Гражданский долг
Несмотря на скудность в питании, одежде, обуви, несмотря на постоянные заботы и работу, все же с удовольствием вспоминаешь предвоенные годы. Вот так жизнь нас воспитывала, закаляла, что весьма пригодилось в армии, особенно на фронте. И одногодки честно выполнили свой гражданский долг, большинство ценой своей жизни.
Было одно исключение. Парень на два года младше меня, жил с дедом и бабкой в зажиточной, религиозной семье. Он был самым смелым среди деревенских ребят, зачинщик всех драк, в которых ему больше всех и доставалось. Любил работать, особенно на лошадях. После окончания 4-х классов полностью прешел на работу в колхозе. Перед войной по орг. набору отправили в ремесленное училище. В войну призвали в армию, дезертировал, осужден и расстрелян. Не могу поверить, что он струсил, испугался фронта. Наверное, попал в какие-то чрезвычайные обстоятельства и не выдержал. Его отец тоже был отчаянный хулиган. Но женился, обзавелся детьми, остепенился. Во время войны ушел на фронт и первым из деревенских был награжден высоким орденом.
Из деревенских ребят 22-го, 23-го и 24-го годов рождения ушли на фронт 12 человек. Вернулись трое, остальные погибли. Никто из них не был женат, да и девушек еще не целовали. А всего из колхоза ушли на фронт 21 человек, вернулось семь.
Трое ребят моего возраста избежали фронта, да и в армию не призывались. Один их них после 4-го класса работал в колхозе. Перед войной окончил курсы трактористов, а в войну имел бронь от призыва в армию. Женился на дочери председателя колхоза. Я был очень удивлен этой женитьбе. Девушка многим ребятам нравилась, но конкретно ни с кем не дружила, все ждала какого-то "принца". На этого парня даже внимания не обращала. Когда в войну на ребят стали приходить похоронки, наверное, забеспокоилась, что может остаться "старой девой". Ей было уже 20 лет. Вот и вышла за этого парня.
Второго одногодка от армии избавил отец, директор мелькомбината. Устроил сына на комбинат и выхлопотал бронь на него.
Третий одногодок перед войной поступил в ФЗО в Перми. Во время войны работал машинистом электровоза и тоже имел бронь. После войны его жизнь не сложилась. Женился, приехал к родителям. На гулянии в поселке Зюкайка какой-то мужик проявил бестактность к его жене. Парень был выпившим, сходил за ружьем и убил обидчика. Отсидел 10 лет.
Бронь
В первый послевоенный отпуск встречался со своими тремя одногодками — земляками. Выпивали, вспоминали погибших, но сердечной беседы у меня с ними не получилось. Между нами стояли погибшие. Я знаю, что такое бронь от призыва, по работе в военкомате во время войны. Если военнообязанный желал быть призванным в армию, военкомат его призывал, несмотря на бронь. А замену ему военкомат подбирал соответствующего специалиста из числа раненных.
Мои погодки почти все не вернулись с войны. А ведь для всех нас росли девушки — будущие невесты, жены, матери не родившихся детей. Кто-то из них сумел уехать из деревни и как-то устроить свою семейную жизнь. А большинство девушек так и остались в деревне. Вначале со стареющими родителями, а там и сами состарились, так и не испытав семейного счастья.
«помочь»
В деревне применялся коллективный труд в личном хозяйстве — "помочь". При строительстве дома, вывозке навоза и других объемных работах «помочь» — это не только совместная работа, но и общие разговоры, обмен новостями. Плата за такую работу не предусматривалась. Обычно хозяева в конце дня устраивали обед, без выпивки. В одиночку в деревне не проживешь, не всегда рядом есть родственники.
