кража, иммитация, рассказ

               
                КРАЖА               
                (имитация)               
-Как-- то раз, пролистывая страницы томов «Русской старины», в которой, как из-вестно, печатались рассказы людей, случайно ставших свидетелями важных историчес-ких событий, или же событий не столь заметных, малозначительных, но любопытных своим свидетельством ма-лоизвестных фактов русской жизни, я наткнулся на одну крайне занима-тельную историю, заинтересовавшую меня поистине необычным своим сюже-том, в котором, как мне показалось, бушевали страсти далеко не шуточные. История в  ней шла о краже у Карамзина части рукописи его знаменитой "Истории Государства Российского". Люди, отсылавшие в "Русскую старину" свои незамысловатые рассказы, были самые разношёрстные по своему общественному положе-нию, от генералов- участников громких исторических событий, знамени-тых военных кампаний, до мелких чиновников, торгового люда, грамот-ных солдат и вообще личностей, неизвестно чем занимавшихся. В данном случае писал дьячок церкви «Рождества Богородицы», при положении в сан, нареченный Максимом, при чём сам этот храм находился неподалёку от помещичьих владений Карамзиных. Ведь, нам известно, что и отец Ка-рамзина и он сам владели значительными земельными угодьями и крепо-стными крестьянами. Читая бесхитростный рассказ дьячка, я получал большое удовольс-твие, я люблю такие истории, мало кому известной русской старины, но кроме того мой интерес подогревался ещё и тем обстоятельством, что в рассказе речь шла о краже рукописи "Истории..", а насколько я знаю о жизни Карамзина, к сожалению не так уж много, но всё-- таки кое-- что мне известно, и уж во всяком случае я точно уверен, что нигде, ни слухом, ни криком, ни слова не упоминается об этом прискорбном случае, о кра-же. То ли те из наших биографов, кто по роду своей деятельности занима-лся обстоятельствами жизни Карамзина, не пожелали упоминать о краже, то ли данный факт остался ими незамеченным, словом, рассказ дьячка продолжал оставаться неизвестным читающей публике. По началу я взял занимательную историю на заметку, решив поделиться ею со своими дру-зьями. Прошёл месяц, и постепенно я начал забывать её, и забыл бы, на-верное, окончательно, когда б примерно через полгода не явился ко мне во сне суховатый старик со строгим взглядом колючих глаз, в старинного кроя сюртуке, и надменным голосом не сказал, даже более того, скорее, представьте себе только такое, приказал,-- Вы, сударь, должны написать в журнал о краже рукописи "Истории.. ". Проснувшись утром я припом-нил странное сновидение и саму историю, рассказанную дьячком, но не придал этому какого-- то особенного значения. Каково же было моё уди-вление, когда уже следующей же ночью сон повторился, но теперь уже в мучительной форме. На этот раз старик с немного вьющимися, седыми волосами явился в превосходном фраке, белоснежной манишке, в орденах и сверкающих звёздах на груди, опоясанный голубой муаровой лентой, и с орденом свя-той Екатерины на шее. Представ предо мной в столь блистательном виде, он показался мне крайне раздражённым.                --Почему вы не исполняете моего приказания, милостивый государь,?-- грозно вопросил он, воззрившись сурово на меня своими, почти совсем уже выцветшими, глазами.                --С какого ж такого рожна я должен на ваши прихоти тратить своё драго-ценное время, заниматься не нужной совсем мне, дурацкой ерундой! А уж коли вам это так позарез нужно, ищите себе такого идиота где-- ни будь на стороне, в другом месте, а здесь их нет!- отвечал я нарочито грубо, пола-гая, что в своём- то сне смогу позволить себе немного покуражиться и от-вести душу.                --Это не ваше дело знать, почему, что, да как, и отчего мой выбор упал именно на вас,-- отвечал он ледяным, надменным голосом, при этом было явно заметно по его сильно побагровевшему лицу, что мои слова попали в цель, и что, загоревшаяся в нём, ярость достигла высочайших пределов.                --Допустим потому, что вы неплохо знаете мою биографию, кроме того прочли рассказ этого дьячка в "Старине". Не довольно ли с вас! Впрочем, есть и ещё одна существенная причина, но до времени я вам её не отк-рою.--                Помолчав некоторое время, и всё более хмурясь, он добавил,-- вам надлежит только одно--  старательно и неукоснительно исполнять всё, что я поручаю вам, и не задавать мне ваши глупые, дерзкие вопросы, не сомневайтесь-- я сумею от вас добиться исполнения всего, что я требую, и, уж поверьте, у меня есть для этого хорошие средства. Берегитесь, милос-тивый государь!-- Утром я проснулся с больной головой и камнем на сердце.-- Что же это такое происходит, этак он меня совсем доконает!-- пожаловался я сам себе. И следующим же вечером предпринял кое-- какие ответные меры. К сожалению, как оказалось впоследствии, они были не очень умны и отча-сти довольно наивны, и заключались лишь в том, что, наполнив до краёв мухинский стакан Столичной и, преодолевая внутреннее отвращение к подобному использованию «драгоценного» напитка, выпил его залпом, закусив кое-- чем, и вскоре уснул, слегка одурманенный. Я очень рассчи-тыал, что Столичная не допустит несносного старика в мою одурманен-ную голову, не тут-- то было. Лишь только необъятные пространства Мо-рфея приняли меня в свои болотно-- тинные объятья, как вдруг пелена небытия с гулким треском разорвалась, и всё пространство полыхнуло ярчайшим светом, слегка отдававшим купоросной зеленцой, и из дальне-го угла, в котором свет не достигал своего ослепительного блеска, явился ужасный скелет, распространявший вокруг себя тошнотворный, затхлый, могильный запашок.                --Я вас, милостивый государь, предупреждал,-- прошамкал он,-- теперь пеняй, брат, на себя.--                --Эй, мужичьё немытое, марш сюда!-- проскрежетал он, будто ветер сор-вал с крыши кусок железа, и, подгоняя его, поволок по подворотне,-- Си-дор, гони их сюда!-- После чего до меня донеслось бряцанье многочислен-ных костей, и из, ещё более сгустившегося до тёмной, болотной зеленцы, дальнего угла показалась толпа бежавших мертвецов. Позади всех верхом на лошади, а точнее на том, что от неё осталось за все прошедшие годы, то— есть, разумеется, на её скелете, скакал Сидор, подгонявший, быстро приближавшуюся ко мне, толпу то зычным окриком, а то и ременным кнутовищем, которым он мастерски «выстреливал», пугая мужицкую братию оглушительным щелчком. При виде столь ужасающего зрелища, явно направляемого стари-ком на меня, я обмер от ужаса, весь трепеща и изнывая. Добраться до ме-ня мужичью было делом нескольких минут, и вот уже вскоре все они обс-тупили меня со всех сторон, дожидаясь лишь команды мстительного ста-рика, безобразным воплощением которого и являлся без всякого сомне-ния этот ужасный скелет. И, конечно же, он не преминул, гаркнул да так, словно тяжёлый сундук свалился со шкафа, и вдрызг разбил, неудачно стоявший под ним деревянный стул,-- бейте его, мужики, не жалейте, он противился моей воле!-- с этими словами вся орава мертвецов, как с цепи сорвалась, накинулась на меня, усердствуя хорошенько исполнить пове-ление своего строгого барина. Я только еле успевал закрывать руками го-лову, орал и стонал, не переставая, причём в руках, не на шутку озверев-шего, мужичья порою мелькали их же собственные кости, о происхожде-нии которых, когда всё уже было кончено, я шибко призадумался впосле-дствии, припоминая детский мультфильм "Смиренное кладбище". Но в те отчаянные мгновенья я только и был способен на то, чтобы стенать, подумывая в самые тяжкие минуты моего изнеможения от, сыпавшегося града ударов,-- нет, не выжить, не выжить мне после такого зверского и ужасного избиения.--                И я, действительно,  был уже на грани, они вполне способны были меня забить до смерти, когда б ко мне не пришло неожиданное спасение, и, конечно же, то была моя жена, внезапно меня разбудившая.-- Что ты вопишь, как помешанный?-- с беспокойством спросила она, и в  голосе её сквозила доля досады,-- спать мне не даёшь!-- Меня не огорчил её недово-льный тон,-- ты мне жизнь спасла, милая!-- ответил я, обнимая и целуя её. Она всё так же недоуменно смотрела на меня, досадливо морщась, и не понимая в чём тут дело, и мне пришлось ей рассказать всё, включая пре-дысторию всего, и весь кошмар, только что оставившего меня, сновиде-ния.                --Странный сон, но ведь это-- лишь сон!-- задумчиво сказала она, но вдруг, взглянув на мои руки, отшатнулась от меня в испуге.                --Чего ты так перепугалась!-- с досадой спросил я, потому что не люблю излишнюю эмоциональность и всякие такие выкрутасы, для которых и повода-- то не бывает никогда никакого, но проследив за взглядом жены, я невольно посмотрел на свои руки, и новая волна страха от недавнего, едва только миновавшего меня, ночного кошмара, охватила меня своей ледяной изморозью. Бедные мои руки были черны от, покрывавших их сплошь, синяков, переходивших у плеч в, оплывавшую, желтизну.                --Дай-- ка я тебя осмотрю,-- прошептала жена, и принялась оглядывать и осторожно ощупывать моё тело.                –-Ой, да у тебя и на спине сизые полосы!-- она потянулась к моей голове, и её лёгкое прикосновение отдалось в моей голове гулом мотора военного штурмовика, я еле сдержался, чтобы не вскрикнуть. В результате обсле-дование головы дало неутешительные результаты, две больших шишки болезненно начинали ныть даже после дуновения лёгкого ветерка.                Утром, охая и стеная, и поминая всеми недобрыми словами злобно-го и привязчивого старика, я отправился на работу, а вечером, изнывая от страха перед грядущим мучительным сном, твёрдо наказал жене при первом же, даже лёгком и совсем легчайшем моём охе без промедления бу-дить меня, нисколько со мной не церемонясь. Я долго маялся, борясь со сном, и не решаясь ему отдаться, но всё--таки в одно неуловимое мгновение провалился в его непроницаемую мглу, как будто помер. И здесь, в моём беспамятстве, злой старик, как бу-дто только и ждал меня, он вынырнул из мрака чёрной тенью бесшумно и грозно. На этот раз седовласый старик явился в прежнем своём сюртуке, и, словно подслушав мои наказы жене, с угрозой в голосе сказал,-- вы, ми-лостивый государь, продолжаете всё упорствовать в своей лености и не-желании сделать нужное дело, и для вас это может закончиться очень плохо. Я намерен и дальше наказывать вас до тех пор, пока окончательно не сломлю вашу волю, но может случиться и так, что вы не выдержите всего, что я намерен к вам применить. Подумайте хорошенько и трезво-- стоит ли вам так упрямиться, и дальше оказывая мне ваше неразумное сопротивление.-- Завершив свою речь, он без секунды промедления, буквально мгно-венно оборотился в ужасную, грязную, подлую тварь с огромным, хищн-ым клювом и двумя жёлтыми, горящими лютой злобой, глазами. Раздвинув свои широченные, похожие на два мохнатых одеяла, перепон-чатые крылья, гадина нависла надо мной, размашисто кивая своей отвра-тительной, маленькой головкой, злобно вереща и ежеминутно угрожая от-орвать от меня кусок моей плоти. Опять целую ночь я промаялся, изны-вая душой от страха и отвращения к подлой твари, и даже слыша во сне свои же собственные стоны. На следующее утро я пробудился с огромным трудом, и только по-тому, что было явное ощущение-- вот ещё, совсем ещё немного, и будиль-ник разорвёт мои уши. Всё усугубляла невыносимая тяжесть в голове и необыкновенная вялость в теле, с раздражением в голосе я спросил жену, почему она опять, ещё и эту ночь обрекла меня на этот ужас общения с зловредным стариком, переносить, с великим тщанием устроенные им для меня, египетские казни.                --Я ничего не слышала, ты спал, вроде бы, вполне спокойно,-- отвечала она растерянно, с сочувствием глядя на меня.                --Вроде бы!-- вскричал я в досаде,-- я стонал всю ночь напролёт, как про-кажённый, а теперь ещё должен в таком состоянии топать на мою долбан-ную работу!-- воскликнул я в отчаянии.                --Так не иди, кто тебя заставляет! Позвони начальству, возьми за свой счёт день, всех денег не заработаешь,-- вздохнула она,-- потом, я думаю, тебе всё-- таки лучше сделать всё то, чего от тебя с таким упорством доби-вается, приснившийся тебе, старик-- покойник. Я подумал и счёл за благо последовать её мудрому совету, сил на распри с мстительным и злобным стариком у меня теперь уже не оставал-ось вовсе, и потому, отпросившись по телефону у начальства, я остался дома. После завтрака часик вздремнул без каких-- либо мучительных приключений, и немного пришёл в себя после ночной муки, а в полдень, собрав все свои выписки о Карамзине, сел за стол, и, преодолевая отвра-щение к, навязанной мне, работе, взялся за писанину. И вот теперь, перед вами моя интерпретация бесхитростного рас-сказа дьячка церкви "Рождества Богородицы", отца Максима с некото-рыми моими включениями, напоминающими взыскательному читателю некоторые сведения из биографии Карамзина, на мой взгляд необходимые для разъяснения читателю существа событий, описываемых дьячком, а также с дополнениями о некоторых малоизвестных случаях, имевших ме-сто при создании им "Истории.....".                --Милые государики,-- писал дьячок, и я по возможности постараюсь пе-редать его интонацию, источавшую доброту и доброжелательность ко вся-кому лицу, пожелавшему выслушать его, с некоторой долей слезы,-- наш великий Историописец, Николай Михайлович Карамзин, написал первые свои девять томов "Истории...", да будет вам любезно это узнать, в име-ньице Вяземских, невдалеке от нашей матушки Москвы, в премилом и прелестном своими природными красотами сельце Остафьево. Там же, божьей милостью, в своё время творил и наш народный гений А. Пушк-ин, и там же после его ужасной, дуэльной смертушки впоследствии сохра-нялись его памятные предметики— рабочий письменный стол, жилеточ-ка, политая его драгоценной кровушкой и те самые пистолетики, которые и послужили орудиями к его погибели.                Что же касаемо самого Николая Михайловича, о коем и пойдёт речь в моём рассказце, милые мои читатели, то он для своего неподъёмно-го труда по нужде наведывался и в столичный град Петров, и в матушку Москву, чтобы по повелению нашего царя-- победоносца, Александра Пе-рвого собирать наинужнейшие документики в архивах и запасниках, а с божьей помощью подобравши всё необходимое, бывало уединялся в каби-нетиках, либо князей Вяземских, в благословенном, Марфино, либо в сто-лицах, или же, на некоторое недоброе времечко, в своём родовом именьи-це, Михайловка. Оно, это заповедное для высших трудов именьице, родная его вот-чина, в одно злокозненное времечко обернулось нашему великому зачина-телю подвига наитруднейшего своей злой сторонушкой. А дело, любезные мои государики, состояло в том, что Карамзинское именьице по злому стечению обстоятельств, по прихоти судьбинушки злодейки соприкасал-ось с владеньицем некоторого крепостника-- тирана полковника Роговиц-кого Гаврилы Михайловича, едва-- едва только покинувшего полк по причине своего выхода в отставку. Зарождение недоброжелательства этого Роговицкого к нашему све-точу случилось по смешной и глупой нелепости этак девять лет тому наз-ад, когда ещё только зачинался великий труд написания труда наиважне-йшего. В тот знаменательный год полковник как раз едва только оставил свой полк, и приехал в родовую свою вотчину, чтобы осмотреть состояние этих своих владений, а также нанести, полагающиеся в подобных случаях, визитцы своим ближайшим соседям. Роговицкий стремился наладить до-брососедские отношения со всеми помещиками в ближайшей округе. И первым делом, конечно же, его внимание привлёк Николай Михайлович, чьё имя уже в ту пору было достаточно известно в среде господ дворян, и Роговицкий почёл за благо сначала нанести визитец ему, тем самым отме-тив его превосходство над всеми остальными. Однако, в противоположн-ость его надеждам на радушный приём Карамзин принял его холодно, со-славшись на неотложные дела, которые ожидают его незамедлительно, и предстоящий скорый отъезд из именьица в столицы, а мы знаем, благода-рные мои читатели, что отговорки великого изыскателя не являлись, ед-ва прикрытым лукавством и чертой чёрствого характера, мы можем теп-ерь только догадываться, какие богатырские думы в то время кипели в его уме перед зачином труда небывалого. Но об этом никак не мог догады-ваться и даже вообразить себе Роговицкий, что холодность к нему не пус-тое высокомерие, и не хвастливое чванство, при том и Карамзин ничего ему не объяснил, а потому почуял он в его немногих словах предвзятое мнение и недоброжелательство, и даже презрение известного писателя.                –Вот, вот они, столичные любимцы!-- уже через несколько дней говорил он в окружении мелкопоместных помещиков и обнищавших дворян у се-бя в господском доме, с которыми уже вскоре он сошёлся на короткую но-гу после неудачного визита к Карамзину.                --Знать они никого не желают, по причине своей гордыни и чванства. Других людей для них не существует!--                Эти неправедные слова довелось выслушивать и мне, когда я, ещё церковный  служка, бывало наезжал к нему с прежним нашим дьяконом, отцом Михайлом, который всякий раз в этих случаях брал меня с собою, приговаривая,-- надлежит и тебе, Кузьма, поглядеть, как люди-- то живут, особливо наделённые богатствами несметными и сла-вою людскою, имя которых есмь прах земной. Иначе, как служить-- то ты будешь, когда в чин войдёшь!- Правда, в те юные годы, а было мне тогда отроду всего восемь лет, я слабо понимал причины раздоров среди людей, о которых говорилось за столом, также мой неокрепший разум не был в состоянии и в малой степе-ни осмыслить значение имени Карамзина, и только многими годами поз-же, я, хотя бы в какой-- то степени, осознал смысл и значение его великих творений для русской литературы и в особенности для прозрения в тьму вековую, минувшей жизни наших далёких предков. Миновало с той поры около пяти лет, разлюбезные мои читатели, когда, ничего не подозревав-ший о, творившемся кипении умов в стане Роговицкого, Карамзин внеза-пно возвратился в свою родную Михайловку, чтобы внести некоторые до-полнения и уточнения в рукопись "Истории...", также чтобы продолжить и само написание последующих её разделов. Можно было бы предположить, что за столь длительный срок стра-сти полковника и его клевретов по отмщению зазнайке и гордецу-- соседу, а на самом-- то деле светочу российской словесности, за якобы нанесён-ную, теперь, уж конечно же, им всем, страшную обиду, давно улеглись и успокоились, ничуть не бывало. Разогревание недоверия и отвержение его личности сложилось годами, как насущная потребность, вносившая в мо-нотонную и довольно однообразную их жизнь некоторое разнообразие и развлечение. Само образовались таким образом даже определённые мифы. Так твёрдо в их кругу считалось, что литератор-- зазнайка, погрязший в под-лом возношении над соседями, ничуть не менее достойными всяческого уважения, но к сожалению не наделёнными судьбой столь же высокими талантами, человек в жизни слабый и по женски чувствительный.    Поводом к тому послужили повести Карамзина, имевшие, распрос-транённый в то время, романтический настрой, коих никто из них не удо-сужился прочесть, но зато без тени сомнения все пользовались слухами и женскими восторгами, толкуя их на свой лад. Одним словом, приезд Ни-колая Михайловича оказался для этой компании куда как кстати, не на-ходившей себе какого- либо иного, более достойного применения и развле-чения. Таким образом, прослышав о появлении в их весях, прославленно-го всей Россией, сочинителя, кипение страстей в головах его ненавистник-ов достигло градуса наивысшего. И это их постепенное и одновременное для всех потемнение рассудка, в конце-- концов, вылилось в их общий, злой умысел-- первым, каким-- либо попавшимся им на скорую руку, спо-собом досадить своему ненавистнику. Случилось это в один из тех безумных дней, когда всё их негодую-щее сообщество после плотного обеда собралось на веранде барского дома, вокруг самого хозяина, неоспоримого их вдохновителя и предводителя всех их начинаний, который c томиком повестей Николая Михайловича в руках, заимствованного им у его же жены, обратился к ним с речью,-- По-слушайте-- ка, господа, наш-- то "умник" чем занимается! Вот, к примеру, его весьма посредственная повесть "Бедная Лиза",-- прочёл он, стараясь придать голосу подчёркнуто слезливую интонацию,-- Одно уже это назва-ние вызывает у настоящего мужчины естественную улыбку.-- И далее он зачитывает им некоторые самые трогательные места этой прелестней-шей, сострадательной истории о несчастной девушке, подвергая всё груб-ым насмешкам и превратному истолкованию.                --Ну, посудите сами, достойно ли человеку, пережившему жестокие схват-ки с неприятелем, заниматься женскими юбками, чувствами и прочей по-добной дрянью!--                --Ну, не слюнтяйство ли это, даю самое верное слово, что оно, именно, и есть пошлое, бабское слюнтяйство, и кто же он после всего этого, наш, об-ъявленный всеми, кумир, как не угодник, бабский юбочник и лизун!-- Вся компания с воодушевлением и восторгом поддерживает все эти его насмешки и негодование Роговицкого, и всё это и тому подобное "вар-ится" в их головах несколько дней кряду, пока с языка полковника не слетает следующее,-- верно, други мои, нам следует хорошенько проучить нашего барбоса-- пачкуна, этакого негодника, чтоб он впредь не зазнавал-ся и не задирал перед нами своего чувствительного носа.-- Немедленно, угодливая на все проделки своего предводителя, шай-ка бессовестных людей с готовностью откликается на этот его необдуман-ный призыв. Но тут они пускаются в споры, рассуждения и измышления, чем бы таким этаким и, главное, каким образом досадить зазнайке—сосе-ду побольнее, и, главное, придумать, как бы им самим  впоследствии не пострадать из-- за всего этого, затеянного ими, баловства. Ведь и до них доходят слухи, что объект их злонамеренных выдумок имеет доступ к сам-ому Государю Императору. Неизвестно, сколько бы времени в умах этих бессовестных господ боролось два противоположных желания-- низость и страх, когда б сам Роговицкий не взял всё на себя.-- Не бойтесь, други мои,-- возгласил он, -- всё дело мы обставим таким образом, что комар носа не подточит,-- гово-рил он, заранее усмехаясь от, уже придуманного им, способа отомстить обидчику,-- а, если уж что-- то пойдёт не так, я всё свалю на мою дворню, коли придётся лишний разок их отстегать, так-- не беда, даже им на поль-зу пойдёт. Но это-- крайний случай, господа, нашему чувствительнейшему носу ещё сильно придётся голову поломать--  что, да как!? Так что скорее всего, господа,  наша проделка останется без всяких последствий.-                --Уж коли, действительно, так всё обстоит,-- единодушно вскричали спод-вижники полковника,-- то дело говоришь, но скажи, скажи нам, в чём суть самого действа?--                --А вот в чём, мои дорогие други,-- отвечал он им,-- дошло до меня, что наш сладчайший, cлёзолюбивый писака точит ещё одну свою слезливую пьеску. Вы наверняка догадались уже, друзья, да верно, нам всего лишь надлежит как-- то исхитриться и стянуть её, из-- под самого его носа. Вот потеха-- то выйдет, господа, уверяю вас, он море слёз прольёт, наш этот нежнейший книголюб, узнав о случившейся беде. Компания господ во главе с Роговицким ещё долго предавалась веселию и смакованию мучительных последствий их злой грядущей про-делки для их ненавистного противника, Карамзина, сбиваясь порою уже на совсем фантастические планы отмщения, а в это же самое время, дра-гоценнейшие мои читатели, сам источник и цель всех этих безумств и ва-кханалии компании Роговицкого, Николай Михайлович, не ведая о заго-воре, отдохнувший и посвежевший в родной обители, сиживал в своём любимом кабинете, помещавшегося на втором этаже барского дома, почи-тывая уже готовую рукопись и внося в неё необходимые изменения и поп-равочки. Погода стояла прекрасная, Лето в полном расцвете всех своих жи-вотворящих сил, деревья и травы благоухали, наполняя эфиры неповто-римыми ароматами, птички, божьи создания, щебетали и заливались, до-полняя общую радостную картину. Хотелось жить и любить все существа, которые копошились в воздухе и на земле. Тут дьячок пускается в длите-льное, лирическое отступление, которое мы за неимением времени пропу-скаем, признавая в дьячке натуру поэтическую и возвышенную, и остана-вливаемся на том знаменательном моменте его рассказа, где он сообщает подробности самой кражи рукописи Карамзина. Теперь же, почтеннейшие мои читатели, наступило время присту-пить к огорчительнейшей цепи, воспоследовавших за этим, событий, при-ведших непосредственно к самой утрате Карамзиным ценнейшей части его неоценимого труда, а именно его Примечаньицев к "Истории Государ-ства..". Эти самые Примечаньица являли собой неотъемлейшую и ценне-йшую часть всего его колоссального труда, этой великой работы, так как без них сама "История Государства.." подвисала в воздухе, теряя свою крепкую опору, а потому и силушку, поскольку в ннх Николай Михайло-вич даёт свои подробнейшие разъясненьица к любому историческому ли-цу, событию и историческому фактику, прилагая надлежащие документи-ки, справочки или же отсылочки к розыскам своих предшественников, историописцев, ранее исследовавших, каждый в своё время, какой-либо из приведенных им фактиков. Среди них, любознательные мои читатели, мы встречаем такие славные имена, как: Татищев, Болтин, Щербатов, Шлицер, однако, в да-льнейшем нашем рассказце мы более не коснёмся их славных имён. Коне-чно же Роговицкий, замысливший недоброе дело, и представить себе не мог на что он собирался покуситься, а надумал всё исполнить он вот как-им подлым образом. Созвав дворню перед барским домом через несколь-ко дней после того злодейского их сборища, где открыл приспешникам свой злой умысел по похищению рукописи Карамзина, сам вместе с упра-вляющим стоя на крыльце, он объявил им: "Слушайте, мои холопы, по-ручаю вам важное дело! Знаете ли вы моего врага— того барина, что жи-вёт по соседству в Михайловке?!"                --Не видели, батюшка наш, но знаем, что таковой обретается неподалёку,-- отвечали ему холопы.                --Так вот, этот мой враг сейчас ненадолго появился у себя в имении, и че-рез некоторое время, неизвестное мне, сможет ускользнуть от меня не от-мщённым... Потому повелеваю вам поторопиться, то-- есть вам нужно так исхитриться, чтобы изъять у него рукопись, которой, как достоверно мне стало известно, он теперь изволит заниматься. Постарайтесь угодить мне, а то вы меня знаете!--                Тут же вперёд выходит самый старейший из дворовых Роговицкого и, поклонившись ему в пояс, отвечает от имени всех собравшихся,-- поми-луй, господин наш, служил я тебе верой и правдой много лет, и исполнял все твои приказания, как есть в точности….--                --Верно, верно, Дормидонт,-- перебивает его Роговицкий, я знаю тебя, ты хорошо служил мне всегда, постарайся и на этот раз для меня.--                --Но, батюшка наш, Гаврила Михайлович, ведь теперешнее-- то делуш-ко того, сущая кража выйдет! Как же мы потом перед Богом-- то отвечать будем!? Помилуй нас Христа ради, не страшно наказание, коли нас спой-мают холопы того барина-- то, перед Творцом отвечать-- вот что-- беда, кара великая за этакий грех!--                --Об этом не думай, Дормидонт, не вы, я за вас перед ним отвечу, беру весь грех на себя, так и знайте.--                После таких слов, как не хотели дворовые, а пришлось им волей-- неволей исполнять барское повеление. Посовещавшись какое-- то время, они измыслили один очень нехороший, предательский ход, а что им ещё оставалось делать-- то в их подневольном положении! Суть их умысла была касательна такой не объяснимой и не вещественной материи, какой представимо бывает понятьице-- любовь. Она, голубушка, цветёт порой посреди самых не благоприятнейших и запретных условий жизни. Тако-вой назидательный, но безусловно печальный и грустный пример, имел место и здесь, в самой гуще, назревавших, событий, о которых идёт речь в нашем рассказце. Несмотря на самый строжайший приказ Роговицкого своим холо-пам не встревать ни в какие сношения с крепостными Карамзина они всё-- таки порою случались и не однажды, да и как им было не быть, ког-да граница между владениями обеих этих господ проходила то по лесу, то по речке, а также и по полям и по всем их пажитям. Там-- то сама жизнь и сталкивала их крестьян, если уж не головами, так боками. Пойдут, к при-меру, бабы Роговицкого в лес по ягоды, глядь, а соседские-- то девки их там же собирают, и пойдут меж ними такие заковыристые разговоры и взаимные пересмешки, что только держись. К примеру, одни говорят,-- как ваш барин-- то к вам миловаться приходит? Небось и не жалует вас вовсе.-- Противоположная сторона тоже не отстаёт, в свою очередь подза-доривает,-- это вы все-- пуганые вашим-- то жестокосердом, а наш-- то ба-рин хороший, милостивый!- После этого пойдёт у них такая перебранка, что не столько ягод на-собирают, сколько разных словечек обидных друг на друга на придумы-вают. Однако, по прошествии некоторого времени посреди раздоров двух враждующих сторон родилась и исподволь начала виться и завиваться совсем другая ниточка, и, как я уже упоминал, мои милые, та ниточка струилась любовная. Был у Роговицкого замечательнейший плотник,  Степан, умел он топориком владеть виртуознейшим образом. Ещё в юные годы Степанушки приметил управляющий в нём зачатки этого таланта, и заблаговременно уведомил о том Роговицкого во время одного из его коротких наездов из его полка, и по его же наказу отдал потом его в учёбу замечательнейшему столяру-- краснодеревщику Роговицкого-- старику Архипычу, который по старости лет несколько утерял былую точность рук, и начал хуже справляться со своими обязанностями по ремонту бар-ских мебельных гарнитуров и со всякой другой, плотницкой работой. Многое перенял Степанушка у своего учителя, да, и сам Архипыч, видя его усердие и очевидный талант, был рад, что нашёлся на старости лет ему достойный ученик, кому можно было спокойно передать все его хит-рости, знания и умения, которыми он сам когда-- то владел в совершенст-ве. Такие искусники, каким стал Степанушка, у Роговицкого были на особом счету, им дозволялись некоторые вольности, неведомые остальной дворне. Так Степанушке была предоставлена свобода совершать лесные прогулки, при условии оповещать предварительно управляющего, где его можно будет сыскать, в случае крайней необходимости. В лесу Степануш-ка отыскивал, необходимые ему деревца, сучки, из которых по своему же собственному замыслу изготавливал смешные фигурки, шкатулки с сек-ретом или что-- нибудь ещё занимательное на радость и восхищение бар-ина с барыней, да, и ему самому на удовольствие. В лесу-- то и произошло его знакомство с Прасковьюшкой, крепос-тной девкой Карамзина, вскоре обернувшееся в запретное чувство между двумя трепетными их сердцами. В отличие от других дворовых девок Прасковьюшка отличалась удивительной скромностью в поведении и ха-рактере, то ли по возрасту своему, а было ей в ту пору всего пятнадцать лет, но скорее всего по душевной своей тишине и чистоте, отчего и проз-вали её молчальницей. Вместе со своими подружками прислуживала она в барском доме, а в свободное время, обычно по вечерам занималась вы-шиваньицем, и в этом деле благодаря своему упорству и усидчивости дос-тигла такого умения, что даже барыни-- две престарелые сестры Николая Михайловича, жившие постоянно в имении, всегда отличали перед други-ми девками её работы--  красивые скатёрки и покрывальца. Настоятель нашего храма в те годы, отец Виссарион, иногда наве-щавший барынь, тоже заметил кротость и какую-- то беззащитность Пра-сковьюшки, и за это её качество назвал её "голубкой", и с его-- то лёгкой руки прозваньице это так и пристало к ней, так что в дальнейшем никто в доме её иначе и не называл.                Как завилась любовная ниточка между Степанушкой и "голуб-кой", при каких  обстоятельствах, известно не было, но и без того предс-тавляется очевидным, что только в лесу она и могла завиться, да, только там и имела она возможность продолжаться. Ведая о вражде своих хозяев, сколько слёз пролили они в виду неразрешимости их дальнейшей судьбы. Только они не знали, что ещё худшее горюшко вот уже поджидает cкоро их впереди. Между тем, дворовые Роговицкого долго ломали свои головушки, так и сяк прикидывая способы и возможности, чтобы им подступиться к исполнению строгого, барского наказа, и всё никак не находили возмож-ностей исполнить желаение барина, пока кто- то из них не подслушал слу-чайно, среди бабьих сплетен в девичьей, а уж от бабы, скажу я вам, мои милостивые государики, если дело коснётся любви или любовных секре-тов, не укроется ничего. Так-- то и на этот раз не утаилась от них несчас-тная любовушка Голубки и Степанушки, не смотря  на все их особые предосторожности. И только дворовые овладели этим секретом, как сразу же в их голо-вах произвелся на свет пагубный планец, использовать зацепочку—люб-овь Голубки и Степенушки, и тут же, нисколько не медля, подступились они к нему, и стали его склонять и упрашивать, чтобы умолил он свою Прасковьюшку разведать, где помещается та самая рукопись, которую им барин поручил исхитить. Долго противился им Степанушка, несмотря на все их мольбы и отсылки к той страшной расплате, которая ожидает их в случае, если они не исполнят строгий наказ барина. Но Степенушка оставался твёрд, и ни на какие уговоры не соглашался, хотя страшное на-казание грозило ему первому, ведь дворовые, в случае его отказа, обеща-ли немедленно открыть Роговицкому всю подноготную о преступной его связи с Голубкой. Но Степанушке легче было самому сгинуть, чем подвести своё сок-ровище— Голубку, да он и думать боялся вовлечь единственную свою су-дьбинушку в грязное, нехорошее дело. Вот тогда-- то Голубка и заметила, при последней их встрече, что милый её дружок терзается какой-- то тай-ной мукой, заботушкой, и принялась она выпытывать у него что и поче-му,-- всю правду расскажи мне, милый, всё, что на душе у тебя, и от чего так задумчив, и так не весел, от чего мучаешься и страдаешь, ведь теперь всё равно не будет у меня ни минутки радости, пока не поведаешь мне всё, до единого словечка.-- Как умел, отрекался Степанушка, очень уж не хотелось ему огорч-ать свою Голубку всеми теми печальными обстоятельствами строгого приказа барина, обернувшиеся для него самого такими особо тяжкими по-следствиями, но Голубка была настойчива, укоряя его, что он ей не позво-ляет разделить вместе с ним эту тяжкую напасть, в которой сам теперь пребывает, и, в конце-- концов, после продолжительных колебаний он признался ей в чём заключалась вся его беда и мучение, ставшая теперь, их общей напастью. Голубка сперва поплакала о кручинушке, приключи-вшейся с ними, а потом сказала своему милому, что, как ни дурно и не грешно перед Богом то дело, какое заставляют их сделать, а выбора у них не осталось, и по неволе, хочешь-- не хочешь, а придётся им преступить грань дозволенного. Далее, мои любезные читатели, cобытия уже следовали своим естес-твенным чередом. Прасковьюшка поведала милому дружку, где распола-гается искомая рукопись её барина, он, в свою очередь, объяснил всё, пре-бывавшим в томительном ожидании, мужикам, и те, отрядив из своей среды особо ловких молодчиков, послали их совершить самую опасную, и в то же время очень подлую часть дела. И те совершили его, без всяких на то помех, так что уже к вечеру этого же дня, часть рукописи "Истории … .." находилось в руках Роговицкого. И он, сгорая от нетерпения, в неистребимом желании своём скорее посмеяться вместе со своими друзьями над никчёмным, слезливым писа-телишком, не откладывая дело в долгий ящик, углубился в чтение, нако-нец-- то полученной рукописи. Могу ли я передать вам, мои милые госу-дарики, всю степень того удивления, разочарования, смущения, наконец, страха, словом всю ту гамму непередаваемых чувств, которую испытал, и я бы даже сказал, пережил Роговицкий, когда вместо "слабой пьески", ко-торую он рассчитывал увидеть, чтобы уже вскоре затем снова выставить своего ненавистного соседа в самом недостойном, позорном и неприглядн-ом виде перед своими ближайшими соседями и друзьями. Но вместо этого он нашёл, написанную превосходным языком, объёмистую часть могуче-го труда по истории родного отечества, и среди прочего он ещё находит  некие Примечания-- скрупулёзную вещь, воочию показывающую, какого титанического труда стоило автору написание этой самой "Истории..."