Новая деревня
С началом войны ушли на фронт последние работоспособные мужики. Многие из них не вернулись с войны. После войны колхоз совсем пришел в упадок. В 50-х годах на его месте создали отделение совхоза, заботу и содержание которого взяло на себя государство. В деревне поселилось много приезжих, но это уже не моя деревня. Моя деревня, когда-то самая благополучная в округе, была разорена, разрушена. Прекратилась жизнь той деревни, с ее вековым укладом, со старыми жителями. Та деревня, в которой я родился, жил, учился, работал и вырос, которую хорошо знал, знал каждого жителя, и меня знал каждый, где я хорошо знал каждое поле, каждый лесной сколок, деревня, которую я помнил и любил, считал, что лучше ее нет на свете — эта деревня умерла, исчезла. На ее месте появилась новая деревня, но не моя. С этой новой деревней меня связывает только место, на котором была моя деревня.
Школа
В первый класс пошел в 8 лет, в 30-м году. С дореволюционных лет наша деревенская школа обслуживала шесть деревень. С переходом к новому административному делению, три деревни оказались в другом сельсовете и районе, и ученики этих деревень ушли в другую школу. С образованием МТС и укрупнением колхозов, три наших деревни объединились в один колхоз. Правление колхоза и школу перевели в соседнюю деревню. В школе было 4 класса по 10-12 учеников. Занимались в одном помещении. Классы разделялись рядами парт. На все четыре класса одна учительница — Валентина Алексеевна. Когда учительница вела урок в одном классе, остальные занимались самостоятельно. Учеба в первом классе мне давалась легко, я до школы умел читать и писать.
К учителям у нас в те годы относились с большим уважением. Учителя умели себя поставить и с учениками, и с жителями деревни. Учителя в школе были приезжие, хозяйством не занимались. Наверное, их заработок был достаточен и на питание, и на одежду.
В классах ученики были разных возрастов. Некоторые учебу начинали позже 8-ми лет. Кроме того, были перерывы в учебе по разным причинам, были и второгодники. Не удивительно, что в 4-м классе у некоторых ребят появился бас и росли усики.
Кое-что забывается в памяти, но некоторые моменты четко отпечатались в сознании и забыть их нельзя.
Помню, как учительница решала с нами — первоклассниками вопрос, греет ли шуба? Все мы отвечали утвердительно. Учительница завернула в шубу бутылку холодной воды и вынесла на мороз. Через какое-то время шубу внесли в класс, развернули. И какое было наше удивление — бутылка была такой же холодной! Значит, шуба только сохраняет тепло тела. Я дома несколько раз повторял опыт — результат тот же, что и в школе.
В первом классе познакомился с качелями «гигантские шаги». Во время лесосплава ребята старших классов «увели» и спрятали в протоке длинное бревно. А когда прошла зачистка, вкопали его около школы, наверху укрепили колесо, привязали к нему четыре веревки до земли с петлями на концах, и - качели готовы. Четверо качающихся вставляли одну ногу в петлю и, держась одной рукой за веревку, разбегались по кругу. С увеличением скорости, ноги уже не каждый раз касаются земли. А, с помощью шестов, качающихся можно раскрутить на высоту столба. Потом они крутятся самостоятельно, постепенно снижаясь. В последующие годы такие качели начали ставить во всех деревнях.
Возле школы росла высокая старая ель. На больших хвойных лапах ели зимой скапливалось много снега, он был пушистый. Когда стекла окон не были покрыты изморозью, интересно было смотреть на длиннохвостую сороку, которая садилась на заснеженные лапы, и с них сыпалась искристая на солнце пыль. Но за сорокой можно было наблюдать тогда, когда учительница была занята с другими классами.
Ранней весной мы ломали еловые ветки с крупными, красными, сочными смолисто-сладкими ягодами. Ели их и еще не осознавали, сколько в этих ягодах витаминов, столь необходимых в то время года для наших организмов.
Как только оголялись поля от снега, на них росли крепкие сочные «пистики» (ростки молодого хвоща) с плотной мучнистой головкой. Мы их собирали. Мать «пистики» мелко рубила, смешивали с яйцами, заливала молоком и в вольном духу печи выпекалась вкусная яичница. Ели щавель, гондыши, заячью кислицу. О витаминах не имели представления. Но люди издавна убедились в полезности этих ранних растений для укрепления организма после длительной зимы.
Вокруг нас росло много леса. Мы не задумывались о его происхождении. Но на мысу, росшие рядами ели, вызывали интерес. Где-то в мае, в школе появился лесник. Он провел с нами урок посадки леса. На выделенном поле в пол гектара, на мысу, ниже по склону от старой посадки всей школой вырыли ямки и в них посадили семена ели, собранных нами тут же в лесу из шишек. Ель растет медленно, потому и крепка, и звонка. Но за десятилетие, перед войной, саженцы выросли до 2-х метров и выше.
