Глава 6

Наталья Федорова -Высотина
Лошади

Ребята любили работать на лошадях. Старались как можно раньше научиться самостоятельно запрягать лошадь в повозку. Правильно одеть сбрую: хомут, шлею, заложить дугу, затянуть супонь через седельник, подпругу. Запрячь так, чтобы не пришлось перепрягать во время работы или не попортить лошади плечи, спину, набить холку, неправильно и неудобно одетой сбруей. Иногда, при запрягании дело доходило до слез. Попадется лошадь с норовом, начнешь одевать тяжелый хомут, а она задерет голову, и ты не можешь ее достать. Конюха позвать — гордость не позволяет, да и ребята засмеют. Все надо было уметь и знать с 9-10-ти лет. Кроме того, с лошадью надо быть осторожным. Может лягнуть, укусить, прижать холкой к чему-нибудь, если что-либо не по ней. Мы с раннего детства усвоили, что к лошади опасно подходить сзади, а к корове спереди. Ребята засмеют, если лошадь назовешь черной, белой или красной. Лошади бывают вороные, сивые, саврасые, карие, каурые, рыжие. Были еще пегие. Насмехались над теми, кто на них ездил.

Мы нередко попадали под конские повозки. Переезд санками переносился легче, чем телегой, да еще груженой. Приходилось отлеживаться несколько дней. Как-то, все обходилось без тяжелых последствий. Может, в старости все это сказывается.

Мне было 7-8 лет. По улице галопом мчалась лошадь, запряженная в санки, без груза и без ездока. Всегда тянет перебежать дорогу перед мчавшейся лошадью. Лошадь сбила меня и санки проехали по мне. До дома дошел сам, штаны пришлось менять. Что удивительно, лошадь редко наступает на человека попавшего к ней под ноги.

Санки

Еще запомнился случай с санками. На конном дворе лежали перевернутые санки, чтобы полозья не примерзли. Они - металлические, гладкие и на морозе покрываются матовым налетом. Когда видишь этот налет на металле, всегда хочется лизнуть. Я не удержался, лизнул. Мокрый язык сразу схватило, он примерз к металлу. Я испугался и резко дернул голову. Кожа языка осталась на полозе. Лизали на морозе топоры, скобы на дверях — результат тот же, часть кожи примерзала. Хотя все знали, чем все это может закончиться, все равно хотелось опять лизнуть.

Ребята считали почетом, если во время школьных каникул зачисляли в отряд «легкой кавалерии». На этот отряд возлагались три задачи: охранять созревшие хлеба от пожаров, от потравы скотом, и от «стригунов». Тушить пожары и задерживать «стригунов» нам не приходилось, но скот забредший в хлеба мы выгоняли и иногда «арестовывали». Хозяевам приходилось платить штрафы.

Смелость

Наверное, все ребята в детстве хотят быть смелыми. Смелые ребята пользовались авторитетом, им подражали. Смелость воспитывалась всем укладом деревенской жизни. Сесть на лошадь верхом и проскакать галопом без седла и уздечки, держась только за гриву. Подойти к норовистой лошади и проскочить под животом. Подойти к бугаю в стаде как можно ближе, раздразнить его и вовремя отбежать в безопасное место. Прыгали с крыши в снег вниз головой, да еще с кувырком. Бегали осенью по тонкому прогибающемуся льду над омутом. Во время ледохода прыгали по плывущим льдинам. Во время лесосплава перебегали на другой берег по плывущим бревнам. Особенным шиком было проплыть на лодке-долбленке во время половодья через мельничный шлюз с перепадом воды в один метр. Позднее - вечером сходить в село Зюкай по верхней дороге мимо кладбища. Все обходилось без тяжелых последствий. Взрослые нас за это ругали, иногда лупили.

