Шкаф

Вечер обещал быть ужасным. Тут и говорить было нечего. Знаете, бывают такие дни, когда все начинается довольно неплохо, идет по намеченному пути, даже придраться вродке бы не к чему, но на душе у вас почему то такое тягучее чувство отвращения, или даже омерзения от всего происходящего.
Вам никогда не хотелось впасть в летаргический сон? Не хотелось выместить всю свою накопившуюся злобу на окружающих людей? Не случалось ли такого, что вам безумно хотелось спать, но вы никак не могли найти удобного положения? Эти ужасные моменты, когда под одеялом жарко, а без него невыносимо холодно. Дико хочется спать, но не спится. Вы вертитесь, кряхтите, зажигаете ночник, идете курить в форточку, потом просто слоняетесь без дела по дому. И все это время хотите спать. Но не можете.
Ехать ночью по холмам несомненно очень интересно. И не важно, что ты не знаешь, куда везет тебя этот черный «мерседес» с незнакомым человеком за рулем. Конечно, чисто формально Долли знала, куда она едет и зачем. При этом ей совсем не хотелось знакомиться с кучей новых людей, о существовании которых она до недавнего времени вообще не подозревала, и все лишь ради того, чтобы просто переночевать в особняке у тетушки.
Несомненно, очень мило и любезно было с ее стороны согласиться принять Долли на  пару дней, да и ее родители не прочь были наладить контакт с состоятельной родственницей, дабы хоть как-то, хотя бы на миллиметр приблизиться к той светской жизни, которую вела тетушка, и от которой они сами были так далеки.
Долли было все равно до желаний своих родителей. Она мирно ехала по горному серпантину, любуясь ночными огнями далекого Зальцбурга, родины Моцарта, места многочисленных балов и королевских резиденций, города, над которым светило так много ярко желтых теплых звезд. Она была в Австрии впервые. Она вообще была впервые за границей, так далеко от дома.
Родители Долли всю жизнь работали как ломовые лошади, чтобы обеспечить ей эту поездку. Да и она вполне заслужила ее: закончила школу практически идеально (физика подвела). Да, Долли вполне заслужила ее. Но она не была ей особо рада. Скореее всего, она еще просто не успела начать радоваться, ведь все произошло так стремительно: родители торопливо распрощались с ней, всучили ей чемоданы, мама трясущимся голосм попросила позвонить по приезду, отец неуклюже обнял дочь…
Потом весь этот паспортный контроль, досмотр, куча пикающих рамок-металлоискателей, зал ожидания…
Полет, головная боль, сводящая мышцы лица аж до самых десен, таблетки от укачивания, неудобная дверь в туалете самолета, пресный цыпленок с переваренными макаронами на гарнир…
После посадки девушка облегченно выдохнула. Ей на секунду показалось, что теперь она наконец сможет спокойно осмотреться, выпить кофе, и начать уже, в конце концов, свое путешествие. Но это ей действительно лишь показалось, ведь не успела она присесть и оглядеться по сторонам, поглазеть на бесчисленные газетные киоски , спешащих людей и оживленных таксистов, настойчиво предлагающих свои услуги, как вдруг из толпы вынырнул коренастый мужчина. Расталкивая туристов, безостановочно извиняясь по немецки налево и направо, он подбежал к Долли.
- Ну-с, дорогая, с приездом, или как у нас тут говорят - херцлих виллькоммен!
Он широко улыбнулся, Долли в ответ тоже состроила на лице некое подобие улыбки. Она видела этого человека впервые, но догадалась, что судя по всему это дядюшка Том, и очевидно, что начало ее путешествия откладывается еще на какое то неопределенное время.
Дядюшка проворно схватил чемоданы и потащил их к выходу, снова безостановочно извиняясь. Долли мрачно шла рядом, мысленно проклиная тот день, когда она согласилась на поездку. Они шли около пяти минут, после чего уселись в черный «мерседес», и автомобиль тронулся, увозя новоиспеченную путешественницу к чему-то новому и неизвестному.