! Именно, в этот-- то самый момент Роговицкий с ужасом и понимает на ка-кого масштаба человека он покусился, и чего стоят его копеечные обиды на такого человека. Не знаю, милые мои, устыдился ли он в тот миг своих глупых сборищ, гульбы и пустой болтовни. Ясно одно, что со всей полно-той он теперь осознаёт какие дела влекли соседа, и не давали ему отклик-нуться с чистым сердцем на его добрососедское приглашение, теперь Ро-говицкий видит, с совершенной очевидностью, что вся его обида на вели-кого деятеля земли русской-- лишь пошлый его каприз, его, не имеющего никакого представления с каким человеком он вздумал чваниться, и у ко-го посмел изъять неоценимую часть работы. Но это ещё малая часть всех тех бед, которые теперь с ужасающей силой сваливаются на него, так сре-ди прочего он неожиданно обнаруживает некую кипу бумаг, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении перепиской писателя с Государем, и в ней ему попадается на глаза черновой набросок ответа Карамзина Государю императору по поводу своевременности проведения реформ, предусматри-вающих в том числе и вопрос облегчения положения крепостного кресть-янства с возможностью их дальнейшего освобождения от крепостной за-висимости. Роговицкий со страхом осознаёт, что он вторгся в государстве-нную переписку. В полном смятении он мечется из комнаты в комнату, не понимая, что ему следует предпринять, ведь обратного хода-- немедленно вернуть владельцу, похищенную у него рукопись, по-- видимому нет, так как оста-ётся совершенно неясным-- обнаружил ли сосед уже свою потерю, или же ещё нет. Смятение Роговицкого продолжается несколько дней, достигая точки кипения, но способа вернуть похищенное так никак и не обнаружи-вается. В имении Карамзина в это же самое время происходило что-- то примерно в том же духе, тем же злополучным вечером, когда украдена была рукопись, Николай Михайлович, ничего не подозревая, надумывает снова засесть за продолжение своей многотрудной работы, и вскоре с ужа-сом и растущим негодованием обнаруживает, что столь драгоценная для него рукопись куда-- то исчезла, всё это происходило в его личном каби-нете. Он и представить себе не мог такое, нет слов, мои государики, пере-дать вам всю меру негодования благородного мужа и его всё возрастаю-щего отчаянья, ведь утрата неоценимой части его Рукописи, а особливо "Примечаньицев" (  они-- то и были похищены среди прочего ), давшихся ему многолетним, упорным трудом, предстают пред его душевным взором невосполнимой потерей. Тут же ещё он вспоминает, как огорчится Госу-дарь, узнав про то, что издание "Истории Государства.." откладывается на неопределённый срок, когда ему уже доложено о скором выходе всего труда в свет. Словом, у Николая Михайловича тоже происходит времен-ное умопомрачение и смятение чувств. Однако же, через два дня он собирается с мыслями, и обрушивает весь свой гнев и раздражение на, пребывающих в невинном неведении, своих дворовых-- мужиков и баб. Надобно нам тут сказать, что несмотря на всю твёрдость убеждений Николая Михайловича сохранять уложения старых законов и старые устои, дошедшие до наших дней, и доставшихся нам со времён глубокой старины от далёких предков, и в том числе кре-постное право, в своих непосредственных сношениях со своими дворовы-ми всегда оставался милостив, и никогда не допускал излишних жестоко-стей при всех, случавшихся порою, их провинностях. В теперешних же своих обстоятельствах дошёл до неистовства. Соб-рав всех дворовых перед крыльцом барского дома, сам же поместившись на балконе, и то и дело охаживая плетью его, ни в чём не повинную, пере-кладину, в самых гневных словах и тонах обратился к собравшимся со следующими словами,-- знаете ли вы, что из моего родового дома, из мое-го кабинета украдена рукопись, ценю которую выше собственной жизни. Как же вы, мои холопы, смогли дозволить такое! Как не уберегли вы жизнь своего барина!-- При таких его словах холопы шибко призадумал-ись, оказавшись сбитыми с толка, и не понимая, что это такое означает "..не уберегли жизнь своего барина!..", когда барин-- то вон-- он, стоит себе перед ними живёх-- здоровёхонек, но уже вскоре разъяснились между собой, что по всей видимости это есть ни что иное, а то, что барин ихний заболел тяжкой, смертельной болезнью, и дескать они-- то сами его и за-разили, от этих всех неутешительных умозаключений они не на шутку оп-ечалились, ведь, своего барина они любили. А Николай Михайлович в это время, продолжая крушить перекла-дину, добавил, к уже им сказанному, следующее,-- теперь же берегитесь, вы получите такое наказание, что даже внуки ваши будут помнить, как следует беречь и оберегать своих господ!-- После этого он уже конкретно уточнил, что от них собственно тре-буется,-- если за два дня вы не отыщите, украденную у меня, великую це-нность,-- в этот момент дворовые с облегчением поняли, что их барин не так уж и болен, а ему нужна лишь какая-- то драгоценность, и об ней им надобно у него хорошенько полюбопытствовать, но пока смолчали, боясь его гнева, и надеясь узнать это у его управляющего при удобном случае.                --Если же вы за этот срок не дознаетесь, кто оказался тем негодяем, кото-рый посмел покуситься на эту единственную мою великую ценность, тог-да каждый третий из вас будет запорот до полусмерти!-- Поручив управляющему проследить исполнение своего приказа, Николай Михайлович отправился в свой кабинет, в котором запершись, посвятил остаток  дня запылённой бутылке португальского портвейна, доставленной ему из старых его запасников, сохранявшихся ещё c праде-довских времён, к коим по своей ежедневной занятости давненько не при-бегал. Дворовые же, пригвождённые невиданным доселе гневом своего любимого барина, долго стояли понурясь, наконец, придя немного в себя, и с большим трудом собравшись с мыслями, решились учинить пристрас-тный допрос каждому из своей среды, чтобы докопаться, кто же из них мог решиться на такое злодейство.                Единственной, кого они решили оставить в покое от волнительного и пристрастного дознания, была кроткая и тихая Прасковьюшка, никто из них не решился потребовать к выяснениям и её, так как и подумать никто из них не мог, что такая чистота и кротость может решиться на по-добное злодейство. А в это самое время виновница всего переполоха, нет, милые мои, не могу назвать её, мою голубушку, таким прилипчатым и гадким слов-ом, коли она самая настоящая жертва обстоятельств. Сама же Прасковь-юшка дожидалась лишь одного, когда все разойдутся, и только-- только это случилось, и едва лишь барин скрылся в своих покоях, она подошла к управляющему и призналась ему во всём, то-- есть, что это, именно, она-- то и есть виновница всего cлучившегося. Тот, в свою очередь, немедленно поднялся на второй этаж к барину, и доложил, что кража уже раскрыта и преступница найдена. Николай Михайлович, едва успевший сделать всего несколько гло-тков превосходнейшего портвейна, и уже было настроившийся на длите-льные возлияния, был даже немного раздражён такой излишней поспеш-ностью, но преодолел себя, и велел немедленно представить преступницу к себе, и, оставшись с ней наедине, долго глядел на, едва удерживающую слёзы, Прасковьюшку, не понимая для чего и как столь невинное суще-ство могло решиться на столь тяжкое преступление. Гнев, было закипев-ший в его груди, он до времени сдержал, и единственное, что смущало его в разрешении этого дела, был вопрос-- почему? Наконец, он и задал его Прасковьюшке.                --По глупости, барин, хотелось на буковки посмотреть,-- еле собравшись с мыслями,-- отвечала она тихим голосом.                --Да, уж не наговариваешь ли ты на себя, милая?!-- в великом сомнении спрашивал Николай Михайлович не в силах поверить, что вот это нежне-йшее существо, зная какое наказание ожидает похитителя барского добра, могло совершить подобное,-- способна ли ты на этакое дело?--                --Способна, способна, барин,-- только и нашлась она что ему ответить, но Николай Михайлович, будучи натурой высоких чувств, и романтического склада души, всё более и более убеждался, что злодея искать следует не здесь, а, стоящая перед ним, едва  удерживающая слёзы, девица-- лишь случайная жертва в чьих-- то руках, поэтому допрос продолжился ещё некоторое время. Наконец, после длительных увещеваний, расспросов и понуждений, в которых говорилось, что барину требуются не невольные соучастники кражи, а её главный зачинщик, истина, наконец, восторже-ствовала. Прасковьюшка не выдержала мучительного для её чистого сер-дца давления дознания и словесного мучительства, расплакалась и посте-пенно рассказала от куда пришла затея с кражей. Так что уже поздним вечером того же дня Карамзин был осведомл-ён обо всём "механизме" кражи и её настоящем зачинщике. Несколько дней он обдумывал и решал, как ему следует поступить с главным вором, но, так ничего и не решив, на утро следующего дня, едва дотронувшись до завтрака, приказал закладывать коляску, и уже в девять был на дороге к имению Роговицкого, имея твёрдое намерение вызвать мерзавца—похи-тителя на дуэль. Что же Роговицкий? Судьбе было угодно распорядиться таким об-разом, что на кануне поездки Николая Михайловича, он после длитель-ной горячки и смятения рассудка в поисках способа вернуть хозяину его, украденную, рукопись, не нашёл ничего лучшего, как покаяться в, совер-шенном, перед соседом. Для чего на следующий же день наметил съездить в стан врага. Так что он находился в пути на той же дороге и в тоже при-мерно время, имея при себе все похищенные бумаги, и твёрдое намерение передать себя в руки сиятельного вельможи. И, таким образом, неизбежно происходит их встреча, совершенно неожиданная как для одного, так и для другого, экипажи останавливаются, и в первую минуту каждый из них из-- за внезапности случившегося не находят слов, так как все, приго-товленные заранее, слова выскочили из головы, будто их и не твердили, и не повторяли бессчётное количество раз на кануне, один в припадке рас-каяния, другой в буре негодования. Первым находится Роговицкий, который вылезает из экипажа и раскланивается со словами: "Так точно-- с, милостивый государь, перед вами первостатейный подлец, похитивший из ложного возомнения у вас неоценимое творение разума, в чём перед вами же себя полностью изобли-чаю. Истинно-- с из одного подлого стремления навредить и посмеяться над никчёмной пьеской, но полностью посрамлён-- с, не ведал, на что по-кушался. Отдаюсь в ваши светлейшие руки, приму любое наказание." После этих неловких, покаянных слов Роговицкий немедленно воз-вращает Карамзину всё, им похищенное -- рукопись и остальные все бу-маги с удостоверениями в их полной целости и сохранности, после чего умолкает, ожидая решения и возможной кары со стороны пострадавшего. Теперь Николай Михайлович оказывается в большом затруднении, каких-- то ещё несколько минут назад он весь кипел от гнева в твёрдом намерении жестоко наказать Роговицкого-- вызвать на дуэль, пригвозд-ив тем самым его, как похитителя, ожидая в свою очередь от него в ответ чего угодно-- насмешек, яростного отрицания вины и прочего в том же духе, но никак не смирения и откровенного признания вины. Но, когда сам виновник, причинённой ему, столь тяжёлой, душевной раны, предал теперь себя сам в его руки, и смиренно стоит перед ним, ожидая его реше-ния, горячее его сердце постепенно остывает.                --Полноте, я вас прощаю,-- после длительного раздумья, наконец, говорит он Роговицкому,-- рукопись-- у меня, и я смогу завершить труд всей моей жизни.--                --Нет, не могу никак принять-- с, не достоин вашего великодушия, престу-пил черту дозволенного и не могу рассчитывать на снисхождение. Должен понести кару от Государя Императора, вторгся в недозволенное, и потому подлежу закону!