Из "Воспоминаний о послевоенном детстве"
Когда мы учились в десятом-одиннадцатом классах, у нас, девочек, была практика на консервном комбинате. А мальчики практиковались – на МРЗ, (в просторечии) - ремонтно-механическом заводе. Всех девочек распределили по цехам, а меня одну, наверное, по блату отправили в лабораторию. Я мыла колбы, мензурки, пробирки с неделю, а потом взбунтовала: все девчонки как люди моют фрукты, варят сливовое варенье, делают кабачковую икру, халву, зелёный горошек и др. Да ещё и подъедают.
А я одна бедная целую смену мою одну и ту же посуду, ненавистные стекляшки. Правда, меня научили делать питательные среды, я узнала, что такое «агар-агар», но это всё меня не впечатляло.
Я хочу как все девчонки.И меня отправили в цех, без особых проблем. В каждом цеху мы практиковались определенное время, потом писали отчёты. Было и трудно и ужасно любопытно, интересно, всё вновь.
Нам даже разрешили работать летом в ночную смену, хотя я думаю, это было не законно. Скорей всего не хватало рабочих рук, а мы быстро научились всему. Нам платили заработную плату. Кушать разрешали: фрукты, овощи, карамель, ядрышки, халву, варенье, всё, всё. Мы даже располнели все поначалу, а потом всё приелось, и мы уже не могли смотреть на еду. А знаете, что такое ядрышки? Это семечки без шелухи (лузги) по-научному. Их брали пригоршнями и ели, ели. Кстати, лузгой топили печки, её продавали в мешках, в печи всё гудело, горела лузга отменно. Брать что-либо домой категорически запрещалось: «Но тебе-то хорошо, отец носит», - говорила Нина Горохова. Я очень удивилась и сказала, что папа работает с железками-механизмами, и мы даже не представляли себе, что он работает среди такой вкуснотищи. Она почему-то не поверила мне, но другая одноклассница сказала: «Да не носит, не носит он ничего домой, моя мать работает в халвичном цехе, так говорит, что Константин Николаевич даже там, в цеху ничего не берёт в рот, не ест, весь завод знает».
Так вот ещё немного расскажу о папе, будучи пенсионером, всё равно (если звали на завод) ходил разбираться с поломками его любимых механизмов, агрегатов.
Теперь он почти ежедневно пропадал на рыбалке, на утренней и вечерней зорьке. Мы все уже были замужние взрослые тёти, когда приключилась беда. Папа помог знакомому старичку – рыбаку вытащить лодку на берег, потом вернулся домой и сказал: « Валя, у меня что-то оторвалось в животе». На следующий день у него начала болеть спина, мама её грела утюгом (кошмар), а папе становилось всё хуже и хуже. Забрали его в больницу, он просил, чтобы сделали поскорей операцию, но врачи медлили, не могли понять, что с ним. Он весь пожелтел, и они подозревали рак. А когда решились на операцию, было поздно - начался перитонит.
Умер он от общей интоксикации организма, нелепая смерть. Если бы вовремя прооперировали, папенька ещё пожил бы. Ох, уж это « если бы». Судьба? Не знаю.
Когда папа лежал в больнице в Острогожске, я в Павлодаре мучилась от аллергии. Каждое лето с конца июля и до середины сентября у меня было сенная лихорадка или поллиноз. Тогда это была новомодная болезнь. Я страдаю уже более сорока лет. Теперь многие, к сожалению, знают, что это за болезнь.
Так вот вся в слезах и соплях, с мокрым полотенцем на лице, чтобы легче дышать, я страдала дома. В ночь, когда умирал папа, вижу сон: какая-то женщина в белом пытается открыть входную дверь в нашу квартиру, я её не пускаю, она рассмеялась и легко открыла цепочку. У меня промелькнула мысль - смерть что ли? Очень я испугалась и проснулась в ужасе.
Вскоре позвонила тётя Катя: «Папенька ваш умер, прилетайте, телеграмму я послала». В то время без телеграммы, заверенной врачом, да ещё летом, улететь было не реально.
Хоронили папу всем городом, комбинат взял все скорбные хлопоты на себя. Мама вспоминала, что папа всегда говорил ей: «Валя, не переживай, похоронить меня тебе поможет мой завод. Мужик должен уходить первым, потому что женщина одна сможет прожить, а не наоборот».
Прощай, любимый папочка, шёл 1979 год, ему было всего 65 лет. На два года младше меня теперешней.
А в 1982 году у Любы родился сын, и назвали его Константином в честь незабвенного дедушки. Но это другая история и об этом речь может быть впереди (если решусь написать).
Итак, практика на консервном комбинате закончилась, мы написали отчёты, получили расчёт. Продолжаются дальнейшие школьные будни. Хочется рассказать, поведать, как проходили весенние и осенние «отработки» в поле.