Они ехали уже около часа. Дядюшка что-то беззаботно насвистывал за рулем, а Долли в это время угрюмо сидела на заднем сиденье, монотонно ковыряя таможенную наклейку на чемодане. В душе ее царило абсолютное равнодушие ко всему происходящему. Она поочередно переводила взгляд то на звезды, сияющие теплым желтым светом, то на наклейку, которую ковыряла, то на дядюшкину лысую голову. В машине было тепло и темно, только магнитола озаряла пространство каким-то мягким усыпляющим светом.
 - Долго еще? - устало спросила Долли.
 - Еще минут сорок, - бодро ответил дядюшка, на мгновение прекративший насвистывать австрийские мелодии.
«Он довольно неплохо говорит по английски»,  - подумала Долли, не выходя из своего меланхоличного состояния, - «Видимо, это хваленая тетушка Маргарет выдрессировала его».
Как только Долли начала проваливаться в сон, такой долгожданный и желанный, «мерседес» затормозил, ее откинуло вперед, она резко проснулась и стала глядеть в окно.
Из окна она увидела огромный трехэтажный особняк. Надо сказать, что девушка впервые в своей жизни собственными глазами видела настоящий особняк. До этого подобного рода постройки ей доводилось видеть только в фильмах, и ей стало даже как-то неудобно, что ее тетушка владеет таким домом.
У Долли сложилось впечатление, что в особняке горели все окна без исключения. Он напоминал огромный светящийся муравейник, в котором копошились люди. Еще в машине она услышала шум, смех, детский плач, звон посуды, музыку, целый водопад звуков. Долли никогда не слышала ничего подобного раньше.
В ее доме вечера проходили совсем иначе. Отец тихо почитывал газету и изредка пил вино, мама проводила все свое свободное время с Джонни, младшим братом Долли, а сама Долли в это время сидела в своей комнате, и постоянно что-то строчила в своей толстой потрепанной тетрадке. Эту тетрадь она никому не показывала, отказывалась говорить о чем пишет, но даже несмотря на это все родственники Долли считали, что у нее талант от Бога и пророчили ей лавры новой Вирджинии Вульф или Жорж Санд.
Что же ждало это немного несуразную, сутуловатую семнадцатилетнюю девушку, с темными медными волосами и мелкими веснушками на аккуратном вздернутом носике?
Она не была ни красавицей, ни уродиной. Можно было бы даже назвать ее симпатичной, если бы только она не так сутулилась и следила за походкой. Но Долли, похоже, все в себе устраивало, и она ничего не собиралась менять в угоду другим.
Мальчики мало обращали на нее внимание в качестве романтического объекта. Она была для них скорее другом, товарищем, который никогда не бросит в беде, в нужную минуту даст списать контрольную или отмажет с уроков.
Ее никто не провожал домой, не дарил валентинок на день влюбленных, не звал гулять по вечерам. Но и это Долли вполне устраивало. Романтических отношений ей не хотелось, точнее, она даже не задумывалась, что для нее романтика и чего вообще она хочет от отношений.
Мысл в ее голове не задерживались надолго. Она быстро забывала как радости, так и горести, и вообще, жила как-то в полсилы.
Мало что радовало ее по настоящему. Быть может, только уроки немецкого, так горячо любимого ею с четырнадцати лет, да воскресные деньки, когда можно как следует выспаться. Все остальное Долли воспринимала даже чересчур бесразлично.
Имя Долли как нельзя лучше подходило ей, она и впрям напоминала куклу, безразличную ко всему происходящему, живущую в своем собственном, недоступном для других мире, со своими законами и порядками.
И сейчас, глядя на особняк, Долли пришла для себя к выводу, что ей совершенно все равно, чей это дом и что в нем сейчас происходит. Ей предстояло провести здесь всего одну ночь. По ее логике, слишком большой честью было бы уделять столько внимания малознакомому месту, в котором она находится в первый и последний раз. Нужно лишь пережить эту ночь, а утром с чистой совестью со всеми распрощаться и уехать уже наконец в свой отель и наслаждаждаться отдыхом.
