Есть в народе расхожая поговорка: «вспомнишь про… – известное вещество – так оно и появится». Аналогичным образом случилось и с адвокатом Страховым.
Выйдя из кабинета старшего следователя, молодой человек, будто с лёгкой руки Михаила Антоновича, совершенно внезапно лицом к лицу столкнулся с тем самым районным прокурором, о котором гневно упоминал Кравченко. И от этой встречи, как и от самой её неожиданности, адвокат даже слегка оторопел.
- Здравствуйте, – поздоровался он с наиглавнейшим в этом районе города блюстителем закона.
- А зачем это вы к нам в такое время нагрянули? – игнорируя адресованное ему приветствие, что называется «в лоб», с недовольным и даже презрительным взглядом на адвоката, задал прокурор свой вопрос.
- Да вот решил согласовать с Михаилом Антоновичем дату, и главное… время проведения очередного следственного действия…
- А по какому делу? – пренебрежительным тоном продолжал пытливый бонза районной прокуратуры.
- По делу Долгих, – коротко ответил Страхов.
- Ну и как? Согласовали? – в прокурорском голосе почувствовались нотки ехидства. А кроме того, он – показательно подчеркивая неуважение к начинающему адвокату – надменно сунул свои руки в карманы надетых на нём брюк.
- Конечно – согласовали. Дело ведь достаточно важное…
- Следуйте за мной в мой кабинет, – уже в откровенно приказном порядке потребовал прокурор, – а то я с вами ещё по коридорам не разговаривал.
- Хорошо, – улыбнулся ему Дима.
Прокурором этого весьма значительного городского района был мужчина средних лет, но уже изрядно седоватый, и с множеством мелких морщинок на сером, словно прокуренном челе. Вообще же на прокурорской физиономии – с почти впавшими щёками и очень тоненькими губками – было начертано вечное недовольство, а порою и откровенная злость – эту черту отмечали все сотрудники районной прокуратуры, втихомолку обсуждая своего шефа. Да и ещё в чертах лица этого мизантропического господина наблюдалась какая-то женоподобность, да и некоторые внешние манеры прокурора также говорили о присутствии неких женских оттенков в поведении сего субъекта…
По комплекции физической, он имел весьма щуплое строение тела, от чего даже казался болезненно худым, однако впечатлений человека телесно больного на окружающих страж закона не производил. Скорее внешность его свидетельствовала о ядовитой жёлчности сего государственного мужа. А напоследок всё перечисленное выразительно подчеркивалось действительно откровенным недостатком присущим этому, с позволения сказать державному мужу…
Дело в том, что у прокурора от природы был довольно высокий голос – голос, быть может, неестественный для мужчины. Конечно же, прокурор и сам осознавал этот минус, которым наградила его матушка-природа, и, конечно же, видел в нём противный недостаток, отчасти даже, воспринимая его как ущербность. И как результат: понимания несовершенства своей внешности вкупе с несоответствующим мужскому полу баском, порождало в прокуроре изрядное количество психологических комплексов неполноценности – разумеется, со всеми вытекающими отсюда последствиями для окружающих.
Так, в коллективе, – проводя совещания, да и просто общаясь с подчиненными или посетителя, ну а тем более с людьми, которые виделись ему недоброжелателями, – в целях придания себе более грозного и устрашающего вида, прокурор пытался разговаривать исключительно в грубых тонах, зачастую воспламеняясь нервным ором. А в порыве болезненного гнева и вовсе мог употреблять крепкую нецензурную брань.
Коллектив же зная чёрный нрав руководителя, омерзительно боялся прокурора-начальника. Хотя страх этот был вызван не столько предвзятостью руководителя к сотрудникам, сколько тем, что прокурор попросту мог сотворить всяческую подлость подчинённому. Предугадать поступков прокурора было сложно, да и практически невозможно. Он мог не орать матом на подчинённого и не бить кулаками по столу на совещаниях, а попросту – как это принято называть – «из подтяжка» совершить подлость в отношении вверенного ему работника: к примеру, лишить последнего премии или загрузить работой на несколько выходных вперёд. А бывало и вовсе: возьмёт да напишет рапорт на имя вышестоящего бонзы надзорного ведомства о нерадивости и халатности невзлюбившегося ему трудника. Невзлюбить же и зачислить всякого человека в свои потаённые чёрные списки прокурор мог за многое – и, причём невзлюбить зачастую неожиданно даже для самого себя. На работе он жил по принципу: боятся – значит, уважают! А посему всеми силами добивался одного: страха пред своею персоною со стороны окружающих; а через это и неукоснительного выполнения личных – пусть даже сумасбродных – приказов и распоряжений.
