала Андрея. Затем снова легла на подушку и открыла глаза. Улыбнулась.
- Доброе утро!
Сердце Андрея сжалось от счастья, чудо, - цвет ее глаз изменился.
- Как спалось моей милой красавице?
- Мне снилось море...
- Такое ласковое и теплое, как твой взгляд, - Налин нежно поцеловал ее в место у носа выше верхней губы, осторожно, точно боясь спугнуть это ощущение хрупкого счастья. И теперь снова влюбленно смотрел на Сашу, лежа щекой на своей подушке.
- Да...
Сашенька перевернулась на спину и теперь глядела ровно в шершавую поверхность белого потолка.
- Мне оно всегда вспоминалось именно таким. Я ведь выросла на берегу Черного моря.
Она сделала короткую паузу. Словно пыталась вспомнить что-то важное, но давно забытое.
- Только однажды, когда-то давным- давно, я почему- то представила его совершенно иным...
Она снова замолчала, собираясь с мыслями.
- Понимаешь Эндрю, я до сих пор не знаю было ли это по- настоящему со мной или был это сон...
Она опять молчала.
- Расскажи мне, радость, я хочу это услышать...
- Правда? Писательский интерес?
- Это мой интерес к тебе, любимая.
- Да?! Ну, тогда слушай, одну из моих безумных историй.... Она из моего далекого счастливого детства...
****
Вера Сергеевна задала задание на дом. По рисованию. Изобразить уборку урожая доблестными труженниками социалистических сельских хозяйств благодатного Краснодарского края. Поля бескрайние колосяйшеся пшиницы, кукурузы или ржы. Небесная синева. Комбайны, грузовики, элеваторы, лозунги красные - Даешь Рекорды Пятилетки! Кто может - людей, это уже на твердую пятерку, - счастливые лица комбайнеров или водителей грузовиков...
****
- У тебя ведь нет с этим проблем, - ты прекрасно рисуешь?!
- Вот в этом то и дело, что нет никаких проблем. И я даже прекрасно представляла себе, как рисую эту картинку. Мужественное скуластое лицо комбайнера, золотое поле за его спиной, грузовик, наполненный с горкой зерном...
****
Но вот когда третьеклашка Сашенька, перекусив булочкой с кефиром, села за стол и достала краски с цветными карандашами...
****
- Знаешь, на меня тогда как-будто что-то нашло. Наваждение...Или видение...Я поняла, что кроме моря мне не хочется рисовать ничего другого категорически. Наверное, как у тебя вдохновение. И я нарисовала. Но нарисовала какое-то другое море, такое, что никогда сама не видела. Точно из странного, почти забытого сна. И, знаешь, этот рисунок казался мне таким красивым, ну, самым лучшим из того, что я рисовала. Каким-то волшебным...
Алксандра перестала рассказывать и тихо сидела теперь на кровати, обхватив руками колени, положила на них подбородок. Завернулась в теплое одеяло, она неотрывно смотрела в точку перед собой, переживая тот случай из детства. Андрей не торопил ее. Слушая молча, лежал на боку. Глядел на нее и думал о том, какая она красивая....
- Мама пришла с работы. Спросила меня как в школе дела, как уроки. Я честно сказала ей, что вместо пшеничного поля нарисовала что-то другое, сама не знаю почему. Я ведь тогда была такая честная...И показала ей. С гордостью. Похвасталась.
- И что твоя мама?
- Она внимательно посмотрела на мой рисунок. И вдруг стала злая-злая. Мама тогда часто злилась на меня, так что мне становилось страшно и стыдно...
****
- Сказала учительница поле рисовать - значит рисуй. Намалевала, сама не знаешь чего. Пауков каких-то, это что еще за новости? - кричала на девочку мама.
- Это море и злые волшебники, - вдруг выдала плачущая Сашенька.
- Какое море? Какие волшебники? - мама распалялась еще сильнее и кричала еще громче, - Сказали комбайн рисовать и пшеницу - рисуй! И не выдумывай ерунду всякую про моря и волшебников-пауков. Еще не хватало тебе на тройки скатиться! Вырастешь дурой бестолковой и пойдешь уборщицей, полы мыть! Хочешь этого?