Дядюшки в машине уже не было, впрочем как и чемоданов. Видимо, дядюшка утащил их в дом, пока Долли отходила от дремоты.
Чертыхаясь про себя, Долли открыла дверь «мерседеса» и мягко ступила на газон, по всей видимости, заботливо выстриженный садовником еще утром.
Ночной воздух пах как-то притягательно и отталкивающе одновременно. Долли совсем не хотелось идти в дом, ей хотелось спокойно прогуляться по бескрайней зелени, окружавшей особняк, надышаться вволю. Уж очень ее утомила дневная суета.
Однако, такой возможности не было, и Долли зашагала к дому. Дойдя до большой двери, она на секунду остановилась, сделала глубокий вдох, как бы собираясь сделать что-то невозможное, и толкнула дверь...
В первую же секунду пербывания в доме тетушки ее поглотила атмосфера шума, хохота, какого-то неудержимого фальшивого и пустого веселья, наигранного и неискреннего. В доме было полно людей, и сравнение с муравейником, подобранне Долли еще на улице, было самым что ни на есть подходящим.
Все люди были разбиты по кучкам, мирно прогуливались по особняку, громко смеялись, постоянно пили шампанское, подносимое им официантами в белоснежных рубашках. Все здесь было так вычурно, так наигранно, что Долли даже подумала, что она сейчас спит в машине, а все происходящее вокруг — дурацкий сон, вызванный таблетками от укачивания.
Людям на этом празднике жизни было совершенно не до нее. Они даже не смотрели на нее, принимая Долли, по всей видимости, за одну из прислуг.
Еще бы, Долли в ее скромных серых джинсах и черной олимпийке совершенно не сочеталась со здешними безвкусно разодетыми дамочками, увешанными побрякушками и стразами, выставляющими на всеобщее обозрение свои престарелые складки жира.
Долли бродила по дому, не понимая, что она могла забыть в этом жутком месте. Головная боль, мучившая ее с самого утра, усилилась, словно в мозгах у Долли засел огромный металлический гвоздь, доставляющий нестерпимую боль при каждом шаге. Долли все начало бесить, от ярко накрашенных лиц женщин и пьяных физиономий мужчин, до осознания того, что ее здесь никто не собирается встречать.
Дома, в Англии, жизнь Долли Фьюз была совсем другой. Не было у нее особняка со стриженным газоном, не было огромного «мерседеса», и каждое воскресенье ее родители не устраивали званных ужинов. К ним вообще редко кто приходил в гости. Мэри Фьюз, мать Долли, считала что дом — не место для посиделок, что нечего посторонним высматривать кто как живет, и что есть масса мест помимо дома, где можно встретиться с друзьями и родственниками. Именно поэтому Долли никогда не приводила друзей домой. Да и друзей, как таковых, у нее не было. Пожалуй, только ее одноклассница Нора, но та никогда не рвалась ни к кому в гости, зато сама была очень гостеприимна, поэтому большинство своих встреч Долли и Нора проводили в доме у последней.
Сквозь ноющую головную боль Долли уловила приятный запах пищи и даже слегка оживилась. Кроме недосоленного цыпленка из самолета, она больше ничего сегодня не ела.
Движимая собственным голодом, она отправилась навстречу запаху. Как вскоре выяснилось, она была не одинока: гости устали пить и светски хихикать и все как один отправились ужинать.
В надежде увидеть наконец тетушку и получить дальнейшие распоряжения по поводу своего дальнейшего пребывания в доме, Долли «на автомате» брела в толпе голодных гостей. Она сама не заметила, как оказалась в столовой.
Столовая, казалось, была больше, чем весь ее дом. Она была оформлена довольно безвкусно, как впрочем и все в этом доме.
Долли остановилась в дверях, глядя как толпа торопливо рассаживается. Среди всей суеты она заметила женщину, с важным видом дающую на ломаном немецком распоряжения официантам, быстро мечущимся между столами, ломящимися от обилия еды.
 - Тетушка, - из последних сил выдавила из себя Долли, но дама остановила ее властным и одновременно растерянным жестом.