Союз Воинствующих Безбожников
Старшие упрекали нас за атеизм, за редкое посещение церкви. Но мы с малых лет считали себя атеистами. Хотя внешне соблюдали церковные ритуалы, крестились, когда это было необходимо. С конца 20-х в деревне действовал СВБ — Союз Воинствующих Безбожников. Я в 6-7 лет декламировал со сцены стишок: "Шел Тимошка мимо храма, перешел дорожку». «Заходи», - сказала мама. «Нет», - сказал Тимошка, - «я - не богомолец, вырасту немножко, стану комсомолец". Конечно, мы были бессознательные атеисты. Нам нравилось быть наперекор старшим, пожилым. С детства распевали: "Долой, долой монахов, долой, долой попов. Мы на небо залезем, разгоним всех богов". Мы бравировали своим атеизмом. Но когда «прижимало», вспоминали бога.
Помнится, как во время сильной грозы, еще до школы, мы с соседским мальчишкой — тезкой усердно крестились на каждый раскат грома. Мы были не близко от своих домов. Летний солнечный день стал быстро меняться. Солнце спряталось, стало темно, предстояло что-то страшное. Из-за мыса надвигалась темная, с медным отливом по краям, зловещая туча. До нас докатился отдаленный гул. Все притихло, ожидало что-то небывалое. Даже деревья перестали качаться. Туча обложила все небо. В деревне все старались разойтись по домам. Порыв ветра закрутил столбы пыли на дороге и погнал вдоль улицы петухов и кур, раздувая им хвосты. Упали первые крупные капли дождя. Мы не успели добежать до своих домов и прижались к стене под крышу одной избы. Грянул раскат грома, и с неба обрушился поток воды. На каждый раскат грома мы крестились. Больше всего мы боялись раскатов грома, чем сверкание молнии. У нас говорили "убило громом", а не убило "молнией".
Церковь посещал, как правило, на праздники. Когда учились в 4-м классе, был на всенощной, с интересом смотрел службу и крестный ход вокруг церкви. Последний раз посещал церковь в 35-м году в качестве крестного отца при крещении племянника. В 37-м году церковь закрыли. И что-то хорошее в жизни исчезло. Не стало слышно колокольного церковного звона.
Религиозный конфликт в семье возник на Пасху 33-го года. Проснулись утром на полатях. Начался солнечный день, вкусно пахнет, значит мать уже отстряпалась. Когда мы встали, умылись и готовы были сесть за Пасхальный стол, поняли, что между матерью и старшим братом что-то произошло. Они не разговаривают. Брату был 21 год, он учился в институте, был комсомольцем. Как выяснилось, конфликт произошел из-за того, что вечером, когда мать уже легла спать, брат написал лозунг "Религия — опиум народа!" и повесил рядом с иконостасом. Утром мать обнаружила эту "крамолу", сорвала лозунг, праздник Пасхи для нее был испорчен. Но ей пришлось считаться с атеизмом детей. Иконостас с красного угла пришлось перенести на кухню и сократить количество икон.
Мне кажется, что религиозность матери была непрочной. Она много читала новую литературу, но, как все пожилые, старалась соблюдать религиозные обряды. Мать читала книги и на церковно-славянском языке. У нас были толстые в кожаном переплете "Евангелие" и "Псалтырь". Мать рассказывала, еще до замужества ее попросили почитать Псалтырь ночью над умершим. В доме никого не было. Она очень боялась и часто поглядывала на умершего. Вдруг заметила, что под покрывалом, где сложены руки умершего, что-то шевелится. Казалось, что умерший выпростает руки и хочет встать. Она очень испугалась и начала громко читать. Через какое-то время из под покрывала вылез котенок, который незаметно забрался туда. После этого случая, мать никогда не соглашалась читать над умершими.
Городище
Нашу деревню с соседней разделяли два лога, которые сходились под углом к реке. Вот этот "мыс" перед рекой размером гектара полтора называли "городищем" или "чертовым городищем". На нем росли редкие старые ели, корявые кусты вереса и догнивали старые мшистые пни. Многие деревья были искорежены молниями. Вид был очень мрачный, не хватало только Бабы-яги и Кащея. За этим местом издавна закрепилась недобрая слава, была какая-то старая тайна. Когда мы шли или ехали в соседнюю деревню мимо этого городища, то старались это место быстрее миновать. Даже днем, в одиночку, не отваживались здесь проходить. Ни ягод, ни грибов здесь не собирали. И скот сюда пастись не допускали. Когда мы спрашивали старших что-либо рассказать о городище, они отмалчивались, а может сами точно ничего не знали. Так сложилось из поколения в поколение. Помню, в детстве мы в доме играли "громовой стрелой". Так называла мать кремниевую пластинку с зазубренными краями и острым концом, сантиметров пятнадцати длины. Считалось, что такими "громовыми стрелами" поражаются люди, зажигаются дома, деревья, стога сена. Мать говорила, что эту "стрелу" когда-то давно нашли на городище. Мы верили в легенду о "громовой стреле". Позднее понял, что это был наконечник стрелы или копья каменного века.