Зимой, где это было возможно, дороги прокладывали по льду рек, озер, прудов. Дорога ровная, ее меньше заносит сугробами под прикрытием берега. В первый класс по такой дороге мы ходили от мельничной плотины до школы, где-то около километра. Дорога проходила под прикрытием лугового берега, скат которого был засыпан ровным снежным покровом. Весь этот километр ската всегда был исписан и изрисован в меру нашей грамотности. Хотя эти тексты и рисунки не были предназначены для взрослых, но их смотрели и читали все проезжающие и проходящие. В течение зимы скат берега снегопадами и ветрами выравнивался и «тетрадь» опять была готова для новых текстов и рисунков. Если бы все это запечатлеть, был бы интересный альбом.
Насколько помню, какой-то нежности мать к нам не проявляла. Но мы были привязаны к ней. До школы, где бы я не находился, мне нужно было через какое-то время прибежать домой или на место работы матери, увидеть ее, услышать ее голос, убедиться что она есть. В школе ждал окончания уроков, спешил домой к матери. В первом классе от нашего дома до школы было километра полтора. Во время сильных холодов и снегопадов мы, иногда, оставались ночевать у знакомых ребят около школы. После занятий, тем не менее, бегали кататься на крутой уезженный спуск к мельнице. Наш дом был в полукилометре от мельницы. Несмотря на запрет матери, я старался добежать до дома и увидеть ее.
Во втором классе проучились первую четверть и, по какой-то причине, нашу школу закрыли. Нас перевели в Семибратскую школу за 5 км. Школа тоже начальная, в ней учились ребята всех семи деревень сельсовета. Мы немного походили и, в разгар зимы, школу дружно бросили. Бросили все наши деревенские ученики. Это событие, почему-то, не вызвало беспокойства ни у родителей, ни у начальства. Учебный год пропал. Вспоминая свои школьные годы вплоть до восьмого класса, отмечу, что ни мать, ни старшие брат и сестра не контролировали мою учебу, они доверяли мне. Но это налагало на меня всю ответственность за учебу. Все вопросы выбора школы, обустройства в ней, определение с жильем я решал сам. Только извещал, что учусь там то, что сдал экзамены, перешел в следующий класс. Денег в доме почти никогда не было. С пятого класса за учебники и тетради надо было платить. Мать говорила возьми куриные яйца, кроличью пару и иди на базар в Зюкайку — вот и деньги на учебники и тетради. Держать кроликов было хлопотно, но в любое время года можно было продать пару-две и что-то выручить на необходимые мелкие расходы. Большую часть кроличьего мяса съедали в семье, а шкурки использовали на воротники, шапки.
Во второй класс в 32-м году пошел учиться вместе с деревенскими ребятами в село Зюкай, в 2-х км от нас. Но это была школа другого сельсовета и района. Село за рекой, через которую трудно и опасно переправляться во время разлива, ледохода, лесосплава. Село большое, на возвышенности. Школа на окраине села в парке, тоже начальная. До революции это была церковно-приходская школа. Наша деревня относилась к Зюкайскому приходу. В школе просторные классы, учительская, школьная мастерская, подсобные помещения. Каждый класс занимался в отдельном помещении со своим учителем. Со вторым классом занималась Эрна Яновна Кин.
Во втором классе мы узнали о Днепрогэсе, Турксибе (Туркестано-Сибирская железнодорожная магистраль), УКК (Уральский калийный комбинат), Магнитке, Большом Ферганском канале — это строилось всей страной. Узнали о Харьковском и Сталинградском тракторных заводах, о Московском и Горьковском автозаводах.
Вспоминается, как учительница разделила класс на две группы, и мы декламировали стихи.
1-я группа: — «Человек сказал Днепру, я стеной тебя запру».
2-я группа — «Нет ответила вода, ни за что и никогда».
Павлик Морозов
Запомнились события, связанные с Павликом Морозовым. В нашей школе еще не было пионерской организации. Но мы все хотели быть пионерами и походить на Павлика. Нас привлекала его смелость говорить правду на суде, защищая свою мать, младших братьев и сестер. Когда учительница спросила, хотим ли мы быть пионерами, то руки подняли все, за исключением одной девочки. Это нас удивило. Девочка сказала, что она боится. Что ее могут убить как пионерку.
Во втором классе мы уже знали рассказы Толстого, Ушинского, некоторые басни Крылова. Знали сказки, в которых объясняется зачем люди трудятся, к чему приводит жадность, почему надо жалеть животных, почему нельзя врать. Обо всем этом мы знали и без чтения этих рассказов, но, наверное нужно было чтобы эти истины прозвучали в школе, подкрепленные авторитетом учителя. Вспоминается не изучение знаний на уроке вообще, а что человеческое вкладывал в нас тот или иной учитель.