-- В каком-- то исступлении повторяет Роговицкий. Эта его само отречённость ещё более трогает Николая Михайловича, который и сам был натурой возвышенной и чувствительной, склонной к некото-рой экзальтации и порывам сердца. Поэтому и им овладевает высокий душевный настрой, и он со всем своим даром изображения сердечного трепета и мастерством принимается разубеждать своего ещё недавно врага покончить с самоуничижением и готовностью понести наказание за, содеянный им, проступок. Всё это он обрамляет и усугубляет, только что им самим изобретёнными, условиями и оговорками, чтобы Роговицкий быстрее пошёл на попятную, первое из которых-- в меньшей степени употреблять жестокости при наказании сво-их крепостных, а второе-- продать ему Степана, умолчав о своём тайном желании женить его на Прасковьюшке. Как не жаль было Роговицкому расставаться со своим искусным плотником, но в теперешнем своём поло-жении он готов был и не на такие жертвы. Словом, мои государики, постепенно, проштрафившийся, полков-ник оживает духом, понимая, что конфликт каким-- то чудом улажен, и даже между обоими сторонами завязываются что-- то вроде дружеских от-ношений, и впоследствии они по соседски обмениваются визитами. Вмес-те с тем Карамзин продолжал интенсивно работать над завершением своей "Истории …", и вскоре, к тысяча восемьсот восемнадцатому году она, наконец, вышла в свет в двенадцати томах, хотя сама рукопись была уже готова в тысяча восемьсот пятнадцатом году. Тем самым Николай Михайлович упорнейшим многолетним трудом завершил подвиг всей своей жизни, оставив после себя неоценимый труд, и показав впервые всем, последующим, историкам Российским, что дают трудоёмкие раскоп-ки в архивах.                Несколько слов о том, как сложилась дальнейшая судьба Степану-шки и Голубки после того, как они, благодаря возникшей распре между их господами и последующем содействии Карамзина, нежданно— негада-нно нашли своё счастье. Восемь последующих лет они прожили вполне благополучно и счастливо, насколько это позволяло их подневольное по-ложение. Но в восьмом годе Степанушка в зимнее время отправился в лес поискать любимые им чурбачки для своих поделок, чтобы порадовать ба-рина, которому был безмерно благодарен за покровительство в его семей-ном счастье. Но этот его поход оказался опасным, в лесу на него напала стая волков, из коих он убил топором двух, но пал жертвой остальных их сородичей. Не сразу сообщили дворовые Прасковьюшке о случившейся, стра-шной беде, но совсем утаить её они не могли, узнав, наконец, обо всём произошедшем, она была сильно потрясена, и все последующие дни никак не могла отойти от, нежданного свалившегося на неё, горя. Промаявшись таким образом три месяца, она тоже отдала Богу душу, оставив после себя четырёх сирот ребятишек. Узнав о, случившейся, трагедии, Николай Михайлович был насто-лько поражён несчастной судьбой этих двух ещё молодых людей, что вскоре сподобился написать небольшой, очень трогательный рассказ, включавший в себя все перипетии совсем недавно произошедших собы-тий, но по известным причинам так и не решился его опубликовать, осте-регаясь причинить ущерб чести Роговицкого, хотя все имена он и замен-ил на вымышленные. Со временем рукопись эта куда— то затерялась, и после смерти Ка-рамзина среди его бумаг не была найдена, так и оставшись известной уз-кому кругу лиц, услышавших её из уст самого писателя. Посему, милые мои государики, c особым удовольствием я и завершаю сии строки. C ув-ажением к вам, мои разлюбезные читатели, дьякон храма "Рождества Бо-городицы" Максим (по рождению Кузьма Ферапонтов). Завершив последние строки моего рассказа, я вздохнул с облегче-нием, надеясь, что покойный сановник больше не станет досаждать мне, каким-- либо новым поручением, и намереваясь опубликовать его в неоп-ределённом будущем в каком-- ни будь журнале. Но не тут-- то было, бли-жайшей же ночью сухощавый старик вновь ворвался в мой сон. Снисхо-дительно отметив, что я довольно не плохо справился с первой частью, предначертанной им мне, задачи, он повелел мне уже на следующий день заняться публикацией этого рассказа, причём указал на самый элитный и труднодоступный для авторов журнал. Я попробовал ему объяснить, что вряд ли мне удастся это осуществить в таком известном и популярном у, читающей, публики журнале, но он и слушать ничего не захотел. Утром, припомнив очередное,  навязчивое повеление старика, я во-змутился духом против его неотступного насилия не только над моей во-лей, но даже и над самой моей личностью. Видимо память моя притупи-лась, сгладив неприятные воспоминания от прошлых, ночных моих кош-маров и, сопровождавших их, мучительных для меня, их телесных прояв-лений, создаваемых и наводимых на меня несносным стариком.  И когда пришло время сна, и, едва он только смежил мои веки, му-читель объявился сразу же, без промедления, и нехорошо улыбаясь, про-шамкал своим беззубым ртом, --вы, видно, забыли, милостивый государь, мои возможности, так я вам о них напомню!-- С этими словами он внезап-но исчез, растворившись в зеленоватом сумраке, сгустившемся в отдале-нии, а через некоторое время, которое я провёл в жутком беспокойстве, беспрестанно оглядываясь по сторонам, и не зная откуда ждать мне нап-асть, приготовленную мне несносным, мстительным стариком, до меня донёсся многоголосый собачий лай.  Этот тонкий заливистый лай во мгновение ока породил во мне уду-шающий испуг, лай быстро нарастал, и я вскоре разглядел в отдалённом, туманном сгущении, яростно мчавшуюся ко мне на большой скорости со-бачью стаю. Сердце моё сжалось в предчувствии неминуемой беды, я вгляделся в, быстро, с каждой секундой приближающийся ко мне, комок, и различил не менее двадцати свирепых псов. То-- есть конечно же, это была стая собачьих скелетов, и позади неё, на скелете лошади скакал бе-зумный старик, в котором я было признал злющего Николая Михайлов-ича.                --Что это вы собираетесь делать, Николай Михайлович, а ещё вас счита-ют благородным, сердечным человеком!-- крикнул я каким—то постыд-но просящим, срывным голосом, дрожа от испуга.                --И никакой я вам не Николай Михайлович, Роговицкий-- я, и сердечнос-ти от меня, господин-- упрямец, не ждите,-- гаркнул хриплым, ужасным голосом скелет Роговицкого,-- я выбью из вас эту вашу своевольною дурь-- упрямиться, когда вам ясно говорят— делай, что тебе по велено, и делай хорошо, как полагается!--                --Нет, у вас одно на уме всегда-- упрямство и блажь, всё делать наперекор, по своему.--                От того, что предо мною находился не Николай Михайлович, а тот самый Роговицкий, по рассказу дьячка известный своей чрезмерной жес-токостью в отношении крепостных крестьян в те старозаветные времена, как вы можете догадаться, смелости мне не прибавило.                --Даю вам десять минут, попытайтесь, если, конечно, хотите избежать, предназначенного вам наказания,-- зловеще усмехнулся скелет,-- и бла-годарите за это вашего де.., то- есть, Николая Михайловича.-- Едва услы-шав эти его слова, я всё-- таки нашёл в себе силы собраться и опрометью кинулся бежать в направлении редкого леска, который тёмным пятном в белесом тумане маячил вдалеке. Мне показалось, что я успел сделать каких-- то всего несколько скачков, когда позади меня донёсся грозный окрик старика Роговицкого,-- ату, ату его!-- и последующее тяжкое шуршанье многих, несущихся ко мне, ног, нарушаемое лишь топотом лошади Роговицкого и моими собст-венными скачками, но, видно, это мне только показалось, так как лесок был почти уже рядом, ясно различимый впереди, каких-- то метров в пят-надцати от меня. Посчитав себя уже избавленным от укусов свирепых псов, я оглянулся назад, и c удивлением и нараставшим цепенящим стра-хом обнаружил, что вся стая, несущаяся ко мне на всех парах, свирепым комком, во главе с Роговицким, тоже, оказывается, уже была почти ряд-ом. До ближайшего дерева мне не хватило всего каких-- то нескольких метров. Я рассчитывал подняться по его стволу довольно быстро, надеясь успеть, стать недосягаемым для беснующихся псов. Но, увы, не успел, и потому мне пришлось, испытывая адову боль от не менее десятка собачь-их укусов, тащиться кое—как к дереву, собрав все, имевшиеся ещё у ме-ня, силы, и волоча при этом на ногах трёх, упиравшихся, самых быстрых и свирепых, псин. И потом, когда с невероятным усилием я всё же сумел добраться до него, мне пришлось ещё карабкаться по нему наверх,  хвата-ясь за сухие ветви давно высохшего дерева, ухитряясь при этом дробить их черепа своими тяжёлыми ботинками. А Роговицкий в это время с ви-димым удовольствием озирал мои муки, подзадоривая плёткой и окриком своих подопечных.                Наконец-- то, я добрался до безопасного сука, на котором кое-- как устроился, ощущая себя в недосягаемости от плётки зверя-- крепостника и его злющей, собачьей своры. Конечно же, я был несказанно доволен эт-им своим относительным успехом, но боль, покусанных в кровь, ног не давала мне ощутить всю полноту радости моего спасения. Бешеная стая собачьих скелетов всё время после этого, оглушая унылые окрестности, продолжала носиться вокруг чахлого моего деревца, ещё надеясь изыск-ать способ, каким-- то образом дотянуться в сладостном укусе до моих и, без того потрёпанных, лодыжек. Сам же Роговицкий продолжал удовлет-ворённо наблюдать за мной, скорчившегося в неудобной позе, на корявом суке, с разодранными штанами и с гримасой страдания на лице.                --Думаю, сударь, вы получили достаточно, и именно, всё то, чего вполне заслужили своим упорным непокорством,-- крикнул мне напоследок сви-репый старик, подскакав поближе к деревцу, на котором я помещался, и, на скаку осадив лошадь так, что вся она вздыбилась на задние ноги.                --Запомни хорошенько, в следующий раз тебе уж не уйти от меня!--                --Исполняй веленное тебе, иначе, берегись!--                --Да пошёл ты, придурок, козёл засохший, сгнил ведь весь, провонял, а ту-да же ещё, мне грозит, хорохорится!--                --Я для тебя, козёл, если только попадёшься ещё хоть раз мне, пару гранат разрывных приберегу!-- не сдержался я с досады от сознания, что мне угрожает какой-- то, давным-- давно упокоившийся, субъект, да  к тому же ещё так бесславно проявивший себя в отношениях с нашим великим предком.                –-Вона как заговорил, наш молодец!--                --Думаешь ушёл уже от меня, и можешь теперь болтать всё, чего тебе вздумается!?--                --Ошибаешься, вижу, что ещё ничему ты не научился.--                --Придётся, сукин сын, тебя опять поучить хорошенько.--                С этими словами Роговицкий, гремя своими костями, тяжело сос-кочил со скелета своей лошади, после чего, подойдя к ней, начал копаться в, пристёгнутой к седлу, сумке, и вскоре вытащил из неё небольшой плот-ницкий топорик.                –-Нашёл,-- доверительно подмигнул он мне, после чего, насвистывая ка-кую-- то песенку, направился к деревцу, на котором я томительно наблю-дал за его зловещими приготовлениями, с тоской подумывая, когда он всё-- таки уберётся восвояси со своей собачьей сворой, и только теперь я, наконец, сообразил, каким образом он решил меня проучить.                –-Эй, Роговицкий!--                --Беру слова обратно, сгоряча сболтнул, не подумавши,-- крикнул я про-сительно, со страхом следя за каждым ударом по деревцу его топора, но Роговицкий только злобно в ответ усмехнулся, убыстряя свои движения.                Мне очень повезло, не понимаю каким образом мне это удалось, но когда деревце затрещало, клонясь под моей тяжестью, я, инстинктивно ища себе спасения, каким-- то  не-ведомым чудом сумел уцепиться за вет-ви соседнего деревца, столь же хилого, как и первое, и потом, с большим трудом и напряжением всех моих сил, сумел перебраться в более безопас-ное место, поближе к его стволу, и там устроился, как мог.                Роговицкий в первый момент увидев, что каким-- то чудом мне уд-алось избежать падения, и тем самым избавиться от его очередного истя-зания. Явил во всей красе, присущий ему, дикий, необузданный темпера-мент, с яростью запустив в меня свой топорик, одновременно чертыхаясь и поминая меня всеми, известными ему, ругательными словами, но и здесь опять промахнулся. И потом, когда я уже перелезал поближе к ство-лу дерева, он снова продолжал со вниманием наблюдать за моими нелов-кими, cудорожными движениями, надеясь, что я всё— таки сорвусь, и та-ким образом всё— таки попаду ему в руки. Но мне всё удалось, ему же, по— видимому, не захотелось ещё раз заняться рубкой очередного дерев-ца, весьма возможно и то, что он уже устал, или же, вероятно, он заметил, что провидение благоволит мне, и потому спорить с ним не решился.                --Повезло тебе, сукин сын, но берегись, попадёшься мне, хотя бы один ещё только раз, узнаешь, как Роговицкий наказывает непокорство и своево-лие!-- говоря это, он погрозил мне своим скрюченным, состоящим из мел-ких суставов, пальцем, после чего прибавил,-- Роговицкий зря не болта-ет.