Нас возили полоть и убирать овощи: огурцы, свёклу, капусту, картофель, кукурузу и т.д. Осенью мы также отправлялись помогать колхозникам. Мы не унывали даже, когда в дождь и слякоть (чернозём – этим всё сказано) приходилось собирать мокрые овощи в корзины, а мальчишки таскали их к машинам. Мы и сами были как овощи мокрые и грязные, но всё равно пели песни, шутили и подтрунивали над ленивыми ребятами, водились и такие.
После полевых работ я обычно заболевала ангиной или обострялся ревмокардит. По причине ангины, было наложено табу на мороженое, а я так любила его, особенно эскимо на палочке. Потом меня освободили от физкультуры и всяческих полевых работ. Но все равно весной и осенью я лежала с обострением дома или в больнице.
Было очень обидно, что все вместе учатся, работают, развлекаются, а я…
Весна, запах свежести и новизны, везде весело текут, журчат весёлые ручейки и ручьи, на деревьях распускаются почки, появляются клейкие нежные зелёные листочки. Все люди, особенно молодые, яркие, весёлые, взбудораженные, весенним солнцем и обновлением земли. А мне опять совсем худо. Меня опять кладут в больницу и решают, что гланды надо всё же удалить, а сначала снять обострение ревмокардита. Меня в больницу ходят навещать одноклассники - мальчишки, девчонки.
После их прихода, я ещё больше расстраиваюсь из-за своего состояния. Чаще всех приходил с неизменной шоколадкой Толик Колотушкин. Тихий мальчик раскосыми глазами, видимо влюбленный.
Мы с девчонками всё время хихикали – не понять на кого он смотрит, кого любит. Почти сразу после окончания школы он умер, оказалось, был очень больной мальчик.
У меня опять плохие анализы, время идёт, я - нервничаю, переживаю, ведь выпускные экзамены на носу – одиннадцатый класс. Пролежала я в больнице месяца два, если не больше.
Короче, сделали мне операцию - удалили гланды, подлечили, освободив от экзаменов. Как говорится, умирала, умирала да не умерла, передумала. Решила дальше жить.
Выписали меня из больницы, когда мои одноклассники сдали все экзамены и готовились к выпуску. Сфотографировались всем классом, с учителями и директором, без меня.
На выпускной вечер я попала как с корабля на бал. Портниха от бога, с хорошим прирожденным вкусом Дарья Тихоновна (про неё тоже можно много рассказать), была предупреждена, я думаю, заранее, и мне успели сшить красивое розовое шёлковое платье, но ноги дрожали, плохо слушались меня.
Я стойко праздновала со всеми мальчишками и девчонками, теперь уже выпускниками, до утра. Сначала играл духовой оркестр, было торжественное вручение аттестатов зрелости, потом застолье с любимыми учителями, танцы. Затем мы гуляли до утра по улицам, ходили на мост через Тихую Сосну (это была многолетняя традиция всех выпускников), где мы хохотали, вспоминая поездку в Дивногорье, и другие наши приключения, выступления нашей агитбригады в селах и деревнях. Весёлое и беззаботное было время, хотя нельзя сказать, что мы так уж бездельничали.
Шёл 1962 год, было тёплое начало многообещающего лета.
Закончились чудесные школьные годы, было немного грустно расставаться с ребятами и девчатами. Со многими, да практически почти со всеми, как оказалось, навсегда. Пока учились в институтах, ещё удавалось встретиться с теми, с кем совпадали каникулы. С Анной и Людичкой мы поддерживаем связь до сих пор (с Людой через письма и открытки, иногда телефонные звонки), с Анютой видимся - слышимся по средствам скайпа, удобно очень. Увидеться и поговорить от души, как будто рядом побывать. О внуках, о детях, о жизни. Такой разной и неповторимой. Пенсионной. О разных судьбах одноклассниц и одноклассников.
Кто-то из наших ребят и девчат сразу после выпускного бала уезжал поступать в Воронеж, Москву, Харьков, Ростов, Казань и другие города нашей необъятной страны.
Меня решили по совету врачей никуда не пускать, хотя бы год, чтобы окрепла после болезней. А ещё врачи говорили, что надо менять климат на сухой, тогда есть вероятность, что болячки отступят. Может навсегда.
Меня взяли в нашу школу лаборантом в кабинет физики к Дмитрию Никитовичу, даже выписали трудовую книжку, но работать мне не пришлось. Сменились неожиданно жизненные обстоятельства, и начался новый виток моей жизни.
Студенчество. Цветущая молодость. Прекрасная и незабываемая пора в жизни каждого человека. О ней я расскажу немного в следующей части моего повествования.
Воспоминания о детских годах, мне кажутся гораздо интересней, может быть, потому что прошло более полувека? Как, у знаменитого русского поэта: « Лицом к лицу - лица не увидать, большое, видится на расстоянии» - Сергей Есенин (Письмо к женщине).
В этом году юбилей, исполняется пятьдесят лет со дня окончания нами школы. С ума сойти, полвека промчались, пролетели. Не догнать, не вернуть.