- Нееет, - напуганная Саша уже рыдала в три ручья, от стыда и обиды готовая провалиться под землю. Училась она на одни пятерки и дурой бестолковой полы мыть идти не хотела.
Мать безжалостно скомкала рисунок и бросила на пол.
- Спать не ляжешь до тех пор, пока уроки не сделаешь, пока не нарисуешь то, что задали! Чтобы оценку, меньше пятерки не приносила. И реветь перестань! Поняла?
- Поняялаа...- Саша вытирала горькие слезы маленькими беззащитными кулачками, пытаясь перестать плакать. Но это не получалось.
****
- Мама ушла тогда вечером. "К подружке". Она в то время частенько уходила к подружкам. С тех пор, как пропал дядя Леша...Наряжалась. Оставляла меня дома одну. И приходила поздно ночью. Усталая и растрепанная. Иногда только утром...
****
Когда мама ушла. Сашенька долго и горько плакала, уткнувшись в подушку на своей кроватке за огромным шифоньером в их крошечной однокомнатной квартирке. Ей было так горько, что расстроила маму. Ей было страшно, что мама узнает, какая она, Сашка, мерзкая и плохая...Узнает все про нее. Про дядю Лешу. Уйдет. И больше никогда не вернется.
-Нет, нет, нет, - я буду самая лучшая, самая умненькая, я буду лучше всех учиться и всегда слушаться, радовать мою маму. Мою родную, любимую мамочку, самую красивую и лучшую во всем мире! Моя мама будет мною гордиться, будет меня любить. И нам никого больше не надо...
Тут милое солнечное личико Сашеньки опять омрачилось, ей сделалось горько и грустно.
- Пусть даже дядя Леша с нами живет. Я буду его слушаться, и никогда никому не расскажу про него...Я даже буду называть его папой, как хотела мама. Только бы моя мамочка была снова веселая и счастливая...
У маленькой десятилетней девочки Саши была уже своя страшная, страшная тайна. Такая, что при мысли о ней, от ужаса замирало дыхание и холодным обручем сдавливало грудь. От одного воспоминания об этой тайне огнем загорались губы и щеки, жаром обжигало ладошки и стопы. А сердце в один миг леденело жутким холодом, становилось тяжелым-тяжелым, вдруг резко проваливалось куда-то в бездонную пустоту в низу живота. Ужас этой страшной тайны в такие минуты переполнял Сашеньку, захлестывал так, что было одновременно больно-больно, страшно-страшно, тяжело-тяжело...Так, что хотелось горько расплакаться, задохнуться, умереть и исчезнуть...И было от этого сладко-сладко...
Никому...Никогда...Низачто...Нельзя это узнать про нее. Она никому никогда низачто не расскажет это. Из всех людей на земле, единственный кому она могла бы это рассказать, был дедушка Вася. Деда Вася. Дедушка обязательно бы пожалел ее, любимую внучку Сашеньку. Погладил бы ее ласково своей жесткой мозолистой ладонью по мягким золотистым волосам, по головке. Сашенька моя, сказал бы, внученька, золотце мое, солнышко....
Она бы уткнулась дедушке в мягкий теплый живот. От деды Васи пахло кислыми солеными огурцами и сладкими печеными яблоками одновременно. Вкусно так пахло. Тепло...
Дедушка Василий вернулся с войны героем, грудь в орденах и медалях. Здоровьем плох только вот. Два ранения. Одно - легкое, пулевое, почти царапина. Другое - осколок через грудь в живот, врачи говорили - чудо, что живой остался.