 - А, приехала наконец... Совсем позабыла про тебя, сама видишь — дел невпроворот... Поужинай вон за тем столиком, если хочешь. Кристина уедет через пару часов, сможешь переночевать в ее комнате.
Только Долли хотела переспросить, как тетушка, словно прочитав ее мысли, ответила:
 - Кристина — это моя дочь, твоя ровестница, кстати. Несносная девка! Не уверена, что вы с ней найдете общитй язык. Ну да ладно, иди поешь.
Долли побрела вдоль столов. Она хотела есть, но не в такой обстановке и не с этими людьми.
Кристина... Она очень мало слышала о ней. Она вообще слышала очень мало о семье тетушки Маргарет. Долли лишь знала, что это старшая сестра ее матери, всегда страстно желавшая денег, внимания и славы. В конце концов, не обладая никакими выдающимися внешними данными, ей удалось влюбить в себя (а точнее, подчинить себе) несчастного дядю Тома, который был довольно влиятельным человеком в Австрии, приехавшим к ним в городок по неотложным делам. Маргарет больше ничего и не нужно было. Ей было совершенно все равно, что Том Хартман старше ее на пятнадцать лет, что у него в свои тридцать с лишним уже залысины и он на полторы головы ее ниже. У него были деньги, а значит — было все, что нужно было Маргарет.
Теперь тетушке было уже далеко за сорок, она располнела, выкрасила волосы в неприлично светлый блонд, который совершенно ей не шел, обвешалась украшениями, в общем, превратилась в образец совершенного безвкусия и пошлости. Тем не менее, чувствовала она себя в таком образе в высшей степени комфортно.
Интересно, какой же была Кристина? Высокой как мать, или малышкой, как Том? Брюнетка она или белокурая как ангел? А может, и вовсе рыжая, как Долли... Была ли она общительной, открытой хохотушкой, или же спокойной, рассудительной, замкнутой в себе персоной? Долли не суждено было этого узнать.
Она поймала себя на необычной для нее же самой мысли, что ей не все равно, кто такая эта самая Кристина.
От всех этих размышлений у нее пропал аппетит. Почему ей так интересна девушка, которую она никогда не видела, и скорее всего, не увидит? Почему ее так волновала личность этой Кристины? И хотя тетушка сказала, что она уезжает, Долли точно знала: Кристина должна остаться.
Долли встала из-за стола и побрела куда глаза глядят. Голод давал о себе знать, но посторонние мысли упорно вытесняли его из сознания Долли, и она шла, словно в какой-то дымке или тумане, погруженная в собственные раздумья.
Она не запомнила, где была, и что видела, очнулась от своих фантазий она только тогда, когда вновь оказалась в столовой. Народ уже прилично наелся и поутих, и атмосфера здесь стала более спокойной и расслабленной.
Кристина вместе с матерью стояла у входа в столовую, держа в руках чехол для ракеток. Мать кричала на нее, пыталась втолкнуть в столовую и одновременно норовила отобрать у девушки ракетки. Кристина же, в свою очередь, твордо стояла на своем (по крайней мере, так показалось Долли со стороны) и мать совершенно не слушала.
С первого же взгляда на Кристину, Долли догадалась, кто перед ней. Она представляла ее совсем другой. Кристина была самой обыкновенной девушкой во всем мире. В ее внешности не было совершенно ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. Честно говоря, ее можно было смело отнести к разряду дурнушек, но несмотря ни на что, она держалась так уверенно и твердо, словно была королевой красоты, и язык не повернулся бы сказать ей какую-нибудь гадость насчет внешности.
Она была невысокая, даже ниже, чем Долли, не худышка, но и не толстая как мать. Фигура у нее была крепкая и спортивная, местами даже мальчишеская. Волосы ее имели какой-то сероватый оттенок, и были собраны в хвост на макушке. Одета Кристина была в спортивный костюм какого-то непонятного зеленого цвета. Никаких украшений, никакой косметики. Совсем ничего. Это была совершенно ничем не примечательная девушка. Самая ничем не примечательная из всех, кого Долли встречала в своей жизни.