Но если поразмыслить, то не таким уж и грозным был сей господин…
Он трепетал, он изгилялся, как мог; он льстил и выстилался как верный и преданный пёс; изгибался, словно ласковый удав, перед руководящим аппаратом вышестоящей прокуратуры. В особенности это происходило, если кто-либо, на ком погоны были внушительнее, начинал упоминать работу сего жёлчного прокурора. А уж если вдруг не дай Бог раздавалась критика результативности функционирования возглавляемой им прокуратуры, то в таких случаях талант хамелеона в прокуроре проявлялся в полной мере: он сразу же начинал списывать все грехи на нерадение подчинённых, на их леность и безалаберность, безответственность и халатное отношение к работе. Чуть ли не со слезами на глазах мизантроп-подхалим жаловался на то, сколько сил и нервов ему приходится исстрачивать, чтобы хоть как-то заставить коллектив добросовестно трудиться и выполнять возложенные на него обязанности.
Но самое главное, что было в прокуроре, и о чём упоминал старший следователь Кравченко – так это то, что «сиё око государево» очень любил деньги. За деньги он мог – или, во всяком случае, мог попытаться – сделать всё что угодно; решить любую проблему заинтересовавшего прокурора гражданина – заинтересовавшего конечно, исключительно финансовыми перспективами. Деньги являлись главной целью работы прокурора! И те слова о прокурорской инстанции как о высшем державном органе осуществляющим высший надзор за соблюдением законов в государстве, были для сребролюбивого человека на фоне денег и сладкой жизни абсолютно бессодержательными и пустыми звуками. Хотя на совещаниях, перед своими сотрудниками прокурор достаточно умело играл роль великого борца с чиновничьей коррумпированностью. Он клеймил позором всякого кто, хотя бы помыслил использовать доверенное служебное положение, ради наживы и мзды. И в этом особенно примечательно то, что прокурор ежеминутно подозревал каждого сотрудника в коррупционных деяниях; и подозревал совершенно искренне. Однако это подозрение было весьма специфическим. Коррупционные деяния, совершенные за его спиной – вот что до злости озадачивало прокурора более всего.
Без его ведома и согласия? Без его указания кто-то посмел взять деньги? Да это же откровенное неуважение и издевательство над ним! Ну, боялся прокурор – очень боялся, что его сотрудники берут деньги у него за спиной – обделяют своего руководителя, обходят стороной, не делятся. Хотя сам он делиться с подчиненными и не собирался никогда – впрочем, как и с вышестоящим начальством в том числе…
А тем временем подойдя к личному кабинету, руководитель грубо обратился к секретарше, сидевшей в приёмной, – надменно указывая пальцем на стоявшего позади него молодого адвоката:
- Пока этот человек не выйдет, ко мне никого не пускать, – а затем ещё более грубо переспросил: – Поняла?
- Да-да. Конечно – никого не пускать, – ответила съежившаяся молодая барышня, с красивыми чертами лица и мягким, очень женственным голосом.
Прокурор же открыл дверь кабинета и гордой походкой вошёл в него, за ним словно под конвоем проследовал и Дима.
- Садитесь, – грубо скомандовало «око государево» и указало адвокату на стул.
Дима медленно присел.
- В общем, так любезный адвокат… Я не знаю, кто вы такой; я не знаю какие там у вас связи, и мне вообще неизвестно чего вы хотите сделать. Но меня возмущает ваше поведение, – казалось, что с каждым словом районный блюститель закона входит в некоторый кураж и начинает получать удовольствие от промывки мозгов попавшегося в его сети молодого человека.
- Господин прокурор, – вежливо обратился к нему Дима, – вы о чём?
- Не перебивайте меня! – вспылил страж правопорядка. – Учитывайте с кем вы разговариваете и где находитесь! Вы в моём кабинете! И здесь только я могу решать, кто будет говорить, а кто молчать и слушать!
- Идиот, кретин, нервостеник, – мысленно одаривал Страхов такими комплементами властного собеседника.