В классе мы говорили, как вести себя на суде, где требуется правда и только правда. Да у нас и сомнений не было в правильности поведения Павлика, тем более что он был председателем пионерского отряда. Деревня Герасимовка, где развертывались эти события, в наших краях. К 32-му году там еще не было колхоза, но кулаков уже раскулачивали. Дед Павлика, по отцу Данила Морозов, имел зажиточное хозяйство. Но хозяйство отца Павлика было бедное, пятеро маленьких детей, старшему - Павлику - 13 лет. Отца Павлика, Трофима, как бедняка, выбрали председателем сельсовета. В начале 30-х в этот захолустный уголок стали направлять раскулаченных из центральных районов. С началом коллективизации, чтобы выехать из деревни, нужна была справка из сельсовета, что хозяйство бедняцкое. Отец Павлика стал выдавать эти справки высланным в Герасимовку кулакам за определенную мзду. Где-то задержали бывшего кулака с фальшивой справкой герасимовского сельсовета. Следствие выявило и другие преступления Трофима, в том числе присвоение имущества раскулаченных. Самым ценным было присвоение кровати с никелированными шарами.
О том, что Трофим торгует справками, присваивает чужое имущество, пьянствует, в деревне знали все. В деревнях жили открыто, ничего ни от кого не скроешь. К 32-му году Трофим бросил семью с пятью детьми и ушел жить к молодой женщине. На суд Трофима в качестве свидетеля вызвали и Павлика. Может, не правильно было требовать на суде показания малолетнего сына против отца. На суде Павлик сказал то, что знала вся деревня — присвоение кровати, избиение матери пьяным отцом. Говорить правду учила церковь, учили в семье, учили в школе и в пионерах. Кроме того, надо учитывать и то, что в связи с уходом отца из семьи, обеспечение многочисленного семейства легло на плечи 13-летнего мальчика. Наверное, отношение к Трофиму брошенной жены и детей было неблагожелательное.
После суда над Трофимом дед Данила и двоюродный брат Павлика много раз избивали Павлика за то, что он сказал правду об отце. Требовали от него, чтобы ушел из пионеров. На суде бабка говорила, что дед ненавидел внука, что Павлик все равно не будет жить. В начале сентября Павлик с братом пошли за клюквой. Они долго не возвращались Участковый поднял людей на поиски братьев. При прочесывании леса нашли трупы братьев с мешками на головах и многочисленными ножевыми ранами. Задержанные в подозрении дед и двоюродный брат признались в убийстве братьев. На суде они рассказали, как выслеживали братьев, как подкараулили на дороге, как убивали и забрасывали хворостом трупы. Ни на следствии, ни на суде убийцы малолетних детей не говорили о том, что Павлик или кто-то другой писали доносы на Трофима — отца Павлика, председателя сельсовета.
Позднее о трагедии в Герасимовке писали много. В 33-м году вышла повесть о Павлике, где впервые упоминается о «доносе» Павлика на отца. А потом об этом «доносе» стали писать уже многие авторы. Появилось много вымысла. Из малолетнего деревенского мальчишки, честного, правдивого, скромного и трудолюбивого сделали «святочного героя» для идейного воспитания подрастающего поколения. Что дало свои результаты. Когда во второй половине 30-х годов начались политические репрессии, дети отказывались от арестованных родителей.
А сейчас, в наше время, в пылу полемики защищают убийц детей, взяточников, мздоимцев, а самого Павлика осуждают за правдивость. Причем, пишут и говорят те, кто об этой трагедии имеют самое смутное представление. Приписываемый Павлику «донос» на отца и сейчас кому-то очень мешает безнаказанно совершать преступления.
Мы учимся быть гуманными сегодня. А разве можно быть бесчеловечным к прошлым трагедиям? Чтобы интересующимся в этих событиях разобраться в истине, надо просто обратиться к уголовным делам. Они безусловно сохранились. Но многим эта истина не нужна.
Во втором классе со мной учился сын дьякона из бедной многодетной семьи. Как-то утром, по дороге в школу, уже было тепло и в школу мы ходили пешком, я встретил сына дьякона с трехлитровой бутылкой молока. У меня в руках была рогатка. Мы поспорили, можно ли за 50 шагов из рогатки попасть в бутылку с одного раза. Я не был уверен, что попаду, но меня задело самолюбие. Сказано — сделано. Бутылка оказалась разбитой. Жалко было бутылку, она ценилась больше молока. За разбитую бутылку дьякон сына крепко выпорол, так что он несколько дней в школе на уроках вынужден был не сидеть, а стоять за партой. Ребятам в классе интересно было смотреть на стоящего товарища.