-- Утро далось мне нелегко, хотя я и проснулся довольно рано, но от-нюдь не по собственному произволению, а из-- за сильнейшей боли в ног-ах. Разбудив жену, я показал ей, что сделали со мною псы Роговицкого, давая и ей ощутить меру её вины за мои страдания, ведь была же у неё ре-альная возможность избавить меня от них. Следы от укусов  покрывали мои ноги от щиколотки до колен, выглядели они в виде из синя фиолето-вых пятен. Но женщины не столь чутки к нашим болям, поэтому я услы-шал от неё не совсем то, на что рассчитывал.                --Вот так дела!-- посочувствовала она,-- никогда не видела такого, и чего теперь он от тебя добивается?--                --Чего, чего,-- отвечал я, несколько уязвлённый отсутствием в ней и кап-ли сочувствия, и понимания её собственной вины,-- требует опубликовать мой рассказ в самом популярном журнале, а, ты знаешь, что туда берут рукописи только самых известных авторов!--                --У меня нет там никаких шансов.--                --Ты сходи, и просто отнеси туда свою рукопись, ведь другого от тебя он не требует, ведь, правда!--                --Так что не переживай особенно,-- весьма мудро опять посоветовала она.                Так я и поступил, притащившись на работу, конечно, с большими трудностями и мучениями из-- за боли в ногах, я благополучно отпросил-ся у своего начальства, встретив с его стороны сочувствующие и всё по-нимающие взгляды, а потому не задавшего мне ни одного вопроса о при-чинах столь скоропалительной моей отлучки, слишком очевидна она бы-ла написана на моём, сморщенном от боли, лице. Затем, опираясь на суч-коватую трость, подаренную мне когда-- то много лет назад товарищем, и долгое время без дела валявшуюся в кладовке, как совершенно бесполез-ная вещь, и теперь так к стати оказавшуюся мне чрезвычайно полезной, я поплёлся в редакцию, названного мне привередливым стариком, журна-ла, где и отдал её в секретариат. Ответ пришёл ко мне примерно через месяц, и был тривиален, на-ходясь в полном соответствии со всеми моими предварительными ожида-ниями,-- ваш рассказ по своему содержанию не отвечает актуальным про-блемам современности, а по своему уровню не соответствует, принятым в нашем журнале, высоким, художественным требованиям!-- Ответ оказал-ся на удивление предсказуем и лаконичен. Я не пытался бороться за свою рукопись, не просил встречи с главным редактором, или, по крайней мере с его заместителем, как иногда это делают некоторые особо настойчивые авторы. Я забрал рукопись, и на этом счёл свою миссию перед приверед-ливым стариком вполне исполненной, ожидая дальнейшего развития со-бытий, а что они воспоследуют, и непременно скажутся на ком-- то из ру-ководства журнала, причём отнюдь не в обнадёживающем своём виде, я нисколько не сомневался. И они, действительно, последовали уже через три дня. Ближайшую же ночь и несколько, следующих за ней, я провёл до-вольно спокойно, без сновидений и мук, если не считать только колющих болей в щиколотках— последствия собачьих укусов. Конечно, злобный старик мог бы ещё мне вменить в непокорство мою очевидную пассив-ность и отсутствие каких-- либо энергичных попыток добиться своего, протолкнуть рукопись в Редакции, но по какой-- то, так и оставшейся не-известной мне, причине он не захотел этого делать, видимо, направив всё остриё своего вспыльчивого характера на руководителей Редакции. И, та-ким образом, я получил приятную возможность отдохнуть от тяжких мук и беспокойств предыдущей ночи. Утром третьего дня после моего ночного (во сне) столкновения с со-бачьей сворой Роговицкого, утром, ровно в девять часов в моей квартире раздался резкий, телефонный звонок, то, конечно же, звонили из редак-ции, как оказалось, это был тот самый заместитель Главного редактора. Но теперь от его непреступного, полного внутренним холодом, голоса, ко-торый мне довелось ранее услышать, пока регистрировали мою рукопись в секретариате, не осталось и следа.                --Прошу вас, срочно приезжайте, привезите мне ту самую вашу рукопись, мы подумали, и всё-- таки решили её напечатать!--                --Я очень вас прошу, только обязательно принесите её мне сегодня же.--        --Поверьте, мы её опубликуем сразу же, первым эшелоном, в долгий ящик откладывать её не будем.--                --Обещайте мне...,-- униженно просил он, и мне показалось, что со мною говорил совершенно другой человек, до того переменился сам тембр его голоса. Предвидя нечто подобное, я намеревался немножечко покочевря-житься, чуть-- чуть проучить, не в меру зазнавшееся, руководство извес-тного журнала, всем своим прошлым опытом, привыкшего к резким оц-енкам и не лицеприятным характеристикам, поступавших к ним, произ-ведений. Но услышав эти его, униженные, слова-- «обещайте мне», слова,  совершенно "раздавленного", человека, я передумал, и дал согласие без промедления принести рассказ. Что вскоре и выполнил, передав рукопись в руки, названного им, сотрудника, и уже через два месяца, вне всяких планов, рассказ был напечатан, правда, навещать Редакцию мне пришл-ось ещё несколько раз, внося некоторые, незначительные правки в текст по рекомендациям сотрудника-- рецензента, который наблюдал за её про-хождением, и потом, просматривая сигнальный экземпляр рассказа. В один из таких приходов в редакцию мне довелось снова встрети-ться с заместителем Главного Редактора, теперь его трудно было узнать, лицо его в области правого глаза затекло, и на нём красовался большой, сизо-- жёлтый синяк, затем, одна рука его была забинтована, и висела по-лусогнутой дугой, другою же рукой он опирался на массивную палку, так как сам он был довольно тяжеловат, и при этом ещё подволакивал ногу. На него было больно смотреть, и он прочитал в моих глазах полное сочу-вствие и  понимание, ведь и я продолжал ещё хромать, и тоже опирался на палку, так как боль от собачьих укусов ещё отдавалась во мне весьма ощутимо.                --Он едва не забил меня до смерти,-- прохрипел он доверительно, морщась при каждом слове, как близкому человеку.--                --А кто-- он?-- спросил я, полагая, что он знает своего истязателя. Но он не знал, и потому недоуменно воззрился на меня,-- ну, этот самый, злющий старик с кнутом на огромном таракане!--                --Он так бил меня беспощадно!-- Слёзы покатились по его лицу, он снова переживал события ужасного сна. Мне пришлось вкратце рассказать ему о действующих «персонажах» наших мучительных снов, и о самих причи-нах, заставлявших их действовать подобным образом.                --Неужели такое смог бы сделать сам Николай Михайлович!?-- усомнился он.                --Думаю, что в вашем конкретно случае, вероятнее, всего действовал кре-постник Роговицкий, имевший, устоявшуюся, привычку подобным обра-зом расправляться со своими крепостными, но и Карамзин сумел бы дос-тавить вам массу неприятностей.                --Мне пришлось порассказать ему о своих ночных злоключениях, где му-чителем выступал сам известный писатель.                --Что вы хотите, те времена тоже отличались жестокостью и скорой рас-правой, хоть и вельможа, а в иных ситуациях так-- сущий зверь, к сожа-лению ничего не изменилось и до сих пор,-- припоминал я свои страдания. Расставаясь, мы пожали друг-- другу руки и обнялись, словно близ-кие люди.                --Если у вас появится что-- ни будь новое, обязательно приноcите, я поста-раюсь вам посодействовать,-- заверил он меня на прощание. Я сильно не злоупотребил его щедрым  предложением, но всё-- таки с тех пор несколько моих весьма скромных литературных опыта появил-ось на страницах известного журнала, и я даже приобрёл в около литера-турных кругах некоторую известность. Нона этом моё, так сказать, общение со старцем, увы, ещё не прек-ратилось, он продолжал меня донимать, вскоре навязав мне ещё одно без-отлагательное дело. После публикации моего рассказа в том известном журнале, ближа-йшей же ночью, он снова объявился в моём сне в своём любимом, старе-ньком сюртуке, носить который, видимо, ему доставляло удовольствие. Пытаясь изобразить любезную улыбку, он проскрипел,-- дело сделано, милостивый государь, вы вняли моим увещеваниям, и я не останусь пер-ед вами в долгу, и вознагражу вас по достоинству.--                --Побойтесь Бога, Николай Михайлович, какие могут быть счёты между нами! Вы от меня требовали это сделать, ну вот, я это и сделал, и никаких таких даров мне от вас и наград не требуется.-- Несколько раз я ещё попытался разубедить его не навязывать мне, какие—то, совсем мне ненужные, дары, но упрямый старик твёрдо стоял на своём. Более того, мои отговорки опять начали всё более и более выво-дить его из терпения.                --Опять вы смеете прекословить мне, милостивый государь!--                --В моём праве желать вознаградить вас или наказать,-- воскликнул он, сверкая очами.--                --Какого же ляда вы мне снова прекословите!--                --Или  вы уже позабыли, чем грозит вам ваше препирательство и непок-орство?!--                Я немедленно предпочёл умерить свои возражения, ища обходные пути к отступлению.                --Нет, нет, я, конечно же, ничего не забыл,-- отвечал я поспешно.--                --Однако, я хочу обратить ваше внимание, что этот ваш подарок мог с го-дами затеряться из-- за значительных перемен, как в самом ландшафте той местности, там, где вы когда—то, давным—давно его спрятали. Да и, вообще, подумайте над тем, как много минуло с той поры разных собы-тий, когда, так сказать, вы в некотором роде вели земную жизнь.--                --Те же войны, переустройство земель, новое строительство, всё разитель-но могло перемениться с того времени, так что вашу щедрую награду по силам ли мне станет отыскать?--                --Вот отчего я и думаю, стоит ли уж мне этим…,-- я не успел договорить, как он уже перебил меня.                -- Знаю я всё, знаю!-- заорал мне в ухо несносный старик.                --Не  воображайте себя, милостивый государь, слишком большим умник-ом,-- презрительно добавил он, стараясь унизить и уязвить моё самолюбие побольнее. Явив, таким образом, предо мной полное своё превосходство, он за-тем принялся растолковывать мне, как следует добираться до нужного места, и как там устроиться, и потом отыскивать, спрятанный, клад.                –-Место самого клада вам на прямую покажет пастух, выходящий из леса со стадом, покажет он механически, так как живёт он механически, как теперь у вас многие живут, ничего замечая.--                --Естественно, о существовании клада он не знает, и ничего о нём не подо-зревает,--  этим уточнением он завершил свои поучения.                Утром следующего дня я отправился на работу, где долго упраши-вал своего начальника дать мне отпуск за свой счёт на десять дней. По моим прикидкам, этого времени мне должно было с лихвой хватить на это дело, и для поиска самого клада, и для его извлечения, а также чтобы сво-евременно возвратиться домой. Увы, вопреки моим ожиданиям на этот раз выпросить у начальника согласие на внеочередной отпуск мне так и не удалось. Время было горячее, и наша  газета, увеличив тираж, едва ус-певала выходить три раза в неделю, так что моё отсутствие могло ещё бо-лее усложнить и без того тяжёлую ситуацию в редакции. Впрочем, как вы понимаете, меня это шибко не расстроило. Из своего недавнего опыта я уже предвидел, что должно было произойти  в ближайшие дни, и спокойно готовился к отъезду. Мои ожидания вскоре оправдались, как это бывало в подобных случаях, когда дело касалось скоропалительных требований привередливого старика Карамзина. Произошло это, через три дня после моего обращения к начальнику насчёт отпуска. Следует уведомить читателя, что начальник мой был натурой оч-ень нервной и впечатлительной, вследствие чего и реакция его на огорчи-тельные последствия его неминуемой встречи с вспыльчивым и мстите-льным вельможей была в высшей степени болезненной и нервной. Как только я появился на работе, он немедленно пригласил меня в свой ка-бинет, и молча протянул лист бумаги с, уже подписанным им, моим заяв-лением на отпуск.                Заранее приготовившись к отъезду, я без лишних проволочек отп-равился на Ленинградский вокзал, прихватив с собою вещи, которые дол-жны были мне пригодиться при поисках клада: палатку, штыковую лопа-ту с коротким черенком и, конечно же, компас и карту, чтобы не заблуди-ться на местности.                