Сколько нас осталось? Кто, где? Люди, дорогие, отзовитесь! Анна ездила на сорокапятилетнюю встречу, встречалась с одноклассниками. Как будто это было вчера, как летит быстротечное время. Многие не смогли приехать. Аня прислала мне фотографии, боже какими мы были, какими стали. Едва узнала Серёжку Квенцеля, Машу Ломову (они ведь поженились), Нину Шевцову, Нину Сафонову. Нина Сафонова преподавала английский язык в родной школе № 1 (её я узнала сразу), Серёжка и Маня (царства ей небесного, она умерла уже после их встречи), Нина Шевцова живут в Воронеже, Лариса Фролова живёт в Казани, в Таллинне – Лариса Щеблыкина, наша замечательная неунывающая химичка. В Москве проживает очень больная, слепая Тамарочка Дубинина. У всех уже взрослые дети, внуки. На пятидесятилетие, наверное, приедет ещё меньше людей. Очень хотелось бы поехать на встречу.
Нет уже Димки Есакова, Славы Кобаненко, Валерки Гопенко, Тани Григоренко, Светы Золоторёвой Маши Ломовой-Квенцель.. « Иных уж нет, а те далече» - вечные слова А.С. Пушкина из « Евгения Онегина».
Из родственников ушли в мир иной дядя Толя Манько (трагически - попал под поезд), его жена тётя Нина, умерла Галя, жена Вовы Манько, совсем недавно умерла тётя Соня, жена дяди Бори (сын д. Феки умер намного раньше). Остался в Казани их единственный сын Михаил. Мы ни разу не виделись. И не слышались.
А жизнь продолжается и хочется верить, что мы прожили не зря, что сумели оставить детям и внукам частицу себя, своей любви, совести, чести. И наши родители, и мы работали честно, хорошо и достойно жизнь прожили, я думаю. Хотя потом это время назовут застоем. Мы этого застоя не ощущали, не чувствовали. Во всяком случае, в шестидесятых, семидесятых годах, по моему мнению – застоя не было. Все работали – строили светлое коммунистическое завтра. С середины восьмидесятых, когда Генеральный Секретарь коммунистической партии СССР Леонид Ильич Брежнев еле-еле шевелил языком, у нас был почти коммунизм. Ели все, а работали на совесть - единицы. Дисциплина была в полном ауте, особенно в организациях и предприятиях, где не было непрерывного процесса производства. Очень много заседали, говорили по бумажкам. Но об этом потом.
Да много мы не заработали, но и никогда не бедствовали, ни в чём не нуждались. В нашем государстве честно заработать много всегда было невозможно, а ловчить мы не хотели, да и не умели. Нет, нет, не подумайте, мы никогда и никому не завидовали.
Никому и никогда! Ежегодно ездили в отпуск на отдых куда-либо, имели всё как у людей, такой не писанный законом набор: квартиру, машину, дачу. О роскоши не заморачивались, я к ней всегда была почему-то абсолютно равнодушна. Сберкнижек мы тоже не имели, зато у нас в доме всегда были книги множество книг, хорошие друзья, приятели, которые всегда приходили к нам (надеюсь) с удовольствием. И могли помочь в любую минуту друг другу.
Может быть, я как Нина Павловна сухо и педантично, нудно рассказала о своей детской жизни (не зря же она была моим учителем), но очень хотелось донести исторически точно то, чем мы жили, дышали, дружили, дух, чистоту помыслов и искренность отношений того далёкого незабываемого времени. Теперь вам не очень понятного времени и, пожалуй, чуждого. Ведь пятьдесят, шестьдесят лет – это средняя человеческая жизнь.
Ах, как много изменений произошло за это время в жизни людей, в жизненном укладе!
Изменилась коренным образом наша страна, где мы жили и живем теперь. Нет больше необъятной и грозной страны с атомным потенциалом и военной мощью - монолит разломили на кусочки.
Это была огромная мечта Адольфа Гитлера, и она сбылась через шестьдесят с лишним лет. ( Хотя наш кусочек, кажется, самый весомый). Так легче расправиться со всеми самостоятельными маленькими и беззащитными государствами поодиночке. Не обязательно действовать военными методами, можно мирным путём, чтобы никто и не догадался, пока явью станет потенциальная зависимость от чужеземцев. Каждый пальчик на руке – это только пальчик, а кулак – это мощь и сила.
Нет прежней грозной силы, мощи, которую боялись все в мире, хотя мы никому не угрожали, ни на кого не нападали и не собирались нападать. Вооружались для защиты от посягательств на нашу мирную страну. Неповторимую родину. Много плохого (это хорошо) и хорошего (это плохо) потеряно безвозвратно. Это так, мои размышлизмы.
Но не об этом я хотела рассказать. Я хотела рассказать о жизни простых, тогда ещё советских людей, ничем особо не выделяющихся, не выдающихся личностях - простых обывателях - на своём типичном примере, на примере нашей семьи по маминой линии.
Если не получилось, к чему стремилась, то очень жаль. Но я честно старалась, правда.
г. Смоленск, март 2012 года.