В районе городища концентрировалась какая-то энергия, она притягивала молнии. Только на моей памяти четырежды молния зажигала здесь деревья. Еще рассказывали, что в некоторые годы на городище появляются "холодные огни". И вот в середине 30-х, летом, опять появились эти огни. В нечистую силу мы мало верили, и решили выяснить причину этих огней. Взрослые нас отговаривали, что нельзя вмешиваться в эти тайны, у городища своя, особая жизнь. Мы не совсем уверенно чувствовали себя, когда подошли в темноте к городищу и увидели эти огни. Было страшно, но возвращаться нельзя было, иначе в деревне засмеют нас за бахвальство. Подбадривая друг друга пошли на эти огни. Свечение было от старых пней. Догадались, что это светящиеся гнилушки. На старых пнях, не каждый год, а при определенной влажности и температуре, появляется какая-то культура. Она и испускает свет. Если пень разломить, то при подсыхании эта культура гибнет. Так мы раскрыли одну из тайн городища. Наверное, когда-то здесь, на мысу была стоянка древнего человека. Место очень удобное, крутые склоны глубоких логов. А раньше это были овраги с обрывистыми берегами, на клин сходились к реке. Городище никто никогда не исследовал, основательно не интересовался.
ГЛАВА 16
Колдун
Одного старика в деревне называли колдуном. Он жил вдвоем с бабкой. Летом работали в колхозе, что им давало право на большой приусадебный участок — основной источник существования в деревне. Нас интересовало, почему его называют колдуном. За глаза, конечно. На наши вопросы о его колдовстве, старик отмалчивался, переводил разговор на что-то другое. Бабка, когда мы ее спрашивали, только смеялась и говорила: "Какой он колдун, только головы морочит крещеным, за это его бог накажет". А взрослые нам говорили, что он при новой власти притих с колдовством, а раньше при строительстве нового дома приглашали колдуна для очищения места от нечистой силы. Иначе в новом доме нельзя будет жить. В доме будут черти скрестись и завывать на разные голоса. Хозяину приходилось продавать дом на вывоз или приглашать колдуна за помощью. Мы этим сказкам не верили, а старик на эту тему не хотел с нами говорить.
Перед войной старик "раскололся". Почувствовал, что скоро ему умирать и хотел, чтобы его похоронили на общем кладбище, по-христианскому обычаю. Колдунов, ведьм, самоубийц, обычно хоронили за пределами кладбища. И вот старик рассказал про свое "колдовство", от которого раньше имел доход. Если при постройке дома хозяин не приглашал его, а приглашение сопровождалось хорошим подарком, то "колдун", опять же за вознаграждение, просил печника замуровать в дымоход бутылку с ртутью и рубленными гвоздями. Когда печь начинают топить, ртуть расширяется и гвозди скребут о стекло, "как черти". Когда колдуна приглашали для изгнания чертей, он перекладывал дымоход и изымал бутылку. Или при установке князька крыши вдалбливал несколько флаконов, которые при небольшом ветре издавали многоголосый свист. И опять надо приглашать колдуна. Дед говорил, что он только по разу использовал эти способы "нечистой силы", но это было достаточно, чтобы слава о его колдовстве пошла по окрестным деревням. И уже при любом новом строительстве хозяин не рисковал и приглашал колдуна. После революции строились меньше, да и старик при новой власти боялся афишировать свое "колдовство".