Тем не менее, было в Кристине то, что отличало ее от других своих сверстниц, и видно это было с первого взгляда. Она была слишком взрослой. Слишком взрослой по сравнению со всеми людьми в этой столовой. Она была одновременно мудрой и непосредственной, серьезной и наивной, она сочетала в себе несочетаемые черты и это было главным ее украшением. Ей не нужен был внешний лоск, ее главной драгоценностью было умение оставаться собой в любой ситуации, и никогда не прогибаться под сложившиеся обстоятельства.
Долли подошла с спорящим матери и дочери. С ее появление спор тут же прекратился. Маргарет, дабы ликвидировать конфликт, сладким голосом представила Долли:
 - Кристина, познакомься, это Долли, твоя кузина, дочь моей сестры Мэри. Помнишь, я рассказывала тебе? Долли переночует в твоей комнате, не возражаешь? Ты ведь все равно уезжаешь через час, правда? Ничего ведь страшного не случиться?
Тетушка щебетала, как заводная, но Кристина даже не слушала мать. Она внимательно смотрела на Долли, причем смотрела так, будто знает про Долли все, и лишь ухмыляется над ней. Она смотрела так, будто знает про Долли то, чего сама Долли о себе не знает, и смеется над ее незнанием и наивностью. Долли под этим взглядом чувствовала себя ужасно, ей казалось, что Кристина испытывает к ней какое-то отвращение.
Тем не менее, оторвать глаз от Кристины она не могла. Она смотрела на нее, пытаясь подобрать нужные слова, но не могла  выдавить из себя и простого приветствия, настолько она была подавлена, удивлена, ошарашена, застигнута врасплох встречей с этой девушкой, существом из какого-то другого мира, непонятно как и почему оказавшимся здесь.
Пока Долли собиралась с мыслями, тетушка уже куда-то скрылась, видимо почувствовав неловкость Долли, и вообще всей сложившейся ситуации.
         - Ну, еще увидимся, - с улыбкой произнесла Кристина, и спустя пару секунд ее уже невозможно было различить в толпе.
Долли так и осталась стоять, как вкопанная. Ее не покидало чувство стыда за эту встречу с Кристиной и ее реакцией на нее. Она не смогла улыбнуться, поддержать разговор с родственницей, элементарно поздороваться. Стыд, да и только. Что теперь о ней подумают? Что она клуша из английской глуши, не знающая элементарных правил этикета?
В другом месте, в другое время, Долли бы только усмехнулась, махнула рукой и позабыла бы эти неловкие минуты. Она как никто другой умела отпускать ситуацию и не беспокоиться из-за всего, что она сама для себя возвела в ранг ерунды. Но сейчас, сейчас все было совершенно по другому, и Долли не могла просто так забыть тот Кристинин насмешливый взгляд, видящий всю ее насквозь.
Дом утихал. То ли гости расходились по домам, то ли они просто устали веселиться и расселись по многочисленным углам пить кофе и смотреть телевизор. Сейчас это место уже не казалось Долли таким жутким как в первый раз. Она подумала, что подобная жизнь - дело привычки, и возможно, что она сама смогла бы привыкнуть к таким порядкам и времяпрепровождению.
«Ведь Кристина же смогла».
С минуты их встречи Кристина стала для нее неким идеалом, примером для подражания, кумиром. Долли никогда не видела никого хотя бы чуть-чуть похожего на свою загадочную кузину. Долли даже стало грустно и обидно, что она семнадцать лет не знала о ее существовании. Родители будто специально прятали Кристину от нее, словно чего-то боялись, пытались оградить Долли от чего-то, только им известного.
Но им ничего не удалось. Система дала сбой. И вот Долли медленно сходит с ума в этих многочисленных коридорах особняка тетушки Маргарет, сходит с ума и мечтает лишь об одном — снова увидеть это существо с сероватыми волосами и ядовитым взглядом.