Здоровьем то плох. А семерых детей, двух своих от умершей во время войны жены, двух новой жены от первого мужа что с войны не вернулся, да троих общих с Сашиной бабушкой поднял и вырастил, выкормил. Дедушка, Василий Петрович - ветеран войны, ветеран труда. Первый комбайнер в станице. Как пришел с войны, погоревал по жене, что не држдалась его, умерла от болезни да голода. Да делать нечего, жить дальше нужно. Вот и взял вдову другого фронтового героя, с двумя ребятишками, мальчишкой и девочкой, да своих девчушка с мальчонкой примерно того же возраста. Да повел под венец новую жену, красавицу видную. Всей станицей свадьбу гуляли, всем миром новой семье и дом строили, справляли. И построили, дом просторный, большой, красивый и светлый. Загляденье. И сад посадили. Яблони, груши, вишни...И зажили счастливо. А в саду дедушка со временем летний домик построил, с верандой просторной, двумя спальнями и кухней. Вот тогда и проснулся талант в лихом кубанском казаке, герое-артилеристе, хлеборобе-ударнике. Страсть открылась неистовая к рисованию. Все в станице художества последних двадцати пяти лет дело рук деда Сашенькиного Василия. И батальные сцены минувшей войны в местной школе. И портреты вождей и героев труда в Сельсовете да Райкоме. И на стенах местной почты полет первого космонавта...А в местном клубе какие творения...
Но самыми первыми своими шедеврами начинавший тогда рисовальщик Василий Петрович украсил именно летний домик. В котором так любила проводить время приезжавшая на каникулы внучка Сашенька. Мечтала, играла, читала...Любила часами смотреть на нарисованных прямо на стенах. На пестрого забавного щенка Тузика , гоняющего по двору таких же пестрых куриц. На лихого чубастого мужика-казака изображенного играющим на гармони во время лихого застолья, такого похожего на самого дедушку в молодости. На удящих рыбу с мостика на речке веселых пацанов. На наряженных точно куклы-матрешки станичных девчонок, собирающих спелые огромные яблоки. На трех статных молодух-красавиц, бойко резвящихся в танце под гармонь казака. Молодые казачки особенно нравились Саше. Она точно видела блеск их озорных жгучих глаз, точно чувствовала жар, призывное желание их молодых стройных и упругих тел, одетых в красивые кубанские платья. Очень ей нравились так красиво нарисованные дедушкой крупные , наливные, тяжелые и задорно торчащие вперед, груди танцующих красавиц. Сашенька почему-то нисколько не сомневалась, что когда она вырастеть, она обязательно станет такой вот красивой как эти казачки-станичницы, и у нее будет такая же большая и красивая грудь.
В этом летнем доме в дедушкином саду он начала рисовать сама.
Чуть больше года назад дедушка умер...
****
- Так вот оно что...Значит ты свой талант к рисованию через гены получила, от дедушки.
- Получается, что так. Ну, вот значит, мама ушла. Меня одну дома оставила. Ужин в холодильнике, сама разогрееешь. Меня не жди, ложись спать. И рисунок свой выкинь, чтоб я больше не видела таких фантазий, чепухой не занимайся. А поле с комбайном нарисуй. Чтобы не меньше пятерки. Не позорь ни себя ни меня. И без соплей, слезы вытри, размазня...
****
Сашенька встала с кровати, прошла на кухню и умыла зареванное лицо. Вернулась в комнату, села за стол, вытащила из альбома чистый лист, взяла в руки карандаш...
****
- Я до сих пор не понимаю, почему я тогда не могла заставить себя рисовать этот чертов комбайн и это чертово ржаное поле. Сидела, сидела, страдала. И ничего не делала. Наверное, час просидела, а лист передо мною оставался пустым.
****
Чем дольше Сашенька сидела за столом, тем сильнее становилось ее желание опять нарисовать море и все остальное, как оно было на забракованном мамой рисунке. И тут она вспомнила про лежавший на полу измятый листок. Подняла, расправила, разгладила. Положила на стол перед собою. И стала смотреть. То, что она сама же нарисовала пару-тройку часов назад, имело какую-то странную власть над нею. Изображение точно было напитано таинственным, волшебным магнетизмом. Похоже было, этот лист что-то излучал. И вот в какой-то момент, ей показалось что...рисунок словно ожил.