Часовня
Как в любой деревне, у нас была часовня, в которой по престольным праздникам или по просьбе жителей справляли службу священнослужители из приходской Зюкайской церкви. Часовня стояла на высоком красивом месте, в окружении березового скверика. Около нее была небольшая площадь, кузница, позднее построили гараж и мастерскую. Получился машинный двор колхоза.
Часовня деревянная, размером, где-то, 4х4м. Перед входом - высокое крыльцо с узорчатыми перилами. Здесь же висел медный колокол, который собирал прихожан на службу, на сход, поднимал пожарные тревоги. Позднее колокол перенесли на «пожарку». На крыше небольшой башенки 2-х метровый крест, обшитый медью и позолочен. Два окна. Тесовая крыша с деревянными узорами по карнизу вокруг окон.
Службу в часовне я плохо помню. Часовня всегда стояла закрытой на замок и с закрытыми ставнями на двух окнах. Эта закрытая часовня всегда у нас вызывала любопытство. Но сквозь щели ставней трудно было рассмотреть внутренне убранство. Только просматривались внутри над окнами метровые ангелы с трубами, раскрашенные и позолоченные. Нам очень хотелось проникнуть внутрь часовни. Замок мы не пытались открывать. У нас уже был опыт забираться в покинутые постройки. Из под пола нашли незакрепленную половицу и проникли внутрь. На передней стене большой иконостас с красивыми сверкающими иконами с позолоченным и посеребренным окладом. Аналой, огороженный небольшим заборчиком, над входом икона. Наше многократное посещение часовни закончилось тем, что зимой на Святках мы вытащили ангелов и поставили в снег вдоль дороги. От нашего любопытства пострадали и оклады икон. "Разгром" часовни обнаружили взрослые, оставшиеся иконы разобрали по домам. Опустевшую часовню использовали под склад запасных частей мастерской.
Приезжающему в колхоз начальству мозолил глаза сверкающий крест над машинным двором. К 39-му году большинство церквей в округе были закрыты. Я был комсомольцем и помощником бригадира. В правлении колхоза мне поручили снять крест с часовни. Не очень приятное задание, но надо выполнять. В соседнем дворе взял у хозяина топор, пилу и лом. Забрался на крышу часовни. С большим трудом разобрал башенку под крестом и добрался до его основания. Умели раньше строить, особенно церкви, часовни, на века. Много пота с меня сошло, пока я пилил основание креста. В конце концов крест спустил, поставил к задней стенке часовни. Позолота на кресте уже попортилась, давно не обновлялась. Позднее крест куда-то исчез. За снятие креста, наверное, меня осуждали, хотя в лицо не говорили.
Спортплощадка
В 36-м году за хорошую работу во время каникул колхоз купил нам два мяча — футбольный и волейбольный с сеткой. С оборудованием волейбольной площадки проблем не было, мы ее быстро подготовили. Сложнее было с футбольным полем. От игры на деревенской улице страдали окна домов. Было ровное большое поле за деревней, на выгоне. Но там были большие неприятности от коровьих и телячьих "лепешек". Между деревенских дворов был пустырь. Когда-то была усадьба или место для усадьбы. А сейчас этот участок зарос крапивой, бурьяном, кустарником, бродил скот. И вот появилась мечта: на этом месте создать парк, где и разместить спортплощадку. Если ребят увлечь, они горы свернут. Организатором у нас был парень на два года старше меня, бессребреник, пользовался авторитетом среди ребят (тоже погиб на фронте). Прежде всего, мы участок огородили, очистили от зарослей, сделали ворота с вывеской: "Парк колхоза "Культура" (так назывался наш колхоз). Вывеска на воротах придавала нам энергию. Парк уже есть. Видя наше старание, взрослые помогли нам засыпать две большие ямы. Работали вечерами, после колхозной работы. Осенью вдоль забора посадили деревья, на следующую весну еще подсадили. Вкопали скамьи, сделали волейбольную площадку, установили турники, качели "гигантские шаги". Футбольное поле, хотя и не стандартное по размеру, но тоже приличное получилось. Забор вокруг парка предохранял от коровьих лепешек. Наш парк не обходили и взрослые. Во время войны опять все заросло. Не оказалось среди ребят хорошего руководителя, да и не до парка было. Но большинство наших деревьев прижились.