Приехав на вокзал, я взял билет до станции города Ульяновск, и, проехав более восемьсот километров, вышел, затем, следуя указаниям старика, отыскал попутную машину. Это удалось мне не без труда, но зато на ней я смог добраться до глухого сельца Парфёново, где, порасспросив местных жителей, узнал, где и на каком расстоянии мне следует искать, названный мне Карамзиным, лес. Его название ничего не скажет тебе, милый мой читатель. Утром следующего дня я пошёл в,  указанном мне, направлении, пытаясь соответствовать сбивчивым указаниям местных жителей, и ор-иентируясь более по компасу. Лес оказался светлым, без буреломом и глубоких оврагов, иногда я натыкался на небольшие болотца, но они не составили для меня слишком большой преграды. Временами я выходил на, почти вымершие, деревеньки без элект-ричества, магазина и медпункта. В одной из  них я и остановился, разбил палатку, перекусил тем, что захватил с собою, и немного отдохнул, с гру-стью созерцая серые, покосившиеся избы, утопающие в травах с челове-ческий рост и деревцах, наступающего, леса.                --Да, крестьянство наше погибло, не устояв от бесконечной чреды жесто-ких и безумных по своей сути над ним экспериментов,-- с горечью поду-мал я.                --Сколько, невидимых миру, страданий, непосильного труда, голода и хо-лода «хлебнули» эти несчастные!-- думал я, пережёвывая, захваченные из дома, бутерброды, и ловя себя на мысли, что подобные сентенции, произ-носимые человеком, жующим колбасу, выглядят довольно комично. Но для себя я уже решил, что, если клад, давно покинувшего нашу землю, ве-льможи действительно окажется существенным, и принесёт мне хороший доход, то значительную его часть я истрачу на помощь этим несчастным. Я сентиментальный человек, и когда мне удаётся совершить ка-кой— ни будь благородный поступок, невольная слеза, бывает, катится по моей щеке, вот и теперь при одной только мысли о такой возможности мои глаза отреагировали столь по женски. И в этот самый момент из леса вышел пастух со своим,  поистощав-шим стадом, в котором не насчитывалось и полутора десятков коров. Я следил за ним, быстро собирая остатки еды, и ожидая условленного знака, на который указал мне Карамзин.                –-Балуй у меня, Зорька, я тебе по шастаю сейчас!-- крикнул он, отбрасывая умелым движением наз-ад своё длинное кнутовище. После чего оглушительно щёлкнул им возле, шатнувшейся в мою сторону, к сочным молодым побегам корову, примяв траву у забора одной из изб. Это и было как раз то самое место, на которое указывал мне сварливый старик, пославший меня в столь трудно досяга-емое место. Я дождался пока пастух со своим стадом не исчезнет из вида, за ку-пой ближайших деревьев, после чего энергично принялся за дело, кото-рое, собственно, и привело меня сюда. Оно оказалось для меня, годами не знавшего сколь тяжёл порою бывает физический труд, далеко не из лёгк-их. В особенности я промучился с высокой травой, но, предусмотрительно купленный мной в местном сельпо, серп помог мне осилить и эту непрос-тую задачу. Дальше пошло значительно легче, пока я не наткнулся на слой глины. Через неё я пробивался долгих два дня, каждый миг малоду-шно обуреваемый жгучим желанием бросить всё ко всем чертям, и поско-рее убраться восвояси. Только память о том, какие жуткие последствия ожидают меня в Москве, и какую очередную, жестокую кару изобретёт для меня зловредный, ничего и никому не прощающий, старик, останав-ливало меня всё немедленно бросить и совершить скоропалительный по-бег домой.   Но вот, на глубине около двух метров моя лопата наткнулась на что-- то металлическое, и я с облегчением соскочив вниз, начав потихонь-ку окапывать и разгребать землю вокруг, нащупанного моими руками предмета. Вскоре я убедился, что это- крышка какого-- то довольно объё-мистого сундука, обитого в четырёх местах по его длине ржавыми, желез-ными накладками. Чтобы откапать его целиком, сил у меня больше не было, и я, нарубив жердей и веток, положил их поперёк, образовавшейся, ямы, а сверху набросал множество лапника и травы, таким образом зама-скировав мои изыскания. Всё это я отложил на следующий день. Закат пламенел над избами, заброшенной деревеньки, Солнце быс-тро садилось. Сбегав на речку, которая скрывалась за небольшим переле-ском, я умылся, и почистил, купленную предусмотрительно мной днём у одной бедной старушки, картошку, после чего разжёг костёр. Пока варилась в котелке картошка, я открыл банку тушонки, и вскоре уже с большим аппетитом ужинал, запивая всё стаканом баночно-го кофе. Стояла удивительная тишина, нарушаемая лишь лёгким шурша-нием трав и порывами ветра. Незаметно я уснул. Утром меня разбудил всё тот же пастух, который, как и вчера ругал баловницу Зорьку, и снова щёлкал кнутом, пугая строптивицу. Он попал как раз по тому месту, где я на кануне делал мои раскопки, посбивав траву и лапник, которыми я их заботливо укрыл от постороннего взгляда. Благо, что скинул он не всё, иначе моя тайна была бы раскрыта, причём, все его движения почти в то-чности напоминали вчерашние, словно передо мной был не живой челов-ек, а манекен, снабжённый, заводящимся механизмом, для которого име-лся и специальный ключик. На меня он даже не взглянул, не обратил внимания также ни на палатку, ни на, затухающий, костёр, будто, задан-ная ему программа, не допускала этого делать. Округа ещё утопала в сером тумане, а я, уже перекусив на скорую руку, снова взялся за дело. В эти минуты, должен признаться, мною, дейс-твительно, овладели азарт и страсть заполучить богатства, оставленные для меня сварливым, но пожелавшим обогатить меня стариком Карамзи-ным. Открывая сундук с подгнившими углами, я уже понимал, что один не осилю его подъём на поверхность, поэтому с помощью ножовки и зуби-льца, предусмотрительно захваченных мною из дома, я с трудом сбил с него два увесистых, старинных замка, после чего, поспешно откинул его крышку, стремясь поскорее увидеть то, чего с таким упорством добивал-ся всё последнее время. В сундуке я нашёл три старинных весьма затейливых шкатулки, различавшихся между собой размерами, весом и внешней отделкой. Две из них показались мне особенно хороши, обе были сделаны из красного дерева и украшены тонкой резьбой, драгоценными камнями и перламут-ровой инкрустацией, третья же, самая большая и самая тяжёлая из них была бронзовая, позолоченная, сделанная в стиле ампир с изящными фи-гурками на её крышке и верхних углах, с цветами и птицами по всей её поверхности. Мне было понятно что и без своего содержимого они предс-тавляют значительную ценность, как драгоценное изделие прикладного искусства. В замке самой объёмистой шкатулки торчал ключ, это меня прият-но порадовало, так не хотелось биться над её замком, поневоле карёжа её замечательный внешний вид. Внутри неё я обнаружил множество старин-ных серебряных монет, она буквально до верху была вся забита ими. Коп-аясь в ней, перебирая и рассматривая монеты, я к неописуемой своей ра-дости нашёл ключи и от других двух шкатулок. Монеты были разных времён хождения и достоинства, начиная от  серебряных рублей и полтинников времён Петра и так далее, включая монеты других царствующих имён, вплоть до Александра Первого, но по-мимо них, заполняя все щели и промежутки между большими серебряны-ми монетами высокого достоинства находилось и великое множество, так называемых «чешуек», серебряных маленьких монеток, ходивших во вре-мена царствования Алексея Михайловича и других, предшествовавших ему, царей. Эти монетки так плотно заполняли всякий свободный проме-жуток между монетами после петровских времён, что в результате шка-тулка оказалась очень туго забитой серебром, отчего и была неподъёмной. Общий вес, найденного мной, «металла», казалось, достигал чуть ли не двенадцати-- тринадцати килограммов, по крайней мере мои мале-нькие, пружинные весы, рассчитанные на вес не более десяти килограм-мов, при взвешивании резко зашкалили, подвижный указатель упёрся в верхний ограничитель. «Просеяв» в руках моё сокровище, я нашёл не то-лько отечественные монеты, но и талеры, двойные талеры, драхмы и нек-оторые другие монеты. Дотащить до дома всё, найденное, не представляло никакой возможности, поэтому я ссыпал всё серебро в холщёвый мешок, остальное добро мне пришлось оставить на месте находки, присыпав сундук землёй, и завалив ветками и травой. Через два дня, в течение которых я отдыхал и занимался сортиров-кой монет, я отправился за второй половиной, найденного, сокровища. Я рассчитывал, что в силу удалённости и заброшенности тех мест и вслед-ствие такого их малолюдства, будет просто некому наткнуться на моё, плохо замаскированное, сокровище. Так в общем-- то и получилось, уже через два дня я был дома, держа в руках две драгоценные шкатулки. В одной из них я нашёл старинные ордена, с, полагающимися к ним, орде-нскими лентами и знаками в виде великолепных, серебряных звёзд. Из них наибольшую ценность, как  мне показалось, имел орден святой Ека-терины, выполненный в виде овала, на голубом, эмалевом поле которого была изображена святая мученица. Сам же овал помещён был в брилли-антовую окантовку с бриллиантовым же крестиком на его верхней части, это, собственно, и обусловливало такую непомерную его ценность. В небольшом тайничке, под верхней планкой  шкатулки, находи-лись какие-- то бумаги, как я понял впоследствии, то были царские наг-радные указы и переписка с царём, относящаяся к периоду написания и издания Карамзиным «Истории…». В третьей, последней шкатулке среди обилия старинных, выцветших лент и кружев я нашёл великолепные, старинные, женские украшения-- кольца, броши, ожерелья, серьги; при одном взгляде на всё это добро я понял, что становлюсь довольно состо-ятельным человеком. Несколько слов о том, как я распорядился, всеми этим найденными мною, сокровищами. Ордена и знаки к ним я передал в Исторический му-зей, назвавшись потомком Карамзина, унаследовавшим от моего далёкого предка по родственной линии эти драгоценные реликвии, естественно я приложил к ним и сопроводительные документы– царские указы. Исключение составил орден святой Екатерины, который по, наве-денным мной, справкам стоил баснословных денег. За него, по договорён-ности с музеем, я должен был получить от него соответствующую компен-сацию. Сумма была очень велика, и в соответствии с договором выплата её предусматривалась мне не одномоментно, а в рассрочку, в течение нес-кольких лет. Таким образом, моё благосостояние постепенно возросло не-измеримо. О монетах, никогда раньше я ими всерьёз не занимался, и вдруг у меня оказался их целый, большой ящик, доверху забитый ими. Мне при-шлось-- таки вникнуть в это  весьма не простое дело, обзавестись катало-гами и справочниками. Оказалось, что некоторые из них чрезвычайно ценны, а четыре даже не значились в каталогах! Их-- то я тоже решил по-дарить Историческому музею, с серебром же Петровских времён до време-ни царствования царя-- победителя, Александра Первого мне пришлось-- таки изрядно повозиться. Часть его я оставил себе, другую же, более цен-ную постепенно начал реализовывать в клубе нумизматов, в который не-изменно в воскресные дни превращался кинотеатр на Мало московской улице, находившийся недалеко от метро Щербакоская (теперь Алексеевс-кая). Затраченное на это время не пропало даром, в результате благосос-тояние моей семьи, и без того уже не малое, увеличилось ещё более. Пока я возился со всем этим, жена моя мучилась с драгоценными украшениями, и, после многочисленных примерок всей коллекции, со слезами на глазах вернула её мне, оставив себе только несколько, самых скромных. Что делать! Пришлось тогда мне самому призадуматься, как обойтись со столь дорогими, но не пригодными в обиходе изящным вещи-цам. Но ничего лучшего мне в голову не пришло, как только передать хо-тя бы некоторую, небольшую их часть в дар какому-- ни будь музею, в ка-честве предметов с какой-- то особой стороны,  характеризующих своё, уже далеко отстоящее от нас время. Не забыл я и свой зарок, вызванный моим первым, добрым, сердеч-ным порывом– помочь жителям тех жалких деревень, мимо которых я проходил в поисках клада, жалованного мне, хотя и привередливым, но щедрым стариком Карамзиным. Во время своего очередного отпуска, сто-ически перенеся все укоризны моей благоверной, стремившейся без про-медления отбыть на отдых в Крым, я снова отправился к месту обретения сокровища. Обойдя те несколько деревень, которые мне были знакомы по первым моим поездкам в эту глухомань, я распределил между их несчаст-ными жителями половину всех, вырученных мной от продажи клада, ден-ег. Мой щедрый дар не вызвал особой радости на лицах крестьян, хотя каждый из них получил, доселе невиданные ими, деньги. Въевшаяся года-ми, гримаса страданья на их лицах не смягчилась от неожиданно свалив-шегося на них богатства. Хотя, конечно, они пытались улыбнуться и поб-лагодарить меня, ведь в самом сердце русского человека лежит живое, от-ветное чувство благодарности даже за пустяковую помощь, какой по сути и являлся мой дар. Вследствие всего этого я, наконец, с грустью и сожале-нием понял, что от меня требовалось совсем другое, моё непосредственное участие в их жизни, в её улучшении, но, увы, ни желания, ни времени пос-вятить им свою жизнь у меня не было. Разочарованный и подавленный возвращался я домой, и радость от, обретённого по нелепой случайности, богатства померкла от горестн-ых впечатлений истерзанной и раздавленной, бесправной жизни. Во время всей этой колготы и копания в драгоценностях, «подарен-ных» мне сварливым, но, как оказалось, щедрым стариком Карамзиным, в нашей квартире неожиданно и совершенно не к стати раздался звонок. Мы никого не ждали, и с удивлением переглянулись с женой, гадая, кто бы это мог быть!? Открыв дверь, я обнаружил на пороге квартиры совершенно неиз-вестного мне господина, чей напыщенный вид меня немного удивил,-- что вам нужно?