Долли вошла в небольшую комнату. На удивление, она была обставлена не так безвкусно, как предыдущие. Мягкие, словно бархатные обои с какими-то причудливыми узорами, старое пыльное фортепьяно, книжный шкаф, на вид еще более древний чем фортепьяно, сиреневатый диван и телевизор. В комнате было темно и тихо. Она словно была вообще не в этом особняке, так она не вписывалась в его интерьеры.
Долли провела рукой по фортепьяно, собрав в ладонь горсть пыли, неизвестно сколько пролежавшей здесь. Потом коснулась шкафа. Ей нравилось здесь, эта комната была создана специально для нее и неизвестно сколько ждала ее. Может, и Кристина бывала тут  когда-то.
Долли включила телевизор и села на диван. Она переключала каналы, глядя на экран стеклянным мертвым взглядом. Она не видела и не слышала ничего, телевизор светил для нее радужным светом, а Долли сидела и думала о своей Кристине, которая уже наверное уехала, и им не суждено было больше встретиться.
Вдруг, что-то в ней резко изменилось. Ей показалось, что она наконец проснулась. Проснулась ото сна, в котором пребывала семнадцать лет, и пребывала бы еще неизвестно сколько, если бы не сегодняшний день, а точнее, ночь. Ей стало легче дышать, чувства ее обострились.
Она сидела на диване, не переставая думать о своем новом состоянии. Жизнь разливалась по ее телу, наполняла ее каким-то щекотливым теплом изнутри, из самых глубин. Это тепло щекотало каждый миллиметр ее кожи, и проникало все глубже и глубже, превращаясь в какую-то тягучую сладкую боль.
Ничего подобного с Долли никогда не случалось. В первые секунды ей было страшно, но с каждым новым выбросом тепла ей нравились новые ощущения все больше и больше и она не противилась им.
Долли захотелось лечь.
Она закрыла глаза и попыталась понять, где же источник этого наслаждения. Долли задержала дыхание и замерла. Чем больше она думала о Кристине, тем слаще была боль.
Тепло разливалось из ее живота. Из самой глубины. Из самого низа .  Долли захотелось нащупать этот центр удовольствия своей собственной рукой. Захотелось схватить его, сжать, выжать из него максимум этого живительного тепла. Она скользнула под олимпийку и расстегнула пуговицу на джинсах. Она спустила руку ниже, надавила на живот и нашла то, что мечтала найти. Долли открыла глаза и выдохнула.
Полежав несколько минут, Долли снова отправилась на поиски своего центра удовольствия. Ей не было стыдно или неловко, она семнадцать лет не знала о физическом наслаждении ничего, и тут так резко окунулась с головой во все то, чего себя созхнательно лишала.
Нет, не сознательно. Она просто не знала, не нашла своего источника счастья, а теперь все изменилось, все встало на свои места: источником ее счастья была  Кристина. Долли изучала себя и представляла Кристину, как она прикасается к ней, гладит живот и скользит вокруг пупка, расстегивает пуговицу на ее серых потрепанных джинсах, держит за руку, целует...
Да, ей уже не смутно, а отчетливо хотелось поцеловать Кристину, и чтобы та в ответ целовала ее. Изнемогая одновременно от всех этих желаний и невозможности их осуществления, Долли осмелела окончательно, ей стало жарко, щеки ее горели, сердце бешено стучали, а тянущая боль внизу живота стала почти невыносимой.
И вот когда она уже почти добралась до вершины этого нового для нее наслаждения, когда в очередной раз она представляла себе влажные поцелуи Кристины и как та касается ее шеи тишину прервал какой-то глухой короткий звук.
Звук шел из кармана ее олимпийки. Мобильник. Господи, конечно, она же поставила его на виброзвонок. Сообщение. Интересно, от кого оно? Может, мама? Долли совсем забыла позвонить ей, а ведь обещала.
Взглянув на дисплей телефона, Долли резко пришла в себя. Ее словно окатили ледяной водой. Сердце забилось еще сильнее, чем прежде. Она чуть не потеряла сознание от увиденного.
«Через полчаса приходи в мою комнату. Я в шкафу. Кристина».