В начале 30-х годов в 50 км от нас на бумажном комбинате левые эсеры подняли восстание. В случае отказа от поддержки, угрожали репрессиями, пожарами. Руководители восстания рассчитывали на поддержку крестьян, недовольных коллективизацией и раскулачиванием. Конечно, недовольных было немало, но массовую поддержку восстание не получило и вскоре заглохло. Недовольные как-то примирились с действительностью или разъехались по промышленным городам Урала.
Радио в нашем доме появилось в 32-м году. Колхоз купил ламповый радиоприемник на кислотных батареях. Он стоял в правлении колхоза без применения. Во время зимних каникул старший брат на крышах нашего двора установил две высокие мачты и натянул антенну. И в нашем колхозе заговорило радио. Репродуктора не было, слушали на пару наушников. Их разъединили, могли слушать четверо. А потом каждый наушник клали в чашку, и количество слушателей увеличилось, хотя качество звука ухудшилось. Но это уже не так важно. Главное, за тысячи километров слышна речь и музыка. Каждый вечер в нашем доме собирались люди. Но со временем батарейки сели, и радио замолкло. Снова радио заработало во время войны, с появлением в деревне электричества, когда колхоз поставил дизельную электростанцию для мельницы. Было бы дешевле установить на мельнице вместо одного подстава динамомашину. Но в войну мельница остановилась из-за несогласия двух соседних колхозов, но разных районов.
Перед войной соседний колхоз, ниже от нас по реке, на месте разрушенной мельницы построил гидроэлектростанцию. Но воду поднял на такую высоту, что она подтопила нашу мельницу. Перепад воды в колхозе исчез. Мельница остановилась, остановилась после вековой работы, обслуживая соседние деревни. Колхоз с многочисленными фермами нуждался в мельнице. Поставили дизель, его мощности хватило не только для помола зерна, но и для освещения колхоза. Хотя это колхозу обошлось дорого.
В 30-е годы я на протяжении семи лет помогал Матвею Высотину проводить метеорологические исследования. Зимой измерял толщину снега на километровом треугольнике ежемесячно. Измерял уровень воды и температуру в реке. Остальные измерения он производил сам на метеорологической площадке. Каждый год летом мы с ним уезжали на неделю за 80-100 км. Брали образцы выходов полезных ископаемых — нефти, железной руды, угля, золотоносных песков; записывали рассказы жителей. Образцы проб посылали в Уральское Геолого управление. Матвею Высотину очень хотелось, чтобы в нашем районе начали разработку полезных ископаемых. Но промышленная разработка началась уже после войны.
Вот тогда у меня появились намерения поступать в геологоразведочный техникум. Но жизнь сложилась иначе. Военные действия в мире и вблизи у наших границ вели к неизбежности войны и для нашей страны, для моего поколения. Я хотел быть военным, учиться в военном училище.
Вера в лучшее будущее
В материальном отношении колхозная жизнь особенно трудной была до 37-го года. Только после хорошего урожая 37-го года с облегчением вздохнули. А мы, молодые, другой жизни почти не знали. Считали, что все идет нормально, к лучшему, или надеялись на лучшее. Мы считали себя более благополучными, чем население других стран. Наше счастье было в надежде, в вере в хорошее будущее. Знали, что в Америке глубокий кризис, стоят заводы, миллионы безработных. Мы об этом читали, слышали. С другой стороны, мы видели строительство все новых и новых заводов, куда постоянно требовалось все больше и больше рабочих рук. Видели, что в МТС поступает все больше новых машин.