"Где-то там, за дальним краем земли садящимся в море солнцем, закат лучил багряно-розовым по поверхности темной уже воды, создавая широкий путь до самой линии горизонта. Нечастые облака над океаном укрепили четкость своих очертаний, будто забирая остатки солнечной силы выглядели теперь более весомыми и значимыми. Они были похожи на куски, разорванных вероломным хищником или неожиданным взрывом, розовых птиц фламинго. Словно исковерканные птицы эти присутствовали в небе все время, таясь весь солнечный день невидимо, и лишь в эти часы, окрепнув достаточно, проявились в грандиозном видении...
Рассеяный алый свет исходящего солнца за спиной, подобно ветру, наполняещему парус, придавал плоти скорость и силу. Их бег ускорялся. Вытянув руки перед собой, наклонив вперед корпус, полуприкрыв глаза, они совершали гигантские прыжки, едва касаясь подошвами гребешков волн...
Стремительный бег их был прекрасен..."
****
- А я нарисовала тогда, сама не зню зачем и откуда, какого-то бордово-розово-алого цвета море и небо над ним с такого же цвета облаками, похожими на куски разорванных в клочья птиц. Именно птиц, и почему-то мне было приятно рисовать облака и думать о том что этих птиц кто-то разорвал...безжалостно и кровожадно...
Александра явно вошла во вкус своего повествования и, казалось, вовсе не замечала присутствия тихо лежащего рядом Андрея.
- На фоне огромного алого диска уходящего линию горизонта Солнца, моя рука вывела две черные человеческие фигуры. Мужские фигуры. Я долго на них смотрела. А потом голубым цветом пририсовала к одному черному человечку много лучей-ножек, лепестков. А другой темной фигуре зеленой краской нарисовала на груди два круглых пятнышка, а центре каждого кругляка поставила черные вертикальные черточки...Я словно загипнотизированная смотрела на свое творение, долго, не помню даже сколько времени. И вот в какой-то момент мне показалось, что рисунок точно ожил, зашевелился. Волны словно переливались, гонимые вечерним бризом. Облака явно не стояли на месте и плыли по небу. Солнечный свет как-будто давил своей силою в спину этих двух черных людей. Я словно чувствовала сама безумную скорость и какой-то необьяснимый кураж их волшебного бега по поверхности океана. И именно в таком виде море казалось мне бесподобно красивым. А черные люди, их фигурки, явно приближались ко мне, они бежали в моем направлении. И становились постепенно крупнее и крупнее. И я понимала, что вот-вот, еще минутка и смогу различить, увидеть их лица...И это было необьяснимо волнительно.Ты еще не уснул? Как тебе моя история?
Саша, вспомнив про Налина, повернула к нему в улыбке лицо.
- Фантастика!!! Надеюсь это не конец?
- Ну, слушай дальше, если не надоело, - Александра опять отвернулась и глаза ее затуманились. - Сначала я даже не поняла, что происходит. Думала, что сама с собою говорю...
****
- А почему тот, что справа выглядит как паук?
- Это не паук. Это цветочек такой, с тонкими лепестками, как ежик...
- Или астра, как у бабушки в огороде, да?
- Да...
- А что это за зеленые пятна на том, который слева?
- Это не пятна, это глаза.
- Как у кошки. Так это кот у тебя, наверное?
- Ну, вроде как кот.
- Котик. Братик. Муратик.
****
- Интересно. Котик-братик-маратик...
- Почему ты сказал - Маратик?
- Это не я сказал, а ты!
- Нет, я сказала - МУратик, а ты повторил и переделал на Маратик. Почему?
- Не знаю...Так лучше звучит, интереснее, что ли. Извини.
- Да нет, ничего. Просто я, когда вспоминала это, почему-то сказала Муратик. А когда ты повторил это за мной, но уже с Маратик, я вдруг вспомнила, что она на самом деле сказала именно- Котик. Братик. Маратик. Странно.
- Сашенька, а кто все-таки ОНА?
- Знаешь, я когда мой рисунок начал мультики показывать, вроде как сама с сбою говорила. Вопросы, ответы, про котика-Маратика, про астру-паука....