-- спросил я его, только теперь заметив в руках у него объёми-стую папку.                --Николай Павлович Шаповалов, потомок Карамзина,-- ответил он, види-мо, полагая, что тем самым объясняет нам цель своего появления у нас.                –Очень приятно так неожиданно встретить своего родственника,-- улыб-нулся я, нащупывая наугад почву, и пытаясь войти в роль наследника славного рода.-- Но, видите ли, мы затеяли с женой одно дельце, и поэтому сейчас очень плотно им поглощены, вследствие чего и…, нельзя ли пере-нести встречу, хотя бы на несколько дней, или, скажем например, на вто-рник следующей недели?--                --О, конечно, конечно же, да, да, сколько угодно,-- заторопился Шаповал-ов,-- я прошу прощения за моё внезапное вторжение к вам, к сожалению у меня не нашлось вашего телефона, чтобы заранее условиться о нашей встрече, теперь же прошу у вас лишь несколько минут, дело в том, что на-ше общество потомков Карамзина поручило мне передать вам копию ва-шей родословной. Возьмите, она будет вашим личным экземпляром,-- он передал мне свою объёмистую папку, добавив,-- теперь, кажется, почти уже всё, что я должен был сделать, и мне остаётся теперь лишь показать вам ваше место на общем нашем с вами древе.-- Сообщив мне о родословном древе и обществе рода Карамзиных, и, главное, что я имею к нему какое-- то отношение, он привёл меня в силь-ное смущение и недоумение, при этом он продолжал выжидательно смот-реть на меня, так что пришлось пригласить его в нашу прихожую. Ниско-лько не медля, он вынул из папки большой лист ксерокопии, развернув его на небольшом столике возле зеркала. Мы с женой молчаливо склони-лись над документом, отчётливо ощущая, что «почва» уходит под нашими ногами.                --Как странно,-- думал я,-- один только раз поддавшись некому зыбкому видению в случайном, призрачном сне, я вовлёк себя и мою семью в неот-вратимую чреду совершенно фантастических событий!--                --Смогу ли я когда-- нибудь вызволиться из этого, навязанного мне чужой волей, направления моей жизни?-- задавался я вопросом, и не находил на него ответа.                Мои размышления прервал голос Шаповалова,-- вот смотрите-- здесь ваши родители,-- показывал он на маленький кружок в схеме родос-ловной,-- а вот здесь, сразу же под ними, вы сами.--                --К сожалению, мне не известны имена вашей жены и детей, вы их можете внести сами, мне же только сообщите их имена, но, если они носят не ва-шу, а другую фамилию, то назовите её.--                Мы удовлетворили все его просьбы, после чего он церемонно отк-ланялся и исчез за дверью. Последними его словами, обращёнными ко мне, были,-- хорошенько изучите древо нашего рода, и в особенности ва-шу ветвь.--                Нежданная весть о моей причастности к родственной линии Карам-зиных, о чём никогда мне не говорили мои родители, объяснила мне мно-гое из того, что случилось со мной в последнее время, одновременно это несколько выбило меня из моей привычной колеи, и я даже начинал уже жалеть что поторопился отдать бумаги и ордена в Исторический музей. Впрочем, я отдал не всё, некоторые медали я ещё пока хранил у себя, по-льстившись на их старину. Радовало меня и то, что драгоценные украше-ния моей пра прабабушки по-- прежнему оставались у нас. Вместе с тем меня продолжали одолевать и смущать мысли о стра-нной цепи случайностей, в которую укладывались и, прочтённый мной в «Русской старине», рассказ дьячка о краже у Карамзина его рукописи «Истории Государства Российского», и мои ночные кошмары, и найден-ный клад, и теперь даже уже, обнаружившееся нежданно моё родство с Карамзиным, и дворяне предки, всё, буквально всё это выстраивалось в одну непреложную линию, при первом взгляде совсем нелепую и неправ-доподобную, но в которой я несомненно «играл», кем-- то мне заданную, роль. Пока что последствия этих, уже  свершившихся, событий казались мне довольно приятными, если из списка исключить все те боли и стена-ния, которым подверг меня мой неотвязчивый и капризный прапрадед, но что ожидало меня впереди, вот—вопрос, которым я тогда задавался?! Так или иначе, но мне ничего другого не оставалось, как отдаться на во-лю провидения. Постепенно во мне созрел интерес к моей родословной и к событи-ям, имевшим заметное значение в истории Руси. Я довольно прилично из-учил и то, и другое, и даже опубликовал в одном журнале исторического толка, но, облегчённого своей популяризаторской направленностью, ста-тью по одному малоизвестному фрагменту в истории древней Руси. Это вызвало одобрение в кругах моих новых друзей из общества потомков Ка-рамзина. Следует сказать, что, именно, манерный Шаповалов поведал нам о существовании такого общества, и что потомки Карамзина разбро-саны по всему свету, что они поддерживают друг с другом дружескую пе-реписку, помогают нуждающимся, а когда наступают круглые даты, или памятные дни их далёкого предка, съезжаются на общие встречи. Как оказалось, его московское отделение входит в московское дво-рянское собрание, так что впоследствии мы с женой невольно очутились в его составе. Вот когда моей жене пригодились те старинные драгоценно-сти, потому что нас начали приглашать на  балы, в таких случаях моя скромная жена всегда одевала лишь две самых мелких вещицы, однако, на балу вскоре выяснялось, что и они напрочь затмевают лучшие укра-шения самых известных московских красавиц, которые от такого своего несовершенства жутко нервничали, страдали и даже порою впадали в ис-терики. Со временем вследствие такого, неведомого нам, диссонанса в пси-хике некоторых важных дам, мы стали замечать со стороны блистатель-ного общества некоторую к нам холодность и отчуждённость, в особенно-сти от той её части, которая  была облечена высокими княжескими и гра-фскими достоинствами, и верховодила в дворянском собрании. Источни-ком нежданно родившегося недоброжелательства к нам, конечно же, бы-ли эти самые ревнивые, неуравновешенные дамы. Нас перестали пригла-шать на балы, что по началу расстроило мою жену, но я ей сказал,-- да, плюнь ты на них, что у нас других дел с тобой не найдётся!-- она подумала и согласилась, так когда-- то что ласковые к нам тенеты узкого круга лю-бителей сохранять и поддерживать старинные традиции, оказались наде-лёнными тайными шипами, вследствие чего постепенно ушли из нашей жизни и начали забываться. Однако, Николай Павлович продолжал навещать нас, вводя в курс последних новостей светской жизни. Кроме того, к нам стали приходить иногда письма из многих, отдалённых уголков мира, где по воле судьбы теперь проживали некоторые из потомков Карамзина, чтение этих писем, которые приходилось иногда предварительно переводить, как и писание на них ответов отнимало у нас довольно много времени. Вместе с тем, в этом занятии состояло для нас и некоторое развлечение, поскольку соде-ржание некоторых, по крайней мере, из них было весьма любопытно и за-нимательно. Как-- то раз Шаповалов пришёл к нам довольно рано, и стало сразу же видно по его лицу, что ему не терпелось нам сообщить что-- то очень  интересное. Как вскоре выяснилось, передача нами в Исторический му-зей ценнейших наград Карамзина и, соответствующих к ним, документов, а также публикация в популярном журнале моего рассказа о краже руко-писи, стали известны всему сообществу потомков великого историописца, и вызвало общую поддержку и одобрение. Более того, создало в их рядах целый фурор.                --Этот ваш рассказ обязательно нужно издать отдельной книжкой, деньги  мы найдём, а потом сделаем рассылку по всем нашим родственникам, и обязательно с вашим личным автографом,-- обещал Шаповалов.                Дошла весть о моём щедром поступке и до дворянского собрания, которое, преодолев свой внутренний дискомфорт, решило снова возобно-вить с нами отношения, прислав приглашение на очередной бал, но мы не пошли, хотя впоследствии я иногда посещал его исторические собрания, в основном из любопытства. И закрутилась, завертелась кутерьма нашей светской жизни.                Прошло несколько лет, и со временем в обществе потомков велико-го историка я занял солидное место хранителя-- архивариуса, сменив в этой должности Шаповалова, который пошёл на повышение, и принял ос-вободившееся место учёного секретаря. Вместе с должностью я приобрёл доступ во многие музеи, архивы, хранилища и реставрационные мастерс-кие. По началу я этим делом довольно сильно загорелся, но постепенно интерес мой стал остывать, пока он не перевоплотился в другую мою ма-нию-- коллекционирования, но это уже отдельный разговор. Единственное, о чём я ещё не успел рассказать вам, так это о моей новой встрече с несносным, но щедрым моим предком. Однажды, дождли-вой, тёмной ночью, когда порывы ветра гнули и валили наземь деревья, срывали кровлю с домов, и раскаты грома сотрясали землю, наполняя пространство гулкой кананадой, а я, представьте себе, умею спать при всей этой жуткой вакханалии, ко мне в сон явился старик Карамзин, то-лько теперь он выглядел как-- то жалко и неказисто. На нём был старый, домашний халат, на голове колпак, лицо же его не выражало теперь ни гнева, ни надменности, наоборот искрилось доброй улыбкой и любовью.                –-Ну вот, мой батюшка, пришёл конец  нашим встречам, ты уж, милый, зла-- то на меня-- старика не держи, ну, ты знаешь о чём я,-- он смутился и несколько раз беззвучно, про себя что-- то прошамкал, после чего добав-ил-- это я так. Дело, видишь ли, дорогой, сделать надо было до конца, ина-че никак нельзя, я ведь потом-- то, после того, ты знаешь, места себе не находил, так уж ругал себя, что донимаю тебя..,-- он не находил подходя-щего слова,-- плакал, но ведь нужно, а ты всё артачился. Ну и, мне прихо-дилось прибегать…--                --Но отчего же вы мне не открылись, что я ваш потомок, ведь зная об эт-ом, я скорее бы согласился следовать вашим требованиям!-- Воскликнул я с долей  обиды.                --Эх, родной мой! Не знаешь ты человеческого нутра, ведь каждый норо-вит увильнуть от наинужнейшего дела. Да откройся я тебе сразу, кто-- ты и почему тебе выпала такая задача, всё равно артачился бы и увиливал от неё. Вот почему в государстве необходимы те, кто знает, что делать, и те, кто всё выполняет беспрекословно. Так что уж мне невольно приходи-лось…., мда.--                Он  помолчал в раздумии, опять шамкая губами.-- Не ругай меня, милый, и не поминай недобрым словом. Теперь дело-- то сделано, након-ец, и я обрёл свободушку. Ну, Господь тебя благослови, прощай, помни меня, и не греши.--                С этими словами благодушный старичок постепенно начал исчез-ать из виду, продолжая ласково махать мне рукой.                На следующее утро я проснулся с чувством глубокого облегчения и какого— то, неведомого мне ранее, умиротворения, будто выполнил оч-ень нужное и важное дело.