Предписан распорядок действий?

 
                Казбек Дзутагов
     «Коврик» –  уютное, улыбчивое название. Коврик – к ногам и у ног. Перед входом куда? Это Казбек Дзутагов приглашает в жилище, которое «летает». Премьера «Иванов» и забытое потрясение от столкновения с великим лицедейством, превращением и пере открытием.
     Чудо – в Нальчике, в таком торжественно провинциальном городе, с таким праздничным и где то восхитительным культом мира обывателя, вдруг возник оазис с иным климатом, ожил осколок из серебряного века и хочется верить, века будущего.
Маленький зал. Метался по сцене Иванов, задыхаясь от нехватки в судьбе воздуха, пространства, событий. Точнее, Налоев перевоплотившийся, растворившийся в сущности Иванова. Видела этот спектакль в МХАТе, где эту роль играл Смактуновский. Без преувеличения – Налоев был ему равновелик в постижении и отражении драмы человека на земле. За подлинностью протекания и проживания жизни на сцене, ее возникновения и исчезновения, за актерами, раскрывающими свои сверх возможности, за присутствием магии нового и живого искусства стоял режиссёр Казбек Дзутагов.
     Это произведение Чехова, думается, черновой эскиз гения. Торопливый, устало отодвинутый им с надеждой прояснить не проясняемое после. Не успел или не захотел. И без дара режиссера Дзутагова, подключенного к редким вспышкам открытий в тексте, к уникальному, общечеловеческому «ферменту», которым насыщена и эта драма, что не сказалось в тексте, способности расширить и углубить подтекст и главное – взять из тысяч существующих верную ноту, тон в интерпретации, постановка была бы обречена на поражение.
 Одним из безусловных удач Дзутагова стал «Иванов». Вновь эта его работа приоткрыла своеобычие и масштаб его таланта. Отталкиваясь от своего абсолютного вкуса и слуха, он застенчиво и тактично принял приглашение Чехова стать его собеседником. 
     С возрастом происходят печальные метаморфозы. Наступает период, когда театр с его занавесями, бутафорией и осветителями утомляет. Особенно если эти реквизиты избыточны в реальности первой. И те, кто вопреки с каждым годом увеличивающими собственными ролями сохраняют верность роли зрителя вызывают восхищение. Театр у меня был в прошлом. И впервые на «Коврик» я пришла уступив просьбе Наташе Ваниной, чья интуиция на настоящее и особенное в культуре сомнений не вызывало.  Сразу – радость и удивление. Тревога пришла после, на которой я хочу остановиться. Был привкус неправды от явного несовпадения масштаба дарования Дзутагова с подвальным помещением, где он творил. Было ясно – все склеено, держится на его энтузиазме  и энтузиазме немногих единомышленников. Пятьдесят зрителей, пусть и самых восприимчивых и благодарных, удовлетворить потребность в понимании такого режиссера как Дзутагов и такого актерского коллектива как «Коврик», думается, не в состоянии.
Возможно, естественное желание и потребность быть услышанным, ослабляется и утешается сознанием, что зритель «Коврика» - духовная элита города. Частично это правда. Но думается, что те, кто действительно живут напряженной духовной жизнью, посещают театр не часто. Исключение – эстеты, театралы, и немногие, очень счастливые люди, сохранившие в себе мир детства. И эти оговорки не принципиальны и вторичны.
Возможно, «Коврик» по выбору Дзутагова, его замыслу – камерный театр с одновременно замечательным и органичным воплощением идеи соборности. Но я убеждена, что «Коврик» должны смотреть не только интеллектуалы и те, кто блуждают с бессонной душой. Для них, ступеньки вниз в театре ,так весело обещающие долгий подъем, радостное, изысканное, но дополнение к собственной жизни души. Спускаться и неизбежно подниматься должны обездоленные и спящие. «Искусство для искусства» - во все времена было роскошью. В нашем городе и в наш час такой эллинизм, где то неуместен. Тем более при всей утонченности репертуара театра его стилистика ясна и доступна. Эти слова субъективны, могут быть ошибочными из-за не знания или не понимания многих нюансов будни и праздников Дзутагова, его версии о назначении творчества. Но есть, на мой взгляд реалии, требующие неотложных изменений и, прежде всего, представления Дзутагову другого помещения. 
     Оправданием существования городской власти переименованной в мэрию может служить деятельность Коврика. Замечено что ничто так не задерживает реальных изменений, как изменения внешние, ничто так не помогает сохранять старое содержание как новое название. Это наблюдение еще долгое время и многими явлениями можно будет, к сожалению, иллюстрировать.