- Так вот уважаемый адвокат… не стоит через моих вышестоящих коллег – бесспорно достойных и уважаемых мною людей, – заметил прокурор, – пытаться влиять на ход следствия в уголовном деле по обвинению этого мерзавца, этого недочеловека, этого падонка – Виктора Долгих. Мы это дело доведём до конца, и оно будет направлено в суд с обвинительным заключением. И это заключение будет таким железным, что уже сегодня этот самый пресловутый Долгих может думать над тем, чем он будет заниматься в свою оставшуюся жизнь, сидя в камере для пожизненно осужденных преступников… – прокурор взял паузу, и показательно подошёл к одному из окон просторного кабинета – став спиной к адвокату, и делая вид, будто наблюдает за происходящим на улице. Его наигранное молчание длилось близко пяти минут, а затем страж правопорядка продолжил, но уже в менее грубой форме, свою почти патетическую речь – всё также оставаясь возле окна и располагаясь спиной к принуждённому гостю его кабинета:
- А вы господин защитник, вместо того чтобы заниматься достойными делами и нарабатывать себе авторитет и уважение… Вы – без году неделю работающий адвокатом… начинаете пользоваться какими-то там связями, начинаете пытаться создать какую-то интригу вокруг нашумевшего уголовного дела. И самое мерзкое во всём этом так это то, что вы пытаетесь влиять на ход следствия посредством сотрудников вышестоящего аппарата прокуратуры. Я вам ещё раз повторяю… – прокурор резко повернулся к гостю, но всё также оставался у окна, – статья устоит, обвинение вам не сломать, а этот падонок Долгих получит заслуженную меру наказания. Вам это понятно?
- Мне это понятно, – очень спокойно и с улыбкой отвечал Дима. – Я только выполняю свой долг защитника в уголовном процессе. И с чего вы уважаемый господин прокурор взяли, что я интриги строю и влияю на ход дела через ваших коллег из вышестоящих ведомств?
- Не задавайте мне глупых вопросов! – прокурор взглянул на адвоката возбуждённо укоряющим взглядом. – Вы на них ответ и сами знаете! Не прикидывайтесь дураком!
- Нет – не знаю, – адвокат не терял самообладания. – Правда – не знаю. К тому же в данном уголовном деле я осуществляю функцию защиты по назначению, в связи с отсутствием у подследственного средств, для оплаты услуг лично избранного защитника.
- Ой, ну вот только не нужно здесь плакаться. И строит из себя ангела тоже не нужно, – ехидничал хозяин кабинета. – Факт остается фактом, и мне об этом говорили в вышестоящей прокуратуре. Вы пытаетесь злоупотреблять своим положением и влиять на ход следствия. Почему об этом уголовном деле интересовались люди из параллельного прокуратуре и весьма серьёзного ведомства?
- Какого ведомства? – недоумевал защитник.
- Я вновь повторяю: не прикидывайтесь идиотом!
- Поверьте: ума не приложу, не знаю, – настаивал адвокат на своём. – Вот кретин, – уже думал он о прокуроре, – когда ты от меня отцепишься идиот. Всё понятно, всё понятно, по чьей милости дело в вышестоящую прокуратуру забирали, и из параллельного ведомства им интересовались. Ну и вставил же ты меня Аристарх Сергеевич, ну и вставил же. А ведь обещал, что даже тень на меня не упадёт.
- В общем, я вам всё сказал – можете идти. Но мои слова вбейте себе в голову раз и навсегда. Идите! – вновь последовал резкий грубый приказ чиновника, с указанием рукой на выход из его кабинета.
- Да-да. Я пошёл. Спасибо за общение. Я учту ваши слова, – с улыбкой покидал Страхов прокурорский апартаменты, словно давая понять хозяину этих стен о своём безразличии к его высокомерным и хамским амбициям.
- Будут вопросы – но не в рамках дела Долгих – можете обращаться, – уже в спину уходящего говорил прокурор. – Но на законных конечно основаниях обращаться, – вставил он уточнение. – И кстати: государственное обвинение по Долгих лично я поддерживать буду – знайте это…
Покидая прокурорские чертоги и закрывая за собой их двери, Дима, обернувшись, ответил, не без презрения поглядывая на изрядно надоевшего истеричного господина:
- Конечно, конечно. С удовольствием обращусь. И про государственное обвинение тоже запомнил. До свиданья господин прокурор. Спасибо за разговор.
Наконец захлопнув дверь, молодой адвокат, глядя на прокурорского секретаря, которая как видно уже собиралась покидать рабочее место, облегчённо вздохнул, словно с его плеч упал тяжеленный каменный груз. Поймав взгляд адвоката, девушка улыбнулась, а Страхов кивнув головою в сторону прокурорской двери, почти шепотом произнёс:
- Серьёзный дядя…
Девушка же с прежней улыбкой на лице, так же как и Дима – шепотом – подыграла ему и с сарказмом ответила:
- А-то. Он мужчина – хоть куда герой. Он у нас горы свернуть может.