****
Сашенька подняла голову в сторону говорившего чужого голоса и очень удивилась - на углу стола, слева от нее, сидела незнакомая женщина. Красивая женщина. С черными, аккуратно расчесанными, длинными волосами. Женщина смотрела на Сашу своими темными и какими-то теплыми глазами. Как то странно, очень тепло смотрела. Вроде бы Сашенька должна была сейчас испугаться незнакомки. Но почему-то не испугалась. Неловко только стало девочке от того, что она поняла каких глупостей уже успела наговорить, нарасказывать этой взрослой тетеньке. Про кота, который с цветком- пауком бегает по воде.
И девочка инстинктивно закрыла ладошками свой рисунок. И настороженно смотрела на незнакомку.
- Ты меня боишься, золотце?
Золотце, так называл Сашеньку дедушка...
- А ты не заберешь у меня мой рисунок, не порвешь его?
-Нет, девочка моя, не бойся, не заберу...
- Правда-правда?
- Правда-правда!- женщина улыбнулась красивой улыбкой, у нее был приятный голос, который Саше очень понравился.
Незнакомка протянула руку и погладила девочку по плечу. Ее рука оказалась очень теплой, словно приятное тепло растеклось по всему телу от плеча. Как ни странно, но Саша расслабилась и совсем не боялась незнакомку.
- Мне очень нравится этот твой рисунок, как впрочем и все остальные. Будь я твоей учительницей, я бы без колебаний поставила тебе пятерку с плюсом, не меньше.
- А тебе честно интересно кто там нарисован?
- Конечно! Я как раз собиралась спросить тебя, кто эти двое, что бегут по волнам?
- Это мои друзья, злые волшебники! А ты не думаешь, как моя мама, что я - бестолковая дура, и что я рисую глупые фантазии?- Саша пристально и недоверчиво посмотрела в темные глаза своей новой знакомой.
- Ну, что ты, я и сама знаю этих двух достаточно хорошо...И даже не знала бы если...Мне было бы всегда интересней всего на свете узнать кто твои друзья, милая. И даже если бы никто в мире не понял тебя, отвернулся от тебя, даже если бы все вдруг предали тебя в этом мире, мне все равно было бы всего дороже и важнее знать, о чем ты думаешь, родная, о чем ты мечтаешь. Я была бы рада говорить с тобой о твоих прекрасных рисунках бесконечно, сколько захочешь ты...Ведь ты, мое солнышко, кусочек моей светлой любви, родная моя девочка....- на глазах говорившей вдруг выступили крупные слезы, она отвернулась, чтобы не напугать, не расстроить Сашеньку, вытирая влагу красивым шелковым платочком, который вдруг появился у нее в руке ниоткуда. И очень грустно закончила свое признание, - жаль только, что я никак не могу быть рядом с тобой, моя хорошая...
Сашеньке стало так жалко эту красивую и добрую тетеньку. Она вдруг показалась девочке такой родной-родной, роднее всех на земле. Как дедушка...Саша встала и, обхватив женщину руками, крепко ее обняла, прижавшись. И было так хорошо-хорошо...
- Ты такая хорошая, не грусти, все будет хорошо, - Сашенька как могла пыталась успокоить, пожалеть тетеньку.- Ты говоришь так, как мой дедушка. Скажи мне, кто ты? Добрая волшебница?
Девочка, не отпуская руками женщину, прогнулась назад, пытаясь заглянуть своими красивыми, цвета морской волны, глазами в лицо новой знакомой. Женщина нежно, с любовью, посмотрела девочке в глаза и сказала: "Меня зовут Лидия, милая." Потом нагнулась к Саше и ласково поцеловала ее в кончик носа.
- А зачем тебе нужны те двое, с рисунка? Твои друзья, злые волшебники.
- Для дела одного...- девочка опять начала закрываться, не торопясь поделиться секретом. И сделалась грустной...
- Важного дела?
- Угу...