У Долли все в голове перемешалось, мысли сменяли друг друга со скоростью света. Ей показалось, что она сходит с ума. Или спит. Да, конечно ,она спит, а иначе как вс это возможно? Долли вожделеет свою кузину, а та каким то загадочным способом узнает ее номер мобильного и зовет к себе? Ночью. И ждет ее, почему-то, в шкафу. Это явный бред. И с ней, с Долли, этого всего происходить никак не может.
Она ущипнула себя, чтобы окончательно прийти в чувство.
Полчаса. У нее было полчаса чтобы все обдумать. Решить, что же она будет делать, когда зайдет в эту комнату. Откроет шкаф? А дальше? Может, это всего лишь дурацкая шутка.
Точно, это шутка. И задумала ее Кристина именно пока так насмешливо глядела на нее. Вот и разгадка. Тут и думать нечего. Это розыгрыш. Но и Долли не дура: она не будет открывать этот злополучный шкаф, испортит все веселье, докажет, что она не деревенская дурочка, которая идет у всех на поводу. Она сможет доказать это всем, даже Кристине.
Осознав все это, Долли улыбнулась своему коварному плану. У нее оставалось еще минут двадцать с лишним, она укрылась пледом, включила какое-то ночное ток-шоу и задремала.
Долли, проснись! - разбудил ее писклявый голос тетушки, взявшейся неизвестно откуда — Кристина только что уехала, можешь пойти в ее комнату и там спокойно лечь спать. Третий этаж, последняя комната слева. Спокойной ночи.
Долли со сна ничего толком не поняла. Она полежала еще пару минут, пытаясь адекватно оценить все происходящее. Она вытащила телефон и загадочное короткое сообщение снова обожгло ей глаза.
«Через полчаса приходи в мою комнату. Я в шкафу. Кристина».
Так значит, это не сон. Сколько же она, интересно спала. Наверное, пора уже идти и испортить этой мерзавке Кристине ее дурацкий розыгрыш.
Она даже не взглянула на время — решительно вскочила с дивана и направилась в злополучную комнату. Низ живота все еще приятно ныл, напоминая о ночном приключении Долли.
Она шла по темному коридору, в полной тишине. Шла мимо многочисленных дверей, освещенных маленькими настенными бра, светившими так же, как звезды, которые она видела. Шла и думала, как много всего скрыто от посторонних глаз за этими дверями, и что она сейчас войдет в очередную такую дверь.
Долли не знала, что будет ее ждать за этой дверью. Не знала, но продолжала идти, чувствуя одновременно страх и уверенность в себе, возбуждение и робость перед встречей с Кристиной.
Или это все действительно было глупой шуткой, которую Долли нужно будет пережить и не опозориться. Хотя она уже достаточно опозорила себя в этом доме. И всего за пару часов. И именно поэтому она шла к Кристине — ей нечего было терять, но она все еще могла проявить себя с какой-нибудь лучшей ее стороны.
И увидеть Кристину.
По крайней мере, Долли очень на это надеялась.
Она подошла к двери ее комнаты. Это была одна из сотен точно таких же дверей в этом доме. Но в отличие от тех сотен, за этой дверью было кое-что особенное, что-то, предназначенное специально для нее. Это была дверь, ведущая в какое-то испытание, которое Долли должна преодолеть, дверь в головоломку, которую она, Долли, и только она, должна была разгадать.
Она положила руку на ручку двери и она отдала приятным холодом, за долю секунды успокоив и сосредоточив все эмоции и чувства Долли. Она постояла еще секунд десять, окончательно приготовилась и вошла.
Комната Кристины была такой же нетипичной для всего дома, как и ее обладательница. Она была такой же сероватой, как волосы хозяйки, такой же простой и при этом уютной. Большая двухместная постель была не убрана, подушки и одеяла сплелись на ней в какой-то хаотичный ком, желтоватые шторы были глухо закрыты, на полу валялись какие-то вещи, чехол из под ракеток (который Долли уже видела вечером), и сами ракетки. Освещал этот хаос слабый свет, льющийся из торшера, одиноко, стоящего в углу.