Я дважды тонул. Первый раз в 5-6 лет. С соседским мальчишкой забрались на мостки на реке. Концы досок не были закреплены, и они опрокинулись. Помню зеленоватую воду и сидящего рядом соседа. Кто-то вытащил, откачали. Второй раз мне было 14 лет. В начале зимы с одним парнем поставили у мельницы перемет. Утром поехали проверять. За ночь появился тонкий лед и затруднил продвижение лодки. Я стоял на корме и веслом надавливал на кромку льда, чтоб протолкнуть лодку. Лед обломился, весло сорвалось и я нырнул под лед в шубе, в валенках. Мой напарник разбил лед надо мной, и я выплыл. В лодку нельзя было залезть, она бы опрокинулась. Держась за борт лодки, добрался до берега. Отделался простудой и разбитой переносицей о кромку льда.

Лес и река

Нашу деревенскую жизнь не представляю без леса и реки. Лес во все времена года интересен. Начинается осень. Лиственные деревья в золотой оправе на фоне темно-зеленых елей и пихт. Обитатели леса готовятся к зиме. Одни запасают корм, другие нагуливают жир чтоб успеть до снега залечь в спячку. Третьи, как лиса, куница, хорь, горностай, заяц, начищают свой мех с теплой подпушкой. А заяц, кроме того, меняет цвет своего меха. Но он синоптик неважный. Поспешил серый летний мех сменить на белый, а снег задержался, и его хорошо видно охотникам на зеленых озимых. Задержался со сменой меха, выпал снег, его опять же хорошо видно на белом снегу.

В лесу, как в мире, не бывает тишины. Разные птицы, звери постоянно издают звуки в любое время года и суток: поют, кричат, шипят, лают. Природа не спит, она в постоянном дыхании, движении. И когда, все же, наступает тишина, становится тревожно, ожидаешь чего-то страшного. Это обычно бывает перед грозой. А в хвойном лесу в вершинах деревьев постоянное шипение на одной ноте — это движение воздуха в хвоинках. Зимой на снегу лапами птиц и зверей написаны целые повести.

С ранней весны до поздней осени лес гудит от птичьих песен. Раньше всех весенние песни начинают клесты. Еще сильные морозы, а у них уже молодое потомство. Потом начинают свои песни и игры глухари, тетерева, рябчики. Рябчики очень осторожны, но ранней весной на манок он может подойти к твоим ногам. Сейчас уже забываешь голоса зяблика, овсянки, пеночки, снегирей.

В разгар весны и лета птичье пенье не умолкает круглые сутки. Тут и трескотня желны, крики других птиц, щебетание сплетницы сороки, золотым колокольчиком заливается малиновка, тренькает насмешливым голосом синица. Когда дятел долбит дерево, голова его мелко дрожит, выбивая дробь. Кажется, что он не может оторвать свой клюв от дерева. И, вдруг, взлетает с криком, показав красные штаны и короткий черный хвост. А когда услышишь голос кукушки, не утерпишь, спросишь, сколько тебе отпущено лет жизни. Чаще она куковала три раза и сбивалась со счета, начинала куковать заново. Но если еще попросишь, то кукушка расходилась и щедро куковала нам долгие годы. А сколько ребят не вернулось с войны! Никто из моих сверстников не был женат до войны. И погибшие никого не оставили после себя в наследники.

На лугах всю ночь передергивает тупую пилу коростель-дергач, а в болоте стонет выпь, точно корова в сарае, заунывно и глухо. На заливных лугах, после спада воды, кружатся любопытные чибисы. Завидев нас, всегда допытывались: «Чьи вы? Чьи вы?» Хотя в ответ мы кричали, что салтыковские, чибисы не верили и продолжали спрашивать: «Чьи вы?».

Солируют в птичьем хоре, конечно же, соловьи. Поют все ночь, но основное пение после захода солнца, особенно за рекой, в болотистом лесу. Кругом уже, как-будто, затихают голоса остальных птиц, только соловьи стараются своими трелями перещелкать друг друга.

Мы всегда с каким-то страхом и тоской слушали блеяние «лесного баранчика». Вечером, после захода солнца, за рекой над лугами, высоко в небе слышался его голос. И как тут было не вспомнить о погибшей и потерянной душе, о «братце Иванушке». Возникали фантазии одна страшнее и печальнее другой. И, только, когда повзрослели, узнали, что это голос маленького бекаса. Он поднимался высоко в вечернее небо, где еще не угасли лучи заходящего солнца, бросался вниз и вибрирующими перьями хвоста издавал звук, свою песню, похожую на блеяние ягненка.