Лидия взяла в свою маленькую Сашину ручку и попросила:
- Расскажи мне, солнышко.
И Саша медленно и обстоятельно повела свой рассказ.
- Тот, который цветок - он старый и мудрый. Он все узнает и все увидит. А потом придумает как. А тот, кто как котик - он быстрый и сильный, и еще его все желания сбываются. Когда ему старый все расскажет и обьяснит, он придет и из маленького котика превратиться в большого, в огромного и злого кота...
- А зачем, золотце?
- Чтобы когтями разорвать...- Сашенька словно в истерике возбужденно замахала руками, - В клочья разорвет когтями...И острыми зубами загрызет...- девочка уже громко и страшно кричала.
- Кого?- испуганно спросила Лидия.
****
-
Александра нервно тряслась, как в припадке, произнося последнюю фразу, будто задыхалась. Словно заново переживая что-то ужасное и страшное из далекого прошлого.
Андрей, глядя на любимую, увидел, как ее прекрасные глаза глаза цвета моря и солнца изменились до темно-серого, почти черного.
- Ты хочешь сказать, того, кто однажды сделал что-то очень неправильно?
Саша смотрела на Налина так, как утром, точно только что вернулась из глубокого сна. Глазами, полными слез.
- Прости, Эндрю...Сделай мне, пожалуйста, кофе...
****
- Ну, что, Налин Андрей, Николаевич, семьдесят третьего года рождения?
На столе между ними лежала картонная папка с от руки написанным его именем на обложке. Как положено, папка назвалась ДЕЛО N. Дело и знак номера, как положено опять же, были напечатаны. А рядом синей шариковой ручкой красовалось приписанное 53.
- Позвоним может, герой, у Бориса Николаевича спросим, номер статьи и срок на нарах, какой по суду тебе мотать припишут, аа?
За спиной говорившего, на стене, висел портрет первого российского президента. Лицо Бориса Николаевича выражало какое-то сложное чувство. По отношению к нему, к Андрею Николаевичу. Так ему, Андрею Николаевичу, казалось. Словно Борис Николаевич был готов не то что срок на нарах определить Андрею Николаевичу, а просто расстрелять последнего без суда и следствия. Или помиловать тут же, без особых разборов... Если нальют, вовремя и правильно. С похмелья, короче, болел не по детски первый президент Росссии на портрете.
Поверх черно- белых фотографий, на которых Андрей видел себя в черной куртке, черной кепке и черных солнечных очках, со стволом в вытянутой руке, на столе лежал в целлофановом пакете тот самый ствол, теперь как вещдок. Макаров с узким компактным глушителем. На рукоятке явно просматривалась царапина, на которую Налин сразу обратил внимание при покупке. Словно ствол этот изначально был меченый.
Когда привезшие его сюда дуболомы-оперативники подвели к двери этого кабинета, Андрей успел прочитать странное имя на табличке. Имя и отчество, без фамилии.
- Меня зовут Клин Ирудимович, - подтвердив написанное на табличке при входе, представился полноватый, коротко стриженный мужчина среднего роста, одетый в дорогой темно-синий официальный костюм, белоснежную свежую сорочку и модно завязанный синий галстук.
Клин Ирудимович...Татарин что-ли? А может еврей?
Все происходившее теперь по мнению Андрея реальностью быть не могло. Не могло и точка. Никак.
Обида, ярость и злость на "Центнера", Сергея Кубатова, начальника и одного из совладельцев конторы, где трудился Андрей. За то что просто и нагло "кинул" тот Налина в одной крупной сделке, которую вел Андрей. Купленный накануне у институтского приятеля, а ныне бандита, члена ОПГ, Димы " Березы", макаров с глушителем. Ночующий теперь в холодильнике морга Сережа "Центнер", с простреленной головой и ледяными пятками. Хотя так, как события помнил и понимал Андрей, Кубатов мог бы до сих пор жить. Так же как и выброшенный с моста ПМ должен был покоиться на дне Ангары. И вот сейчас Андрей Налин сидел в подвале Центрального Гастронома на улице Карла Маркса, на минус третьем этаже, как было изображено на кнопке лифта, опустившего Андрея с провожатыми до отметки "-3".