Эта комната вообще не заслуживала бы никакого внимания, ни единого посещения и ни единого слова в нашем повествовании, если бы не шкаф. Шкаф был венцом этого хаоса, он величественно возвышался и над смятой постелью, и над торшером, над всем, что было здесь. Он был королем и властелином этой комнаты. Казалось, что без шкафа здесь бы не было ничего. И если другие вещи можно было переставить, передвинуть, выбросить, то шкаф не подлежал такому обращению. Он был здесь всегда и собирался простоять еще столько же.
Шкаф был огромный, с двумя дверцами, которые в высоту были больше и массивней даже чем сама дверь в комнате. Кажется,  на этот шкаф можно было разместить еще одну такую же кровать, как в этой комнате. Дубовый, темный и мрачный, сколько скелетов хранилось в нем?
«Я в шкафу. Кристина».
Так вот какой он, этот шкаф. Неудивительно, что она решила спрятаться здесь. Тут места бы для четверых хватило, не то что для миниатюрной Кристины.
И вдруг, у Долли снова приятно потянул низ живота. Совсем не из-за произошедшего недавно, а из-за осознания того, что Кристина здесь, так близко и так недоступно далеко. Факт того, что сейчас она откроет эту тяжелую массивную дверцу и разрушит между ними преграду заставлял все тело Долли трепетать от нетерпения, волнения и возбуждения.
Она уже нисколько не сомневалась в том, что ее ждут в этом шкафу. Именно ждут. Не шутят, не разыгрывают, не пытаются выставить дурочкой. Ее ждут, и ради этого она готова заглянуть в этой загадочный шкаф, в это убежище.
 И ее шальные мысли снова прервал короткий глухой звук, который уже прерывал ее однажды, на протяжении нашего повествования.
«Ну что же ты ждешь, открывай».
Кристина знала, что она стоит здесь, перед шкафом, и от встречи Долли с ней их отделяет только дубовая дверь шкафа и пара секунд, на то чтобы открыть ее.
Долли не удивилась этому посланию, как удивилась в первый раз. Сердце ее так бешено колотилось, что она уже и сама хотела преодолеть наконец себя, свой страх и сомнения, открыть дверь шкафа и выпустить то, что ждет ее там. Или, войти туда самой.
Она взялась за ручку шкафа. В глазах потемнело, но даже ничего перед собой не видя, Долли открыла дверь.
Кристина смотрела на нее так же насмешливо, так же пронзительно, но теперь Долли вспыхнула под ее взглядом. Ей показалось, что Кристина знает, чем она занималась перед тем, как получилила ее сообщение.
Они молча глядели друг на друга еще минуту.
Долли смотрела Кристине прямо в глаза и отчетливо видела в них отражение себя самой. В одну секунду в ее голове отчетливо созрела разгадка всей ситуации: Кристина почувствовала к ней то же самое, что и Долли, с той секунды, как увидела ее вечером на ужине. Она так же трепетала и волновалась перед встречей с Долли, так же боялась шуток и обмана.
Но все позади, они встретились наконец. В шкафу, там где и договаривались. Больше не было между ними никаких дверей и преград. Они стояли друг перед другом лицом к лицу.
Кристина решительно шагнула к Долли, приблизилась к ней, заглянула в глаза и поцеловала. И Долли в эту секунду была готова чем угодно поклясться, что не было в ее жизни ничего более приятного и такого сладкого. Она отвечала Кристине сначала робко, но с каждой секундой все смелее и отчаянее. Они обе подсознательно ждали этого поцелуя, но при этом обе боялись и стыдились нового чувства, родившегося в их молодых головах и сердцах.
Но в эти минуты им было легче и радостней, чем когда либо. Они встретились, они были друг у друга в эту самую минуту, и это была достойная награда за все их переживания.
...Кристина за руку подвела Долли к своей смятой кровати, улыбнулась ей, поцеловала, а затем резким движением толкнула ее на кровать. Долли упала на спину, улыбнулась и увидела хитрые глаза Кристины, приближавшиеся к ней. Она закрыла глаза и выдохнула.