В полуразрушенном гумне, за нашим огородом, в поле жил филин. Он часто сидел на перекладине, выбрав место посумрачнее, торчком подняв уши и выпучив желтые слепые зрачки. Вид у него был бандитский, чертовский. Филин сидел и ждал ночи. А ночью только и делал, что плакал и ухал. Когда все спало, и поля, и леса, и деревня, филин носился вокруг гумна, опускался на провалившуюся крышу и, как-то, беспокойно вскрикивал. Сидел какое-то время, как будто что-то вспоминал, и, вдруг, испускал вопль изумления, смолкал. Затем принимался истерически хохотать, взвизгивать, опять смолкал и разражался стонами, всхлипываниями, рыданиями. Жутко было слышать эти еженощные концерты филина, душа замирала, а все что-то тянуло послушать филина поближе, у гумна. Иногда, кто-то из ребят не выдерживал этой жути, бежал от гумна. За ним остальные ребята бежали без оглядки до дома. Но в следующий раз опять шли на гумно.

Наше деревенское бытие окружали, прежде всего, воробьи - хитрые, смелые, назойливые, вороватые, неугомонные. Без них жизнь была бы намного беднее. Воробьи в сознании всегда связаны с появлением солнца. Их беспорядочный крик по утрам был особенно яростен при восходе солнца.

Мы, почему-то, недолюбливали золотисто-зеленую иволгу за ее вскрикивание - резкое, хотя и радостное.

Я не представляю нашу деревню без реки. В любое время года можно поймать рыбу или приобрести ее у рыболовов-любителей. Деревне принадлежали обширные заливные луга с хорошими укосами сена. Приложи руки, и в половодье можно обеспечить себя на весь год дровами. Сколько плывет бесхозной древесины в низовья реки. А какая красота весной, когда разлив реки затопляет пойменные луга и леса.

Ледоход на реке всегда был праздником. Бывает льдины переворачиваются, и на исподней их стороне, почему-то, оказывались рыбки. Удалью считалось, прыгая со льдины на льдину, собирать эту рыбу. Мальчишкам за это от родителей попадало.

Лед уходит, а вода все прибывает и прибывает. Наступает момент, когда лишь по верхушкам затопленных ивняков определяешь, где было основное русло реки. Потом вода отступает из леса и лугов в реку. В мае-июне в память о половодье колышется на лугах пахучее разнотравье. А в конце лета заречные луга уставлены стогами сена.

Годовой круг в нашей местности необычайно разнообразен и, в то же время, с небольшими допусками, стабилен, разнообразен. Мы знали, что ледоход на реке непременно будет, непременно прилетят соловьи и будут петь под черемухами. Знали, что по вечерам над горизонтом будут сверкать молнии без грома — «малинники». Что август будет тихим и спокойным, ласковым. Что к октябрю непременно пожелтеют и покраснеют леса. Что морозы «отвердят» воду в реке.

Плавать мы учились так же естественно, как учатся в детстве ходить. Так же, само собой, приходило умение владеть веслом, переплывать реку, держась за лошадиную гриву. В какой-то момент преодолевали страх и начали прыгать вниз головой с высоких свай у мельницы, бегать на коньках по тонкому льду, который прогибается и трещит. Каждый человек должен иметь в своем детстве эти уроки.

  Вода в реке у нас настолько подчинена окружающему, даже цвета своего не имеет, а отражает в себе, как в зеркале, все цвета неба и берегов. Летом раздолье для ребят, да и для взрослых. Приятно после работы сполоснуть пыль и пот. Или посидеть вечером на берегу реки с удочкой да поговорить с соседом.

За рекой болотистый лес, где обилие ягод: красная и черная смородина, сахарная морошка, брусника, костяника. Есть на сухих местах и малина, хотя она не очень любит болотистые леса. Много вырастает грибов, но они от сырости быстро портятся. Самая ранняя для нас ягода — «кобыльи титьки». Это синяя, когда перезреет — фиолетовая, кисло-сладкая, с мелкими семенами ягода. Ее не собирали впрок, ели с кустов по мере созревания. С вызреванием других ягод, на нее уже не обращали внимания.