За окном было пасмурно и вьюжно. Огромные хлопья снега, немного покружив и, флиртуя друг с другом перед встречей на белогрязном покрывале земли, моментально таяли от её тепла. Была середина зимы, первая неделя нового года, но в здешних местах снег жил недолго и для того, чтобы совсем не пропасть, находил себе приют в горах. Женя мог, лишь глядя в окно, знать о том, что происходит за пределами его палаты. И ещё слышать раздававшийся за её полуоткрытой дверью гул множества голосов персонала госпиталя. Ближе к ночи вся дежурная смена уже третьи сутки собиралась в ординаторской, откуда он улавливал шум задорно произносимых тостов и смеха.
Он был ранен накануне новогодней ночи. Его оставшийся без командира взвод был заперт в безлюдной, стреляющей в ночь глазницами выбитых окон высотке. Женя был с тремя сослуживцами, такими же « желторотыми» пацанами, в одной из квартир на втором этаже и вел наблюдение за соседним домом. Это был его первый в жизни бой, он мало что осознавал в происходящем и представлял себя персонажем какого- то мультфильма, который вот-вот должен был закончиться. Автомат с двумя скрепленными скотчем полными магазинами лежал рядом с Женей, но он напрочь забыл о его существовании. Вокруг жужжали пули, запредельно громко свистели снаряды и мины, видны были всполохи разрывов, а Жене казалось, что весь этот фейерверк не имеет к нему никакого отношения. В доме они оказались всего лишь несколько минут назад и поэтому пока присматривались, укреплялись, практически не отстреливаясь. По ним из рядом стоящих домов и с моста вели шквальный огонь из автоматов и ручных гранатометов. Особенно досаждали снайпера, не дававшие поднять голову ни на сантиметр. Потом Женя помнил только звук разорвавшейся гранаты где-то позади него, в самой комнате, внезапную дикую боль в спине и после этого наступила тьма.
***
В халате поверх камуфляжа и с небрежно наброшенным на шею фонендоскопом капитан медицинской службы Берзин направлялся в палату № 3, где лежал Женя. Как приступивший к ночному дежурству врач этого отделения, он начинал свою смену с осмотра самых тяжелых больных. В принципе, здесь находились только тяжелораненые солдаты, но были и те, за которыми необходимо было наблюдать круглосуточно и постоянно корректировать тактику лечения. Как любой другой доктор, тем более военного профиля, капитан был наделен определенной долей профессионального цинизма и привык при осмотре даже самых безнадежных больных обходиться только обычными фразами и обращать внимание прежде всего на изменения в их физическом состоянии. Новый год Берзин отметил бурно, наконец- то впервые за несколько лет дома, но вчера поссорился с женой. Вроде бы из-за пустяка, но они успели столько всего неприятного наговорить друг другу за вчерашний день, что казалось, будто оба только и ждали повода для того, чтобы выплеснуть накопившееся за два года взаимное недовольство. Этот конфликт был не так значителен, как неприятен. Берзин всю прошедшую ночь не мог уснуть и сейчас тоже постоянно думал об этом, терзаясь поиском вариантов для примирения.
***
Женя знал, что умирает. Он как то отстраненно пару раз подумал об этом и потом в те редкие часы, когда приходил в себя, стал вспоминать самые яркие мгновения своей короткой жизни. Вырос он в сибирской глубинке и поэтому, кроме нескольких радостных моментов из школьных лет, тех спокойных дней, когда отец был трезв и они вместе рыбачили и ремонтировали старенький мотоцикл, вспоминать особенно было нечего. Жизнь в деревне проходила обыденно, в трудах, родительской строгости и опеке двух маленьких братьев. Огрубевшая от непосильной работы мать редко находила время для старшего сына, и Женя понимал это. Но было у него одно сокровенное и самое приятное в жизни событие, о котором он думал потом всю свою оставшуюся жизнь. Сразу после окончания школы он впервые побывал в Москве. Его поразила ни сама столица, ни её размах и блеск, а то, что произошло в аэропорту, в « Домодедово». Им пришлось три часа просидеть в зале ожидания, дожидаясь встречающего их дальнего родственника, и поэтому Женя мог бесцельно побродить по зданию, поглазеть на прибывших пассажиров и на покидающие землю самолеты. Эта девушка появилась вместе с каким то иностранцем, высоким мужчиной с бородкой-эспаньолкой и тянувшим за собой на колесиках два увесистых чемодана. «Отец», - подумал Женя. И не смог оторвать глаз от девушки, которая была как пришествие и чудо из другого мира, где есть только красота, гармония и кристальная чистота. Она была его ровесницей, смуглое лицо с черными большими глазами обрамляли волосы цвета вороньего крыла, а загар стройных ног выделяли светлые джинсовые шортики. В ней самой, в её движениях была какая- то воздушность и теплота, распространяющаяся на всех вокруг. Девушка шла, иногда бежала за отцом, пока они не присели в рядом стоящие кресла. Женя сел в ряду напротив и исподтишка стал её разглядывать. Весь тот романтизм, который он не утратил в окружении своих сверстников, порою начисто лишенных простого милосердия к кому бы то ни было, сохранился именно для этого момента, этой минуты. Женя не был неисправимым наивным мечтателем, ничего чуткого никогда от людей не ждал, но сейчас он как будто надеялся на что то. Девушка заметила его и улыбнулась. Её улыбка была простой и искренней, но произвела на него эффект первого в жизни поцелуя. Пусть на расстоянии, пусть единственного, но ничего подобного в своей жизни Женя больше не испытывал. Он почувствовал, как эта улыбка вызвала в нем водопад из тепла, добра и уважения одновременно. Женя улыбнулся в ответ, словно благодаря девушку за то, что она так просто дала ему почувствовать некий другой мир, открыла для него нечто доселе неизведанное и недосягаемое. Это наваждение длилось ещё около минуты, и потом девушка с отцом растворились в толпе, а Женя вскоре вернулся в свою деревенскую реальность.
***
Берзин, осмотрев, Женю, что- то сказал рядом стоящей медсестре, сделал пометку в листе назначений и бросив на прощание обычное: « Держись, солдат, будешь жить!», повернулся, чтобы выйти. Его неожиданно остановил тихий Женин голос:
– Доктор, знаете, о чем больше всего жалею?
Не поняв сразу всей глубины вопроса, капитан в ожидании привычного для него наивного мальчишеского ответа приготовился улыбнуться:
– О чем?
– О том, что умираю девственником…
Берзин второй час читал чью- то историю болезни на одной и той же странице и думал, что этот солдат, один из многих таких же умирающих на его глазах ребят, прожив свои короткие девятнадцать лет, открыл ему то, чего сам Берзин понять бы никогда не смог. Стоящая на полу бутыль от спирта, назойливые звонки супруги, громкий хохот медсестер на посту теперь казались настолько грязными, далекими и пустыми, что ему захотелось закричать. Он уже знал, что отныне то, КАК он будет жить, теперь самое главное и для него, и для памяти этого солдата.