Чер-тов-щи-на...Что это за контора в бункере под гастрономом на минус третьем этаже? ФСБ? Или какой-то специальный убойный отдел? Но зачем им убивать какого-то заурядного барыгу Кубатова, да еще чужими руками ? И зачем подставлять вот так вот жестоко какого-то неприметного Налина? Поднимать со дна Ангары выброшенный пистолет? Странный какой-то тип, похожий на располневшего от спокойной и сытой жизни хитрого кота? Почему без фамилии?
Наверное переволновался с планированием убийства, перегорел. А то что сейчас происходит с ним - скорее всего кошмарный сон, бред, лихорадка с видениями.
Андрей усиленно щипал себя под столом до боли.
- Ты хоть гвозди под ногти себе забей, сынок! Один хрен не проснешься! - собеседник снова заговорил, бодро так, с усмешкой и веселой искоркой в глазах.
Ирудимович вытянул из начатой пачки Парламента сигарету и закурил. Затем шелбаном по очереди подтолкнул пачку и зажигалку в сторону Налина, да так ловко что предметы остановились ровненько у края стола на стороне, где сидел Андрей. Затем выставил массивную хрустальную пепельницу ровно на середину. "Кури, если хочешь, не стесняйся."
Андрей молча зажег сигарету и затянулся.
- Крыша у конторы Кубатова знаешь кто? Правильно, Михей! Люди Михея во всю город и область шерстят, стрелка ищут. Пропажу твою заприметят, не сомневайся. Мотив есть. "Береза" твой ни сегодня-завтра тебя сольет, не вопрос. Не споришь? Правильно!
Спорить смысла не было никакого, так же как и вообще говорить. Зачем?
- Поехали дальше. Про законы, государство и конституцию мы с Борисом Николаичем тебе напомнили? Тут все понятно, надеюсь?
Сказал это Клин Ирудимович и поглядел на Андрея выпросительно. Сам от себя не ожидая, Налин послушно кивнул. Ирудимович поднялся и теперь смотрел на собеседника сверху вниз.
- Но еще есть одно. И не менее важное, - голос Клина вдруг стал жестким и каким-то непостижимо громким, будто звенящим, - Глянь вон, как Трифон Николаич осерчал, на тебя разгневался!
С этими словами Ирудимович повернулся назад и рукою указал на стену выше портрета Ельцина. Над фотопортретом президента располагалась довольно крупная, и по всему видно древняя, икона. Странно, но еще, казалось минуту назад, Андрей бы поклялся, что кроме изображения Президента Всея Руси на стене за спиной Клина больше ничего не было. Или, пребывая в этом лихорадочном мандраже, просто не заметил, не обратил внимания. Ничего удивительного...
Святой, изображенный на иконе, молодой еще человек, не старец, казался и вправду не на шутку рассерженным. Нахмуренные грозно брови. А глаза...Глаза его с упреком глядевшие на Андрея словно сверкали грозовыми разрядами. На мгновения Налину показалось, что свет в комнате как-то померк, притух. На руке святого в иконе сидел светлый охотничий Сокол. Хищная птица тоже свирепо смотрела в сторону Налина и расправила крылья, точно готовая сорваться молнией с места и настигнуть острыми когтями и клювом злодея, так рассердившего хозяина. Налин, совершеннно напуганный, замер, не в силах оторвать взгляда от церковной картины. Мурашки по спине, сперло дыхание, пропотел моментально. Сигарета обожгла пальцы. Андрей хрипло по-звериному рыкнул от неожиданности и инстиктивно бросил сигаретный бычок ровно в пепельницу. Сидевший снова на своем месте Клин Ирудимович одобрительно улыбнулся, наблюдая этот точный бросок Андрея. И как-то ласково, с тоскою и сочуствием в голосе продолжил.