Наверное, в детстве все мальчишки любили драться. Еще до школы в деревне мы, «низовские», дрались с «верховскими». Как раз по нашему дому проходила граница. Я относился к «низовским», а они всегда задирали нос перед «верховскими». На территории «низовских» находилась школа, пожарка, почтовый пункт, площадь с игрищами, позднее — правление колхоза, клуб, дет ясли, МТФ, СТФ, молочное отделение, колхозные склады. У «верховских» — только мельница, часовня и кузница, но позднее появились мастерская, машинный двор и, главное для нас, гараж с двумя автомашинами. С образованием колхоза и объединением в него всех трех деревень, мы выступали уже одной командой против ребят из других колхозов. Вспоминается первая большая драка после окончания второго класса в Зюкае. Было принято, что в школе не драться. Только после уроков, окончания четверти или учебного года. В школе учились ребята из девяти деревень. Нас, заречных, было из трех деревень, остальные против нас. Но во время драки мы, салтыковские, оказались в одиночестве. Две деревни переметнулись на другую строну, к своему сельсовету и району. Нам крепко попало. Сын дьякона припомнил мне разбитую бутылку. Позднее в нашей сельсоветской Семибратской школе три колхозные деревни выступили против остальных четырех. И в школе, и дома нас ругали за эти драки. С середины 30-х коллективные ребячьи драки постепенно прекратились.
Осенью 33-го года наше сельсоветское и районное начальство настояло, чтоб мы учились в Семибратской школе. Размещалась школа в двухэтажном здании. На первом этаже в одном помещении занимались 2-е и 4-е классы, а на втором этаже 1-й и 3-й. С нами занимался Вячеслав Михайлович Кудрявцев, строгий и грубоватый. Мы его плохо принимали. Учеба в 3-м мне давалась трудно, особенно по арифметике. Я плохо усвоил деление. Домашнее задание на деление решал через умножение, путем подбора множителей. При делении не знал куда ставить «частное». Как-то обратился к учителю. Он мне сказал, что частное ставят на потолке. Больше я к нему не обращался. Разобраться мне помог парень из 4-го класса.
Зимой, в школу, нам давали подводу, которую сами запрягали, которой сами управляли и во время уроков давали коням корм. Два десятка ребят с трудом помещались на санках. Кто постарше, посильнее, шли пешком за подводой. Присаживались только под горки. В шубе и в валенках четвероклассникам трудно пройти 5 км, не говоря уже о первоклассниках.
Осенью и весной ходили в школу пешком не по проезжей дороге, а по тропинке через лес и горы. Этот путь был короче, но времени на него уходило больше. Особенно, когда возвращаясь из школы, жгли костры, пережигали древесную смолу для жвачки, пекли картошку.
На конном дворе имелись сани для разных нужд. Для легкого выезда, до 4-х человек без груза, использовалась кошевка — легкие сани со спинкой и облучком. Наиболее употребляемые для перевозки людей и грузов — фуры. Для перевозки сена, соломы — розвальни, чтобы больше нагружать легкого и рыхлого груза. Для перевозки бревен, дров — дровни, узкие сани на ширину полозьев, маневренные в лесу между деревьями и пнями.
Четвертый класс заканчивал в этой же школе. К 34-му году выстроили новое школьное здание. Каждый класс занимался в отдельном помещении. Были учительская, подсобки. В четвертом классе я учился хорошо, привык к школе, к составу учеников. С нами занимался Петр Пименович Пьянков. За глаза мы его называли «три П». У меня с ним сложились хорошие отношения. И он выделял меня среди учеников. От имени школы я принимал Красное Знамя Районо. После торжеств очень переживал. Вместо того, чтобы сказать «политическое знамя М, Эн, Л, Ст» я сказал «политехническое». Некоторые не заметили, а кто заметил — промолчали. Наша школа была на хорошем счету в районе. Осенью 35-го года заведующий школой получил орден Трудового Красного Знамени — редкая в те годы награда.
В школе учили соблюдать личную гигиену. На каждую четверть из учеников класса выбирали санитаров. Какое-то время и я выполнял эту обязанность. Санитар ежедневно, до уроков должен проверить у каждого ученика чистоту рук, ушей, ногти на руках, внешний вид, сделать отметку в настенном графике для всеобщего обозрения: красный, синий, черный — в соответствии с результатов осмотра. Не обходилось и без споров.
Начиная с 32-го года в школе на большой перемене для учеников готовили «горячие завтраки». Это был обычный овощной суп. У каждой школы был участок для выращивания картофеля, овощей. Его обрабатывали ученики и учителя.