Эклектика

Владимир Степанищев
     В среднерусской ментальности эклектика – слово чуть ли не бранное, но надобно тут помнить, что происходит оно от греческого «избранный, отборный» и вовсе не всегда означает безвкусие смешения стилей. Взаимопроникновение и примирение – так будет правильнее. С философской точки зрения стиль, понятие это наиболее близко описывает человека как такового целиком, ибо нет ни одного из смертных, кто будучи воспитанным в одних правилах, закончил бы век свой не поменяв напрочь или хотя бы чуть не изменив их. В отрочестве инфантильный романтик, а в юности ортодоксальный бунтарь делается в середине жизни конформным прагматиком, в зрелые годы квиетивным пессимистом, а к старости, если доживет конечно, либо обыкновенным, либо воцерковленным ханжой, но это всё, тем не менее, один и тот же человек. Так и архитектура эклектики, которую на западе совершенно ближе к сути именуют историзмом, хранит в себе все лучшее, что накопило это искусство от Витрувия до наших дней. Не праздно упомянутый здесь Витрувий полагал, что архитектура должна подчиняться тем же математическим законам, что и пропорции человека и в таком видении жилье наше есть факсимильный отпечаток внутреннего нашего содержания. Конечно человека можно «раскусить» и по иным признакам, как то: человек есть то, что он читает; он есть, что ест; скажи мне, кто твой друг…; жесты и мимика выдадут его умеющему читать невербальный язык; наследующий доктору Фрейду узнает его по снам; иридодиагностику довольно взглянуть в светлые глаза пациента…, но вряд ли есть наиболее полная, наиболее понятная для чтения энциклопедия человеческой души, нежели его жилище.

     Сама по себе мысль великолепна – идея о создании квартир-музеев, домов- музеев, музеев-усадеб великих людей, ибо не было бы более точной, более честной биографии, если бы…, если бы не эти с…, прости господи, чуть не оскоромился…, историки, хотел сказать я. Как жаль, что Геродот, вслед за Гиппократом не оставил наследникам своим сакральной клятвы (может, потому что сам врал безбожно?), хотя…, разве ограждает нас, здоровье наше их клятва Гиппократа от врача-убийцы, врача-вымогателя, врача-дилетанта? Плохи те историки, кто лгут в угоду сегодняшнему, современному им властелину, но их хотя бы можно понять - кто за живот врал, а кто и за жизнь свою и близких своих старался; с трудом, но, извиняя тщеславие первооткрывателя или даже жадность дельца, устраивающего из археологического открытия своего Диснейленд, можно понять и Артура Эванса, который восстанавливал единственное свидетельство первой европейской цивилизации - Кносский дворец, исходя из игры своего буйного воображения; но зачем прибирать да причесывать жилье Пушкина, Булгакова, Чайковского… Любой дом-музей, вместо чтобы быть храмом истины, пусть и неприглядной, но чистой истины, всегда почему-то пахнет мертвечиной, нет, не бывшего хозяина, а выскобленной, мумифицированной «правды» о нем... Стерильность морга…

     Мы-то с вами - тоже хороши! Живем как живем: вроде в соответствие с приличным достатком иль неприличной бедностью; продуманной аккуратностью иль спонтанной беспорядочностью; изысканным вкусом иль вседоступной безвкусицей; богоданной индивидуальностью или богоудобной стадностью – такие как и ссудил нам быть Создатель; но стоит наметиться к нам кто в гости, особливо ежели человек мало знакомый да еще вдруг чем-то для нас важный, - вот уж и пошла-попылила тогда генеральная уборка! вот уж намывать да начищать! – в такие углы заглянем-залезем, о коих и не ведала душа наша с самого новоселья; оглянемся, обведем комнаты усталыми глазами – гадко, чуждо, «чисто как в трамвае» (тут и даже Шариков к месту точен), так и тянет прозекторской, а мы довольны, рады – сойдет, прокатит на сей раз вранье-то!.. Но это только если на точку взгляда нелюбопытного, а который с наблюдательностью, тот быстро смекнет, что за фрукт перед ним, по той самой эклектике и смекнет: соотношение расцветок; композиция предметов; подбор книг читаных и книг для корешков; хрусталь для под стекло серванта и фаянс для на стол; что намерено выпячено, а что стыдливо за занавеской (кладовки не хватило – под потолок хламу). В общем, ничего не скроет жилище, а парадно прибранное, оно еще и выпукло расскажет о глубине лицемерия нашего…

     Будда имел добрые намерения, когда завещал нам жить, вести себя дома как на людях, а на людях как дома, - он имел ввиду конечно отсутствие, искоренение такой простой формулой лицемерия, но получилось все и так, и не так: человек лицемерит теперь одинаково и людям, и себе и лишь эклектика дома его индифферентной неподкупной проекцией еще хранит память об истинном содержании его, человека...