Мы знали о приходе к власти фашистов в Германии, которые открыто заявляли о мировом господстве арийцев, о захвате восточных земель и освобождении их от славян. Все это было в действительности. Но мы были в полном неведении относительно уровня жизни на Западе. Да, и откуда мы могли знать об этом. Нас убеждали, что на Западе широкие массы во всех отношениях живут хуже нас. Газеты, журналы, радио, кино, учебный процесс — все служило тому, чтобы мы радовались существующему у нас положению, существующему порядку. И это достигалось. Мы видели с какой строгостью наказываются любые руководители за нарушение законов, за халатное отношение к работе. Мы смотрели красивые, веселые, оптимистические фильмы о нашей жизни, о наших трудностях и недостатках. Эти фильмы были о нас, близкие нам. Пусть в нашем колхозе не так, как показана колхозная жизнь в фильме. Но мы были уверены, что и у нас так будет. Мы слушали и сами пели веселые и задорные песни. И не надо нас ни винить, ни осуждать за этот оптимизм, за эту веру в хорошее будущее. Мы всеми силами приближали это лучшее. И если бы не наше вера в лучшее будущее, то мы бы кормили сейчас чужую армию, если бы нам еще дозволили жить на этом свете.
Старая истина: каждое последующее поколение осуждает предыдущее за то, что оно не сделало или сделало «не так».
Жизнь неоднократно подтверждает еще одну истину: старые времена считают добрыми те, кто их пережил лично.
Мне нравилась девушка...
Мне нравилась девушка из поселка Зюкайка. Вместе учились в 5-м, 6-м и 7-м классах. Из выпускников седьмого класса только мы с ней продолжили учебу в Вознесенской школе. На выходные вместе ходили по 10 км от Вознесенска до Зюкайки. Иногда, к нам присоединялся сын завуча Вознесенской школы. Ему тоже нравилась эта девушка и он этого не скрывал. Провожал девушку до дома и уже один ночью возвращался в Вознесенск. Этот парень учился в девятом классе, мой одногодок. Девушка не знала, что она мне нравится, а я не давал повода для этого. Тот парень был смелее меня. Не знаю, как сложились их отношения в дальнейшем. После 8-го я перешел на работу в колхозе и больше эту девушку не встречал. А с парнем встретился через два года, нас вместе отправляли в авиашколу, вместе забраковали и отправили в полковую школу, а потом в училище. После училища его сразу направили на фронт. Позднее узнал, что он погиб. Во время совместной учебы мы никогда не заговаривали об этой девушке. Он разговора не начинал, а я считал, что мы не настолько близко знакомы, чтобы начинать разговор о таком личном.
Мне шел 18-й год. Я не выбирал невесту, считал, что еще рано. Дружил со многими девушками. Эта дружба проявлялась в том, что уделял больше внимания во время совместных игр, провожал до дому вечерами. До войны нравственность была еще высокой, особенно в деревне. В те годы считалось неприличным пройти под ручку с девушкой в светлое время на людях. О поцелуях не могло быть и речи. При провожании, в темноте, иногда брал под руку. В те годы считалось неприличным выставлять на показ другим близкие взаимоотношения, которые касаются только двоих. Хотя в те годы взрослые обвиняли молодежь в пренебрежении к соблюдению нравственности.
Среди других одну девушку все же выделял. Она была на год моложе меня, из соседней деревни. Наши матери почему-то с детства пророчили нам свадьбу. Поскольку в школе я шел на класс впереди, то как-то так сложилось, что освободившиеся учебники передавал ей. А когда собирался в армию, мне хотелось писать письма, кроме матери, и девушке. Хотелось, чтобы дома еще кто-то меня ждал. Как много значили эти письма и на передовой, и в госпитале! Ни до войны, ни в письмах мы не определяли конкретно наше будущее, все откладывали на "потом", на "после войны". Но когда после войны я приехал первый раз в отпуск, у моей знакомой был маленький ребенок. Я зашел к ним в дом, ее мать сидела с ребенком. Ответила на мое "здравствуйте" и, как-то, смутилась. Молодой мамы в доме не было, она работала в МТС за 18 км. Я быстро ушел. Хорошо, что не встретились. О чем мы могли говорить? Жениться на ней я не собирался и в деревне жить не рассчитывал. На этом наша связь закончилась. Да, и в то время я уже был знаком с Т.Я., моей будущей женой.