- Живого человека. Из пистолета. В голову. Из за баблоса. Двадцать штук. Или обидки? Гордыни... Вот так вот. - Клин на секунду сделал паузу, проницательно заглядывая в глаза окончательно ошарашенного происходящим Андрея, - Грех то великий сынок, вот так вот убить живого, пока...Грех то великий. Убить...Без желания...- Ирудимович опять повернулся, обращаясь к иконе, - так ведь, Николаич?
Стало еще страшнее. Ведь теперь Святой Трифон на иконе спокойно, безразлично и холодно зрел куда-то вдаль, мимо Налина, словно тот был был пустым местом, ничтожеством, не заслуживавшим более никакого внимания. А сокол сложил крылья и обратил свой взгляд к хозяину.
Казалось, во рту пересохло. А грудь сдавило паническим ужасом. Да что это в конце концов происходит, черт подери??!!!
Тем временем Клин, снова закуривая, продолжал, как ни в чем не бывало.
- Так что, по любому, Андрей Николаич, как ни крути, ****арики тебе, дорогой! По уши в дерьме, как нынче в книгах пишут! - явно довольный столь удачно сформулированным заключением, Клин, улыбаясь, взирал на совсем сникшего Налина.
Все у него НИКОЛАИЧИ... это единственное что пришло тогда в подвисший в ступоре мозг Андрея.
****
В защищенном по-периметру жилыми корпусами четырехугольном гостиничном дворе царило солнечное, прозрачное безветрие. Старое и ветвистое дерево магнолии облетало розовыми крупными лепестками. Вода в бассейне светилась в этом весеннем великолепии светлою бирюзой. Утро выдалось свежее и майский этот день еще не успел зарядиться солнечным теплом. Около семи в плюсе. Именно для холодных вечеров и рассветов, прохладой своей похожих на этот, бассейн во дворе был задуман с подогревом. Разница в температуре между водою и воздухом поднималась вверх от прозрачно-голубой поверхности легкой водяной пылью. Едва заметною дымкой, которая слегка искажала утреннюю прозрачность и превносила загадку в волшебство этого чудесного утра. Безлюдно. Никого вокруг. Лепестки могнолии неторопливо отрывалисть от розовых цветов на ветвях и падали вниз. Навстречу им вверх поднимался теплый и влажный воздух. Встречая нежные лепестки, восходящие потоки игриво закручивали их, застывляя красиво планировать по широким спиралям до встречи с небесно- бирюзовой водой. А упавшие, остатки изящных цветов были похожи на праздничные мультяшные китайские лодочки, ленно скользящие в предчувствие каких-то великих торжеств по спокойной, непотревоженной водной глади.
Перед тем как прыгнуть в бассейн вниз головою, Андрей на мгновение замер, с удовольствем ежась от холода стоя бортике бассейна, точно желая вобрать в себя хотя бы частичку этой красоты. Запомнить картинку. Такую похожую на загадочные, волнующие воображение, хроники опадающей сакуры...А в неподвижном, бодрящем воздухе он словно услышал едва различимый, тонкий хрустальный звон...
Проплыв под водою до противоположного бортика, он вынырнул и увидел ее, аккуратно спустившуюся по ступенькам в воду. На ее голове была забавная зеленая пластиковая шапочка. Чтобы волосы не намочить. Андрей немедленно приблизился к подруге и принялся дарить Саше смешливые комплименты. Сначала она засмущалась, игриво принялась обижаться. Но очень быстро пришла в веселое расположение и рассмеялась, держась руками за борт бассейна и глядя на Налина. Андрей обнял ее под водой и попытался поцеловать. Александра озорно чмокнула его в губы, и обняв обеими руками за шею, прижалась своею щекою к его щеке. Так, что слегка притонув, он вынужден был в свою очередь схватиться рукою за каменный борт. Другой рукою продолжая обнимать любимую. Саша медленно шептала.
- Налин...Андрей...Андрей...Налин...
Он закрыл глаза. Было так приятно, словно по всему телу расбежались теплые волны, как кожу прокололи тончайшие нежные иголочки....Везде, везде...
- Знаешь, мне так нравится, когда ты шепчешь