В театре Дзутагова ново все. Прежде всего, содержание. По качеству поисков смысла, красоты, по свежести вне аналитических, но реальных мер искусства, постановки режиссёра могли бы украсить, обогатить возвысить театральную жизнь и Москвы. И старое содержание новой нашей мэрии в отношении к нему. Завуалированная нищета помещения не замечается – здесь пиршествует дух. Буднична подвальность – подлинное высокое искусство загнанно в подвал, ассоциирующийся с подпольем. И это уже символ времени, но очень уж  прямолинейный и, к сожалению, неизменный в нашей отчизне.  Он также откровенно свидетельствует – у тех, у кого власть и деньги, большие проблемы с духом, что также, видимо очень надолго.
Призывы к меценатам, хозяевам города о помощи, где то оскорбительны, ибо быть сопричастным к бытию «Коврика», поддержать его – честь. Но призывы, опасаюсь, останутся только призывами. Эти приблизительные слова от тревоги, что в нынешнем статусе и положении «Коврик» обречен на медленное исчезновение. Режим выживания, объединяя вначале, но растягиваясь надолго – обессиливает и зачастую разъединяет. В любом случае он противоестественен.
     Мини-театры в мини-подвалах замечательны и даже необходимы. Как начало, как модель уточнения своего стиля и т. д. У «Коврика» он был блестящим, осмысленным и продуктивным. За время существования, а точнее как то сразу определилось направление, ожидаемый уровень зрителя, качество доверия и любви к зрителю, профессионализм и самобытность таланта  Дзутагова. Уверена – в ином месте и иным везением он мог бы  состязаться с Эфросом (в точности ноты, в полноте и состоятельности своих художественных миров они, на мой взгляд, очень родственны). И столь резкое несоответствие пространства и возможностей, к сожалению, неизбежно будет распылять само дарование. И речь не о том, что талантливый художник всегда и невольно осознающий свой дар – честолюбив и это единственное красивое честолюбие. За ним стоит справедливое ожидание хотя бы понимания. 
Позволю себе сравнение –  орган, задуманный творцом для храма, втиснут в пространство «Коврика». И на премьере спектакля «Иванов» было особенно острым чувство – виртуозный органист играл, забыв, что данный инструмент требует уникальных акустических особенностей не только исполнителя, но и помещения. Опять – речь даже не о состоянии, функциональном предназначении занимаемой территории и не о том, что профессиональное бытие актеров – мучительное, алогичное таинство, исключающее свидетелей.
Актуально и неотложно «Коврику» необходимо автономное помещение и уже не важно какое. Театр в подсобном помещении жилого дома, конечно, яркая метафора. Но задействованная в реальности с долгой перспективой – это обреченность  на исчезновение .
Сила  и обояние «Коврика» в том, что в нем создана атмосфера, которая снимает многие представления, как предрассудки, условности и прожекторно высвечивает  вечные смыслы и истины.
Пастернак, написав: «Но сейчас идет другая драма. И на этот раз меня уволь» последующими словами: «Но предписан распорядок действий и неотвратим конец пути» свидетельствуют – драма одна: «Я один, все тонет в фарисействе и – конец пути». «Иванов» Дзутагова – об этом. И так было прожит этот сюжет, что мог встряхнуть самую сломленную душу и от этого наивного чувства был протест против тесного подвальчика и знания – многих и многих в родном и бедном городе вновь незаметно ограбили.
Дзутагову и республике необходим театр Дзутагова.
Коврик – одно из единичных, новых и небывалых художественных явлений в нашей республике. Его необходимо спасти хотя бы ради возможного само спасения…
P.S.
Эти наброски были написаны 1996 году. «Кабардино-Балкарская правда» их отвергла, да и при публикации она мало что изменила  бы. В Коврике случился пожар, много что случилось еще и его не стало.Что более трагично - не стало и Казбека Дзутагова.
За тишиной и согласием, которые неслись от него, за его теплым и тихим величием, великодушием проступало какое-то знание, преображенное мудростью в знание радостное. (Удивление от встречи с ним и родственность с тем, что он делает в «Коврике» были таковы, что  впервые и дерзко я даже обратилась к драматургии и привожу этот случай, чтобы как-то выразить магию  искусства Казбека Дзутагова, подталкивающего к неотложным  действиям). 
Не умею сказать яснее, но у меня сразу возникло чувство, что он больше и всегда будет больше того, что ему удалось и удастся совершить в своем искусстве. Звучит эгоистично, туманно, но действительно, где-то было не важно – будут ли у него постановки. Важно было, чтобы он жил в нашем городе. Ходил по его улицам, с кем-то прощался, кого-то встречал, о чем-то задумывался, спотыкаясь о булыжники, которых было так много, улыбаясь и извиняясь за то, что не совпадало с его знанием. Было странное и ясное чувство – тем, что он, Казбек Дзутагов, ходит по нашему городу, только этим преображает и оберегает его...